***
Композитор сидел за столом и силой старался не засыпать. У него давно сформировался утренний ритуал, который включал в себя максимально подробную запись сна в дневник. Он как-то прочёл в книге по психологии, что сны напрямую связаны с подсознанием и помогают отвечать на многие вопросы. Поэтому привык, уже потом, на свежую голову, анализировать и трактовать видения. Молодой человек сильно сжал ручку-перо, облокотившись головой на другую руку. Надо, надо писать, пока не забыл... Отсюда было удобно и вдохновение черпать. Привидится что-то эдакое, и уже через мгновение ты сидишь за инструментом и импровизируешь. Правда, сегодня сочинительство не входит в планы. Молодой человек отложил письменные принадлежности, поднялся, разминая затекшую спину, после чего стал приводить себя в порядок. Уложил волосы перед зеркалом, надел белоснежную рубашку, жилет, брюки, начищенные до блеска туфли, пиджак. Во внутренний карман Фредерик положил аккуратно сложенные записи нот, той самой композиции, из-за которой они с Антонио начали переписываться. Музыкант ещё раз глянул на себя. Убедившись, что он выглядит по-божески, покинул прохладную спальню. Перед делами следует хорошо позавтракать. Крейбург редко питается положенные три раза в день: дай бог поест утром, может быть вечером, если повезёт. Про обед и речи нет. По крайней мере, в своём доме, а если пригласили в гости – то да. Но не об этом сейчас. Он ещё с лестницы почувствовал аромат крепкого кофе и сладкой выпечки. — А-а, сегодня ведь вторник, – негромко протянул молодой человек в догадке. В этот день недели, в булочной напротив дома Фредерика, продаются изумительные штрудли. С аппетитной румяной корочкой, с крупинками сахара и корицы сверху, с кисло-сладкой вишнёвой начинкой, так что даже весь такой аристократичный Крейбург готов несколько раз облизнуться и долго наслаждаться... С самого утра выстраиваются очереди на улице, лишь бы отведать блюдо. Помимо трапезы, композитор всегда читает свежие новости. Быть в курсе последних событий крайне важно, если хочешь являться интересным собеседником и без труда поддерживать светский разговор. Фредерик сел за стол, положил на колени салфетку, после чего приступил к неописуемому наслаждению, чей вкус – ванильное мороженое и слоёное тесто. Десерт часто помогал невольно вернуться в детство, вспомнить забавные случаи, или просто ощутить себя в когда-то родном месте. Крейбург краем глаза прошёл по заголовкам, но его ничего не цепляло. Экономика, театральные постановки в этом месяце... А, нет, журналисты снова опубликовали новость о «смерти Антонио Паганини».***
Будничное дело – поездки на трамвае до работы. Фредерик не испытывает симпатии к общественному транспорту, пусть и свыкнулся с необходимостью на нём кататься. Он проследовал на свободное место. Мягкая обивка уже как родная. За небольшим окном дома, аккуратные, похожие друг на друга, а над городом поднимается солнце, слепящее глаза. Впрочем, день обещает быть облачным, так что яркий свет ненадолго. Лицо выражало абсолютное спокойствие, никто не видел, как Крейбург молча завидовал обладателям экипажей, или даже владельцам личных автомобилей – этакой новинки для их века. Позволить себе нечто подобное, на данный момент, затруднительно. Разве что в порядке исключения, на какое-нибудь мероприятие добраться. Зашёл кондуктор. Фредерик сразу отсчитал несколько франков, ожидая, когда подойдут к нему проверить билет. Время в дороге пролетело незаметно быстро. Не слишком суетливо, Фредерик вышел на своей остановке, вдохнув в лёгкие свежий утренний воздух, наполненный природным спокойствием. Он по ступенькам поднялся к двери в дом, пару секунд постоял, проверил время на наручных часах, затем, собравшись с мыслями, и натянув лёгкую дружескую улыбку, постучал. Буквально через несколько секунд ему открыл слуга. — О, рад Вас видеть, мистер Крейбург! Вы как всегда вовремя, заходите, – пианист неспешно кивнул головой и прошёл вовнутрь. — Взаимно, мистер Бин, – в одно мгновение появился хозяин дома. Это был хорошо одетый, высокий и статный мужчина с напомаженными русыми волосами и опрятно уложенными усами. — Доброе утро, господин Валуа. — Доброе, доброе, мистер Крейбург, – Фредерику голос мужчины напоминал голос контрабаса. Да и сам господин был чем-то схож с инструментом. Следом прозвучал слуга: — Альберт уже ждёт Вас в комнате. Мальчик действительно сидел за фортепиано, разглядывая закорючки нот на листе и периодически от балды нажимал на клавиши, прислушиваясь к их звучанию. Когда же дверь в комнату открылась, он выпрямился и прекратил своё занятие. — Здравствуйте, мистер Крейбург. — Здравствуйте, мистер Альберт, – композитор сделал несколько шагов к своему ученику. — Вы выучили композицию, которую я дал? — Да, учитель, – Альберт поспешил открыть нужную страницу. Фредерик сейчас знакомил его с творчеством Бетховена, которого сам безмерно любил и всей душой обожал слушать. С которого и сам начал свой путь как музыкант. — Приступайте, – пианист навострил слух. Но с учётом того, сколько раз он слушал и проигрывал сонату, можно было не сильно напрягаться. Когда привык к мелодии, ошибки заметить легко. Мальчик играл с особым старанием, заметно, как тот напрягся всем телом, даже забавно нахмурил бровки. Альберту около девяти лет. Родители хотели вырастить из него разностороннего человека, в том числе играющего на фортепиано и скрипке, говорящего на нескольких языках, знающего толк в математике и географии, а также истории, искусстве, основах естествознания и многом-многом другом. Крейбургу его ученик частенько казался усталым. Проскальзывало мимолётное сочувствие. Однако по-другому в обществе нельзя. Смазливому лицу и высокой учтивости люди готовы многое простить. А если ты ещё и умён, в меру болтлив и отлично шутишь... Жизнь – вещь тяжёлая, в ней надо и крутиться, и вертеться, а порой и терпеть всякое. Порой и долго терпеть. В конце концов, стоит понадеяться, что дорога юноши будет не слишком крутой. Солнце то выходило из-за туч, то закрывалось снова. Его лучи красиво падали на паркет, частично настигали инструмент, делая фортепиано в разы привлекательнее. Альберт играл чисто, можно даже сказать, вкусно. Можно даже сказать, музыкант испытывал скрытую гордость. За себя в том числе. Какое-то удовольствие приносила мысль, что ты открываешь двери в мир искусства звуков для подрастающего поколения. Не думал Фредерик, что когда-нибудь окажется на месте педагога. В любом случае опыт неплохой. Терпение позволяло хорошо объяснить такое нелёгкое ремесло на примерах, а умение рассказывать теорию подогревало интерес у мальчишки. Когда мелодия перестала звучать, Валуа повернулся к пианисту и спросил: — Мистер Крейбург, а Вы сочиняете музыку? – тот в моменте вскинул брови, после чего последовал ответ. — Да, сочиняю, – в глазах ребёнка мелькнуло любопытство. Он выждал время, вероятно, обдумывая свою затею. — А можно послушать, как Вы играете свои произведения? – молодой человек простоял несколько секунд и не нашёл причин для отказа, поэтому достал из внутреннего кармана нотный лист и сел рядом на банкетку. Пусть взглянет на технику исполнения, не лишним будет. Длинные пальцы двигались воздушно, грациозно, как и подобает пианисту из влиятельной семьи. Уголки губ слегка изогнулись в искреннюю улыбку. Несмотря на сосредоточенность, Фредерик чувствовал, как мальчик, затаив дыхание, слушал пьесу. Спокойным потоком звучали ноты, воздух вокруг стал каким-то особенным, задумчивым что-ли. Было и что-то грустное, и что-то дающее надежду, и что-то позволяющее забыться. Наверное, в строках Крейбург запечатал свою душу. Так казалось Альберту. Ему также казалось, будто его учитель стал немного светлее и живее, чем обычно. Расслабленный такой... Непривычно видеть что-то кроме строгого взора сверху и размеренного, при этом чуть властного голоса. Пришло минут семь. Юный Валуа, кажется, успел пережить за них несколько разных эмоций. Композитор закончил играть, элегантным движением положил руки на колени и слегка повернул голову к ученику. — Это было потрясающе, мистер Крейбург! – с ярким восторгом выпалил Альберт, чуть наклоняясь к Фредерику. — Волшебно, просто волшебно! – молодой человек на это улыбнулся ещё ярче. — Благодарю Вас, мистер Альберт, – детское восхищение наверняка одно из самых настоящих, самых подлинных, сказанных от сердца. Дети зачастую не видят смысла во лжи и ещё не используют её, поэтому, за честным ответом, идти стоит именно к ребёнку. Они посидели ещё несколько минут в тишине, которую прервал Крейбург. — Что ж, продолжим наше занятие... Дальнейшее времяпровождение (почти несколько часов) было весьма приятным. Настроение поднялось, как и энтузиазм у маленького музыканта, а потому играл он с превеликим удовольствием, вполне заслуженно получая похвалу у Фредерика. Урок подошёл к концу. Обычно в комнату заходили родители, узнавали, как дела у их сына и радовались его способностям к игре на инструменте. Композитор положил листы обратно в карман. Дверь в комнату, где они занимались, была настежь открыта. Выходила она на лестницу, выполненную в соответствии с модой их времени, очень качественно и красиво. Солнце прикрылось тучами, когда Крейбург невольно обратил внимание на чьи-то плавные шаги. Сначала он подумал, что те принадлежат миссис Валуа, но ошибся. ...первое что бросилось в глаза – её безупречная осанка и тонкая талия. Сам по себе силуэт подтянутый, словно его обладательница в прошлой жизни была лебедем. Волосы вьющиеся, благородного золотистого цвета. Когда светило вышло из-за облаков, это стало особенно заметно и особо притягательно. Глаза обрамлены довольно длинными ресницами, что будто бы дорогое дополнение к двум камням радужек, напоминающих морскую волну. Нос прямой, правильной формы. Губы нежно-розовые и тонкие, на щеке небольшая родинка. Во взгляде можно разглядеть нечто загадочное, словно мелодия, что открывается лишь постепенно. Она играет задумчивыми, немного мечтательными и малость игривыми аккордами. Мадмуазель почему-то была похожа на нежно-жёлтый ирис. Как Фредерик впоследствии догадался, это старшая дочь Валуа. — Не знал, что у Вас есть сестра, мистер Альберт, – как бы между прочим произнёс пианист. Вскоре объявились и родители. Как обычно полагается, мальчик продемонстрировал им свои умения, играя с усердием. Сестра тоже стояла рядом, её личико сияло безмятежностью и гордостью за брата. Но Крейбург несколько раз уже заметил чужие глаза непосредственно на себе. Брови незаметно сползли вниз, а вдохи и выдохи стали тяжелее – как бы музыка настрой сменила. Не хотелось кидать ответный взгляд. Потому композитор упорно игнорировал невзрачный интерес мадмуазель. До тех пор, пока она не обратилась к нему. — А я слышала другую мелодию... Совершенно другую. Такая глубокая, мне даже на сердце стало тяжелее! Наверняка сложная, с учётом того, какие в ней используются аккорды... Случайно не Вашего сочинения, мистер Крейбург? – тот не предполагал, что девушка будет действовать, оттого внутреннее удивился, но виду не подал. — Кажется, я знаю, о какой мелодии Вы говорите. Спасибо за приятные слова, и да, я её написал, – теперь он не мог смотреть куда-либо, кроме как в широко распахнутые очи. Губы мадмуазель тронула нежная улыбка. — Да-а, я тоже слышал. Соглашусь с дочерью, у Вас определённо есть потенциал, – отец сначала посмотрел на Фредерика, затем перевёл взгляд на сына. — Я очень рад, что Вы обучаете Альберта. К сожалению, учитель Адель уехал из Парижа и не может больше преподавать. Повезло встретить Вас, – композитор с благодарностью кивнул.***
Вскоре Крейбург распрощался с семьёй Валуа, и теперь уже шёл на встречу по другому важному делу. Издатель обещался быть около оперного театра ровно в десять. Наручные часы показывали без пятнадцати. Значит, имеется возможность спокойно прогуляться, слушая последний щебет птиц и взирая на разноцветное творение осени. Каждый год картина была неизменно прекрасной, только немного печальной, ведь скоро наступит зима и унесёт с собой эти краски, оставив лишь белое полотно. Но и это маловероятно. Снег если выпадет, то небольшой и через пару дней станет серым. Душу согревают грядущие праздники, которые Крейбург любит несмотря ни на что. Рождество стал искренне обожать когда покинул родительский дом. В прошлом году он собрался со своими коллегами-друзьями и чувствовал себя действительно счастливым: никакой подавленности, мелких ссор или скуки. Именно в этот праздник ему подарили часы. К слову о времени, пианист появился точно в назначенный час. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Издатель ждал. Заметив знакомую фигуру, мужчина сделал несколько шагов к нему. — Здравствуйте, мистер Крейбург. Как поживаете? Что Вы мне принесли? – тон звучал деловито, как и его обладатель. — Здравствуйте, мистер Лефевр. Проживаю неплохо, вот, пьесу написал. А Вы как? – Фредерик вынул из кармана нотные листы и передал мужчине. — О, у меня в последнее время всё замечательно. Дайте-ка взгляну на ваше сочинение. Хм-м-м... – он немного сощурился и приступил к чтению, несколько раз задумчиво почесал подбородок. Крейбург осматривал здание театра: вход украшают статуи ангелов, а мощные колонны как бы создают контраст чего-то изящного и одновременно стойкого. Сооружение само по себе величественных размеров. Наверняка сейчас там проводится репетиция постановки. Аж сходить туда захотелось. — Что ж, мистер Крейбург, задумка и исполнение, в целом, очень даже неплохи. Но пока что могу предложить только... Мнам... Пятнадцать франков. — Всего пятнадцать? – переспросил композитор, отвлекаясь от любования театром. — Сегодня слушатель искушённый, привередливый. Прям таки ошеломляющего успеха не прогнозирую, – Фредерик сглотнул, но оставался непоколебимым. Ему не привыкать. — Кстати, – поспешил сменить тему Лефевр. — а как там Ваш концерт? Помнится, мне довелось слышать черновой вариант. Если бы тогда было не лето, уверен, произведение можно было бы продать за неплохие деньги, – молодой человек быстро понял, о чём говорит издатель. Он действительно в конце прошлого года начал работу над концертом, а на данный момент произведение нуждается в доработке. — Концерт... — Да. Его антураж мне сильно напомнил рождественские праздники, так что думаю, в конце декабря он будет очень и очень актуален. Пожалуйста, мистер Крейбург, подумайте над этим. И что насчёт пьесы? – Фредерик при воспоминании о композиции почувствовал теплоту где-то в районе сердца. Замысел действовал воодушевляюще, даже захотелось поскорее просмотреть нотные строки вновь, чтобы оценить объём труда. — Пожалуй, Вы мне подали хорошую идею, мистер Лефевр... И я продаю пьесу, – Крейбургу сразу же отсчитали пятнадцать франков, после чего они с издателем разошлись. Идея действительно хорошая. И выступление действительно может выйти грандиозным. Одна проблема: у Фредерика банально нет средств организовать это всё. Время до декабря, конечно, ещё есть, но... Найдёт ли он за нужное время спонсора? Надо бы вспомнить, не намечались ли в ближайшее время мероприятия, на которых должно присутствовать немало состоятельных людей...***
Войдя к себе домой, композитор поспешил подняться в кабинет. Ящики стола наполнены разными записями, и понять, где та самая нужная, оказалось серьёзным испытанием. Пару раз Фредерик бросил взгляд на письмо, адресованное Паганини. Вероятно, забыл поручить Сильвиану его отнести на почту. Ну и ладно, как раз Крейбург немного изменит содержимое. Но перед этим найдёт свой концерт и вспомнит содержимое. И желательно полноценно сыграет. Вот после всего вышеперечисленного надо бы сесть за письмо товарищу по ремеслу. Забавно, но композиция оказалась вообще не в столе, а на полке с книгами. Что ещё забавнее, Фредерик положил её туда как раз дабы не забыть и не потерять. Не суть, главное, что отыскал и теперь хорошо поработает. Грёзя о выступлении на сцене, пока за стенами идёт снег и горят желтоватые фонари, Крейбург сел за инструмент. Параллельно чтению, он разминает пальцы и кисти рук в целом, а также спину и плечи. Иногда молодой человек пренебрегает этим, что зря. «Ну здесь точно по-другому сделать нужно... Этот орнамент не к месту...» – размышляет про себя пианист, понимая, как был бы сейчас кстати карандаш. На свежий взгляд сразу все недочёты видны, полезно оставлять своё произведение на несколько недель, чтобы потом сделать лучше. Впрочем, слишком много редактировать не пришлось. Бо́льшая часть написана в порывах вдохновения, а как многим известно, самые лучшие идеи приходят в голову неожиданно, словно гром среди ясного неба. На то чтобы обнаружить все ошибки и просто неподходящие моменты ушло прилично времени. На то чтобы их исправить – в разы больше. Но, тем не менее, этот вариант работы был куда лучше предыдущего, хотя бы с технической точки зрения. Только, Фредерик считал важным сохранить первоначальное настроение, в идеале, конечно, подчеркнуть должным образом. И не поддаваться на провокацию осенней хандры, которая точно собьёт композитора с верного пути. Так, а что по поводу мероприятия... Пианист сел за письменный стол. В руках приглашение. Узорчатый рисунок, каллиграфический почерк, содержание следующее: «Уважаемый господин Крейбург, Мы рады пригласить Вас на наш ежегодный бал, который состоится в субботу, 20 октября, в особняке барона Рено. Вас ждут великолепные вальсы, изысканные костюмы и бесконечный поток шампанского. Мы уверены, что Ваше присутствие сделает наш вечер еще более волшебным. Мы будем ждать Вас с нетерпением и надеемся, что Вы примете наше приглашение. С уважением, Барон и баронесса Рено.» Сзади адрес. Естественно пианист не откажется от такого блестящего шанса попытать удачу, и, возможно, всё-таки найти нужное знакомство. Как же его иногда спасают блестящие манеры и остроумие... А хотелось бы, чтобы спасал талант. Временами таились сомнения по поводу наличия этого самого таланта. Дара, живущего в его душе с рождения, до самой смерти. Тот с возрастом рассеялся в воздухе, как утренний туман. Мысль, что всё исчезло безвозвратно, врезалась в сознание и открывала старые раны, а проклятый шёпот в голове эту симфонию ужаса обозначал чётче. Хм. А ведь с переездом во Францию, демоны затихли... Врачи как-то говорили, мол, смена обстановки может оказать положительное влияние, и не прогадали. Нет, они не ушли навсегда. В самые уязвимые моменты твари ждут своего выхода, добивают несчастного композитора. Не только из горечи состоит образ Фредерика. Если бы молодой человек жил в печали, то давно бы оказался в петле. А тот всё равно существует себе спокойно и относительно свободно. Пианист состоит из периодической тоски по Родине, из хороших духов и изысканной одежды (пусть в некоторых местах потрёпанной). Он как первые снежинки и первые звёзды на небе. Как диминуэндо и крещендо. Как старое, дорогое вино. Как сложный механизм. Крейбург слегка откинулся на спинку кресла, глядел в потолок, о чём-то думал. Большим пальцем он поглаживал приглашение. Тоскливо. Убрав из рук бумажку, композитор взял новый письменный лист, ручку-перо и изменил содержание. «Уважаемый Антонио, Должен быть честен, моё предыдущее письмо было написано в состоянии алкогольного опьянения, однако этот факт не отменяет искренность моих слов. Я всем сердцем влюблён в Вашу музыку и всей душой обожаю Вашего гения. Я позволяю себе мысль, что если Вы чистосердечно пишите и исполняете такие изумительные композиции, то, вероятно, Вы замечательный человек. Также хотел поблагодарить Вас за совет. К сожалению, жизнь сейчас кажется мне туманной и неясной, чтобы откровенно сесть и откровенно написать ту концовку, которую желает моя натура. Но Вы дали мне вспомнить о важной вещи касательно «не гнуться под массы». Благодарю Вас. Но напоследок хотелось бы уточнить... Господин Антонио, Вы ведь в курсе, что третий раз за год умерли? Мне весьма любопытно Ваше состояние, надеюсь, почту к Вам в могилу провели. С наилучшими пожеланиями, Фредерик.» Куда ему без доли иронии над отчаявшимися публицистами? А ведь прочитав он такой заголовок первый раз, жутко отчаялся. Чувства были смешанные, трудно объяснимые. Противоречивые, в какой-то степени... Но то было давно, пусть прошлое останется в прошлом. Теперь письмо остаётся запечатать и отправить. — Rosenrot... – негромко произнёс Фредерик, глядя на закат и удаляющегося Сильвиана. Разноцветные лепестки облаков медленно двигались по необычно яркому и красивому небу, подгоняемые ветром. В серых глазах отражались лучи красноватого диска, как и в бокале алого вина. Любит ли Паганини точно так же постоять у окна, помолчать, подумать? Этот день не вышел каким-то насыщенным. Но чувствует пианист: сегодня в жизни что-то изменилось.