***
Тишина. Тело обмякшее не реагирует ни на что, а в голове что-то непонятное происходит. В целом, ничего не понятно. Чувствует, что трясёт её кто-то или что-то. Веки свинцовые куполом плотным воспалённые глаза накрыли, препятствием трудным, непреодолимым. Лера сдаться уже хочет, в плен темноты уйти порывается, да поток ледяной её быстро отрезвляет, она словно из-под толщи песка непроходимого выбирается, распахивает глаза ореховые, фокусируется. — С ума схожу уже. — тянет хрипло так, на три обеспокоенные физиономии смотрит, головой из стороны в стороны машет, сосредоточиться пытается. Чувствует прикосновение к волосам своим и чуть улыбается, когда кудрявого замечает, на коленях которого её голова и покоится. — Мы с тобой все с ума сойдём. — произносит Вова и устало опускается на стул кухонный, сигарету подкуривает, потолок рассматривает. — Ты сказал, что Кощей делов натворил. — мягко поднимается, на полу устраивается, да жмурится, когда кости тазобедренные больно впиваются в жёсткий пол, который даже потёртый линолеум не делает мягче. — Ну, если верить источнику, то да. — кивает усатый, рассматривая фильтр сигаретный в пальцах. — Какому источнику? — хмурится темноволосая, на ноги не встаёт ещё, чувствует, что голова до сих пор ватная, кругом идёт. А завалиться снова не особо желанием горит. — Ты только не ругайся. — взгляд старший на подругу переводит, смотрит серьёзно, словно прося ту в руках себя держать. — Айгуль уехала только вчера. — Так. — кивает, впирая взгляд свой в стену. По осколкам, медленно, ползуче, время свой собирает пазл. Глаза постепенно округляются, губы поджимаются. — Вчера о встрече меня попросила она, через Марата связалась. Этот остолоп уже получил нагоняя, но фокус рассказа не на том. — паузу берёт, снова затягивается. — Я пришёл на указанное место, а там она. Даже не узнал её поначалу, но голос у неё не изменился. Взгляд пустой отстранённый такой, холодный. — Давай к сути, хватит тянуть. — девушка напрягается, колени ближе к себе поджимает, потому что поняла уже всё. Подтверждение слышать боится, но понимает, что необходимо ей это. Володя кивает Валере, тот ближе к девушке подходит, готовясь словить её, если реакция бурной будет. У него самого слух режет от каждого слова старшего, но принципы выше выступают, потому лицо невозмутимость сохраняет. — Она после того, как отшилась, нашла Кощея. Тот прибился уже к кому-то, да пока неизвестно, где обитает. Девчонка тело ему предложила. Боль. Тело пронзила такая боль, что девушка быстро сжалась, лбом утыкаясь в колени. Вова ей не открыл что-то новое, но подтвердил мысли её темные, мерзкие. От этого хотелось кожу содрать с себя, голову вырвать, нервную систему по ниточке вытянуть из тела, потому что чувствовать то, что бежит по её естеству — страшно, мучительно. — А дальше? — Гуля, стоящая у кухонной тумбы взгляд переводит на парня своего, руки покрепче на груди сжимает. Из глаз уже слёзы капают. Той за девчонку больно, до дрожи в груди больно. А на задворках сознания ещё ощущение такое плещется… Гордостью называется. Но девушка никому не признается, что такой поступок она позитивно хоть как-то расценивает. Её сейчас такой же ужас накрывает, с головой, быстро, оглушающе. На стол пальцы жилистые фотографию жёлтую опускают. Лера подрывается, в руки её берёт. Рот раскрывается в момент, когда она знакомые пряди волос наблюдает. Улыбку родную, глаза сощуренные. Она себе признаться боится, что никогда сестру такой счастливой не видела. Та светится буквально, волосы её белые отражаются на плёнке ярко. А рядом мужчина знакомый стоит. Улыбается, с обожанием и животными чувствами смотрит на девичий стан, руки на плечах тонких держит. Словно «своё» помечает, миру показывает это. — Не верю… — тихо произносит, лжёт сама себе, а внутри всё в момент обрушается. Не верю. Не верю. Не верю. Разум вторит, а подсознание в схватку вступается с ним. Бой кровавый, страшный, на смерть затевают. Девушка каждый удар с двух сторон чувствует, как смешиваются чувства колкие — тоже. Грудь распирает, она хватается за кожу тонкую, сжимает её, оставляя линии глубокие, красные. Фотография на пол падает, девушка отползает от неё, загнанным зверьком сквозь кусочек бумаги смотрит, к батарее спиной горячей жмётся. Воздух пропал куда-то, но и дышать сейчас не хочется вовсе. Пальцы волосы тонкие находят, в корни зарываются, локоны оттягивают, рвут пачками целыми. Девушка воет, тихо так, протяжно. Сердце вырвать своё хочется, которое сейчас в висках клокочет, мешает жить, мешает функционировать, в целом мешает. Взгляд расфокусированный комнату обводит, она усмехается, а после из глотки крик вырывается, истеричный такой, на смех переходящий. К губам с силой стакан гранённый прислоняют, давят, выпить жидкость вонючую заставляют. За голову её держат, когда кашлять начинает. Спирт больно горло обжигает, глаза сильнее течь начинают, ореховую нугу зрачок скрывает, слёзы пол мочат, со спиртом перемешиваются. Девушка замирает, сделав глоток последний, потом ногой стакан сбивает из рук чужих и на пол оседает окончательно. Сил нет больше тело поддерживать в напряжении. По мышцам волна спокойная проносится, заставляя опустить конечности безвольно на линолеуме лежать. Смотрит стеклянно, безжизненно, сквозь стены. В голове тишина такая. Словно наяву видит, как разум лежит и кровью захлёбывается своей чёрной. Улыбается мысленно, принимая поражение. Верит и знает, что правда всё это. Но сейчас сил думать не осталось, напиток дурманящий пеленой её накрыл необходимой и глаза закрыл. Чувствует лишь, что на руки её подхватывают, несут куда-то. Девушке и противиться не хочется, сейчас вообще ничего не хочется. Голова её с подушкой соприкасается и замирает в этом положении. Узкая полоска света от дверного прохода ускользает от потёмков комнаты. Она осталась одна.***
— Думаешь легче ей станет? — спрашивает Гуля, к парню чуть ближе своему подходит, за руки его берёт. — Не станет. Она пока крови не выпьет чужой, не успокоится. — плечами Вова жмёт, ближе к себе девушку притягивает свою, в районе живота голову свою располагает, глаза прикрывая. — Совесть бы хоть имели. — ворчит Валера, на кухню проходя. У парня руки трясутся, голова ходуном ходит. Он впервые такое видит, впервые в чужую боль с головой окунается. Ему бы вырвать из памяти эти минуты ада земного, да только понимает, что забывать такое не стоит. Никогда не стоит. С чувствами знакомиться разными кудрявый только недавно начал. Ранее игнорировать всё успешно получалось, а сейчас невмоготу. Сломалось что-то внутри, плотина крепкая брешь дала. Залатать никогда дырень эту не получится. И он смиренно принимает реальность. Реальность, в которой девушка темноволосая, худая, с глазами чарующими стала для него проводником. Она жизнь ему показывает, с головой туда его погружает. И Валера смеётся, когда вспоминает цитату бабушки своей покойной: «Если болит хоть что-то — значит живой» Он отмахивался раньше от подобного, мол живой же, да не отзывается ноющим ощущением ничего. Ни внутри, ни снаружи. Но сейчас понимает, что не жил вовсе. Жить сейчас начинает, чувствуя боль всепоглощающую. Душа его кровью харкается, в улыбке красной расползается, по частям каждый раз тело разувеченное собирает. А он и голову склоняет перед этой картиной, принимает всё до последней капли, впитывает. Жить больно, безумно сильно. До сердца разорванного, до висков стучащих, до судорог по телу. Он это с первой улыбки Валерии понял. Не знает парень, что делать с ней. Тянет его к ней, руки мужские норовят каждый раз впиться в кожу тонкую девичью, к себе животное внутри прижать желает, убрать её с глаз десятков, спрятать. Он теряется в этих ощущениях, дальше идти боится. Чувствует, как сопротивляется что-то, страх собственный, скрипя зубами, принимает. Не привык бояться, да тут не получается ничего у него, по швам его надуманные установки трещат, а он и сделать ничего не может. Смотрит, как на колени встаёт перед внутренним своим, игру, от которой зависит его жизнь — проигрывает. Сигарета вмиг огнём опаляется, лёгкие темные дымом наполняются, глаза яркие тускнеют. — Валер, ты как? — спрашивает Вова, смотря так пронзительно, с толикой переживаний. — Рассыпаюсь тихонько. — отвечает, когда старшую «Жаным» не замечает на кухне. Он не хочет раскрываться перед людьми чужими. Ему только не хватало проводки свои обнажённые показывать миру этому. Он знает, что воспользоваться этим могут, чан с водой выльют на него, а он заискрится и сломается окончательно. — Ты Лерку рядом держи. Вижу же, что переживаешь. — вымученную улыбку выдавливает старший, взглядом в трясущуюся ногу чужую впирается. — Держу её, Володь. Не отпущу. — выдыхает Валера. — Спасибо. — тихо благодарит и парня в объятия заключает. По спине стучит мальчишеской, а кудрявый слезу скупую пускает, отвечая на поддержку старшего. Безмолвно с ней делится и с Володей, зная, что тому сейчас тоже нелегко.***
Гульнара тихо в комнату проходит, будто потревожить кого-то боится. Фигуру сидящую на кровати замечает, пугается, но ближе подходит. — Лер, ты как? — шепотом спрашивает, усаживается на диван рядом. Руки на коленях оставляет, боясь дотронуться до подруги. Та взглядом неживым мажет, тёмные тени мебели скудной взглядом обводит. — Ты знай, что рядом я всегда буду. — улыбка трогает губы тонкие, спина прижимается к изголовью дивана низкого. Гульнара чувствует прикосновение и тяжесть головы чужой на своём плече и глаза прикрывает, замирая, позволяя девушке расслабиться и отвлечься на небольшое время. А Лера лишь смотрит, не моргает. Глаза всё те же — чёрные, орех всё никак не может справиться с темнотой поглощающей. Видит, как из угла на неё сестра смотрит, улыбается странно так, руку к ней тянет. Тело твердеет, мышцы сковывает от ужаса животного, а вымолвить ничего девушка не может, молча наблюдает, как некогда родное лицо на гримасу безглазую меняется и ближе к ней подходит. С громким звуком с полки что-то стеклянное падает, разбивается и мираж пропадает, оставляя после себя лишь сухость во рту. Взор девичий наконец вновь орехом заливается, а веки прикрываются, в объятия сна вовлекают душу истерзанную.