***
Прощание с Финаном было скомканным и довольно неловким. Маркус так и не смог его приобнять, но встретиться после всех приключений пообещал. Финан отпустил его, и помахав вслед, еще долго смотрел уходящим путникам в спину. Дорога и в самом деле оказалась спокойной, и отряд только единожды нарвался на патруль, но патрульные лишь спешившись раскланялись перед потомком правящего рода, не смея задерживать и выяснять куда он направляется. В Севилье, куда союзники успели добраться до рассветного зарева, громкая фамилия тоже помогла расположить к себе местных. В небольшой, но чистой таверне нашлась приличная комната, и, хотя дневать снова приходилось на полу вповалку, здесь имелась отдельная купальня, куда воодушевленные желанием умаслить одного из Хэллстормов слуги за милую душу натаскали горячей воды. Первой за узкой дощатой дверью скрылась Шэдоухарт, которая, совершенно не щадя своих уставших спутников, провалялась в бадье полчаса. За ней в свою очередь ушел плескаться Гейл, мотивируя это тем, что горячая парочка может застрять в купальне надолго, а ему жуть как хочется спать. Однако горячая парочка сегодня застревать не планировала, потому как у обоих было совершенно не то настроение, и все что позволил себе Маркус, это легко поцеловать посеревшие синяки на шее вампира. Астарион был безумно ему благодарен за то, что он не стал к нему соваться и все ограничилось невинной нежностью, которой эльф был даже рад. Он был голоден, и хотел поскорее уснуть, чтобы очнуться уже к закату и отправиться на охоту, и потому тратить остатки сил ему не улыбалось. Оставив тифлинга вытираться, он натянул одежду на влажное тело и вышел в общую комнату, по пути столкнувшись с сонным бардом. Несс, с трудом разлепив глаза отчего-то решил, что Маркус вышел вслед за ним, и совершенно не думая о последствиях потащился в купальню. Он просто привык что вампир с колдуном вечно ходят вдвоем, и его спящее сознание дорисовало облик тифлинга рядом с задевшим его плечом Астарионом, а потому в соседнюю комнату он зашел с полной уверенностью в том, что никого там не встретит. Внушительная фигура лидера отряда стала для него неожиданностью, и еще большей неожиданностью оказался длинный клинок, влетевший вдруг проснувшемуся барду в грудь. Маркус, который терпеть не мог, когда к нему подкрадываются имел молниеносную реакцию, и за оружие хватался еще до того, как успевал понять кто к нему подошел. Несс еще легко отделался, и выброшенный вперед длинный меч лишь слегка его поцарапал, оставив узкую прореху на расшитой цветами рубашке. Бежевая хлопковая ткань, однако ж заалела, и на ней расцвело кровавое пятно, но больше легкого ранения барда пугали вдруг помутневшие глаза колдуна. Он выглядел отрешенно, и вместо того, чтобы накричать на сунувшегося к нему эльфа и выпроводить его вон, тифлинг зачем-то вздернул рукоять, распоров ему рубашку до ворота. Несс, вздрогнув от испуга замер, и так и остался стоять под этим несвойственным безразличному ко всему нечестивцу взглядом. Капля крови стекла по его белой покрытой мелкими веснушками груди, и тифлинг проводил ее глазами. Щелкнув зубами так, будто хотел испугать барда сильнее, он тяжело и шумно вздохнул, и Несс, возможно решил бы, что он желал таким способом отучить растерянного эльфа входить без стука, но исходящая от него аура животного возбуждения убивала все сомнения. Это было что-то совершенно звериное и лишенное даже намека на разумность. Это скорее походило на желание хищника рвать раненую дичь, чем на привычную Нессу похоть. И бард не знал, что ему делать. Первой мыслью было позвать на помощь, но он сразу же отбросил эту затею. Находясь в тесном помещении с абсолютно нагим нечестивцем, он компрометировал сам себя. Астарион даже слушать его не будет, и, как всегда, выгородив свое драгоценное рогатое отродье просто прирежет чужака, посмевшего посягнуть на его территорию. Он ведь сам к нему полез, не дав даже одеться, и это навевало определенные подозрения, откреститься от которых от собственника- вампира вряд ли удастся. Несс, вдруг осознав этот неприглядный факт опустил взгляд ниже и побледнел. Налитый кровью член тифлинга намекал на его помыслы более чем красноречиво и сомнений в том, что не замечавший ничего кроме бордовой полосы на светлой коже колдун намеревался с ним вытворить у дрожащего эльфа не оставалось. Бард сглотнул и затаил дыхание. Конечно, он иногда позволял себе некоторые фантазии, и представлял себе, что однажды возможно это попробует, но уж точно не так. Пожиравший глазами его окровавленную грудь тифлинг явно не собирался с ним нежничать. — Не… — пискнул Несс, нафантазировав себе дальнейшие события. — Не надо… — проскулил он и Маркус вдруг очнулся. Звенящее напряжение резко спало и нечестивец, тряхнув головой будто отгоняя наваждение, крепко зажмурился. Бард, не сводя глаз с его напряженной фигуры, медленно попятился назад. — Уйди. — Бросил ему тифлинг охрипшим голосом, и Несс, почувствовав, что его больше ничего не удерживает быстро юркнул за дверь, чуть было не споткнувшись о порог. Что черт возьми это было он знать не хотел, и боялся, что о произошедшем станет известно остальным. Все-таки привыкшие к выходкам Маркуса союзники прощали ему слишком многое.***
Севилья была окружена лиственным лесом и ряды невысоких домов практически не просматривались с дороги сквозь густую поросль. Самый маленький город Мирны славился своими мастерами — кожевниками, что жили здесь поколениями и передавали секреты своего ремесла исключительно собственным потомкам. Их лавки размещались на небольшой площади, по соседству с пекарней и крохотной кузней, в которой ковались разве что ножи и садовая утварь. Дубильни, от которых исходили не самые приятные ароматы находились вдали от поселения, у устья реки, и сразу за ними, в окружении молодых дубков угадывался силуэт покосившегося деревянного дома с собственным колодцем во дворе. Макрус дошел до лесной обители как во сне. Его ни то что мучала совесть, скорее ела досада за свою внезапную несдержанность, которую он очень плохо контролировал. И главное, надо же было нарваться на Несса, который и так его побаивался, и думал о нем невесть что, а теперь и вовсе был готов бежать без оглядки, завидев одну только рогатую тень. Повезло еще что остальные спали, иначе пришлось бы объясняться. Хотя он, конечно, мог списать все на придумки пугливого барда, который сам будучи мужчиной, почему-то дико смущался, лицезрея чье-то мужское тело. Что нового он мог там увидеть непонятно, ведь все гуманоидные представители мужского пола имели одинаковое строение, и тифлинга его стеснение откровенно подбешивало. К тому же, среагировал он далеко не на самого эльфа, а скорее на очертания ровной алой полосы, вспоровшей мягкую кожу, и на распустившийся на ткани кровавый цветок, который волновал Маркуса даже больше показавшегося из прорези кусочка молодого тела. Это была его маленькая слабость, рефлекс, приобретенный еще при дворе в Стонвуде, когда ему частенько приходилось ранить таких же юнцов на дуэли, и он об этом как правило не распространялся. Ему вообще не хотелось лишний раз об этом думать, будто воспоминания, связанные с началом его странноватого увлечения, были скованы запретной печатью. Хотя отчасти так и было, но запрет этот маскировался за вспышкой злости, и ловко прятался в глубинах подсознания, не позволяя подобраться ближе не занявшись саморазрушением. А этого добра Маркусу и так хватало. Пройдя полмили в надежде успокоиться и вернуться в таверну как ни в чем не бывало тифлинг набрел на скрытый в дубовой роще дом. Расположенный рядом колодец источал зловоние похлеще дубилен, и Маркус глянув в темный провал был готов поклясться, что на дне лежала чья-то разложившаяся туша. Услышав шорох и тихое кряхтение, тифлинг обернулся, и увидев сгорбленного столетнего старика в мешковатой заштопанной одежде кивнул ему в знак приветствия. Незнакомец поднял руку и ощерившись почти беззубым ртом утробно прохрипел: — Проклят. — Кто проклят? — Не понял Маркус. Старик, скрестив руки на груди глянул на него как на дурака. — Колодезь проклят. С Севильи ильматоровы сосунки лезут, погань в воду кидают. Не нравится им что Хелес тут живет. Что слово проматери помнит! — Ты… жрец что ли? — Покосился на него тифлинг. Старец, назвавшийся Хелесом нахмурил густые брови. — Друид! Но слово проматери помню. Заветы помню. Воспоминания земли храню. А ты чегось? — Спросил он с искренним интересом. — Хворый совсем? Маркус встрепенулся. Уставившись на друида с угрозой, которая его ни грамма не испугала, он не менее искренне возмутился: — Чего это я хворый? Да я в жизни не болел! Здоров я. И если думаешь мне травы или корешки какие впарить, то спасибо. У меня для этого селунтиская жрица есть. — Тю, — отмахнулся Хелес. — Да не телом! Головой ты хворый. Тифлинг открыл было рот, но тут же осекся. С этим заявлением сложно было поспорить, и он просто не нашел что на это сказать. Друид с хитрецой поглядывая на гостя надменно улыбался, чем на удивление не раздражал, а скорее подбивал продолжить эту странную беседу. — И чего? — Выдал наконец Маркус, ожидая что древний старец подскажет что-то дельное, но Хелес только хмыкнул. — А ничего. Оно видишь как, как горшок глиняный. Треснет — и не соберешь. А соберешь так все равно косо. И как ни старайся, хворь эту не изведешь. Тут тебе ни то, что твоя селунитка, тут и сама промать не поможет! — Ну теперь то мне легче. — Ссарказничал тифлинг. Друид, хлопнув в ладони, улыбнулся до ушей. — Ну и славно! Хорошо оно когда легче. Ну а раз легче, и слово мудрое тебе помогло, поди и ты Хелесу помоги! Маркус ошалев от наглости неожиданно для себя согласился. Хелес продолжая пространные речи о неизвестном материнском божестве подвел его к покосившейся опоре, подпиравшей соломенную крышу. Трухлявое бревнышко накренилось, утягивая за собой кровлю и немощный старик никак не мог поставить его на место. У тифлинга это заняло меньше минуты, и он, пачкая свою вороную накидку о пыльную балку, аккуратно толкнув опору плечом приподнял просевшую крышу. Подвиг аристократа, взявшегося за починку убого жилища очень впечатлил друида. Он затараторил быстрее, но его рассказы об очередном местечковом божестве совершенно не увлекали Маркуса, и он решил, что пора бы откланяться, пока старик, чего доброго, не подрядил его чистить колодец. — Премного благодарен за беседу, — произнес тифлинг с издевкой. — Но мне пора возвращаться. — Эх, — махнул рукой Хелес. — В кой то веке вольный пришел, не ильматеров недоделок, и тут же убирается восвояси! Кому слово проматери нести… — А ты в Навилет загляни. — Усмехнулся Маркус. — Там дохляков развелось и безбожников, может проповеди кого и вернут на путь истинный? Или рощу свою ради такого дела покидать зазорно? Старик сверкнул глазами и прямо-таки затрясся от злости. Рогатый его слушал, слушал, да половину мимо ушей пропустил. Говорил он ему, что промать — божество миринское, а он про Навилет болтать смеет. — Ну как есть хворый! — Выпалил он, глядя безразличному гостю в глаза. — Промать Мирну хранит, дурак! С мечом и в тяжести по полям ее идет! Там, где нога ее ступила на веки покой сохранится! А навилийцы, безбожники! Диавола в свою обитель впустили! Теперь жизнями невинными расплачиваются, и вовек за грех им не расплатиться! Маркус приподнял бровь, но о том, что Мирну хранит как раз дьяволица тактично промолчал. К чему разбивать иллюзии человека, одной ногой стоящего в могиле? Однако в его громких речах проскользнуло нечто, что заинтересовало тифлинга. И он немедленно взялся об этом расспрашивать. — Душами невинными говоришь? Дьявола ими кормят? — Да поди и узнай! — Рявкнул друид, и продолжил тише: — да только ни одно дите в окрестностях спать спокойно не может. Безбожник мертвый ходит. Прислужник диавола ходит. А где пройдет там чистой души не сыщешь. Но нас промать хранит. Нас пологом своим укрывает, и стальным мечом отгоняет тьму. Так-то!***
Вернувшись в таверну Маркус, обнаружил мирно спящий отряд, даже не подозревавший о том, что он вытворил. Слова Хелеса засели ему в голову, и он думал о них всю дорогу назад. Ему не давал покоя не только рассказ о похищенных детях, приносимых в жертву незнакомому дьяволу, но и его бойкая фраза про треснувший глиняный горшок. Так емко и коротко его давно не пришибали, и даже удивительно что это удалось какому-то обессилевшему друиду, поклонявшемуся непонятно кому. Но при всей его неоднозначности, он был чертовски прав, и тифлинг сам понимал, что треснувшее самосознание склеить невозможно. Однако он все еще мог не ранить осколками окружающих. Несс отвернувшись к стене и укрывшись плащом с головой притворялся спящим. Его все еще потряхивало, и тяжелые шаги нечестивца, прошедшего мимо к лежанке, на которой посапывал вампир, заставили его трепетное сердце сжаться от страха. Он и так всего боялся, он и так время от времени прислушивался к пространству вокруг темной фигуры колдуна, а теперь и вовсе вздрагивал от одной мысли о его присутствии. Хотя его одолевали сомнения, и он не мог до конца поверить в то, что тот, кто так искренне и чисто любил одного, мог так сильно хотеть неистово рвать под собой другого. В его картине мира это было чем-то непостижимым, и оттого еще более пугающим. Маркус прекрасно понимал его чувства и намеревался перед ним извиниться. Объяснить, что это просто рефлекс, что он не собирался ничего с ним делать, да и не смог бы. Его самого от этого воротило, давило на нервы чем-то отдаленно знакомым, и все было сложнее чем казалось наивному барду. Но сейчас было не время, и тифлинг не рискнув его будить завалился на лежанку рядом с Астарионом. Может позже. Когда напуганный мальчишка гарантированно не впадет в истерику, подняв на ноги весь отряд.***
Хелес спровадив гостя еще долго ворчал. Самонадеянная молодежь, не следящая за языком, вызывала в нем приступ ярости, от которого тряслись его немощные руки. В прежние времена он еще мог гонять их еловым посохом, но теперь силы были уже не те. Потому утешался друид по привычке — прикасаясь к воспоминаниям земли, которые бережно хранил в высоком резном сундуке. То были коренья, древние, запечатанные тайной магией, и открывающие свои тайны только тем, чьи помыслы искренне тянулись к знаниям. Хелес часто к ним прикладывался, уходя из мира, в котором гадкие потомки проматери променяли ее на чужого Бога, и чувствовал при этом абсолютный покой и одурманивавшее благоговение. Когда-то корни эти росли в истоптанной войсками земле и упитывались горячей кровью. Гибкие стволы молодых дубов, бывшие свидетелями тех событий хранили в них свою память, и легко делились ею с друидом, почтительно обращавшимся к ним за забытыми всеми образами. Они представали перед его глазами и уносили его на тысячелетие назад, во времена, когда безымянные просторы от Великих Гор до пролива раздирала освободительная война. Он видел чародея, с горящим гневным взором небесно-голубых глаз, он видел падающую звезду, уничтожившую за ночь бастион, крепостные стены и целый город, укрытый за ними. Но главное он видел ее — промать. Идущую через цветущее поле в развевающемся черном одеянии со звенящими чешуйками по краям. Одной рукой оглаживающую округлившийся живот, другой держа искусно выкованный полуторный меч. Трава сминалась под ее босыми ногами, звон металла отражался улыбкой на ее устах. За ней ступали воины с черно-серебристыми знаменами, и никто не смел выйти в авангард впереди ее. Грозный чародей и тот держался позади, лишь иногда позволяя себе поправлять ее накидку, цепляющуюся за желтые соцветия. Образ ее был ярким и всеобъемлющим, поглощающим внимание и любые ненужные мысли, и Хелес, наслаждаясь иллюзорным пребыванием вблизи Богини-прародительницы блаженно вздыхал. Великая мать всех мирин будто улыбалась лично ему, являясь в видениях сквозь тысячелетие, укрепляя его веру неистовым пламенем своих сияющих безумием черных глаз. И как же жаль, что поколения ее блудных детей отвернулись от ее алтаря и присягнули Ильматеру. Как же жаль, что они настолько слепы и бессильны, что смогли променять Божество с мечом на своего извечного страдальца. Разве мог Бог на дыбе сравниться с ее окутывающей мощью? Разве мог он наделить той же милостью, легкостью быстрой смерти, что несло острие ее клинка? Друид в это не верил, но переубедить глупцов не мог. Хотя с тех самых пор как он взялся за изучение ископаемых деревьев в проймах дартмурских рек, с тех пор как открыл с их помощью истину и Дуб Отец отвернулся от него, он только этим и занимался.