Здравствуй, мой сотворец новогоднего чуда! Я пропустил через себя все воплощения Нового года. Все, о которых ты писал. Но ведь ты говорил, что их пять… Какое тогда последнее? Как для тебя ощущается Новый год?
До этого они писали каждое новое послание на следующем листе, однако сейчас долгожданный ответ, будучи столь же коротким и поспешным, что и вопрос, располагается на той же самой странице. И Тэхён с жадностью вчитывается в кривоватые строки, будто они способны расставить его чувства по полочкам и развеять все сомнения.Знаешь, если всё остальное — это поверхностное создание атмосферы, генераторы нужного настроения, так сказать, то последнее… Ты верно сказал: последнее воплощение связано с осязанием, а точнее с более глубоким чувственным восприятием. Это самая важная часть. Это то, что и создаёт магию. А также именно то, чего у меня никогда не было. В таких случаях принято лишь предполагать, однако я уверен: Новый год ощущается, как любимый человек рядом…
Тэхён рвано вдыхает, а выдохнуть забывает, перечитывая последнее предложение вновь и вновь. Всего несколько слов, но они достигают самого сердца, безошибочно распознающего родственную душу. А дальше и не нужно — это конечная точка, где хрупкая душа трепещет от малейшего воздействия, стоит лишь поманить тёплыми словами и лаской. И незнакомец то ли нарочно, то ли случайно пробирается всё глубже, озвучивая вещи, которых Тэхён не осознавал, но в которых отчаянно нуждается. Тэхён поджимает губы, отводя взгляд от письма, и садится на край ближайшего кресла. Ночь была действительно потрясающей, а Чонгук — до мурашек заботливым, нежным и внимательным — это Тэхён находит в себе силы признать, однако разрушить месяцами складывающийся образ грубого засранца не получается по щелчку пальца. Поэтому Тэхён прикрывает глаза и с медленным выдохом всё же принимает решение: если незнакомец позволит, то Тэхён постарается стать этим самым любимым человеком. Постарается быть рядом не только в этот Новый год и во все последующие, но и в любой момент, когда тот будет в этом нуждаться. Когда они оба будут.❄️❄️❄️
Сегодня последний день декабря, и это очередной раз, когда он начинается настолько паршиво. Сбитые простыни, ещё хранящие воспоминания о прошлой ночи, обжигают кожу холодом, ведь теперь тело отказывается воспринимать любое тепло, кроме того, что дарил Тэхён своей улыбкой, своими сладкими поцелуями и полными нежности касаниями. Такими искренними, каких Чонгук не чувствовал ни разу в своей жизни. И всё бы замечательно, но это как будто позволить мучающемуся от жажды сделать только короткий глоток воды и тут же забрать её. Ведь постель рядом пуста: Тэхёна нет, как и его вещей. Он ушёл так тихо, не оставив после себя ничего, словно его и вовсе не было. Но ведь он был. Чонгук уже привык к подобным сновидениям, так что даже спросонья не сомневается в том, что в этот раз это был точно не сон. На утро после сна в груди не сдавливает от боли так сильно. Чонгук жмурит глаза, запуская руку в волосы, с силой сжимая кулак. И просто проглатывает это щемящее чувство. Привычка. Новый год всегда приносит только боль. И этот раз ничем не лучше… Однако стоит Чонгуку допустить эту мысль, как вдруг становится стыдно, ведь в голове мгновенно вспыхивает размытый образ мальчика из блокнота. В груди теплеет, но лишь на миг, и всё же этого короткого мгновения хватает, чтобы осознать самое важное: да, его сотворец действительно помог создать новогоднее настроение и почувствовать атмосферу так же ярко, как и в детстве, но Тэхён… Он буквально за пару дней добрался до самой души и устроил праздник там. Заставил поверить, что в мире существует человек, способный понять его. Заставил поверить, что Чонгук может быть не один. А потом исчез, будто для него их близость вовсе ничего не значила. Горькая усмешка слетает с губ. Что ж, стабильность — признак мастерства, и Чонгук очевидно уже добился колоссальных успехов в том, чтобы быть одному, поэтому не изменяет годами отточенному порядку: нехотя встаёт с постели, находит на столе книгу со скандинавскими мифами, которую вчера взял в «Мокко», и идёт на кухню, где его уже ждёт завтрак. Как обычно, он отпускает всех домработников намного раньше в честь праздника, а сам, старательно игнорируя ноющее чувство в груди, располагается на диване в гостиной, принимаясь листать книгу в поиске подходящих легенд для игры. И вроде всё по классике, однако когда спустя долгих три часа Чонгук понимает, что весь текст проходит мимо него, то осознаёт, что в этот раз внутри что-то не просто надорвалось, а окончательно сломалось. Несвойственная дому тишина слишком давит, перебивая мысли. Она не успокаивает, не дарит желанный покой — только эхом отражается от голых стен, заполняя огромное пространство. Гирлянда на ёлке выключена, фонарики на окнах — тоже, отчего и так обезличенный коттедж совсем теряет отголоски жизни. И Чонгук идеально вписывается в эту картину: неподвижно сидит на диване, не смея нарушать мёртвую тишину, и смотрит потерянным взглядом в открытую книгу, пока руки неосознанно до боли сжимают края твёрдой обложки, а окружающая пустота постепенно проникает внутрь, вытесняя собой абсолютно всё. Тэхён оказался жестоким. Гораздо жёстче остальных, ведь именно он своим пониманием и чуткостью подарил робкую надежду, ослепляющую в мгновение ока. И тут же забрал её, разбив то самое «что-то». Больно. Чонгук тяжело вздыхает и переводит пустой взгляд на горящий камин. Искусственное, как будто ленивое пламя, для реалистичности сопровождаемое звуками потрескивающих поленьев, порождает в голове эхо вчерашнего умиротворения, что ощущалось во всём: в теплоте переплетённых пальцев, в нежном взгляде Тэхёна, в мягкости его губ, ласковости слов и сладости тихих стонов. Тэхён действительно тот ещё садист, если для него секс на одну ночь каждый раз включает такую жестокую прелюдию в виде завоевания чужого бесконечного доверия и внушения чувства нужности и незаменимости. Хотя, это вина Чонгука, что так легко повёлся — они ведь друг другу ничего не обещали. Совершенно ясно понимая, что в этот раз в таком настроении работа над игрой обречена на провал, он закрывает книгу, быстрым взглядом окидывая обложку с живописными пейзажами Скандинавии и аккуратным букетом омелы — символом новой жизни и возрождения. Надо бы вернуть её: в «Мокко» выдают книги лишь на неделю, а судя по общему состоянию, Чонгук вряд ли сможет собраться с мыслями. Теперь просто нет желания. Часы показывают около пяти — время, когда семьи наверняка уже собираются вместе и готовят праздничный ужин, вспоминая счастливые моменты прошедшего года. Но у Чонгука другие планы: надо бы поторопиться, ведь сегодня «Мокко» работает только до семи. Чонгук игнорирует растрёпанные ещё после сна волосы, до сих пор помнящие нежные пальцы Тэхёна, и просто натягивает на себя спортивный костюм и кожанку. Желания гулять нет, да и сегодня на улице сильный мороз, поэтому он садится в машину и доезжает до кофейни лишь через сорок минут из-за пробок. Каждое движение Чонгука буквально насквозь пропитано ленивой усталостью, так что знакомый бариста встречает его немного обеспокоенным взглядом, но ни о чём не спрашивает, лишь протягивает ведомость для подписи о том, что Чонгук сдал книгу. Последний быстро расписывается, проходит к нужной полке и ставит сборник легенд на законное место. Но его рука предательски вздрагивает: до этого плотно стоящие книги сейчас имеют небольшое пространство. А ведь и точно… Именно здесь Чонгук впервые нашёл заветный блокнот. Сердце в груди ёкает, но лишь на миг, а потом вновь возвращается к равнодушному ритму. Внутри пусто. Чонгук действительно благодарен мальчику из блокнота, ведь тот подарил ему какое-никакое, но всё же ощущение сказки. И пусть его задумка не совсем удалась и чуда не произошло, Чонгук всё равно хорошо провёл время. Так что пора это заканчивать. На лице Чонгука появляется грустная улыбка, и с этой мыслью он уже собирается выйти из «Мокко», как его вдруг окликают: — Эй, парень! — слышится за спиной голос бариста, когда Чонгук почти дотягивается до ручки двери. Он устало оборачивается, решая, что забыл ещё где-то расписаться, но тут же замирает. Бариста в руках держит зелёный блокнот, с намёком глядя прямо в глаза. Нужно быть дураком, чтобы не понять, что это значит, но прямо сейчас Чонгуку действительно хочется прикинуться недалёким и просто уйти. Если бы раньше он, даже не задумываясь, кинулся к этому блокноту, то сейчас нет никакого желания знать, какой же ему оставили ответ. А ведь там именно он — ответ на последнее воплощение, о котором писал Чонгук. Он примерно представляет, что там может быть, поэтому и не хочется заглядывать. Будто если Чонгук прочитает послание, то это ляжет на его плечи тяжким грузом обязанности тоже что-то ответить. Однако внимательный, выжидающий взгляд бариста заставляет Чонгука всё-таки сдвинуться с места и пусть неуверенно, но забрать блокнот. Сейчас его лёгкий вес ощущается чем-то неподъёмным, но Чонгук находит в себе остатки сил, чтобы открыть последнюю страницу и прочитать:Прости, пожалуйста, если это будет не совсем связный текст. Просто сейчас я в таком состоянии, что мне довольно трудно подбирать нужные слова. Однако твоё последнее послание… Послушай, я сейчас хочу быть предельно честным, потому что иначе просто не смогу. Так вот пусть мы даже не знакомы, но, если мне не изменяет интуиция, мы хорошо друг друга понимаем. И у нас с тобой на самом деле очень много общего. Наверное, это странно, но за это время ты стал для меня важным человеком. И я бы хотел… Если ты позволишь, я искренне постараюсь стать для тебя тем самым человеком, который будет рядом, чтобы не только Новый год, но и каждый день заиграл новыми красками. И если ты чувствуешь то же самое, если готов попробовать, то, пожалуйста, приходи к Центральной ёлке сегодня, 31 числа, в 6 вечера. Это действительно будет настоящее чудо, если ты успеешь прочитать моё послание именно в этот день и всё-таки решишь прийти. Я буду ждать, но, пожалуйста, не чувствуй себя обязанным. Я приму любое твоё решение.
Твой сотворец новогоднего чуда.
Точка. В конце стоит точка. И Чонгук смотрит на неё, прекрасно понимая, что теперь это последнее послание, что следующего не будет, что это переломный момент и именно от самого Чонгука зависит, как всё обернётся дальше. Пусть незнакомец и написал, что Чонгук ему ничего не должен, он всё равно ощущает ответственность за чужие чувства. Невзаимные чувства. Но что он может сделать? Сердце ведь трепещет при мысли о Тэхёне, а не о его сотворце. Хотя, видимо, здесь ровно та же игра в одни ворота: судя по утреннему «побегу», чувства Чонгука тоже невзаимны. Это вызывает невесёлую, с едким привкусом горечи ухмылку, ведь незнакомец оказывается прав: они действительно сильно похожи. Однако этого недостаточно, чтобы Чонгук пришёл на встречу. Он не настолько жесток, в отличие от Тэхёна, и не собирается давать ложную надежду. И раз их сказка заканчивается вот так неволшебно, Чонгук решает напоследок перечитать все послания, чтобы навсегда оставить воспоминания об этой истории. Однако по мере того, как он читает, вместо появления ожидаемого тепла внутри и лёгкой улыбки, он лишь сильнее хмурится, потому что с каждой строчкой странное ощущение, что преследовало его и вчера, только усиливается. Золотой паровозик, похожий на давнюю игрушку юного мечтателя, в детстве желающего стать машинистом. Как и Тэхён. Любимое новогоднее лакомство в виде «Рождественской бомбочки». Что и у Тэхёна. Описание запаха искусственной ёлки, точно совпадающее с описанием Чонгука, что тот оставил в блокноте. И, наконец, «Снежные звёздочки», аккуратными пальцами обмакиваемые в горячий шоколад, ровно так же, как это делает Чонгук. Кажется, у его сотворца с Тэхёном ещё больше общего… Чонгук спешно сглатывает, пока его взгляд продолжает судорожно бегать по строчкам, а пазл в голове понемногу складывается. Сердце начинает истошно биться где-то в висках, разнося по телу адреналин, вмиг растворяющий былую вялость. Потому что этого не может быть. Да, по общеизвестному правилу столько сходств уже походят на закономерность, но Чонгук всё ещё не может поверить. Пазл складывается в полную картину, но не хватает деталей в самом уголке — в том месте, где художник оставляет свою именную подпись, знак своего авторства. И даже если с полотна на Чонгука с нежной улыбкой и таким тёплым, пронзительным взглядом смотрит Тэхён, он всё равно не может это принять. Чонгук уже решил, что не будет давать ложную надежду мальчику из блокнота, поэтому заявиться к Центральной ёлке он не может, будучи уверенным лишь на девяносто процентов в том, кто может им быть Нужно имя. Нужно чёртово имя, которого под омелой нет. Чонгук бросает отчаянный взгляд на венок на двери и кидается к нему снова, но там по-прежнему пусто. Гирлянда из омелы на книжных полках — пусто. Венки на стенах — пусто. Искусственные веточки омелы в маленьких вазочках — пусто. Статуэтки в виде венков из омелы на столах — под ними тоже пусто. Пусто. И это единственное, что крутится в голове у Чонгука. Он пишет Чимину, прося номер Тэхёна, но тот не отвечает. Тогда он звонит Юнги, но и тот не берёт трубку. Наверняка оба слишком заняты друг другом, чтобы быть чёртовыми «купидонами» для других. Чонгук ругается себе под нос, с силой сжимая телефон в руке, потому что с Тэхёном не связаться: Чонгук заблокирован у него во всех социальных сетях ещё с самого знакомства. И вот тут глаза Чонгука распахиваются, а в голове щёлкает: всё верно, он ведь у него заблокирован. А люди не делают этого просто так. Поэтому… что, если Тэхён вовсе и не хочет продолжать с ним общаться? Что, если для него действительно ничего не значило их короткое, но как показалось Чонгуку, довольно душевное и близкое общение? И что, если Чонгук ему вовсе не нужен и тот будет разочарован узнать, кто всё это время был его сотворцом? В горле резко пересыхает. Лёгкая паника подступает к горлу, сдавливая то цепями страха. А на часах тем временем уже пять пятьдесят, а ехать до Центральной ёлки не меньше пятнадцати минут… То есть Чонгук уже опоздал, поэтому он буквально в шаге от того, чтобы наплевать на свой принцип и сорваться туда, чтобы хотя бы застать своего сотворца, но бариста вновь обеспокоенно окликает его: — Парень, с тобой всё в порядке? Слушай, без обид, чувак, но если ты в третий раз решишь обшарить тут всё, то я решу, что ты хочешь нас ограбить… — усмехается он. Точно. Бариста. Чонгук хватается за эту возможность и быстро подходит к барной стойке. — Слушай, мне очень нужен владелец блокнота. Он сказал, что написал своё имя под омелой, но я не могу найти. Ты же знаешь, кто это, да? Ты должен знать… — с надеждой выдыхает Чонгук, смотря на парня за стойкой полными отчаяния глазами. Тот с секунду смотрит на него, прищурившись, но потом отвечает: — Прости, но мне ясно было сказано ни при каких обстоятельствах не говорить, кто он, — с сожалением говорит бариста. Чонгук со стоном, полным безнадёги, локтями опирается на барную стойку, запуская руки в волосы. И, видимо, это выглядит слишком жалко, потому что бариста говорит, — попробуй подумать ещё. В квестах важна каждая мелочь. Когда прозвучала эта фраза? — Почти в самом начале… — бубнит Чонгук. — Хорошо, значит, на тот момент должно было хватить информации, чтобы ты нашёл его. Так что успокойся и попробуй абстрагироваться от всего, что было потом. Бариста прав, поэтому Чонгук заставляет себя выдохнуть и напрячь мозг. Что было в самом начале? Он зашёл в «Мокко». Услышал звон колокольчика на венке из омелы на двери. Заказал кофе. Привычно подошёл к полке с мифами разных народов. И взял блокнот, вместо желаемой книги. Той самой, где на обложке красивые скандинавские пейзажи с букетом из… О, боже. Чонгук вновь бросается к полкам, чуть ли не спотыкаясь о собственные ноги. Дыхание замирает где-то в горле, когда он хватает книгу и открывает передний форзац. И в этот момент внутри всё рухает. Потому что действительно под омелой… Под символом мира и новой жизни. Прямо здесь, под ней, тоненьким карандашиком аккуратно выведены маленькие буквы полюбившимся почерком. Это и есть настоящее чудо. Большего Чонгуку и не нужно, чтобы, спешно пробормотав что-то невразумительное в благодарность бариста, выбежать на улицу и сесть в машину. Даже на то, что Тэхён может быть действительно разочарован, увидев его, становится плевать, потому что Чонгук не упустит такой подарок судьбы и сделает всё возможное, чтобы Тэхён тоже почувствовал к нему хоть что-то. Он не станет давить, оставив тому законное право выбора и личное пространство, однако всё равно приложит все усилия, чтобы Тэхён позволил быть рядом. Время неумолимо летит, переваливая за шесть, но из-за пробки Чонгук лишь на полпути к месту назначения. Сердце бешено колотится, челюсти плотно сжаты, а пальцы беспорядочно постукивают по рулю. Это невыносимо… Всё нутро отчаянно тянется к Тэхёну, и каждая секунда промедления убивает внутри сотни нервных клеток. Кажется, какая теперь разница? Чонгук ведь знает, кто является его сотворцом, и Юнги или Чимин рано или поздно ответят, так что с Тэхёном в любом случае получится связаться и, на первый взгляд, причин так спешить нет — они всё равно встретятся, не сегодня, так завтра. Однако это не так: Чонгук уверен, что сделает Тэхёну больно, если не явится на встречу. Примерно так же больно, как тот сделал ему, тихо сбежав с утра. Но даже не это главная причина. Сегодня холодно. Действительно холодно, так что замёрзнуть не составит труда, если находиться на улице слишком долго. А ведь Тэхён наверняка будет ждать до последнего — он сам обещал. И при мысли, что тот смиренно стоит на морозе вот уже полчаса, дыша ледяным воздухом, зарываясь покрасневшим носом в не такой уж тёплый шарф и пряча замёрзшие руки в холодные карманы, Чонгук до боли стискивает руль, беспомощно выругиваясь. Теперь в голове вертится лишь это, вытесняя прежние сомнения. К тому моменту, как Чонгук подъезжает к площади, а часы показывают шесть тридцать два, он надеется, что Тэхёна уже здесь нет, что тот ушёл, пусть и расстроенный, но зато с большей вероятностью здоровый. Из-за нервного напряжения всё тело подрагивает. Чонгук бросает машину у края дороги, включив аварийку, и выскакивает на улицу, тут же направляясь к ёлке. Сердце учащённо стучит в груди, заставляя рвано вдыхать холодный воздух. Взгляд судорожно мечется по толпе, пока не цепляется за фигуру в знакомой белой шапке и светло-сером пуховике. Вот он… Чувство вины вмиг сдавливает рёбра, и Чонгук резко подбирается, потому что Тэхён и правда стоит, весь сжавшийся и кажущийся таким маленьким и потерянным рядом с этой огромной ёлкой, что сердце болезненно дрогает в груди. Чонгук срывается, плюя на людей, холод и лёд, и бежит к нему, совершенно не контролируя, как с губ само собой срывается звонкое и такое чувственное: — Тэхён!❄️❄️❄️
Кажется, за сорок минут томительного, совершенно бессмысленного ожидания Тэхён чувствует, как мороз пробирается сквозь пуховик, свитер и сковывает мышцы, вынуждая чуть ли не прирасти к месту. Может, мальчик из блокнота пришёл ко времени, но не нашёл своего сотворца и просто ушёл? Или постеснялся подойти к незнакомцу, будучи неуверенным, что это тот самый человек? А может, у него сегодня были дела, и он не успел прочитать послание?.. Последнее — точно нет, потому что бариста буквально за двадцать минут до назначенного времени написал ему, что незнакомец забрал блокнот. Да и первые два — тоже вряд ли, ведь Тэхён почти каждые пять минут, как дурачок, обходил ёлку на случай, если вдруг его сотворец подойдёт с другой стороны… И нет, это не помешательство — всего лишь до смешного глупая и наивная надежда. Последнее, что остаётся у Тэхёна. Но и она, казалось, такая непоколебимая и светлая, испаряется, когда глаза неприятно пощипывает и образ дурацкого золотого паровозика начинает расплываться. Однако слёзы так и не проливаются: вместо них на потрескавшихся от мороза губах появляется тень грустной улыбки. Он, лучший студент, никогда не ошибающийся ни в одной из дисциплин, наконец допускает ошибку и выбирает неверный вариант в экзаменационном листе, подкинутом жизнью. Такое случается, каждый имеет на это право, однако уже сейчас эта ошибка начинает болезненным узлом стягивать рёбра, отнимая у пылкого сердца свободу. Он не придёт. Ему это не нужно. А Тэхён просто наивный мечтатель, искренне поверивший в сказку и упустивший настоящий подарок судьбы. С этой мыслью замёрзшие пальцы еле-еле сжимаются в карманах, помогая собраться с силами, чтобы сделать шаг от несчастной ёлки, как вдруг за спиной раздаётся надорванное: — Тэхён! Он замирает, так и не сделав ни шага. В ушах звоном отражается собственное имя, прозвучавшее слишком отчаянно. Слишком отчётливо, чтобы быть лишь плодом воображения. Сердце начинает исступлённо биться, когда Тэхён медленно поворачивает голову. Сквозь беспорядочную толпу прямо к нему направляется Чонгук. В тонком спортивном костюме и кожанке нараспашку, с растрёпанными волосами и неприкрытой тревогой в глазах он бежит, едва не падая на скользком льду. Что он здесь делает?.. Тэхён стоит столбом, но когда буквально через пару секунд Чонгук подлетает к нему и, не медля, стискивает в крепких объятиях, он окончательно теряет нить понимания. Только чувствует, как кожу у самой линии волос опаляет порывистое горячее дыхание, как чужие тёплые губы судорожно прижимаются ко лбу, а нос утыкается в немного съехавшую на бок шапку, как сильные руки окольцовывают его талию, притягивая ближе, проминая, кажется, чересчур объёмный пуховик. И словно сквозь толщу воды слышит сбивчивый, надрывный шёпот: — Тэхён… Тэ, прости меня. Прости, что так долго. Боже, ты, наверное, так замёрз… Я… Пойдём скорее, — Чонгук сжимает его замёрзшую руку и уверенно тянет куда-то в сторону дороги. Ошеломление слишком велико, чтобы сопротивляться, поэтому Тэхён позволяет себя вести в неизвестном направлении, не сводя взгляда с макушки впереди. Сознание мечется, требуя объяснений, что здесь делает Чонгук, почему он извиняется и почему так себя ведёт, но сердце в груди заходится в быстром темпе, выдвигая собственные требования — оказаться вновь в тёплых объятиях, в которых даже сегодняшний мороз становится прохладным ветерком. Тэхён смотрит на их сцепленные руки, слепо следуя за Чонгуком, и приходит в себя лишь тогда, когда перед ним открывается дверь машины, а окоченевшие пальцы перестают чувствовать тепло чужой ладони. Он вскидывает испуганный взгляд на Чонгука и машинально делает пару шагов от автомобиля. — Нет, Чонгук… Я… — он продолжает пятиться, потерянно смотря на Чонгука и мотая головой. — Я не могу. Я… Мне нужно вернуться. Я жду важного человека. Мне жаль… — только он оборачивается к ёлке, как его вновь хватают за запястье, а за спиной раздаётся тихое: — Пожалуйста… — и только это заставляет замереть, потому что чужой голос полон такой знакомой обречённой надежды, что Тэхён бы запросто спутал его со своим собственным. Он неуверенно, но всё же поднимает на Чонгука взгляд, встречаясь с тёмно-карими глазами, на дне которых отражаются тот же испуг и отчаяние. — Прошу, Тэхён… Это не займёт много времени. Тёплые пальцы нежно сжимаются у него на запястье, слишком открыто подтверждая чужие чувства, так что Тэхён ещё больше теряется. Он напоследок слепо оборачивается к ёлке, даже не представляя, кого именно ищет, а затем садится на переднее сиденье. Чонгук захлопывает за ним дверь, и Тэхён мгновенно ощущает тепло, окутывающее с ног до головы, приятно ласкающее замёрзшую кожу на лице и руках и заставляющее спасть ледяные цепи, сковывающие все внутренние органы сквозь, казалось, толстый пуховик. Оно позволяет наконец свободно выдохнуть и расслабленно откинуться на спинку сиденья, но лишь на несколько секунд, ведь другая дверь тоже вскоре распахивается и на место водителя садится Чонгук. Тэхён сжимает руки у себя на коленях, краем глаза видя, как Чонгук рвано выдыхает, прикрывая глаза, и с видимой силой зачёсывает волосы назад. Он тоже весь напряжён. Не меньше самого Тэхёна, отчего последний поджимает губы. Секунды бегут одна за другой, по ощущениям превращаясь в бесконечности — одна длиннее предыдущей — а Чонгук всё молчит. Слышно только его неровное дыхание, потому что сам Тэхён боится лишний раз издать звук, даже просто вздохнуть, будто это послужит спусковым крючком для Чонгука, наверняка в глубине души разозлённого из-за его утреннего «побега». Однако в какой-то момент последний беспомощно роняет руки и, старательно избегая взгляда Тэхёна, за чем-то тянется на заднее сиденье. Тэхён использует это мгновение, чтобы вздохнуть, но когда ему на колени аккуратно ложится что-то прямоугольное и лёгкое, вздох застревает в горле. Блокнот. Блокнот насыщенного тёмно-зелёного цвета, напоминающего свежую еловую хвою. Блокнот с его же надписью: «To someone special…» Чонгук ничего не говорит. Просто молча смотрит, как у Тэхёна начинают едва заметно дрожать губы и руки, когда он собирается взять блокнот, но так и не осмеливается прикоснуться к нему. Просто терпеливо ждёт, пока Тэхён сам придёт к очевидным выводам, но у последнего в голове совсем другое. Там страх, стыд и съедающее изнутри чувство всепоглощающей вины, потому что: «Они слишком часто настолько погружаются в работу, что порой даже забывают, что у них есть сын». Потому что: «Я тот неудачник из припева, которого кинули в самый Новый год». Потому что: «Это именно то, чего у меня никогда не было». Потому что всё это — все рассказы Чонгука о его одиночестве, о том, как его постоянно оставляли одного, и потому что сам Тэхён, который сегодня утром поступил точно так же, эгоистично прислушавшись лишь к своим глупым, наивным желаниям. Жестоко поигрался, заставил проникнуться доверием, а потом за ненадобностью бросил человека, который и так уже к этому привык, верно? Глаза вновь начинает пощипывать, но уже не от мороза. Щёки вдруг начинают жечь горячие слёзы, и Тэхён срывается: — Прости меня, Чонгук… Пожалуйста, прости, я… — он хрипло выдыхает, закрывая ладонями глаза, пытаясь перебороть дрожь, но у него не получается, и она распространяется от рук по всему телу, охватывая и ссутулившиеся плечи, пока с губ продолжает слетать рваное, — я… Я не должен был молча убегать, снова бросать тебя одного. Я просто запутался, испугался… Я… Мне так жаль, Чонгук. Я не хотел делать тебе больно, пожалуйста, прости… Я… — его всего трясёт, а голос уже давно перестаёт поддаваться контролю, звуча слишком надорванно и жалко, едва различимо в какофонии уличных, предпраздничных шумов за окном. Тэхён краем уха улавливает тихий протяжный выдох Чонгука, и ядовитая вина безжалостно скручивает внутренности, причиняя сердцу заслуженную боль, заставляя думать, что в глазах напротив сейчас сияет ничем не прикрытое разочарование. Однако в следующий же миг чужие сильные руки притягивают его к крепкому телу, трепетно вжимая покрасневшим носом в плечо, и зарываются в волосы под слетевшей шапкой, принимаясь мягко перебирать спутанные локоны, пока полный невысказанных чувств шёпот опаляет ухо: — Да, Тэхён, это было больно… Но куда больнее было представлять твоё разочарованное лицо, когда ты поймёшь, что мальчиком из блокнота являюсь я. И эта мысль до сих пор съедает меня, поэтому умоляю тебя… Скажи, что это не так… — Чонгук сильнее прижимает замершего Тэхёна к себе, но тот лишь сидит с широко распахнутыми глазами, пытаясь понять, вновь ли это игры воображения или реальность. — Скажи, что не ненавидишь меня. Что не разочарован… — Я… — лепечут губы, но Тэхён не знает, что сказать. Он лишь сжимает в руках края распахнутой кожаной куртки Чонгука и немного отстраняется, заглядывая тому в глаза. Чтобы теперь уже навсегда утонуть в искренности и трепетном доверии того маленького одинокого мальчика, что продолжает отчаянно тянуться к нему из темноты расширенных зрачков. — Прошу, Тэ, если я тебе не настолько противен, позволь хотя бы попытаться воплотить в жизнь всё то, о чём ты писал в блокноте. Позволь мне быть рядом. Клянусь, я сделаю всё, чтобы ты был счастлив. Я постараюсь, я… — Чонгук запинается, вмиг замолкая, когда Тэхён мягко касается его тёплой щеки всё ещё прохладной рукой, нежно оглаживая, и, полностью доверяясь бьющим наружу чувствам, наклоняется к приоткрым от удивления губам. Касание выходит совсем невесомым, точно таким же, как и в первый раз, окуная обоих в волшебный вчерашний вечер, воспоминания о котором внутривенно введённым успокоительным моментально достигают сердца, окутывая его ласкающей теплотой и неподдельным счастьем. И теперь уже прошлые предубеждения и установки представляются очевидно смешными и нелепыми. Прямо сейчас они окончательно разбиваются с каждым ударом чужого сердца, заполошное биение которого чувствуется даже сквозь одежду. Это заставляет Тэхёна льнуть ближе, сминать такие же искусанные от нервов губы со всей нежностью, на которую он способен, тем самым словно окончательно заверяя и себя, и Чонгука, что теперь ему плевать на былые предрассудки. Совсем рядом раздаются сигналы автомобилей и голоса людей, но оба слышат лишь слившееся дыхание и трепетный шёпот мыслей, тихонько вторящий: «Люблю…». Через мягкие, поддатливые губы и нежные касания тепло распространяется по телу, добираясь до каждой клеточки, вытесняя уже привычный холод одиночества. Поцелуй совсем медленный, тягучий, позволяющий прочувствовать каждое движение, каждый чувственный вздрог друг друга. Момент представляется слишком сладким, слишком долгожданным и непередаваемым, чтобы так просто отстраняться, ведь сейчас в голове ни на секунду не задерживается даже тень сомнений, что внезапно всё может прекратиться. Однако Тэхён всё же чувствует необходимость оторваться и, посмотрев из-под подрагивающих ресниц в такие же полные умиротворения глаза, прямо в губы прошептать: — Это я должен извиняться и просить тебя дать ещё один шанс, Чонгук… Прости, пожалуйста, что бросил тебя с утра. Больше я так не поступлю. Обещаю, — он опаляет горячим воздухом губы Чонгука и будто в знак подтверждения вновь приближается, сцеловывая чужую дрогнувшую улыбку и чувствуя сильные руки на своей талии, порывисто вжимающие в крепкую грудь. — Встретишь со мной Новый год? — сквозь поцелуи сбито произносит Чонгук, но даже так голос его звучит мягко, по-прежнему будучи насквозь пропитанным робкой надеждой, что заставляет Тэхёна нежно улыбнуться и ответить: — Встречу… — шепчет он, касаясь чужого лба своим, а затем ещё тише, будто рассказывает о самом сокровенном, добавляет, — этот и все последующие, Чонгук. Обещание дано, и чудо действительно случается, ведь через какие-то пять минут Чонгук заводит машину и направляется в сторону дома, переплетая их пальцы, пока на фоне играет тихая «Last Christmas». На дорогах по-прежнему пробки, но это совсем не важно, ведь теперь им некуда торопиться — у них впереди ещё целая жизнь. По просьбе Тэхёна они заезжают за полюбившимися «Снежными звёздочками» в «Мокко», где, к счастью, ещё не ушедший бариста встречает их довольной ухмылкой, смотря на сцепленные руки, и, игнорируя время закрытия, всё-таки продаёт оставшееся печенье. Удивительно, но ещё вчера дом Чонов казался пустым и напрочь лишённым души. Теперь же, уверенно перешагивая порог, Тэхён не может сдержать улыбки, потому что знает, как именно пахнет роскошная ёлка; какой удобный диван стоит напротив камина, в котором искусственное пламя задорно трепещет в такт тихому треску поленьев; какой длинный и мягкий ворс у ковра, позволяющий зарыться в него холодными пальцами; и какой тёплый свет озаряет гостиную, если включить гирлянды на окнах. Да, знает. А ещё теперь он знает, как всё это великолепие меркнет, когда вокруг талии оборачиваются сильные руки, когда они оба уже стоят на просторной кухне, пытаясь повторить легендарный горячий шоколад из «Мокко». И какая разница, что куча посуды оказывается испачканной, а вся столешница — устланной фольгой от нескольких шоколадок, и всё ради двух неполных кружек сомнительной приторно-сладкой жидкости, если на лицах сияют улыбки, а когда-то грузную, одинокую тишину наполняет заливистый смех. Часы не останавливаются, но ни один из них не следит за временем, и когда до нового года остаётся всего два часа, они устраиваются на ковре перед камином, как вчера, и включают любимого «Семьянина». Однако на просмотренном много раз фильме сосредоточиться не получается, зато друг на друге — да. И эти полные чувств нежные прикосновения к прохладной коже на щеках и шее, ласковые поцелуи и отчаянное желание быть как можно ближе ощущаются правильно. Так, как будто оба наконец находят своё место. Место, где уютно, комфортно, безопасно и где всегда ждут с раскрытыми объятиями. Кажется, всё привычно: Новый год выглядит всё так же, имеет тот же запах, то же звучание и вкус, — однако лишь сейчас Тэхёна с головой накрывают давно забытые чувства, а душа по-детски ликует, полностью отдаваясь атмосфере праздника. Его драгоценный мальчик из блокнота оказался совершенно прав, когда назвал последний, самый важный элемент, творящий настоящую магию. И познав его, Тэхён теперь точно не отпустит своё собственное чудо, а потому, легко поддаваясь порыву, лишь крепче обнимает расслабленного Чонгука, тихо шепча: — Кажется, теперь я знаю, как ощущается Новый год…