***
Холодно. Это единственное, что сейчас приходит ей на ум, когда голые ступни пола касаются. Аккуратно, стараясь не потревожить мужской сон, она встаёт и в ванную топает. Ей кажется, что стены эти плиточные — единственное спасение. Всегда веет мерзлотой какой-то от них, загадочностью. Будто чувства все сразу льдом покрываются, а зеркало ей правду рассказывает. Синяки лицо девушки покидают постепенно, правда, губы до сих пор разбитые, в ранах все. Да и не заживут они темпами такими. Горячая волна по телу проходится, щëки больно задевает. Воспоминания вечерние нахлынывают с силой новой, от них спрятаться хочется, да некуда уже. По крайней мере, потому что, на полу в соседней комнате, спит причина практически всех еë переживаний. Но думать сейчас нужно явно не о кудрявых волосах. Девушка чуть улыбается, когда лицо горячее водой омывает. Тело вздрагивает от холодного напора, да та всё ближе подставляется, внутри себя словно разбудить кого-то хочет. И это у неё получается. Тихонько в прихожую проходит, помаду алую в руки берёт. Что пора пришла, считает. Колпачок золотистый на тумбе оставляет, сама к зеркалу проходит. Мелко, точечно так, наносит пигмент на губы и в отражение глядит. Нравится ей, как постепенно на избитом лице Ирка вырисовывается. Та сестре головой качает, одобрение даёт. И тут Лера действительно осознаёт, что должна кое-что сделать. Она оттягивала момент этот, как могла. Старалась не думать вообще о волосах белокурых, о взгляде наивном. Да время пришло. Штаны быстро натягивает, сверху пальто и платок. Дверь хлопает, оставляя квартиру в ноющей, звенящей тишине, которая перебивается лишь тихим и хриплым сопением.***
Дворы сменяются не так уж и быстро, отчего девушке с каждым разом некомфортно становится. Рядом Гуля топает, на пару с Сиплой сигареты курит. Шаганэ бы сейчас наворчала на последнюю, мол болеет, а пыхтит, как паровоз. Да только слова бережёт для более важного разговора. К музыкалке подходят всей толпой, за гаражи становятся, ожидают. Сердце удар пропускает, когда знакомую макушку в толпе высматривают. У темноволосой руки в кулаки сжимаются. Та выходит, кивая своим и на встречу девочке идёт. Завидев её, Скрипка сразу всё и понимает. Не так просто на неё косятся все, на субботники приглашают. Информация по дворам широким разлетается в момент, а девочке и против сказать нечего. Внизу живота что-то пульсирует, а в горле ком застревает. Страшно ей, но не из-за неизвестности, а из-за будущего. Родители с ней огрызаются теперь, папа даже не смотрит в сторону «шалавистой» дочери. Школьница усмехается, головой вертит и покорно за старшей следует. Изученные за долгое проживание в Казани гаражи, встречают её тихо. Молчат, да готовятся наблюдать мероприятие одно. Неприятное, но справедливое. Айгуль пальцы нервно перебирает, но глаза свои чистые на девушек поднимает. Те смотрят, без эмоций, совсем как на чужую. От этого больнее всего и становится. — Мы отшиваем тебя. — бросает Шаганэ и спиной отворачивается, давая старшим немую команду. — Знаю девочки, знаю. — принимает волю собрания, голову опускает, готовится. Сиплая сразу замахивается и бьёт, не раздумывая. Мысли здесь явно излишни, надо о понятиях думать и забыть уже про моральные устои, которые набатом у каждой в голове повторяются, ну или хоть иногда проглядывают. Тело на снег валится, из разбитого носа кровь хлыщет, окрашивая пальто в грязные оттенки. Девчонка улыбается, криво так. В рыданиях заходится заслышав тон своего бывшего лидера, грудь всхлипы раздирают, не давая не вдохнуть, не выдохнуть. Вакуум. Следующая Гуля бьёт, ногой, куда-то в область позвоночника. Тут до младшей доходит, что это всё — в ход ноги пошли и это последние её минуты с девочками. Ногами не бьют. А она попущенная, никому уже не интересная, бесполезная. С тихим вздохом подходит та, кто за неё безмолвно ответственность взял в тот день — Шаганэ. Она оглядывает тушку на снегу, кровавыми разводами любуется. Рукой за щёки притягивает к себе, надавливает, чтоб губы в трубочку свернулись и смачно плюёт в девичье лицо. Затем по щеке бьёт и конверт бросает, чтобы другие не заметили. — Пошли. — в сторону отходит, спиной поворачивается. Девушки за ней следуют, игнорируя развернувшуюся агонию на белом покрывале. Отходят медленно так, постепенно скрываясь за снежной пеленой. А девчонка на снег головой опускается, снежинки горящей кожей ловит, улыбается кроваво. Веки красные опускаются, свинцом наливаются, но та говорит себе — не засыпать. Зла нет, Айгуль знала куда шла. Давно осознала, что может в руки попасть к какому-нибудь парнише, а там — пиши-пропало. Знала, прекрасно знала, что всё так получиться может. Руку тонкую к конверту белому протягивает, зубами цепляется за бумагу, рвёт её. Изнутри билет на вечерний поезд достаёт и в смехе громком, истеричном заходится. Слёзы сильнее поступать начинают, ранки на лице омывают, да той не это важно. На обратной стороне алым цветом написано — «Беги». И девушка подрывается, в снег падает, но встаёт. На прохожих внимания не обращает абсолютно, она к свободе движется. Ей сейчас ничто не страшно. В голове красная табличка мигает: «Спасибо».***
Губы сильно пульсируют, от чего темноволосая только хмурится и стопку новую следом отправляет. Горечи не чувствует уже давно, как воду попивает этот сорокаградусный напиток и плевать ей хотелось на то, как со стороны она выглядит. Думает о понятиях, улице, дворовой жизни, статьях, которые ей светят. И понимает она, что на хую она вертела это всё. Жалеет, что в «Теплоконтроле» не оказалась, работала бы сейчас, да за рабочего такого же замуж вышла. Жила бы тихой и монотонной жизнью, и сейчас ей кажется, что это самая прекрасная жизнь. Однообразная, но безопасная, по крайней мере, относительно. А сейчас она по пояс в крови живёт и ровно столько же в злости. В злости к себе. Не для неё эти все заварушки, разборки, да прочая хуета, которая и копейки вшивой не стоит. Но и сестру она предать не может. Обещала ей, что «Жаным» всегда жить будет, цвести. Себе обещала, что сердце рукой вырвет у того, который в могилу сестру её свёл. Понимает, что Гуля права была в тот вечер, когда посиделки они устроили. Кощей слишком тесно общался с Хмелью, может и знал чего, а может и виновен. Страшно ей от этого становится, да поделать нечего — нужно собирать информацию дальше. Тянет с местью, понимает это прекрасно. Но ей очень хочется хорошо подготовиться и нанести удар. Красивый, точечный, какой она всегда и делала, когда работала ещё под крылом сестры. Слышит, что дверь входная скрипит, внимания не обращает, думается ей, что Валера пришёл либо со сборов, либо с тренировки. А потом уже ничего не чувствует. Тишина с головой обрушается на неё, а тело тихо опускается на батарею.***
— Лерун. — улыбка нежная такая, счастливая. Девушка чуть нагибается, за кончик подбородка её берёт аккуратно и в глаза мутные смотрит. — Ириш? — слёзы катятся по щекам, но быстро смахиваются, потому что не любила старшая слёз младшей, ругала часто за них. — Вставай. — командует в привычном тоне и девушка пытается, правда пытается подняться, да тело будто забетонировали тоннами изъянов, проблем и страхов. Отвращение к самой себе под кожу забирается, постепенно корни пускает, распространяется за считанные секунды. — Я…Я не могу, сестрёнка. — вздыхает, вновь укладываясь на поверхность, что так манит к себе, завлекает. — Враг близко, они кругом. Проснись. — шёпот до ушей доносится, медленно так, эхом рассеивается. Взгляд темноволосая медленно поднимает, видит силуэт до боли знакомый, который спиной поворачивается, отходит вдаль куда-то, скрывается. — Я к тебе хочу. — тянет руки покалеченные, в кулаки всю волю собирает и на колено поднимается, бежать хочет. Хочет от проблем уйти, умиротворение в родных руках сыскать и упокоиться наконец. — Рано тебе ещё. — улыбается родное лицо, повернувшись. — Просыпайся. Рано.***
Противные звуки пищащей хуеты над ухом заставляют глаза распахнуться, со светом ночным встретиться. Луна яркая была, всю палату освещала, будто фонарём. Девушка села на постели, оглядела всё кругом и тихо шикнув, из руки все атрибуты вырвала. Кардиомонитор заорал сразу, а Гуля вскочила со стула, на котором ранее мирно посапывала. — С добрым утром. — хрипит Лера, к голове руку прижимает. — Доброе. Ты собралась уже куда? — взглядом подругу окидывает, над попытками с койки выбраться - смеётся. — Выключи хуйню эту, заебала меня. — ворчит та, в постели барахтается, пытается ноги свои из больничного одеяла выпутать. — Да я разъебу его ща! — громче повторяет и Гуля повинуется всё-таки, на кнопочку щёлкает и палату тишина накрывает. — Тебя хорошо приложили. Восемнадцать швов на затылке. Почти рекорд Ритки побила, поздравляю. — с улыбкой смотрит на лохматое нечто перед ней. Не то, чтобы смешно как-то Лера выглядела, да препираться с ней — бессмысленное дело, так что проще пошутить и помочь ей с тем, что та задумала. — Ах, нихуя, а долго я тут вообще? — спрашивает, на ноги наконец опускаясь. Тихо хмурится, потому что и тут полы холодные, как будто в катафалк её грузить готовили. Никакой заботы об ещё живых пациентах. Возмутительно. — Ну, четыре дня, двенадцать часов и пятьдесят восемь минут. — на часы наручные смотрит и потом на девушку снова взгляд переводит. — Уходить отсюда надо, Гуль. — глаза ореховые увеличиваются, девушка не просит, она умоляет о помощи. Та слабо кивает и с места встаёт, уходит куда-то. А Лера по крупицам пытается произошедшее в одну картину слепить. Толкового на ум особо ничего и не приходит. Валерка точно её убивать бы не стал, а вот кто ещё мог знать, что Лера тут прячется? Серая квартирка ничем не примечательна, а шестерёнки потихоньку крутиться начинают, отдавая болью в затылке. «Помощничек» Проёб. Жестокий, сука, проёб. Она уже совсем расклеилась и повесила себя на ту самую доску объявлений за красный шарфик. Вообще бдительность потеряла и чуть к сестре не отправилась. Ебанутая, блять. Надо же было додуматься показать домбытке хаты свои? Она вообще своей доверчивости не понимает и как жива до сих пор — тоже. Лидер блять, самоназванный, самовыращенный, самовыебанный. Нельзя больше так, нельзя. Лерка хуйню творит, а все потом хавают последствия. Удавиться, думается ей, было бы лучшим вариантом. Только снежок, прилетевший в окно палаты — отрезвляет её. Ближе к стеклу тонкому подходит и Гульнару там наблюдает. С Вовой. Тот рукой что-то показывает, мол, окно открыть нужно. Лера с трудом огромным эту ручку металлическую отворачивает в сторону и рамы обе настежь раскрывает. Промозглое ранее утро её ветерком прохладным встречает, обнимает заботливо так, словно родную. А девушке большей теплоты сейчас и не нужно. Простынь быстро через подоконник перекидывается, закрепляясь за кусок торчащего карниза. Одна нога сначала свешивается, потом вторая. Володя внизу стоит, руки свои расставляет и Лерка быстро сигает вниз, оказываясь наполовину в объятиях сугроба и на ту же часть - Вовки. Улыбается она, смехом заливается. Телага худенькая на плечи её бросается и под крики охраны и парочки медсестёр, троица утекает по постепенно просыпающимся улочкам Казани.***
В качалку заваливаются все втроём, смеются чего-то, болтают. Лерка ног не чувствует из-за пробежки в больничных тапках по снегу и голова кругом идёт по той же причине. Но улыбается она во все зубы, придерживая повязку на голове. — Лерка! — Сиплая сразу подрывается с места, от груши любимой отрывается, в объятия ловит старшую свою, почти кружит на месте. Счастливый и такой детский хохот заливает тёплую комнатушку и даже Зима кивает в знак приветствия. Ей рады здесь, а она думала о смерти. Сейчас стыдно, щёки румянцем заливаются то ли от мороза, то ли от ситуации. Мыслям своим молчать командует и наконец пол под ногами чувствует. Из комнаты выходит кудрявый. Сердце удар пропускает. Избитое лицо этого придурка она не раз уже наблюдала, но сейчас на нём будто другое что-то. Костяшки в мясо, на руках гематомы огромные. Однако, видимо, дискомфорт от физической боли тут никого и не волнует никогда. Тот в пороге замирает, молчит, взглядом тело напротив осматривает и к себе притягивает сразу. Девушка улыбается и ему, обнимая, за спиной руки в замок заключает. — Привет, Валера.