Teenagers

— Чувствуй себя как дома. В квартире тихо: родители на работе, Маркиза спит, потешно растянувшись на полу возле миски с едой. В рюкзаке Чуи бутылка вина и какая-то штуковина для глинтвейна. Изначально о нём не договаривались, но после сцены, устроенной Ширасе, решили единогласно — нахер геометрию, английский и физру, после такого надо расслабиться. — Кухня слева, руки можешь там помыть, — Осаму переобувается в тапки и шаркает в сторону своей комнаты, — я пойду футболку застираю, пока родителей нет. — Окей. Чуя снимает ботинки и идёт в указанном направлении, осматривается, встав в дверях. За шторками на подоконнике стоит горшочек с крассулой, на холодильнике магнитиками прикреплены дурацкие полароидные снимки с кошкой, семейные селфи и парочка старых фоток пяти- или шестилетнего Осаму. Чуя ухмыляется и даже подходит поближе, чтоб рассмотреть. Маркиза мяукает откуда-то снизу, словно недовольно бурча “Осаму выбрал не лучшие мои портреты для размещения на видном месте, не обессудьте, дорогой гость” и присаживается возле ноги Накахары, с любопытством его разглядывая. Чуя приседает на корточки и протягивает ей ладонь, та приветливо обнюхивает, мяукает снова, будто вкладывая в это  “Чрезвычайно рада знакомству, уважаемый” и позволяет погладить себя по голове. “Славная кошка” — думается Чуе. — Надо же, а меня царапает. — Осаму в чистой, домашней, судя по придурошному принту, футболке возникает в дверном проёме внезапно, из-за чего Чуя резко поднимает на него голову. — Мяу. — заявляет Маркиза, даже ухом не ведя в сторону хозяина. Чуе вдруг на удивление уютно. Он ухмыляется, выпрямляется и кивает головой на холодильник. — Когда ты был шкетом, ты был таким же противным? Дазай отводит взгляд и вздыхает, делая вид, что пропустил вопрос мимо чуть-чуть порозовевших от неловкости ушей. — Доставай вино. Накахара победно хмыкает — не одному тебе, придурку, надо мной прикалываться! — но всё же решает оставить эту тему на потом. В конце концов, израсходовать такой компромат за один раз — преступление. Чуя осторожно снимает рюкзак и ставит его на пол. Бутылка в рюкзаке отзывается глухим “бум”, очередной раз напоминая подросткам, что она весьма ценный ресурс, с коим следует обходиться поаккуратней. Осаму тем временем нашаривает в одном из ящиков кастрюльку и шустро размещает её на плите. Чуя достаёт из рюкзака вино, бережно ставит его на столешницу и опирается на неё же спиной, лицом поворачиваясь к жильцу квартиры. — ‘Саму, — скрещивает руки на груди, — а мы придерживаемся официальной цели встречи, или ты сразу планируешь напиться? — Какой цели? — беззаботно откликается Дазай, не отрываясь от поиска штопора. — Ну. Репетиция? — А, точно. — Дазай слегка хлопает себя по лбу. — Ну, лично я хорошо танцую, так что можем и выпить сначала. Чуя пожимает плечами. — Как скажешь. Дальнейшие несколько минут подростки тратят на открытие бутылки без штопора, вытирания пола и ящиков на кухне — хотя Чуя предупреждал, что при продавливании пробки внутрь вино возомнит себя шампанским и забрызгает всю комнату — и сверление взглядом содержимого кастрюльки в ожидании появления пузырьков. И несмотря на большое количество препятствий, приправленное многоэтажным матом и привычным полуфлиртом занятие невольно подняло настроение. И вот на столе в гостиной два бокала с глинтвейном, который, даже несмотря на дешевизну вина, получился вполне вкусным. Подростки на соседних стульях с учёным видом принюхиваются, негласно соревнуясь в навыках распития благородного алкоголя. На диване Маркиза презрительно не смотрит в их сторону, всем своим аристократическим нутром возмущаясь “Вы не сомелье, вы малолетние алкаши.” — Давай на брудершафт? — Боже, Осаму, сколько тебе лет? — Старпёр здесь ты, не забывай. — Я тебя щас! Дазай, ехидно смеясь, привычно втягивает шею и вжимается в стул, готовый получить по шапке, но на этот раз Чуя просто замахивается, не собираясь давать затрещину, поскольку сам хихикает. За подобными шутками глинтвейн улетает почти незаметно, оставляя после себя приятное послевкусие, мягкий румянец на щеках и лёгкое головокружение. На пьяную голову можно много всего наделать, пьяной головой можно многое оправдать, так что Дазай почти без смущения наклоняется и укладывает голову Накахаре на плечо, а Чуя с теми же мыслями зарывается рукой в его волосы и медленно чешет другу затылок. “Хоть бы не переборщить” — думает Чуя, случайно улыбаясь и утыкаясь носом в Дазаеву макушку. “Хоть бы не замурчать” — в свою очередь думает Осаму, заводя руку Накахаре за спину и укладывая ладонь на талию, не находя в себе сил удержать душевный порыв. — Кстати, — вдруг вспоминает Осаму и поднимает голову, заглядывая Чуе в глаза и блаженно теряясь там на несколько бесконечных секунд, — мы собирались потанцевать. — Точно. Парни нехотя отлипают друг от друга, но только чтоб встать из-за стола и снова установить физический контакт, замерев в позиции для вальса чуть-чуть ближе друг к другу, чем необходимо. — Алиса, включи вальс. — говорит Дазай куда-то в сторону стола, и оттуда ему откликается всем знакомый голос. — Включаю “Группа московского камерного хора, Сергей Скрипка, Российский Государственный Симфонический Оркестр Кинематографии, альбом “Только любовь права… — Мы поняли. — вздыхает Чуя, немного раздражённый длительным представлением. — Не ворчи, дай ей наговориться. — отвечает Осаму, уже в общем-то привыкший к подобным откликам голосового помощника, и треплет партнёра по голове, из-за чего тот недовольно цокает языком. Наконец, из умной коробочки раздаются звуки рояля, и подростки снова начинают танцевать. На этот раз атмосфера совершенно другая. У Осаму дома нет копошащихся вокруг сверстников, нет той дурацкой неловкости, зато есть ощущение, что мира вокруг вообще не существует. Может, это потому что они действительно одни. Может, потому что частично пьяные. А может потому что наконец набрались смелости смотреть друг другу в глаза во время танца. По мере того, как музыка набирает темп, кажется, что сердце тоже начинает трепыхаться в эйфории громче и стремительнее. Чуя почти бережно придерживает талию Осаму, пока они, немного покачиваясь, кружатся по комнате, а Дазай мягко улыбается, уже почти начиная думать, кому бы продать душу, чтоб застрять во временной петле из этих трёх минут. Но всё же музыка плавно стихает к концу песни, и подростки останавливаются в лёгком поклоне. Чуть запыхавшиеся, но однозначно довольные. Тишину разбивают только одинокие медленные аплодисменты. Парни резко оборачиваются на дверь в гостиную, и глаза Осаму в шоке расширяются. — А-а ты разве не должен быть в офисе? — Дазай подскакивает к отцу, будто закрывая собой Чую от его взора и моментально трезвеет. Анго, облокотившийся о дверную раму, с полуухмылкой глядит сыну в глаза. — А ты разве не должен быть в школе? Плавающий график работы родителей — отвратительнейшая из возможных вводных. Пока Дазай экстренно придумывает, что ответить, Анго заглядывает ему за плечо, разрушая планы сына не вовлекать в это Чую. Накахара неуверенно кивает. — Здравствуйте. — Здравствуй. — Сакагучи снова возвращает взгляд на Дазая и ехидно уточняет, — ‘Саму, а кто это? Осаму вздыхает. Нет, ну вы посмотрите на него: прервал идиллию, испортил момент, а теперь ещё и издевается, как будто он не видел Чуины фотки. — Это Чуя, мой одноклассник. — По-оня-ятоо. — тянет Анго со знающей улыбкой. Осаму жалеет, что не знает азбуку Морзе, чтоб наморгать ему прекратить, поэтому просто одними губами, чтоб Накахара не услышал, говорит “Хватит”. Анго давит ехидную усмешку. — Ладно, дети. Чай будете?