Понять себя

      Убаюкивающе стучали колеса — поезд, неустанно раскачиваясь, шёл по нетронутой белой глади. Размытые тени далёких деревьев мерно скользили в сине-фиолетовом полумраке. Пышные хлопья снега напоминали сказочных бабочек, разлетавшихся в разные стороны, будто по взмаху волшебной палочки. Иногда из сумерек выплывали неясные очертания деревушек и маленьких городков, но через мгновение они исчезали в вихре снежной круговерти.       Верилось с трудом, что через сутки Сяо Чжань сможет пройтись по пляжу, и даже, если повезёт с погодой, поплавать в тёплой морской воде. Это казалось почти неправдоподобным.       Вот пробарабанил мост над рекой, он с трудом отвёл глаза от мелькавшего за окном пейзажа и раздосадовано вздохнул. Путь предстоял не близкий — железной дорогой через полстраны: из-за снежных заносов закрылся пекинский аэропорт, их самолёт задержали на сутки, поэтому решено было спешно купить билет на ближайший поезд.       И теперь он сидел в один-одинёшенек в двухместном купе и пытался собраться с мыслями, которые, надо честно признать это, абсолютно все начинались фразой: «Какого, собственно, хуя?..»       Какого, собственно, хуя он решил, что ехать за реку Жо-шуй было хорошей идеей? Конечно, Хайнань в январе — штука приятная, но сбежать домой (если что-то пойдет не так) с любого курорта под Пекином было бы, пожалуй, проще.       Какого, собственно, хуя при бронировании гостиницы он, как дурак, повёлся на странные слова Ван Ибо, произнесённые, между прочим, очень холодным тоном, о «нитях духовного родства», что связали Гуан Чена и Сяо Чжаня («Вы же превыше простых плотских радостей, не так ли?»), и согласился на общий трёхместный номер? Сяо Чжаню почудилось тогда, или Гуан Чен действительно отвёл глаза в сторону? Пришлось уступить, хотя понятного тут было мало. Да, у них пока чисто платонические отношения, что Сяо Чжаня, кстати, пока полностью устраивало. И не то чтобы он мечтал заполучить нового знакомого в постель, но, всё же… Просто, почему бы и нет? Сяо Чжань — уже взрослый мальчик, и мог трахаться с кем угодно, когда угодно и где угодно. Однако, как ни крути, этим лучше заниматься в комфортабельных условиях одноместного номера.       Да и смогут ли все они прожить предстоящую неделю бок о бок, не поубивав друг друга?       Ну, и последнее, что, кстати, нервировало больше всего — так это взгляд мальчишки, которым тот изредка его удостаивал. Было в этом немигающем взгляде нечто такое, отчего становилось не по себе. Какого, собственно, гуя этот паршивец на него таращился? Чего ему вообще от него надо? За последнюю неделю Ван Ибо сумел выбесить Сяо Чжаня так, как за год не удалось никому другому. Они постоянно переругивались, обменивались тычками и изредка - подзатыльниками. Воспоминания о широких ладонях на талии (О чём ты, блядь, думаешь, Сяо Чжань?!) спокойствия тоже не добавляли.       «Сяо Чжань, мальчик мой, очнись, разве ты не понимаешь, во что ввязался?», — чёртовски убедительно шипел внутренний голос.       «Да, да, я всё понимаю! Вот только что я могу с этим поделать?» — хотелось заорать ему в ответ.       В общем, долгожданный отпуск обещал стать чем-то удивительным (нет!) и совершенно не скучным (да!).       Осторожный стук в дверь прервал его терзания. Сяо Чжань торопливо пригладил волосы и потянулся за книгой:       — Открыто!       — Привет… — Гуан Чен, показавшийся в дверном проёме, воровато оглянулся, словно желая удостовериться, что никто вокруг не подсматривает, и лишь затем улыбнулся.       — Что такое? — Сяо Чжань вопросительно поднял брови.       Глаза Гуан Чена чуть заметно забегали.       — Показалось, кто-то идет, — ответил он, понизив голос. — Ты читаешь?       — Уже нет, — Сяо Чжань отложил книгу. — Ты чего-то хотел?       Гуан Чен плюхнулся рядом:       — Я обозвал Ибо высокомерным маленьким придурком. Потому как он даже мертвого выведет из себя…       — Погоди-ка, и ты до сих пор жив? Или ты его прикончил и тебе необходимо алиби? — Сяо Чжань закатил глаза и рассмеялся. Как он сейчас понимал Гуан Чена!       Парень его смех не поддержал, продолжил мрачно:       — Вообще не понимаю, почему должен оправдываться перед ним. Я же в его личную жизнь не лезу.       А у него есть… Так, стоп, угомонись, Сяо Чжань! Это тут причём?       Веселье медленно сменялось праведным гневом. Сяо Чжань быстро поднялся на ноги:       — Когда-нибудь ему прижмут любопытный нос дверью! Пошли к нему, и расставим все точки над і…       Гуан Чен едва успел схватить его за руку:       — Нет, не надо. Я думаю, что нам нужно просто избегать его. Не слишком явно, но избегать.       Прикосновения от его пальцев отдались вдруг неожиданной волной тепла. Что это — чисто физическая реакция или тут что-то другое? Додумать Сяо Чжань не успел. Их лица оказались непозволительно близко друг к другу, и он почувствовал мятное дыхание на своей коже. Какая-то сила толкнула вперед, в мужские объятия, и Гуан Чен стиснул его так крепко, что Сяо Чжань и охнуть не успел, как оказался у него на коленях. Чужие губы накрыли его рот, лишая воздуха, не давая возможности сбежать…       Однако поцелуй длился недолго и ожидаемых эмоций не принёс. Кто-то дважды ударил кулаком в дверь. Рука Гуан Чена, обхватившая талию Сяо Чжаня, замерла.       Повторный стук — громкий, настойчивый, противный — заставил их отпрянуть друг от друга. Миг, и Гуан Чен оказался на противоположной полке и схватил со стола раскрытую книгу.       — Да? Кто там? — просипел Сяо Чжань, потому что горло сдавило от возмущения. Можно было и не спрашивать, у кого хватило наглости сделать подобное. Разумеется, мелкий засранец собственной персоной. Кто же ещё?! То-то Сяо Чжань всё гадал, когда же мальчишка заявится!       — Чего застыл столбом? Проходи, садись. Мы успели соскучиться, — он откашлялся, перехватив тяжёлый взгляд, который Ван Ибо бросил на Гуан Чена.       Тот же, в свою очередь, тыча в незваного визитёра книгой, несколько нервно пробормотал:       — Привет, Ибо! А мы тут решили почитать, на ночь глядя.       — Что читаем?       — «Жажду жизни» Стоуна, — чуть высокомерно откликнулся Сяо Чжань. — Ничего особенного. Тебя вряд ли заинтересует.       — Нет, почему же? Про Ван Гога я бы тоже послушал…       О, вот так сюрприз! Брови взметнулись вверх, Сяо Чжань изумлённо посмотрел на Ван Ибо. Тот ответил ему спокойным взглядом, а потом наклонился, что-то ища на испуганном лице Гуан Чена.       — Что такое? Что ты делаешь? — забеспокоился тот. — Можешь объяснить, в чём дело?       Ван Ибо нехорошо прищурился, не спеша изучая теперь губы Сяо Чжаня, потом вынул из кармана платок, тщательно вытер им Гуан Чену рот:       — Смотри-ка, помада. А я-то думаю, чего ты такой красивый стал.       В лицо словно плеснули кипятком, щёки загорелись, как во время лихорадки, и Сяо Чжань почему-то стыдливо пискнул, боясь пошевелиться, и заворожено уставившись в потемневшие глаза:       — Это не помада. Он, наверное, ел что-нибудь.       Конечно же, это была она — цвет «Дамасская роза», бледно-розовая, пахнувшая персиком. У него обветрились губы, а бальзам для них он забыл, с утра собирался в спешке и оставил дома.       — Что скажешь, Чен-Чен? — Ван Ибо брезгливо потряс платок и небрежно сунул его в карман. В этом жесте было нечто настолько оскорбительное, что Сяо Чжань почувствовал, что закипает. Кем этот пизд… этот мальчишка себя возомнил?!       Он бросил короткий взгляд на Гуан Чена, как бы приглашая ответить, но того как будто подменили. Он побледнел, занервничал, и, ни на кого не глядя, промямлил:       — Ничего…       Гуан Чен выглядел таким растерянным, что его стало жалко. Да и, чего греха таить, всё происходящее больше походило на допрос, чем на дружескую беседу. Поэтому нечего было удивляться, что Сяо Чжань разозлился. Кажется, он переоценил своё внутреннее равновесие. Оставаться вежливым становилось всё сложнее:       — Если хочешь, могу и тебя поцеловать. В щёчку, — с вызовом сказал он.       Взгляд Ван Ибо снова стал бесстрастным. Мальчишка закинул ногу на ногу, откинулся к стенке купе и, растягивая слова, произнёс:       — Чжань-гэ, я хочу тебе сказать…       — Смотрите! — почти одновременно с ним воскликнул Гуан Чен, указывая пальцем в окно.       — Что там? — Сяо Чжань резко обернулся, однако не увидел ничего, кроме своего отражения: за окном вагона наступила ночь.       — Не знаю! Так быстро пролетело. Похоже было на дом.       — Как интересно, — тотчас ехидно отозвался Ван Ибо. — Там горел свет? Или хозяева уже легли спать?       У Сяо Чжаня возникло странное ощущение, эти двое говорили на понятном только им языке. Он нахмурился, но спросить ничего не успел.       Ван Ибо опередил его:       — Так вот, Чжань-гэ, я думаю, что тебе будет интересно узнать…       И опять Гуан Чен не дал ему договорить:       — Он хотел сказать… сказать, что…       Вот тут-то и без того натянутые нервы сдали окончательно. С трудом сдержав порыв немедленно разнести купе, Сяо Чжань вскочил и выкрикнул:       — Я знаю, что он хотел сказать, Чен-Чен! Ему изначально (и уж не знаю, почему!) не нравилась идея нашего с тобой путешествия. Так ответь мне, какого гуя ты навязался на наши головы?       Ван Ибо резко поднялся, рывком шагнул вплотную. Насмешливая усмешка исчезла, и Сяо Чжаню на миг показалось, что он причинил мальчишке боль, и тот его сейчас ударит— так странно изменилось лицо напротив, глаза блеснули, на скулах заиграли желваки. Но Ван Ибо только протянул руку, провёл пальцами по щеке:       — Чжань-гэ…       Голос его сорвался на хриплый шёпот, и Сяо Чжань растерялся, замер испуганным кроликом, лишь сердце билось где-то в горле, мешая дыханию.       Положение неожиданно спас Гуан Чен.       — Всё, парни, пора спать, — он швырнул книгу на стол — она гулко упала в тишине, и Ван Гог укоризненно сощурился с обложки — и первым выскочил за дверь.       Выражение глаз Ван Ибо мгновенно переменилось, он взял себя в руки, снова растянув губы в ленивой усмешечке:       — Ну, что ты придумываешь, Чжань-гэ? Как тебе не стыдно?       — Да пошел ты!       — Пойду обязательно… Только вот запомни… Твоя жизнь меня совершенно не касается.       Оставшись в одиночестве, Сяо Чжань рухнул в постель, и тяжело дыша, уткнулся носом в подушку. По телу прошла волна неконтролируемой дрожи, и с губ сорвался стон отчаяния.       О, боги и будды, похоже, у него серьёзные проблемы! Ему нравился Гуан Чен, он казался таким приятным, таким воспитанным, таким обходительным. Таким подходящим.       Но на щеке всё ещё горел след от чужих пальцев, а то, как мальчишка произнёс его имя — глухо, хрипло и требовательно — напрочь стёрло все мысли о Гуан Чене.