***
Я — Высший Разум, жившим как и все остальные на Земле — планете, что по этапу эволюции достигла пиков своих возможностей. Это будущее наяву, мечта каждого человека, ведь все его желания могли бы быть возможны и реальны здесь. Я не помню, кем я работал. Или же не работал вовсе? Нет, работал. И ведь точно помню, в магазине. Да, магазин. Огромный, подобный протяженному коридору, в котором продавцы приветливо улыбаются, несмотря на поздний час. Магазин, в котором есть всё, несмотря на сезон, время года и положение в стране. А может, я работал в офисе? Сидел целыми днями, словно креветка за стулом, кликал по неживым клавишам, принимал жалобы и связывался с оператором. Или же я работал и там и там? Я уже и не вспомню. Я слишком много работал, ведь мама была больна, а отец работал вахтовым режимом где-то в далёком месте. Но к сожалению, как это часто в жизни и бывает, только моего дохода не хватило. Мама умерла дома, не дождавшись приезда отца. Тогда это сильно меня подкосило. Я выл от боли и обиды, проклиная собственного отца, которого не оказалось рядом в этот момент. «Задержали на работе, сынок» слабое оправдание, когда жены больше нет, а сын бьётся в истерике, верно? И я решил выразить свою злобу и обиду на внезапно ставшей столь ненавистной и муторной работе. Высказав своему мерзкому, высокомерному и свиноподобному начальнику нежелание пахать как проклятый за мизерную зарплату, я, как и ожидалось, был уволен. Потеряв работу, разбитый и опустошенный, я все же смог найти в себе силы попросить помощи. А именно — попросить у отца совет. Тогда не прошло и дня, как мой отец, воспользовавшись всеми связями устроил меня работать в дом к своему знакомому, по словам самого отца — человеку очень важному. И в тот самый роковой момент, когда мне было всего 37 лет, когда я был очень молод и только в расцвете сил, оно случилось. Его знакомый, чьё имя мне так и неизвестно, получал столь огромный доход из своих бизнесов по всей вселенной, слыл коллекционером антикварных безделушек. Это были маленькие, будто кукольные предметы быта, которые ему привозили не с нашей планеты. Они то и имели странную и непонятную всем, но огромную ценность для своего хозяина, отчего меня и назначили эти самые «экспонаты» охранять. В один из дней, когда он как обычно спал, мерно покачиваясь в своем любимом кресле-качалке, выточенной из песчаника, местами облицованной лазурью и щедро украшенной поблескивающей бирюзой. Там он всегда спал, в любое время суток, хоть утром после завтрака, даже при палящем обеденном солнце, и особенно вечером, с газетой или сборником стихов в руках. А мне ведь это когда-то показалось очень странным... Человек же не должен нуждаться в таком количестве сна ежедневно, верно? Но он же это, хоть и неубедительно, но объяснял тем что сон помогает ему придумывать планы для бизнес-идей, и тому подобное. (чё ты прикопался, дай на старости лет поспать по-человечески!) В эту чушь я, конечно, особо не верил, потому и решил тогда убедиться незнамо в чём опаснейшим методом, поставив на кон самого себя. (И лишь сейчас, сидя по шиворот в воде я осознал, что во всём виноват только я и никто другой, ведь если бы я, ведомый слепым любопытством не пошел бы на этот рисковый и необдуманный поступок, то всё бы было гораздо лучше, чем сейчас) Мой неумело выдуманный план был таков: я возьму зубочистку, и сделаю вид, будто во время его обеденного сна, который, обычно длится до ужина, сделать вид, будто играю с его кукольным домиком, словно ребёнок. Его огромный и длинный шкаф, хотя больше советская «стенка» из морёного дуба со стеклянными, вечно чистыми и прозрачными, (словно тысяча невидимых глазу эльфов их протирает ежесекундно!) дверцами, за которыми, на пышно взбитых бархатных подушечках покоятся его «драгоценности», за которые он так трясется. Осторожно, стараясь не касаться позолоченным (или вовсе золотым, кто его знает?) ключём поверхности стеклянного, одноногого столика для ключей, я осторожно вставил его в точно такую же, позолоченную (хотя кто её знает?) скважину. Раздался лёгкий щелчок, и я, плотно обхватив стеклянную дверцу пальцами, дабы создавать как можно меньше звуков, отворил обе дверцы, едва дыша, то ли от благоговейного страха, толи от едкого запаха нафталина. Хозяин же лежал неподвижно, и казалось, будто он вовсе и не спит, а наоборот — очень напряжён происходящим в паре метров от него, только не хочет выдавать себя. Взяв тоненькую зубочистку, я начал водить ею по полкам, словно в надежде вытереть ею пыль, и вдруг, обхватив её между пальцами, разломил на две части, специально громко ахнув и замолчав. Он подскочил от испуга, но не стал выдавать себя, после чего сделал вид, будто поправляется в кресле. И тут, обернувшись, я (случайно!) локтем задел маленькую модель домика, которая мгновенно упала на пол, устланный ковром. Упала эта фигурка домика, разрушившая мою жизнь так громко, что даже я подпрыгнул от неожиданности, что уж говорить про Хозяина. Он сразу подскочил, и вены на его руках, крепко вцепившихся в подлокотники вздулись, волосы встали дыбом, а глаза... Этот взгляд я не забуду никогда. Дикие, с отраженным животным страхом, они были нечеловеческими во всех смыслах. В его правом глазу, находился маленький человечек, в костюме чумного доктора, будто сдерживающий веки от закрытия своими маленькими ручками. Вдруг он резко исчез, и я узрел пустую, белую глазницу. Но потом я ощутил, что нечто бестелесное словно червь извивается в моем мозгу . В этот момент в его правом глазе, появился другой силуэт, высокий, неясный, в плаще обвитый лозами и обросший травой. Каждый нерв мозга в тот момент начал неистово зудеть, болеть и гудеть, и я словно начал танцевать вальс с воплощением своей боли, которая переросла в агонию и скрутила мне запястья. Но тут боль резко прекратилась, и я обмяк, больше всего желая свернуться калачиком на ковре и заснуть. И в тот момент, когда я уже был на границе яви со сном, в самом безмятежном человеческом воплощении, я узрел его лицо — злорадная улыбка, но в тоже время стыдливо опущенные вниз глаза.***
И вот оно — последнее четкое воспоминание, где я, голый, сижу почти по пояс в ледяной воде, потерянный и одинокий. Больше в моей жизни не имеет смысла. Я — никто и никому не нужен. Со временем я понял, почему он решил избавиться от меня — единственного за всю его жизнь свидетеля того, что он обладатель способности, но она мне полностью не известна, как и его полное имя, зато известна его власть, что означает шансы написать на него заключение в полицию ничтожно малы, хотя его могли рассмотреть, ведь Высшему Разуму со способностью, грозит по закону казнь.