***
— Надеюсь, ты помыл руки прежде, чем готовить? — ворчливо уточнил Уён, заходя на кухню и недовольно поджимая губы при виде беспорядка, который устроил там Сан. Крошки от хлеба на столешнице, следы помидорного сока на разделочной доске, брызги масла на плите, неубранная упаковка из-под бекона, грязный нож, оставленный рядом с раковиной… Как можно быть такой свиньей? — Слушай, а можно спросить? — поинтересовался Сан, следя за яичницей. — Искал тут кружки и наткнулся на кое-что любопытное. — Спрашивай, — великодушно позволил Уён, садясь за стол. Абстрагироваться от творившегося на кухне беспорядка было сложно, но мужчина справлялся. В любом случае, если Сан не потрудится после завтрака все убрать, то, во-первых, он получит строгий выговор и полотенцем по заднице, а, во-вторых, уборку сделает хозяин квартиры, и тогда все снова придет в норму — кухня будет очищена от мусора, а все поверхности будут натерты до блеска. — Я заметил, что у тебя все расставлено и разложено с маниакальной точностью, — получив разрешение, продолжил Сан, одновременно с этим открывая шкафчик над раковиной. — Как я и ожидал: ложка к ложке, полотенце к полотенцу. Но потом я увидел одну странность. Здесь у тебя стоит пять бокалов, но это ужасная асимметрия и, похоже, тут есть очевидное место под еще один. Так, собственно, где шестой бокал? — Хм, шестой? — нахмурился Уён, отряхивая колени от невидимой пыли и напрягая память. — Он разбился. — Да что ты? — поднял брови Сан. — Неужели ты — мистер безукоризненный порядок — взял и разбил бокал? — Никто не идеален, — пожал плечами мужчина, не став говорить, что бокал разбился сам, упав со столешницы без помощи Уёна. Сейчас это прозвучало бы как нелепая попытка оправдать собственную неуклюжесть. — И я, к слову, еще и порезался, пока убирал осколки. У меня даже шрам остался. — Дай-ка глянуть! — встрепенулся Сан, быстро подойдя к Уёну. — Хочешь посмотреть на мой шрам? — подозрительно уточнил журналист, прижимая руку к груди и не спеша ее показывать. — С чего бы? У тебя что — стигматофилия? — Стигматофилия? — озадачился Сан. — Любовь к стигматам…? — К шрамам, — поправил его Доберман. — Впрочем, меня не волнуют твои увлечения. Если тебе и правда это так интересно, то, пожалуйста, смотри. Уён демонстративно протянул Сану правую руку запястьем вперед, как король, снисходительно позволяющий своему вассалу оставить на ней поцелуй в знак верности и подчинения. Или вернее — как Королева. Однако Сан, разумеется, лобзать его руки не спешил, вместо этого сосредоточенно рассматривая небольшую белую полоску на коже. Порез оказался слишком глубоким, так что, несмотря на то что рана тогда зажила быстро, след, к досаде Уёна, получился заметным. — Хонджун посчитал, что это из-за порчи, — пояснил журналист, после того как охотник вдоволь насмотрелся на его шрам и молча вернулся к готовке. — А потом вы вырубили меня и нацепили мне на ноги железные кандалы. До сих пор не могу выразить вам, насколько это было чудесное решение. — Мне жаль. Но это была вынужденная мера, — вздохнул Сан, выключая плиту и поворачиваясь к нему лицом. — А после ношения амулета ты больше не ранился? — Я периодически падаю на ровном месте, — хмуро напомнил Уён. — Если я еще ничего не сломал и не расшиб себе голову, то это только потому, что ты меня ловишь. — А холод? — задумчиво пожевав губы, спросил Сан. — Холод тебя преследует все время? Или периодами? — Все время, — тихо ответил Уён, опустив глаза на столешницу. — Просто иногда сильнее, а иногда слабее. — Когда точно это началось? Когда ты впервые почувствовал этот холод? — Не помню, — покачал головой журналист. — Наверное, где-то в момент моего прихода в ATEEZ. Вряд ли раньше. — А кошмары? — не отставал Сан, одновременно с расспросами сервируя стол. — Когда начались они? — Тем более не помню, — фыркнул Уён, с благодарным кивком принимая из рук охотника чашку с кофе. — Я не уделяю кошмарам много внимания. Это же просто сны — пустые фантазии нашего подсознания. — Мне не нравится все это, — заметил Сан, ставя на стол две тарелки с яичницей и тостами и садясь напротив Уёна. — Что-то с тобой не так, но ни Чонхо, ни Юнхо, похоже, не смогли до конца разобраться, в чем дело. Может, стоит попросить Ёсана тебя осмотреть? — А что — Ёсан более крутой специалист по порчам? — усмехнулся Уён. — Мне казалось, что самый прошаренный в этом как раз Чонхо. — Чонхо и правда лучше всех разбирается в порчах и проклятьях, — подтвердил Сан. — Но Ёсан разбирается в черной магии. — Звучит безрадостно. Черная магия? Типа не просто порча, а пиздец какая плохая порча? — Надеюсь, что я ошибаюсь. Но твой холод… — Сан на пару секунд закрыл глаза, вздыхая и собираясь с мыслями. — Холод — это плохо. Как и кошмары. А еще то предсказание карт госпожи Ву… Нехорошо это, короче. — Думаешь, я умираю? — с демонстративным спокойствием уточнил Уён, отпивая кофе. — Помнится, я уже как-то задавал тебе этот вопрос. Тогда ты ответил мне решительное «нет». А что скажешь сейчас? — Я не знаю, Уён, — тихо ответил Сан, опуская взгляд на растекающийся по тарелке желток. — Я надеюсь, что это не так. Я верю в это. А еще мы обязательно выясним, что именно с тобой происходит, и не допустим ничего дурного. Я обещаю. — Как оптимистично, — хмыкнул журналист и вдруг спросил равнодушным тоном: — Госпожа Ча уже отдала тебе карточный долг? — Да, она перевела мне всю сумму в тот же вечер, — ответил Сан после паузы, с облегчением вцепившись в новую тему, не связанную с ожиданием смерти. — Сразу за всех игроков. — Что сделаешь с выигрышем? — Потрачу. На самом деле у меня уже есть план. Хочешь узнать? — Хочу ли я узнать, как потратит огромную сумму человек, развлекающийся тем, что покупает себе дурацкие трусы и заставляет своих подписчиков угадывать их принт? Разумеется, хочу! — ободряюще улыбнулся Уён, спокойно приступая к завтраку, как будто это не за его спиной незримо стояла костлявая тень с косой. — И что же ты купишь? — Я решил поступить так, — оживился Сан. — Разделю тридцать тысяч на три ровные части, а оставшуюся мелочь оставлю на оплату штрафов от Сонхва. И еще куплю ему пару десятков йогуртов и десять литров сока, чтобы он наконец отстал уже от меня. А что касается этих тридцати тысяч, то одну часть я положу в банк на самый выгодный счет. Это будет на черный день. — Разумно, — одобрительно заметил Уён. — Вторую часть я отдам на благотворительность. — А вот это уже не так разумно. Просто возьмешь и выкинешь на ветер десять тысяч долларов? — Не выкину, а пожертвую, — строго поправил его Сан. — И я бы пожертвовал и больше, но, увы, моего благородства хватило только на эту сумму. Люди слабы. — И глупы, — добавил Уён. — Не буду делать вид, что одобряю это решение. Я бы так не поступил. — Эти деньги достались мне не самым честным путем, так что будет правильно отдать часть из них на благое дело. — Да дело даже не в благости, — нетерпеливо пояснил журналист. — Я не сомневаюсь в твоем благородстве в этом вопросе, но сильно сомневаюсь в благородстве всяких фондов и их руководителей. Какой процент от суммы пожертвований реально доходит до сирот, неизлечимо больных людей и брошенных животных? Десять? Пять? — Ты опять смотришь на мир через свои черные очки и видишь все в темных тонах. — Это лучше, чем расхаживать в розовых и быть обманутым на каждом углу, — парировал Уён. — Благотворительность — это хорошо, но и про реальность не стоит забывать. Если тебе, как и многим, важно только отдать деньги, чтобы почувствовать себя хорошим человеком, то тут никаких вопросов — какая к дьяволу разница, куда потом денутся эти деньги? Ты же поступил правильно! И все это видели. Но мне казалось, что ты не такой, что тебе важно помочь, а не создать видимость помощи. Я не прав? — Уён, — удивленно перебил его Сан. — Что ты делаешь? — А что я делаю? — Ты как будто… — Охотник смутился, не решаясь озвучить свою мысль. — Ты как будто дразнишь меня. Ты хочешь поругаться? А действительно — зачем он это начал? Уён сам не мог ответить себе на этот вопрос. Пожалуй, ему просто хотелось указать Сану на то, что мир — плохой, и каким бы хорошим ни был мужчина, он с этим ничего не сделает, а все его попытки спасти окружающих разобьются вдребезги о чужие пороки. Уён испытывал странное мазохистское удовольствие, когда его пессимистичное видение мира оказывалось верным. — Нет, я не хочу ругаться с тобой. Просто устал, да и все это свалившееся на меня… Монстры, призраки, лисы… Я еще не привык. — Я понимаю, — ласково улыбнулся ему Сан. — Понимаю, котенок. Ты в растерянности, и это естественно. Но скоро все образуется, поверь мне. Ты быстро освоишься. — Кхм-кхм, — неловко откашлялся Уён. — Что ж, в итоге у тебя осталось десять тысяч. Куда потратишь их? — Разделю пополам. Пять тысяч я потрачу на себя и на Смузи. Давно хотел купить себе хорошую микроволновку, а Смузи нужны игрушки, домики, побольше лотков и так далее. А вторую половину я буду тратить на родителей. — Звучит странновато. Что значит «тратить на родителей»? — Мама не примет мои деньги просто так, папа тем более. Но если я буду делать им небольшие подарки — вещи, технику или не очень крупные суммы, то у них не будет соблазна мне отказать. Например, я узнал, что мама в последнее время любит шить допоздна, но ее настольная лампа помнит еще, как я в пеленках ползал, а для ее зрения нужен нормальный сбалансированный свет. А папе нужны часы, потому что его старые разбились. Слишком дорогие он, конечно, не примет, но все же я могу настоять на хорошем качестве. — Ты заботливый сын, — отстраненно заметил Уён, ковыряя вилкой остывшую яичницу. Когда он в последний раз слышал мамин голос? А папин? Сколько лет прошло с тех пор, как они виделись вживую? Короткие сообщения с поздравлениями два-три раза в год полностью заменили им общение, которого, стоит признать, и раньше было не очень много. Может, стоило позвонить им? — Прости, я снова забыл, что ты, возможно, не хочешь этого слышать, — виновато пробормотал Сан, опуская глаза. Доберману понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, что по легенде он — сирота, и Сан считает, что любое упоминание семьи ранит его нежное сердце. — Я уже сказал тебе, что ты не задеваешь меня подобным, все в порядке, Сан. Мне даже интересно узнать про твою семью. — Правда? И все равно извини, я порой бываю ужасно бестактным! Кстати, ты понравился моей маме, — поведал охотник. — Она много о тебе спрашивала. Уверен, что вскоре она пригласит тебя в гости. — Я рад, — довольно холодно отреагировал Уён, возвращаясь к своему завтраку. — Почему ты так улыбаешься? Аж бесит. — Приятно видеть, как ты ешь, — все же сверкая счастливой белозубой улыбкой, ответил Сан. — В смысле, я, конечно, видел, как ты ешь, но приятно видеть, что ты не боишься меня и ешь то, что я приготовил. Ну, ты понял. Сан был слишком счастливым. Никто не должен настолько радоваться тому, что его хмурый, заносчивый и желчный коллега перестал думать, что все вокруг пытаются его отравить! Уён считал, что блестящие от восторга глаза охотника, смотрящего, как он пережевывает вполне сносный завтрак — это ненормально. Поэтому ему тут же захотелось все испортить. — Я хотел уйти, — признался Уён, с болезненным любопытством следя за эмоциями на лице собеседника. — Что? Куда? — встрепенулся Сан. — У тебя есть дела? Тебя проводить? Подвезти? — Я хотел уйти из ATEEZ, — пояснил журналист. — Я думал, что уволюсь, как только мы вернемся в Сеул. Не знаю, зачем я тебе это рассказываю, но это правда. — Ты хотел уйти? — пораженно повторил Сан. — Но почему? Почему, Уён? Тебе так плохо с нами? Или дело во мне…? — Не будь таким эгоистичным, мир не крутится вокруг тебя, и ты тут вообще ни при чем, — надменно усмехнулся Уён. — Наверное, мне не хватило веры. А, может, я устал. Или передумал. Не знаю. Что-то из этого или все разом. — Мне больно это слышать, — с трудом выдавил из себя Сан. — А сейчас? Ты тоже хочешь уйти? — Нет, — медленно покачал головой Уён. — Не хочу. Теперь я хочу во всем разобраться. Я должен… должен понять этот мир. — Мир на самом деле куда проще, чем ты думаешь, — грустно улыбнулся Сан. — И не такой мрачный, как ты считаешь. Все-таки добро в конечном счете побеждает зло, а люди не всегда обманывают тебя, желая лишь предать и уничтожить. — Возможно, — задумался журналист. — Честно говоря, мне куда легче поверить в человека-лису, чем в людскую честность и доброту, но я могу попытаться. Это даже забавно — как будто возвращаешься в далекое детство, когда мир познавался через сказки, в которых были такое простое и понятное добро и очевидное зло. Все и правда было куда проще. — Ты наелся? — А? — вынырнул из своих мыслей Уён. — Да, спасибо большое. Это было почти вкусно. — Давай тогда я помою посуду и пойду домой, — тихо предложил Сан, охваченный неожиданной робостью. — Оставлю тебя в покое на сегодня, ты и так многое пережил. Уверен, тебе есть, о чем подумать. — Ты можешь остаться, — возразил Доберман. При мысли об одиночестве его тело прошила новая волна холода. — Ты можешь переночевать здесь. — Серьезно? — недоверчиво спросил Сан, хитро прищурившись. — Я думал, что мне нельзя входить в твою спальню. — А тебя туда никто и не приглашает, — отрезал Уён. — У меня есть отличный диван. — Диван? — разочарованно выдохнул охотник, поведя плечами. — Он очень удобный, — спешно заверил его хозяин квартиры. — И большой. Я сам иногда сплю на нем. — Что ж, раз уж ты меня приглашаешь… — Сан по-прежнему выглядел неуверенным в своих действиях, но Уён решил больше не настаивать, молча ожидая его решения. — Я действительно очень устал, к тому же садиться сейчас за руль было бы безответственно, а такси я не люблю. Так что я, пожалуй, останусь. — Замечательно, — улыбнулся Уён, чувствуя, как холод отступает, с недовольством скрываясь в темных углах. — А пока ты моешь посуду, я выдам тебе постельное белье и полотенце. — Эй, но я же теперь твой гость! — возмутился Сан. — Почему я должен мыть посуду? Я же даже завтрак нам приготовил! Уён! — Я тебя не слышу, — пропел журналист, скрываясь в полумраке коридора и мысленно уже выбирая, какое постельное белье отдаст охотнику. Идеальным вариантом оказался отвратительный розовый комплект с кривомордыми синими дельфинчиками, подаренный его «любимыми» коллегами-журналистами на прошлое Рождество и с тех пор даже не распакованный. Уёну доставило большое удовольствие ошалевшее выражение лица Сана, впервые увидевшего перекосившиеся дельфиньи морды с выпученными глазами, а также он искренне надеялся, что краска окажется хоть сколько-нибудь качественной и его гость не проснется в итоге розовым как мультяшный поросенок.***
На улице уже светало, когда Уён закончил с обрабатыванием всех ран и царапин от когтей кумихо и наконец лег в кровать, понимая, что вряд ли уснет, даже несмотря на усталость. Слишком уж много мыслей обрушилось на него, стоило ему оказаться в тишине. Выходит, он всю жизнь ошибался, и мир совсем не такой, как он думал? Монстры, привидения, духи, вампиры… Получается, что все это обилие мистических тварей действительно живет среди людей и представляет нешуточную угрозу, от которой население может спасти только кучка охотников? То есть ATEEZ не лгали ему, а все глупости, что они делали, имели смысл? Сан и правда экзорцист, Чонхо — прорицатель, а внутри у Сонхва живет кровожадный демон? Неужели магия это реальность? А еще он смог каким-то загадочным образом использовать эту самую магию, чтобы победить кумихо, при этом заморозив ее душу и уничтожив (считай, даже высосав…) ее ауру. Рывком сев на постели и переждав волну боли от раны в груди, мужчина поднял обе руки и попытался повторить свой трюк с потоком холода, но как бы сильно он ни старался, как бы сильно ни концентрировался и ни напрягался, ничего не выходило. Ледяной цветок никак не желал распускаться в груди, а руки хоть и дрожали, но лишь от напряжения, а не от морозного пламени. Чем бы ни был этот холод внутри Уёна, его воле он не подчинялся.