Второй шанс

Настоящее облегчение Сасори испытал лишь когда глиняная птица поднимается в воздух, фигуры людей на земле становятся все меньше, пока не стираются вовсе, а деревня наконец исчезает за линией горизонта. Только тогда ветер вновь ощущается свежим, а прохладный воздух, проникающий в лёгкие, позволяет поверить, что все действительно закончилось. Дейдара, как и было велено, держал дистанцию и, более того, всю дорогу молчал, погруженный в свои мысли. Возможно, стоило бы сказать что-то самому, объясниться, пускай все и казалось очевидным. Но кукольник не хотел. Буквально не мог говорить, так, будто за те часы, что он провел в деревне, он попросту выговорил все слова, которые были, и теперь нужно было молчать как минимум несколько дней, чтобы вернуть себе эту возможность. Ландшафт постепенно меняется. Растительности становится все меньше, пока все вокруг не заполняет пустыня, красноватый цвет которой придавало закатное солнце. Будто бы безбрежный океан жара, ощутить который можно было даже на высоте. Сухой и раскалённый, к которому никто по своей воле не захочет прикоснуться. Эта красота, которую меньше чем через час поглотит вечерний сумрак, в очередной раз заставила задуматься о скоротечности человеческих жизней, но также об их невероятной хрупкости. И о важности случайных событий. Если бы Чо пришла в сознание раньше, чем прибыли медики, она, вероятнее всего, погибла бы. Вот только.. кто мог на это повлиять? Можно было порассуждать о судьбе и о богах, которых люди за всю историю придумали просто неимоверное количество. Но был ли в этом смысл без конкретных доказательств? Пожалуй, нет. Но вот что Акасуна понимал с каждым днём всё больше, так это то что собственная жизнь ему попросту не принадлежала, начиная с воскрешения и печати, призванной держать его под контролем, и заканчивая теми самыми случайностями. Вот только если девчушке, в определенном смысле, повезло, то не было совершенно никаких гарантий на благополучный исход в целом. Он сам может, вернувшись домой, просто оступиться и удариться виском об угол двери или стола. Конечно, он шиноби, и вряд ли конкретно такое возможно, но.. почему нет? Потому что нет гарантий. Раньше кукловод мог положиться не только на собственный разум, но и на тело, которое, будучи механизмом, выполняло все поставленные задачи и функции. А теперь.. Теперь в голове были лишние мысли. В теле лишние чувства и ощущения. А собственная жизнь уже не была конкретным планом, а всё больше становилась абстракцией, которую Сасори не мог, да и не хотел понимать. - О чем задумались, Данна? Дейдара впервые за все время прервал молчание, правда, что именно заставило его это сделать, оставалось только гадать. - Что я слишком много времени трачу впустую. - Вы снова.. об этом? Кукольник не оборачивается. Ему достаточно слышать интонацию чтобы понять, тот.. будто бы разочарован. Акасуна непроизвольно поджимает губы. Чувство вины ледяными ладонями скользнуло под одежду, через кожу и плоть к самым костям. Он ведь ничего не обещал. И обещать не собирался. Более того, сразу заявил о своем намерении. А раз Дейдара что-то там себе придумал, это его проблема. И кто вообще, выбирая между фактической неуязвимостью и нестабильностью чувств и тела, выберет последнее? Или безумец, или слишком самоуверенный дурак. Ни тем, ни тем кукловод себя не считал. Вот только если раньше любые решения давались с лёгкостью, то теперь мысли так или иначе возвращались к тому, что он больше не один, как бывает, когда заводишь котенка или щенка. Ты больше не принадлежишь себе: не можешь не только спонтанно, но и, запланировав, уехать. Не можешь не вернуться домой, потому что, зависимое от тебя существо, останется без еды, свежей воды, да и просто будет скучать. Но Дейдара не был котёнком. Он такой же человек, и должен понимать, что происходит. А, главное, почему. И только сейчас Сасори задумался: а где та грань, которая отделяет эгоизм? Можно ли считать таковым желание его самого сделать так, как лучше для себя, игнорируя желания того, кто рядом, или же стремление подрывника сделать так, как он, и только он, считал лучше. Было бы проще, если бы они не сближались. Каждый жил бы своей жизнью, так как он сам считал правильным. Как раньше, параллельно и не пересекаясь. Но было поздно. Вздохнув, кукольник пододвигается немного, облокачиваясь спиной о чужую грудь. И Дейдара аккуратно приобнимает. Ничего при этом не говоря. Запоздало, но Акасуна подумал о том, что поспешил. Что чужие воспоминания в собственной голове ещё слишком свежи, чтобы вызвать не самые лучшие ассоциации и, следовательно, реакцию. Но нет. Этот человек ему не навредит. Подобное считывается едва ли не на уровне тела, отделяя то, что произошло с Чо, заметной чертой. Даже случайно, даже подсознательно или рефлекторно нельзя было допустить даже вероятности подобного. Дейдара обнимал молча. А кукловод мог разве что размышлять о том, в какой момент все изменилось. Откуда возникло это, кажется, абсолютно необоснованное доверие. Как так вышло, что в его жизни появился ещё кто-то кроме стремления к совершенству. Ответа, конечно, не было. Но это была единственная неопределенность, которая устраивала. Как ясный день, когда ожидалась непогода. Ты не совсем понимаешь, почему не случилось то худшее, на что ты рассчитывал. И просто благодарен за благоприятное стечение обстоятельств. И Сасори, определённо, был. - Вам, всё же, не стоило.. - произносит блондин тихо. И посыл считать не трудно: если бы не техника, страха за себя, свое тело и свою уязвимость было бы меньше. И это действительно так. Меньше. Но не значит, что не было бы вообще. - Ты, вроде, говорил, что жизнь прекрасна в моменте, и все такое? - Ну.. да.. - Вот и помолчи. Дейдара как-то резко и через чур сильно прижимает к себе, громко рассмеявшись. А кукольнику оставалось лишь непроизвольно улыбнуться. В конце концов, в чём-то этот мальчишка таки оказался прав.