«Здравствуй, сестренка!»
«Родная, любимая, нежная», — пронеслось в голове. Когда прощался, стоя во дворе, шепнул ей: «До встречи, любимая», вдохнул аромат ее волос и коснулся губами ее головы на виду у всех. Она ожидаемо замерла на секунду, заставляя его сердце ускорить ритм. Считал это своей самой сумасшедшей выходкой и вполне надеялся получить от Сакумо еще раз по голове. На этот раз пронесло. Решил оставить при себе свои мысли. Бумаги оказалось слишком мало в запасе, чтобы писать всякую ерунду. Сейчас он экономил везде, где можно было сэкономить. Пока не приведет в порядок кабинет, не будет ни одного пациента, а значит, и средств на жизнь. Еще раз обвинил себя в излишней эмоциональности, но сделанного не вернешь. Придется уживаться с местными, а они поглядывали на него как на чудака: слишком лощеный для жизни в глуши и, наверняка, трудиться не привык. Примерно также японцы смотрят на гайджинов. Место, где стоял его дом, да и вся деревня в целом, считалось не совсем хорошим. Староста рассказывал, что предыдущий фельдшер умер при невыясненных обстоятельствах и пролежал неделю в запертом доме. До него жил еще один человек с женой, но потом она ушла в лес и не вернулась, а он увлекся морфием: его нашли тоже в лесу, разумеется, мертвого. Здесь было много странных смертей. Единственным плюсом отдаленного жилья было то, что он получил его совершенно бесплатно, даже не используя заветный вексель, за которым стоял в очереди. С момента землетрясения прошло чуть больше двух месяцев, но ему казалось, что за это время пролетела вся жизнь. Она была такая сочная, яркая, наполненная ее присутствием днем и ночью. Пожалуй, воспоминаний хватило бы на еще одну жизнь в этой глуши.*
На сегодня занятия в додзе были окончены. Цунаде стояла посередине тренировочного зала и смотрела на плакат, который рисовала вместе с Орочимару. Братик оказался прав: кошачьи следы по краям придали особый шарм плакату и принесли удачу на соревнованиях. Сейчас только плакат и напоминал о нем, вызывая легкую улыбку. «Макото — лучшие!» Радость от победы в соревнованиях прошла, не успев начаться. Сначала возвращение Сакумо с нерадостными новостями, затем поспешный отъезд Орочимару размазали остатки приятных эмоций во времени. Вместо отдыха на следующий день были занятия в додзе, через день тоже, и так потянулась прежняя, привычная чреда дней. Поездка в Токио стала для нее глотком свободы от однообразной жизни, но к черту такие поводы! Помнила, как добиралась до столицы, боясь лишний раз открыть газету, чтобы не увидеть в списке имя братика; как исходила разрушенный город, насколько хватило ее сил, как писала мелом на любой поверхности его имя и помнила их встречу. Живой, здоровый, много ли надо для счастья? Все остальное придет само собой и как-нибудь сложится. И в самом деле, все сложилось наилучшим образом: вместе они получили государственный займ, вместе прошли полстраны, прежде чем попали домой. Рядом с Орочимару вселялась небывалая уверенность в своих действиях. Вдвоем они пережили столько приключений в жизни, что их путешествие до Фукуоки казалось легкой прогулкой. Подготовка к соревнованиям стала еще одним их общим делом. Цунаде и думать не смела о победе, считая додзе не на том уровне, чтобы выигрывать. Все оказалось прямо противоположно: о «Макото» заговорили, ими стали интересоваться, и количество учеников увеличивалось с каждым днем. Сейчас Цунаде подумывала, что неплохо бы ввести вступительный экзамен и ограничить нижнюю возрастную планку приема на обучение. Если в самом начале они начинали обучать десять человек, то теперь учеников стало больше сорока. Нужно было нанимать еще одного инструктора или расширять зал. Да, Ёшитойо-сенсей остался бы доволен! После землетрясения в стране чувствовался небывалый подъем национального духа. Император призвал своих подданных отказаться от роскоши и удовольствий. Среди простых людей многие стали интересоваться традиционным фехтованием. Можно было считать, что успех додзе связан с ситуацией в стране, но Цунаде знала: это всё благодаря помощи Орочимару. За какое дело он ни брался — всё выходило с блеском. Без него никогда бы не добилась такого ошеломительного результата. На время подготовки он освободил ее от всех обязанностей, кроме тренировок, и не забывал тренироваться сам. Она каждое утро видела его с боккеном, а он отшучивался: привычка рано вставать появилась еще в санатории. Еще раз сразиться с ним так и не решилась: не хотела столкнуться с темнотой в его взгляде. Не боялась ее, боялась себя, потому что испытывала навязчивое желание снова прикоснуться к этой темноте. Так было не всегда. Обычно присутствие братика было для нее чем-то светлым: он вселял надежду в сердце, успокаивал, мог дать совет или помочь делом. После рецидива болезни он сильно изменился (она знала причину, ведь этой причиной и стимулом к его изменениям была сама), но не уставала поражаться, насколько он теперь был другим. На Орочимару всегда засматривались: он привлекательный, умный, с ним было нескучно — его положительные качества можно перечислять бесконечно. За время учебы не раз видела, как другие девушки пытались с ним сблизиться, и всё безуспешно: братик делал вид, будто и не замечает их внимания. Потом признался: не интересуется девушками, вот и обнаружилась причина. Цунаде продолжала жить в неведении и только за несколько лет до возвращения Сакумо стала догадываться о возможных чувствах к себе со стороны Орочимару. Можно бесконечно долго строить умозаключения, будучи уверенной, либо разбивать догадку в пух и прах. Так и делала до тех пор, пока он сам не признался ей. Было поздно, слишком поздно: для него — он не надеялся выжить, она к тому времени встретила любовь всей жизни. Они оба упустили свое время. Вероятно, Орочимару считал иначе, если говорил ей такие слова, как «любимая» или о том, как она пахнет цветами, которые росли на Эдзо. Любой другой мужчина не подступил бы и на шаг к ней, но у него было огромное преимущество: они знали друг друга очень давно и прошли столько испытаний, сколько не каждые супруги вынесут. Могли прилюдно держаться за руки или обниматься, она могла его поцеловать в щеку, или он ее в макушку, и никто слова не скажет поперек. В последнее время проявления его чувств не вызывали ничего, кроме боли. Она видела, как он мучается, и не могла ему никак помочь. Хуже нет испытания, чем любить того, кто не ответит взаимностью. В нем она узнавала себя, когда Сакумо не стало рядом с ней. В отличие от нее, Орочимару был рядом на протяжении всей жизни, и она понимала его, как никто другой, когда он сказал, что для него и это счастье. Если бы она знала, что Сакумо был жив всё это время, то была бы также счастлива. Его любовь была созидающей. Это теплое чувство вело их по жизни рука об руку. Продолжает вести и сейчас, но нынешние перемены вызывали у нее двоякое чувство: Цунаде хотела исследовать его нового и в то же время побаивалась — слишком волнительны его попытки сближения. Помнила, как он водил ее рукой, вырисовывая линии тушью. Каждый вдох отзывался сладостью в груди, и становилось стыдно перед ним. Во-первых, он ее братик, во-вторых — она замужем. Неужели он считает, что она сможет обмануть Сакумо? Если это так, то он слишком плохого мнения о ней. Она считала иначе — их отношения намного ближе, чем между обычными любовниками, даже супругами. Вот уж не думала, что в таком возрасте будет озадачена сердечными делами! У входа в зал послышались шаги. Обернулась — Сакумо. — Ты как? — поинтересовалась, стоило ему приблизиться к ней. — Сегодня лучше, — сдержанно ответил ей и приобнял. Перед соревнованиями Дай свалился как снег на голову: требовал ехать вместе на источники. Сакумо очень хотел отказаться, но Цунаде своими руками отправила его из дома. Первые два дня они и правда отдыхали: Дай выкупил рёкан в Адской долине и сам же там развлекался. Обильные столы-кайсеки, огромное количество онсенов с разной водой и красивые виды — всё это делало времяпрепровождение потрясающим. До тех пор, пока он не получил телеграмму из Токио: его сына, Майто Гая, обвинили в связи с незаконной подпольной организацией и казнили несколько дней назад. Наряду с убийствами корейцев в стране развернули борьбу с любым инакомыслием, и в первую очередь под руку попали социалисты разного толка. Жизнь поднесла Даю жестокий удар. Сакумо очень надеялся на то, что его друг справится с горем. Помогал, чем мог: должен был отдать другу своеобразный долг за Сеул, когда тот не позволил ему окончательно замкнуться. Не учел одной детали: Дай был слишком эмоциональным, и его эмоции сыграли с ним плохую шутку. Еще через два дня Дая нашли мертвым в своей комнате: он взял меч, украшающий холл в рёкане, наточил его и перерезал себе горло. Можно предположить, в каком состоянии Сакумо вернулся из Адской долины, если было плохо даже Цунаде, а ведь она отказала ему в поединке, когда видела в последний раз. Угрызения совести не давали покоя еще очень долго. Следующим утром без предупреждения уехал Орочимару. За каждодневными заботами Цунаде никогда бы не сопоставила два события: помогла Макото. Кружась по двору, девочка играла в куклы и распевала: «Один приехал, другой уехал». Детская песенка никак не касалась двух взрослых людей, но Цунаде поняла слишком превратно. Спрашивать напрямую у Сакумо было бесполезно, да и не смогла бы — он все еще отходил от потери друга. Какаши тоже не стала беспокоить — он знал Гая очень давно по тому же проклятому кружку. Впору было идти в храм и возносить богам благодарности за то, что ее приемный сын давно перестал посещать собрания! Цунаде подошла к Сакуре. Она каждый день живо интересовалась ее здоровьем, приносила отвары и подолгу разговаривала с ней. Ее вторая беременность была совсем не похожа на первую, когда девушка даже не чувствовала своего состояния. Можно ли полагать, что она носила мальчика? Время покажет, думала, чувствуя некоторую вину, — это она накормила ее и Какаши выдрой. Осторожно завела разговор об Орочимару — девушка всегда относилась к нему с особым почтением, и спросила ее: не слышала ли в тот вечер чего-нибудь из ряда вон выходящего? — Я укладывала спать Макото, была в другой комнате и не разобрала, о чем они говорили, — начала вспоминать Сакура. — Но потом послышался глухой звук, будто в стену ударили чем-то тяжелым. — В стену, говоришь, ударили? — Да, — кивнула и прищурилась. — А утром он был немного странным, вы не заметили? — Нет, а в чем именно? — Заторможенный был, что ли, — сделала предположение. — Обычно он поживее себя ведет. Цунаде поблагодарила ее за информацию, но постаралась не показывать своих настоящих эмоций. Рассказ Сакуры добавил новых неизвестных. Очевидно, Орочимару повздорил с Сакумо, кто-то кого-то ударил, и на следующий день он уехал. К чему такая поспешность? Беспокоиться о его дальнейшей судьбе пришлось ей, и от этого становилось еще больнее. Внимательно наблюдала за мужем, надеялась, он заговорит о случившемся, но так ничего и не произошло. — Смотри, что у меня есть! — Сакумо достал из широкого кармана хакама небольшую бутылочку саке. — Ого! Сегодня праздник? — Да нет, — улыбнулся он. — Мы с тобой так и не отпраздновали твою победу, помнишь? Сакумо вышел ко внутреннему двору и присел на энгаву. С крыши свисали нитки с каки — сушеной хурмой. Цунаде помнила, как Орочимару вместе с Макото привязывали спелые плоды и выставляли к солнцу. Подошла к мужу и присела рядом с ним. Вкус саке отвлек от всех переживаний, а прикосновение любимых губ окончательно развеяло их. — Любимая моя, — прошептал в ее раскрытые губы. — Поздравляю тебя с победой! Наверное, эти слова ему стоило сказать сразу по приезде, как только переступил порог дома, но в тот момент не чувствовал никаких душевных сил. Смерть друга пронеслась по нему тайфуном, лишив всех эмоций. Не осталось ничего. За время обратной дороги стали проступать тревога, обида, злоба. Вернувшись домой, был похож на комок электричества — прикоснись, и убьет любого, кто осмелился это сделать. Все-таки нашлась одна живая душа — Орочимару что-то требовал от него, кажется, чтобы он подошел к Цунаде. Сакумо не помнил всех подробностей и для чего нужно было подходить к жене, но отчетливо помнил, как в одно мгновение впечатал ее друга в стенку затылком. Было противно от самого себя, но сделанного не вернешь. Надеялся на отдачу с его стороны, а тот повел себя прямо противоположно: не стал сопротивляться и на следующий день съехал. Зная о его положении, понимал, что не уедет сильно далеко и в скором времени даст о себе знать. Будь ему поменьше лет, наверняка бы обрадовался исчезновению нежелательного воздыхателя своей жены. Сейчас начинал переживать, как бы Цунаде снова не сорвалась на его поиски. Часто замечал их неразрывную связь (вот уж действительно, как у родных!) и также часто видел, как ее брат, товарищ или кем его можно называть неприкрыто пялился на нее. От Цунаде отскакивали чужие взгляды, потому что она смотрела только на мужа и, он был уверен, в ее голове не было ни одной грешной мысли. Сладостный поцелуй прервал почтальон. — Я могу здесь найти Сенджу Цунаде? Мужчина протянул ей лист, сложенный треугольничком, и поспешил удалиться. Простым карандашом был написан обратный адрес и имя отправителя, пропечатанные почтовым штемпелем. Быстро развернула, пробежала глазами по тексту и в сердцах смяла в руке. Сакумо видел, как меняется ее настроение, как между бровей залегла складка, а взгляд полыхнул раздражением. — Ты погляди, куда он сбежал! — выкрикнула ему, помахивая бумажкой. — В горную деревню рядом с Хита! — Далеко отсюда, — от удивления Сакумо только и смог выговорить в ответ. — Что между вами произошло в тот вечер? — прямо спросила его. Достаточно уже ходить вокруг да около! — Мы повздорили, а потом я ударил его, — честно ответил ей. — Хм-м, понятно, — удивительно тихо отчеканила слова и повторила еще раз: — Теперь мне все понятно. Взяла из его рук остатки саке и залпом допила. На этот раз алкоголь никак не отвлек ее и даже не заставил отпустить обиду. Было противно. Пока она переживала за дорогих людей, они просто решали свои проблемы. Сакумо сорвал на Орочимару злость, а тот уехал, как только решил вопрос с жильем и работой. Не нужно было строить никаких сложных умозаключений, всё стало ясно как белый день. Не говоря ни слова, пошла к себе в комнату. Не обращая внимания на свои слезы, включила свет, надеясь почитать или сделать запись в дневник. Вести дневник было необходимо, чтобы отслеживать свое настроение и понимать, что больше всего влияет на ее жизнь. Сколько себя помнила, помогала каждому, кто, по ее мнению, нуждался в помощи. Наверное, это и стало поворотной точкой в выборе занятия на всю жизнь: пыталась обогреть заботой всех вокруг. В этом она была схожа с Орочимару — тот гнался за чужим теплом и лаской. Джирайя тоже был похож на них двоих, только искал утешения в объятиях женщин. Кажется, это было вредной привычкой трех сирот из Хакодатэ — искать то, чем не обладали сами, чем были обделены с детства. Пришлось отвлечься от рассуждений: створка фусума тихо отъехала в сторону. Сакумо нашел ее и тут? — Оба-чан, — прошептала Макото, она была чем-то напугана. — Мама снова бу-ээ, — не сказала, но ясно показала, что происходит с Сакурой. — Ох, милая, пойдем полечим ее! — быстро отвлеклась, взяла ребенка на руки и собралась выйти. — Ты плачешь? — спросила девочка, показывая на ее лицо, и сама скривилась, собираясь плакать. — Нет, солнышко, это просто соринка. Просто соринка попала в глаз. Пожалуй, когда на берегу моря она рассказывала Орочимару про заботу о детях, была предельно честной и серьезной. Неизвестно, прислушался он к ее словам или нет, но это помогало забыть о своих неудачах, растворить их в маленьких каждодневных делах. И плевать на свои сердечные переживания. Пока мужчины пытаются доказать друг другу неизвестно что, есть дела поважнее!*
В конце осени, когда начались зимние дожди, подлесок на склонах гор покрывался цветами. Невысокие кустарники камелии ютились по берегу реки, образуя разноцветный барьер у воды. Множество белых, розовых и красных цветов смешивались повсюду в одно яркое пятно. И это было невероятно красиво! Для жителей деревни наступала горячая пора: красота была для них вторична, когда дело касалось обогащения на год вперед — до следующего цветения. В этой местности росла горная камелия — сазанка, и в отличие от своей знаменитой родственницы — камелии цубаки — имела не такое широкое распространение. Местных жителей эта деталь не останавливала, они употребляли все части растения: плод — коробочка с маслянистым орешком — для изготовления всем известного масла; вощеные лепестки и вечнозеленые листья — для изготовления эфирного масла и лекарств. В деревне все были слишком заняты, когда стало известно о пропаже двух мужчин с небольшой разницей по времени. Окружающие пожали плечами, подтверждая свои прежние слова, мол, а ты не верил нам, когда тебе говорили, какое тут нехорошее место. Правда в том, что для Орочимару не существовало ничего сверхъестественного. За годы своей работы он отлично знал, что у каждого явления есть научное объяснение. В глубине души он даже обрадовался, когда староста и полицейский пригласили его провести вскрытие найденных тел. Показалось, что вернулся к прежней жизни, и даже такая глушь этому не помеха. Радость была недолгой. Цунаде прислала письмо, в котором сообщала: к ней пришла Кацую. Он отлично знал, кто эта женщина и по какой причине она пришла к сестренке в Фукуоку.