Старые фики по ОЭ

И лета пройдет запал, лето проскачет, Только для тех, кто ждал, будет иначе: Отсветы на стене, белая скатерть, Птичья стая в окне, крылья в закате. © Олег Медведев индейское лето — слезинкою неба по усталой щеке ©

Алва мотает головой не хуже своего мориска, влажные пряди хлещут воздух, рассыпая ожерелья сверкающих водяных капель. Кэналлийская рубаха промокла насквозь, но ему все мало — Ворон снова и снова плещет на лицо, отфыркивается и, кажется, ругается, хотя — кто с таким наслаждением ругается? Ричард жует травинку. Надо возвращаться, но говорить об этом монсеньору не хочется — тот явно отдыхает. Дик поднимает глаза на безоблачное небо, бездумно наслаждаясь летним днем: — Ведь в Кэналлоа жарче чем у нас? Ему не нужно продолжать — Рокэ, когда ему удобно, всех понимает с полуслова: — Почему, ты полагаешь, я так редко показываюсь у себя на родине? Голос у монсеньора чуть усталый, но довольный. Ричард качает головой — ручей студеный. — Эр Рокэ, вы там ловите найери или хотите стать одним из них? — Волнуешься, как бы у старика не разыгрался ревматизм — так и скажи, — Рокэ смеется и выходит из воды. Штаны подвернуты, рубаха нараспах, Дик видел, как на Рокэ до сих пор глядят иные из эрэа. Если бы не серебряные нити в волосах, до резкие морщины в углах рта, Ворону ни за что не дали бы больше каких-то сорока. Но ревматизма это действительно не отменяет. Дик улыбается, бросая в монсеньора запасной рубашкой, и начинает откупоривать вино: — Я полагал, что вас держат в Олларии дела, а так бы вы не вылезали с моря. — Там только в море и прохладно, — ворчит Рокэ. Новой рубахой он небрежно вытирается, скинув сырую, но натягивать ее на плечи не спешит. Ричард мысленно замечает себе вечером велеть Джеффри набрать для гостя ванну и положить больше камней в постель — протапливать свои покои Алва его уже, конечно, отучил. — Белая кожа бич всех Алва, — сообщает внезапно Рокэ, отбирая Кровь Монаха у Ричарда как только та открыта и делает добрый глоток. Ричард подкидывает ближе к нему хлеб и начинает поспешно резать мясо — язва, которую Рокэ скрывает, но которую отлично лечит сонный надорский быт, не любит крепкого вина на пустой желудок. — Кожа? — Да… Уж кошки знают, с чего у нас не загорающая кожа, но жару мы переносим куда хуже чистокровных кэналлийцев. Отец, помнится, полагал, что это переходит от Октавии, — Ворон скептично хмыкнул, — Левий был убежден, что этим неудобством мы обязаны Анэму. — Рокэ поймал кусок отличной запеченной оленины, и вгрызся в него с наслаждением двадцатилетнего юнца, — А вы, герцог, уверен, считали, что я разлюбил тепло после душных узилищ Багерлее? Он смеется. Дик, не выдерживая, прячет взгляд, упорно делая вид, что очень заинтересован зарослями осоки у ручья. Да, он так думал. — у Рамиро беда та же. Он, кстати, уже рвется с поводка. И Хоакин к тебе намерен напроситься в оруженосцы… — Он здесь заскучает, — Дик оборачивается и видит ироничный изгиб рта Алвы. — Гаунау поутихли, такой потехи как пятнадцать лет назад долго не будет. Напросился б лучше к Арно в действующие войска. Рокэ прищелкивает пальцами: — Да нет… эти ызарги… последите лучше за ними, юноша. А что до Хоакина, то мне было бы спокойней, будь он при вас — Как скажите, эр Рокэ, — усмехается Окделл старому обращению, — кого еще желаете направить к нам? Рамиро, я, пожалуй, и заберу в зятья, вашего Хоакина возьму в оруженосцы, вы и так прячетесь у меня каждое лето… Вам не пора здесь строиться? — Какая прекрасная идея, юноша, — смеется монсеньер, — но вот касательно Рамиро ты подумай. Дик серьезнеет. Средний из сыновей Ворона, похожий на своего отца как две капли воды, хищный и полный совершенно звериного очарования Рамиро тревожил синими глазами их обоих — дочь будет счастлива с ним, но как долго? — Джейн не убедить. Они привязаны друг к другу, ты же знаешь. Это серьезнее, чем первая влюбленность. Да и упрямства у нее, пожалуй, будет побольше чем у Айрис в свое время. И я хочу увидеть уже внуков. Рокэ кивает. Начинает вечереть. — Никто, наверное, не понимает там, в столице, почему ты бываешь здесь. — И не в одной столице. Кинито потому к тебе и рвется — не понимает, что его отец и старший брат находят в Окделлах. — А, узнаю характер. — Да, он очень мой, — Рокэ молчит, глядя на тяжелеющий круг солнца. — Присмотри за ним. Он младший. Ричард понимает наконец-то. Неловко наклоняется, как будто нечаянно касаясь плеча Ворона своим: — Для меня это будет честь, эр Рокэ. Тот смеется. Дик думает иногда, что такие у него могли быть, должно быть, отношения с отцом. А может быть, и нет. Не Эгмонт, а Рокэ Алва, кровник, так случилось, стал неотъемлемой частью всей жизни герцога Окделла: всей его безумной, позорной юности, упрямой, горестной военной молодости и, наконец, заслуженной, спокойной как будто зрелости. Спокойствие, которое рассыплется, если однажды Рокэ Алва вдруг исчезнет. — Пора идти. Сегодня Дэвид возвращается, не так ли? Ричард кивает — сын и в самом деле сегодня должен был приехать, Придд впервые дал ему отпуск. Дэви… Молодой граф Горик — красивый, статный, гордый, умный, цепкий — отдушина и гордость герцога Надора. Безумно хочется его обнять, увидеть, поговорить… Но он успеет. Это он успеет. — Рокэ… Давай еще немного посидим.