Понять себя

      Они втроём — Ибо, Гуан Чен и Линг-Линг — проводили Сяо Чжаня взглядами из окна. Тот медленно, через силу переставляя ноги, преодолел последние ступеньки, как-то нерешительно потоптался на последней, потом вскинул голову и, ускорив шаг, заспешил по дорожке к ожидавшему такси. Спина у гэгэ (подумалось отчего-то) была неестественно прямая, словно позвоночник ему поменяли на металлическую трубку. Гэгэ ни разу не обернулся, и отчаяние, которое испытывал Ибо, куда-то пропало, сменившись обречённостью. Вот так выглядел конец всему, и от этого ему было невероятно паршиво.       — Я бы выпил сейчас чего-нибудь, — Гуан Чен отошёл от окна первым, уселся на кровать, уставившись в стену. Руки у него дрожали.       И состояние беспомощности испарилось быстрее капли воды на раскалённой сковороде, мгновенно трансформировавшись в гнев. Ибо больше не мог справляться с переполнявшей его злостью. Он подскочил к Гуан Чену, как ужаленный:       — Выпил?! Ты бы выпил?! Жаль, что здесь нет бутылки, чтобы разбить её о твою тупую башку! Это ты виноват! Только ты!       — Бо, заткнись, — с нажимом произнесла Линг-Линг, однако её слова не возымели действия.       — А ты чего сюда приперлась? Кто тебя здесь ждал? — Ибо знал, что был несправедлив, но не мог остановиться. Он уже завёлся не на шутку. Кулаки сжались, к щекам прилила кровь. Всё рухнуло, он стоял на руинах, а ему советовали заткнуться? Ага, сейчас!       — Не смей орать на меня! — она тоже поднялась на ноги, и теперь стояла, тяжело дыша, будто пробежала пару километров. — Я даже не догадывалась, что у А-Чена всё так серьезно…       — Я? Ору? Ты ещё не видела… — Ибо (о чём это она?) впился глазами в её фарфоровое личико.       — Умолкните оба, — вдруг резко оборвал их Гуан Чен, и в упор посмотрел на Ибо. — Мама в курсе, что я гей.       Он ссутулился, взгляд тёмных глаз снова стал пустым и невыразительным.       Ибо шумно выдохнул, пытаясь успокоиться, и пожал плечами. Он решительно не понимал, в чём проблема. Ну, узнала, что гей, подумаешь. Кого этим теперь можно удивить? И зачем делать из этого трагедию?       — Что тут такого уж страш… — он осёкся, заметив, как побелело лицо приятеля.       — Не всем так повезло с родителями, — огрызнулся Гуан Чен и опять умолк.       Некоторое время в комнате стояла почти осязаемая тишина.       Наконец он потёр лицо, словно смертельно устал, и монотонным голосом заговорил:       — Далеко не факт, что я буду в силах вести разговор на эту тему ещё раз, поэтому… Мама всегда панически боялась, что я окажусь не таким, как все. С подросткового возраста я то и дело слышал, что среди трех основных способов проявить неуважение к родителям и предкам, наиболее тяжелой является не иметь потомства. Она хотела, чтобы я женился. Нет, не просто хотела, она настаивала. И всеми фибрами души ненавидела геев, называла их не иначе как больными, грязными извращенцами. Сначала я не понимал, в чём дело, не понимал, почему мама так помешалась на этом. Но потом, когда стал взрослее, узнал, что её двоюродный брат покончил жизнь самоубийством вскоре после того, как признался родителям в своей ориентации. Отец заявил ему, что не знает, как он сможет жить дальше, если вдруг люди узнают, что его сын — мужеложец, и на коленях умолял уйти из дома. Сын понял слова отца буквально. Можете представить моё состояние, когда я понял, что я — один из тех, кого мама так презирает? Мне было плохо. Плохо физически и морально…       Ибо нахмурился. Образ той тётушки Гуан (радушной хозяйки и добродушной болтушки с заразительным смехом), которую он знал, никак не вязался с тем, что сейчас рассказывал о ней её сын. Да, бывало, она задавала ему вопросы про личную жизнь, как бы между делом, ненароком, но он категорически не собирался (для этого у него была мама) выворачивать перед посторонними свою душу наизнанку. И тётушка вскоре отстала.       — Это я ей сказал, что у тебя есть девчонка, — Гуан Чен понял абсолютно правильно, о чём подумал Ибо, и отвёл глаза. — Она не дала бы тебе покоя.       — Как она узнала про тебя? — спросил Ибо.       Но ответил ему не приятель, а Линг-Линг:       — Боюсь, что это я виновата. Она случайно увидела меня, хмм, не одну. Что тут началось! Я не выдержала, разозлилась, ну и…       — Не вини себя, А-Линг. И прости, что втянул тебя в это, — устало вздохнул Гуан Чен. — Это лишь моя вина, тут уж ничего не попишешь, — он немного помолчал, затем продолжил. — Мама позвонила мне сразу же, стала кричать о несчастьях, что обязательно произойдут с нашей семьей по моей вине. Не буду пересказывать всё, что она мне наговорила, скажу только, что «Стыдно смотреть в глаза людям» и «Как ты мог так поступить со мной?» были самыми мягкими из её выражений. Потом она сказала, чтобы я возвращался с Хайнаня домой, и как можно быстрее. К концу разговора я был так зол, что почти не контролировал себя: заявил, что не буду больше жениться ни при каких обстоятельствах, а детей не люблю и не хочу. Она бросила трубку. Я обрадовался, решил, что всё обошлось, но ошибся. Мама просто взяла передышку для того, чтобы переговорить с врачом и записать меня на конверсионную терапию…       — Что-о? — одновременно с Линг-Линг спросил Ибо, невольно отметив, как по-разному прозвучали их голоса: его — озадаченно, а её — с каким-то странным ужасом.       — От пятисот юаней за часовой сеанс до полутора тысяч за пятичасовой курс, — невесело усмехнулся Гуан Чен. — Погугли на досуге, приятель, вдруг пригодится…       — Это лечение, Бо. Которое направлено на изменение сексуальной ориентации человека. Хотя лечением это назвать сложно. Скорее, это — терапия отвращения. Моя… подруга рассказывала, как её били электрическим током или заставляли принимать лекарства, вызывающие рвоту, во время просмотра порнографии, чтобы заставить ассоциировать сексуальное возбуждение с с чем-то мерзким, — увидев его недоумевающий взгляд, торопливой скороговоркой, запнувшись лишь на слове «подруга», произнесла Линг-Линг. .       — Погодите! Я мигом…       Ему показалось что его стошнит, и он сам не знал от чего больше — от жалости или от гнева. Выпить действительно было необходимо, но спиртного в поле видимости не оказалось, и он выскочил за дверь. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, а кончики пальцев похолодели от в очередной раз пришедшего понимания, что не все родители похожи на его собственных. Мама не объявила его сумасшедшим или больным, а легко, не сомневаясь, как нечто само собой разумеющееся, приняла любовь своего сына к Сяо Чжаню. Однако, как оказалось, не всем так повезло.       Он вернулся с бутылкой виски и тремя стаканами, наполнил их, выпил свой залпом, морщась от резкого запаха и задерживая дыхание:       — И что ты решил?       — Скажу честно, сначала я хотел сдохнуть, чтобы не заставлять страдать из-за меня маму, — Гуан Чен покрутил стакан в руках и под возмущённый возглас своей жены сделал глоток. — Да-да, Бо, и не смотри на меня так! Это Чжань-Чжань невольно натолкнул меня на эту мысль. — Недоумение, видимо, отразившееся на лице Ибо, заставило его криво усмехнуться. — Я сейчас про наше с тобой катание на аквабайке, которое он как-то обозвал приятной формой самоубийства. Должно быть, звучит дико, но я правда подумывал соскользнуть в воду и, наверно, это стало бы моим самым лучшим решением…       — Лучшим решением?! Очнись, идиот, что ты несёшь! — прорычал Ибо, поставив со стуком стакан на столик. — Ничей мир не рухнул от того, что в нём стало на одного открытого гея больше…       — Мамин рухнул…       — Переживёт! Или отстроит заново!       При виде судорожно исказившихся губ приятеля он пожалел об этих словах и тотчас попытался сгладить свою резкость:       — А-Чен, ведь ничего не изменилось. Ты по-прежнему её сын, которого она любит…       — …и который разрушил её ожидания по поводу моего будущего. Что скажут люди?       — Если ты не оправдал её ожидания — это не твои проблемы, — негромко заметила Линг-Линг. — И уж тем более, она не обязана отчитываться перед людьми ни за себя, ни за сына, — сказав это, она подошла и обняла Гуан Чена, шепнув ему на ухо. — Заметь, взрослого сына…       — Я просто чертовски устал, — пробурчал тот, запрокидывая голову. В глазах его блестели слёзы.       — И всё-таки, ты должен решить, что для тебя важнее: жить ради мнения посторонних или ради самого себя и собственного счастья.       — Как ты?       — Лучше не бывает, я уже давно прошёл через подобное дерьмо. Но отчего-то такое ощущение, будто вернулся к себе домой после длительного отсутствия, — Чжань-гэ уткнулся носом куда-то в бок так, что разобрать выражение его лица было трудно, но и по голосу, а больше — по своему мокрому плечу, Ибо понял, насколько тот расстроен. Он успокаивающим жестом подцепил пальцем подбородок Сяо Чжаня, заставляя посмотреть на себя (ну, так и есть, в заплаканных глазах застыла боль), отстранённо подумал, что гэгэ самый красивый, даже когда плачет, и пообещал себе, что сделает всё, чтобы отныне Чжань-гэ всегда улыбался.       Сяо Чжань взглянул на него в ответ, доверчиво и серьёзно. Лицо его чуть порозовело. Пристальный взгляд Ибо гэгэ явно смущал, и он сварливо пробурчал:       — Может, хватит уже меня сверлить глазами? Я не беспомощный младенец…       Ибо хмыкнул, стараясь сохранить невозмутимый вид.       — …ещё одна шутка про возраст, Бо-ди, и обещаю, что я мед-лен-но сниму с себя… всю ответственность за свои дальнейшие действия.       Гиенистое гыканье было ему ответом.       — Дурак! — Чжань-гэ толкнул его в бок, сам еле сдерживая мимолётную улыбку. — Что дальше?       — Дальше? — Ибо рассеянно почесал переносицу: тонкие лучики в уголках глаз гэгэ отвлекли его, и непреодолимо захотелось их поцеловать, но Чжань-гэ снова стал серьёзен. — А, ничего. Всё нормально. Он действительно был влюблён в тебя, иначе не разругался бы с мамой. Так что, жизнь не без твоей помощи заставила его шагнуть вперёд. Оказалось, что всё, чего Гуан Чену не хватало — это ощущения мощного пинка под зад. Впрочем, думаю, спустя столько долгих лет он оказался готов. Готов к этому. С А-Линг же они пришли к выводу, что, раз уж мама знает, оставаться вместе глупо и подали на развод.       Мгновение Сяо Чжань молчал, словно обдумывая сказанное, а потом ответил:       — Про последнее — знаю. Он звонил мне на днях…       Ибо покосился на Чжань-гэ, но ничего не сказал, и тот с лёгким вызовом продолжил:       — Что?! Я заблокировал номер.       Пришлось виновато пожать плечами.       — Простишь его? — захотелось добавить: —«И меня, дурака». И он добавил.       Иронично дёрнув бровью, гэгэ потянулся с кошачьей грацией вперёд, чмокнул его в щёку:       — Уже простил (и тебя дурака тоже), но пусть немного побудет в чёрном списке. Вынужден признать, что во время разговора был к нему не совсем справедлив, однако, всё, что хотел, я ему высказал.       — Я наконец-то тоже, — Ибо криво усмехнулся. — Мне не хватило храбрости признаться ему в том, что я влюблен в тебя, там на Хайнане. Но на днях Гуан Чен позвонил мне тоже и позвал в гости. Мы выпили очень-очень много, и я решился…       — А он?       — Влепил мне пощёчину. Считаю, что заслуженно. Потом заверил, что не собирается сдаваться. Потом мы долго плакали, обнявшись. А Линг-Линг гладила нас по головам и обзывала придурками…       Чжань-гэ как-то странно хрюкнул, вывернулся из объятий и уткнулся лицом в подушку. Плечи его затряслись, раздались невнятные всхлипы.       В горле внезапно пересохло, и Ибо, поколебавшись, протянул руку и осторожно коснулся мягких волос. Гэгэ тотчас выпрямился с серьёзным лицом, успев стереть смех, но в глазах всё ещё скакали озорные смешинки.       — Смотрю, Бо-ди, ты знаешь толк в развлечениях, — съязвил он, а затем с невинным видом уточнил. — Значит, он будет бороться за меня?       — Гуан Чен заявил, что тебя ввели в заблуждение, и что ты сделал ошибку, но, когда поймёшь, что я за человек такой, он постарается оказаться рядом, — Ибо кивнул с облегчением, а про себя подумал, что вообще-то он не хотел бы драться с приятелем, но Чжань-гэ — его, и пусть Гуан Чен только попробует протянуть к нему руки…       — И он верит в это?       — Кажется, да…       — Знаешь, иногда мне тоже хочется быть сумасшедшим, — вздохнул гэгэ и, облизав губы, вопросительно глянул на него. — Чего это мы всё о Гуан Чене, а? Поговорим о нас…       Ибо сглотнул, обхватил руками лицо своего парня, погладил большими пальцами щёки. В голову ничего не лезло, всё, о чём он мог думать — что ему пиздецки трудно дышать. Жизнь без гэгэ научила его сдерживать дыхание, но Ибо и подумать не мог, что воздух будет заканчиваться так стремительно и рядом с ним:       — Позже! До утра ещё много времени…       — До утра? А как насчет: «жили они долго и счастливо и умерли в один день», господин сексуальный маньяк? Я как-то внезапно понял, что хочу прожить с тобой вечность, — Сяо Чжань смешно наморщил нос, и Ибо почувствовал, как сердце восторженно забилось где-то в горле, а губы растянулись в глупейшей ухмылке.       Через несколько мгновений они отчаянно целовались.       Наконец-то всё было как надо…