Понять себя

      Ли Ган выразительно посмотрел на Сяо Чжаня, словно предлагая самому догадаться, и покрутил рукой в воздухе. На его безымянном пальце блеснула золотая полоска.       Сяо Чжань с такой силой стиснул кулаки, что ногти вонзились в ладони. Вот, значит, как! Ли Ган по-прежнему считал, что достаточно щёлкнуть пальцами, чтобы он бросился в его объятия?!       Он на миг закрыл глаза, пытаясь унять бешеное сердцебиение, — в нём бурлили эмоции, и любая из них, если бы материализовалась, могла с лёгкостью стать причиной несчастного случая для стоявшего напротив человека, — затем кивком указал на руку:       — А как насчет этого? Ты даже не удосужился снять!       Бывшего бойфренда замечание, казалось, ничуть не смутило. Ли Ган равнодушно покосился на кольцо, с какой-то снисходительностью улыбнулся, стянул его с пальца и положил в карман.       — Ну, прости дурака, забыл. Не бери в голову. Я же тебе писал, что наше супружество — это чистая формальность — он потянулся к Сяо Чжаню и переплел его пальцы со своими. — Мне так тебя не хватало, Чжань-Чжань. Наших ночей, наших разговоров, нашей любви… Столько времени прошло, а кажется, будто всё это было лишь вчера. Расставание с тобой стало самым глупым решением в моей жизни.       Сяо Чжань уставился на их соединённые руки. Вспомнилось вдруг, как собственная ладонь однажды исчезла в широкой ладони мальчишки. А это… Это было совсем не похоже. Всё не так и всё не то…       К горлу подкатила горечь, он выдернул руку и отступил на шаг назад:       — Очень душещипательно! Сейчас расплачусь. Так говоришь, ты готов вернуться, несмотря на то, что со мной случилось на Хайнане?       — Да… — хриплым от волнения голосом ответил Ли Ган, и, вроде как, даже смахнул слезу. Вид у него при этом сделался донельзя трогательный.       Сяо Чжаню стало вдруг ужасно противно. Нет, вы только посмотрите, каков актер! Ни одной фальшивой интонации, ни одного неверного жеста…       Очень хотелось побиться головой об стену. Поутихший было гнев перерос в глухое раздражение. А ведь ещё недавно этот человек нравился ему. Нет, не просто нравился, он зачем-то любил того, кто важнейшее событие своей жизни считал несерьёзной помехой для интрижки на стороне. И Сяо Чжаня разобрал смех — нехороший такой смех, злой:       — Забавно! А что, по-твоему, там случилось?       Ли Ган растерялся, его лицо с острыми скулами пошло пятнами:       — Ну-у, твоя кузина сказала, что ты отдыхал не один…       Девизом легкомысленной болтушки мэймэй всегда было: «Сначала говорю, потом думаю», и Сяо Чжань закатил глаза: список тех, с кем требовалось провести серьёзную беседу, сегодняшним утром рос на глазах.       — А что она тебе ещё сказала?       — Что ты отдыхал там с двумя парнями, один из которых — сопляк, с которым ты однажды сбежал от меня, — Ли Ган помрачнел. — Но она ведь пошутила насчёт двоих? Я уверен в своём мальчике. Ты бы никогда…       Сопляк? О чём он, чёрт подери, говорит? Сяо Чжань от неожиданности вздрогнул. Улыбка сползла с его лица, и он удивлённо взглянул на своего собеседника.       — Неудивительно, что не помнишь, — Ли Ган обиженно сжал губы в полоску, желваки заходили от сдерживаемой злости. — Хотя, с другой стороны, откуда тебе помнить. Ты же был пьян как свинья! А этот молокосос, кажется, подрабатывал на кухне. Я и не заметил, как он тебя увёл. Парни потом сказали… Не помнишь?       Сяо Чжань отрицательно покачал головой, и сухим, ломким голосом спросил:       — Это было незадолго до моего отъезда, да? Когда мы отмечали успешное подписание нашей последней сделки и в очередной раз разругались? Я проснулся в доме у родителей, и совершенно не мог вспомнить, как там оказался.       — Ты сам был виноват! — тут же вскинулся Ли Ган. — Кто тебя заставлял вместо того чтобы…       Но Сяо Чжань поднял руку, прося не перебивать. Сейчас ему нужно было точно знать правду. Родители тогда не сказали ни слова. Они молча, не глядя на сына, с одинаковым страдальческим выражением на лицах, пили утренний кофе. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы он просто развернулся и ушёл, не задав ни единого вопроса. Существовать на одной территории после того, как Сяо Чжань признался в своей ориентации, им было по-прежнему тяжело.       — Ты уверен, что я уехал не один?       Он ничего не помнил из той, прошлой своей жизни.       — Естественно! — фыркнул Ли Ган. — В том состоянии ты без проблем добрался бы только до ближайшей подворотни. Ты хотя бы знаешь, сколько в тот день в себя влил? Побил рекорд нашего пьянчуги Сюй Чао по выпитым «Банановым династиям» . Как вообще можно пить такую гадость?! А сопляк, между прочим, тот ещё нахал! На следующий день после того, как ты сбежал в столицу, он припёрся ко мне в офис, чтобы (представляешь?!) узнать не расстались ли мы с то… — он замер на полуслове, поглядел как-то странно, и по его лицу пробежала тень.       — Это правда?       Сяо Чжань замолчал, потирая виски. Горло свело судорогой. Мир вокруг закачался и заплясал — так бывает, когда слишком глубоко ныряешь в воду. Сумбур в голове от обрушившихся на него воспоминаний разрывал мысли в лоскуты: школа, столовая, драмкружок, и всегда — мальчишка, что с ослиным упорством таскался за ними (да нет, за ним же!) на невидимом поводке.       И велосипед, на котором он так и не научился кататься…       А потом до Сяо Чжаня дошло, и всё сразу встало на свои места. Ван Ибо влюбился в него ещё в школе. А он был на шесть лет старше, и совсем не хотел замечать смешного толстощёкого пацана с фирменным, вечно хмурым взглядом. Понятно, почему тот молчал. Никому не хочется быть отвергнутым.       «Любил! Любил, — застучало в висках. — Но я не видел этого, не хотел видеть…»       Внутри него что-то треснуло, как хрупкий лед. Не звук разрушения, но звук надежды. Так река освобождается от зимнего ледяного плена и… выходит на свободу.       — Погоди-ка, я узнаю этот взгляд. Неужели ты в него влюбился? — недоверчиво поинтересовался Ли Ган.       — С языка снял!       — А получше не нашлось? Нет, я понимаю, что ты повёлся на молоденькое смазливое личико, но всё-таки… книгу не выбирают по обложке, Чжань-Чжань, — между тем процедил сквозь зубы Ли Ган. Голос его сочился неприкрытым ядом. — Что тебе может дать юнец, у которого ни перспектив, ни денег. Я же могу предложить больше. Тебе ведь нравилось, как я тебя трахаю?       Сяо Чжань закусил губу и отвёл глаза. Слова Ли Гана ударили, словно пощёчина.       Вот оно что! Самодовольный идиот! Как же долго и старательно он скрывал свою истинную сущность. Так долго, что ещё полгода назад Сяо Чжань ни на миг не усомнился бы в его любви. Так долго… Нет, это невыносимо! И как он когда-то мог любить такого человека?!       Ну, всё, пора заканчивать этот балаган. Ему не терпелось побыстрее выпроводить непрошенного визитёра, хорошенько подумать о том, что делать дальше, и Сяо Чжань, как чеширский кот, растянул губы в обезоруживающей улыбке.       — Видишь ли, бывает так, что член хорош, а мужик — говно. Жалко член! — сказал он, дурашливо разводя руки. — Шёл бы ты отсюда, Ли-сяньшэн. Я благодарен тебе за всё, что между нами было. И особенно за то, чего не было. Однако, что до моих предпочтений, тебя это не касается. Я очень часто давал шанс другим, упорно забывая при этом дать шанс себе.       Некоторое время Ли Ган буравил его взглядом, потом пренебрежительно усмехнулся, но усмешка вышла довольно кислой:       — Надо ли было ради этого тащиться в такую даль?       Когда за ним закрылась дверь, Сяо Чжань сполз в прихожей на пол, будто из-под него выбили подпорку. Что-то холодило щеку, он провёл по ней и, уставившись на свою мокрую ладонь, с удивлением понял, что плачет. Сердце больно стукнуло. Сяо Чжань вздохнул, посидел немного, собираясь с мыслями, потом медленно поднялся, побрёл на кухню, прополоскал рот водой — в горле стоял комок, который он всё никак не мог проглотить — и отправился на поиски телефона. Пазл сложился почти ровно. Не доставало всего одной детали — оставалось узнать, зачем Ван Ибо не сказал правду.       И неизвестно почему, но он уже знал, что любое объяснение мальчишки его удовлетворит. Или ему так хотелось в это верить? Как бы то ни было, им давно уже нужно было поговорить.       Уход от выяснения отношений стоил Сяо Чжаню шести недель одиночества. Всё это время они могли бы быть вместе.