Утром ранним, на слугу спозаранку, Барона вывернуло наизнанку.
Enva K.
Комната для прислуги у них, конечно была — прямо возле хозяйских покоев, соединённая с ними дверью. Вот только слуги в ней ночевали редко. Леди Агата то и дело о них спотыкались, когда пробиралась к кровати после водных процедур — бедолаги спали на ковриках в ногах у хозяина, потому что барон любил вскочить среди ночи и заорать: — Несите жрать! — Или: — Помассируйте мне ноги, я не могу уснуть! — Или, самое худшее: — А ну быстро рассказали мне анекдот, пока я вас не поколотил! И только попробуй в ту же секунду не броситься выполнять хозяйскую просьбу. Ладно, если бросит в тебя тяжелую кружку или пнет ногой, так он ведь и загонять может, лишая даже крохи сна и покоя. У барона среди ночи вечно то понос, то золотуха, из-за чего леди Агата иногда прямо-таки мечтала накрыть лицо дрожайшего супруга подушкой и немного так подержать. Останавливало ее только то, что она уж слишком долго его выносила, и потраченного времени и сил, вложенных в него, было жаль. Так что вместо мужеубийства она накрывала подушкой уже свою голову, лишь бы не слышать его болтовню или храп. Хотя, когда барон приказывал привести чуть ли не целый оркестр, не слышать этого было невозможно. Затычки для ушей тоже действовали слабо, но когда леди совершенно не как леди выпивала на ночь крепкое вино, ее-таки отрубало. Пребывая в состоянии между сном и явью, она еще слышала, как он, подкатываясь к ней вплотную и чуть ли не утыкаясь носом в щеку, рассказывал что-то про сусликов, кроликов и прочий зверинец, но, поняв, что женушка ему не отвечает, начинал приставать к кому-нибудь еще. Не исключено, что однажды леди Агата проснется в полностью разрушенной комнате, довольно потягиваясь и радуясь тому, как сладко она спала этой ночью. Но пока она могла только кисло наблюдать за тем, как муженек привел в покои уже переодевшегося в чистое Альберта и заявил ему: — Раз уж ты мой музыкант, спой мне на ночь, пока я не усну! К домашним слугам, среди которых все свои, а значит, уже и не стыдно, леди Агата давно привыкла. Но вот терпеть абсолютно постороннего мужчину в комнате она была не готова. Нырнув поглубже под одеяло, она на всякий случай ощупала себя на наличие плотных панталон с огромным количеством завязочек, которые не сможет развязать или разорвать ни один барон. Будь ее воля, она еще бы надела поверх них железные трусы, но, увы, те были слишком тяжелыми, неудобными и быстро натирали. Проверено. Иностранец на самом деле не был похож на человека, который покусился бы на честь прекрасной дамы. Он вообще на человека не был похож, пока не отмылся и хорошо не оделся. Теперь он выглядел очень даже ничего: длинные волосы выпрямились, стекая на плечи мягкой медовой волной, голубые глаза, обрамленные едва заметными морщинками, смотрели с теплотой и задором. Старая рубаха барона, в которую тот уже лет десять не мог влезть, была подпоясана дорогим поясом и подчеркивала прекрасно сложенную фигуру музыканта. В общем, выглядел Альберт так, будто железные трусы сейчас могут понадобиться уже ему. И неизвестно, от кого именно ему придется отбиваться — от леди Агаты или ее мужа, такой у барона был пытливый внимательный взгляд. Но всем присутствующим повезло — хозяин поместья сильно подустал. Он лег на свою половину кровати (а не впритык к жене, как обычно), сложил руки на животе, закрыл глаза и замер. Альберт, которому леди Агата забыла перевести просьбу мужа, остался растерянно стоять ровно посередине покоев, и только удивление спасло его от того, чтобы сделать шаг вперед и споткнуться об лежащего перед ним слугу. Леди Агата, не донеся затычек до ушей, настороженно повернулась к барону. Почему он не шевелится? Неужели он все-таки умер? Она уже не знала, ликовать ей или картинно заламывать руки, с вполне реальными слезами смотря на долги, в которые вгонит ее смерть ненаглядного, как вдруг раньше времени похороненный барон открыл один глаз и недовольно зыркнул им на музыканта. — Ну? Пой давай! Как тут отказать, когда так просят! Еще и заряженное ружье барона, стоящее рядом с кроватью, недвусмысленно намекало, что будет с каждым, кто посмеет ослушаться хозяйской воли. В общем, до смерти уставший немец запел колыбельную, которая очень хорошо показывала, как сурово воспитывали своих детей немецкие родители: — Denn gleich öffnet sich die Tür und ein Monster kommt zu dir… Du liegst still da, bewegst dich nicht… Das Monster zerkratzt dir dein Gesicht… Леди Агата выпучила глаза, временно став похожей на палача Димитрия. А вот барон, не понимающий ни слова, блаженно растянулся на мягкой постельке и… уснул. Может, все-таки умер? Баронесса ткнула в пухлую щеку мужа пальцем. Барон поморщился и отвернулся. Нет, все-таки не умер. — Dankeschön, — поблагодарила леди Агата от всей души, ведь спящий муж — залог здорового сна жены! Осталось только понять, как уснуть самой леди Агате, пытаясь не представлять одиннадцатиглазого монстра, который ворвется в комнату и разорвет ей лицо. Но ничего, заснула. С постоянным присутствием Альберта в комнате пришлось смириться. Как и во всех помещениях сразу, потому что по-немецки никто, кроме леди Агаты, не понимал. К кому приходил Альберт, если ему нужно было что-то узнать? Разумеется, к ней! Да и муженек обоих озадачил: ночи к третьей ему надоело слушать немецкие колыбельные и вообще весь немецкий фольклор, поэтому он заявил: — Ты! Ты будешь петь мои песни! Жена! Прочитай ему мои последние работы! — барон покопался на письменном столе, которым пользовалась в основном леди Агата, и швырнул свои нетленки в не ожидавшего такого Альберта. Поймал. Жена как-то особенно тяжело вздохнула. Барон почти никогда ничего не записывал. Во-первых, память у него была хорошая. Во-вторых, до женитьбы на леди Агате писать он не умел, а под чутким руководством (то есть руководствуясь ленью, а не здравым умом) даже научился ставить подписи в документах и корябать на бумажке самые простые слова. — Зачем мне уметь писать, когда у меня есть замечательный писарь — моя жена! — заявлял он, с жадностью глядя на леди Агату, как будто она была жаренным паросенком, нашпигованным яблоками. В общем, большую часть его песен леди Агата записывала сама или переписывала каракули мужа, в которых тот и сам давно запутался. Показывать все это немцу было бессмысленно, поэтому даме пришлось, хлебнув горячительного для лучшей работы мысли, переписывать немецкими буквами до тошноты приевшиеся шедевры бароньей мысли. — Otmaski pjanym kak mjedwjedju anjekdot, — прочитал музыкант вслух. Спросив, как это переводится, он получил такой ответ, что после этого ему пришлось еще и спросить, что это значит. Задачу объяснить немцу широту русской души, которая постоянно тянется к медведям, взял на себя барон как ярый любитель мишек вообще и одного покойного музыканта Мишки в частности. Разговор после этого плавно перетек в пьянку. Купленное у странствующего торговца немецкое пиво лилось рекой прямо из бочки, затапливая первый этаж бароньего поместья. Если бы не слуги, постоянно убирающие хаос, который остается от барона, этот дом давно превратился бы в помойку. Но так как работу слуг барон не очень-то уважал и раз за разом загаживал то, что убиралось с таким трудом, у одного из слуг просто-напросто сдали нервы. Нет, этот работяга не был плохим парнем, просто он всю ночь, жертвуя сном, мыл пол, чтобы утром барон уже мог разгуливать по чистому. Только слуга отжал тряпку и с гордостью оглядел плод трудов своих, как со второго этажа по лестнице полилось пиво. Ни тряпки, ни тазики не смогли остановить потопа, и слуга от ужаса схватился за волосы. Увиденное привело его в такое отчаяние, что он сломал швабру об свое колено и пошел учить барона уважению к уборщикам. К его несчастью, проучить негодяя не получилось — на пути к барону стоял его новый личный музыкант, который, даже будучи пьяным, не растерял инстинктов. Альберт ловко уворачивался от швабры, подтвердив подозрения барона о том, что он не так прост, а затем резко выбил древко из рук слуги и скрутил злодея. — Ты не воин, случаем? — восхитился барон, который в бою мог разве что задавить своей тушкой или пристрелить в упор. — Решено, теперь ты не только мой личный музыкант, но и телохранитель! Выпьем за это! Последнюю фразу, сказанную за этот день раз сто, Альберт прекрасно понял без перевода и весело отсалютовал барону кружкой. Через несколько дней Альберт уже размахивал новеньким дорогущим мечом, который барон подарил ему «взамен той зубочистки, которая осталась в пасти у кабана». Он походил на восторженного ребенка, получившего от своего отца первую деревянную игрушку. Глядя на то, как Альберт разминается прямо в их покоях, барон чуть не пустил скупую мужскую слезу, вспоминая, как мастерил себе свой первый меч из говна и палок, а потом попросил отца научить его драться. Отец дал ему больнючий щелбан, и на этом все обучение было закончено. Но если не нашел себе учителя, стань им сам! Барон резко вспомнил, что ему, вообще-то, хочется сыновей (хотя бы одного!) и хищно повернулся к леди Агате, которая с пером наперевес переводила для музыканта очередной его опус. Погруженная в работу, леди Агата не заметила приближения хищника, который сцапал ее в свои лапы и усадил к себе на колено. — Жена, ты мне когда ребеночка родишь? — пристал он, не обращая внимания на присутствие в комнате Альберта. Альберт что, Альберт свой, он по ночам песни поет и помогает грузному барону переворачиваться, когда какая-нибудь часть тела затечет, он уже, получается, как член семьи. — А то одни бастарды вокруг бегают. Вот спасибо, небеса, мне послали мужика! Пусть он грудь сосет пока, будет воин наверняка! — поразил барон всех присутствующих своими вокальными данными (а именно, громкостью выходящего из глотки звука) и уткнулся жене лицом в грудь. Жена поняла, что нужно срочно спасать положение, иначе она скоро будет слышать по ночам не только храп мужа, но и топот маленьких ножек. Увлекшийся маханием мечом Альберт как-то пропустил всю эту сцену, поэтому был весьма поражен, когда благородная замужняя леди схватила его за руку и потащила в кровать. — Дорогой муж, давайте, для начала, сыграем в карты! — предложила она и шепнула Альберту по-немецки, сжав его так, чтобы не рыпался: — Подыграйте мне! Уже спустя пять минут полуголый Альберт пытался отыграться, безуспешно ломая голову над тем, как эти русские могут так незаметно жульничать. Леди Агата и барон, объединившись, наступали на немца единым фронтом, явно мстя за своих потомков, если те, конечно, когда-нибудь родятся. В общем, раздели они музыканта до исподнего, заставляя проходящих мимо служанок краснеть и распускать сплетни. Наутро уже все поместье знало, что леди Агата предпочла этой ночью общество не только своего любимого мужа, но и общество любимого музыканта мужа. Спустя день об этом уже трепалось все баронство. Муж с женой как раз решили провести время в разных компаниях, чтобы немного отдохнуть друг от друга (леди Агате от барона) и повидать старых друзей. Баронесса ушла в гости к подружке, которая ежемесячно устраивала приемы, и неожиданно для себя обнаружила себя в центре внимания. Это ощущение пьянило не меньше, чем вино, и леди Агата, ощущая власть над женскими умами, решила поделиться с ними своей мудростью. — Хотите узнать, каким способом предохраняться лучше всего? — заговорила она серьезным, поучительным тоном. Дамы вокруг затаили дыхание, боясь пропустить хоть одно слово. — Лягте на кровать вот так… — леди Агата расслабленно откинулась в кресле. — Вот так, правильно? — переспросили дамы, повтораяя ее движение. — Все верно, — степенно кивнула она, придирчиво проверив позу каждой. — Затем муж ложится рядом с вами… — женщина сделала многозначительную паузу. Те дамы, которые затаили дыхание, начали задыхаться, и леди Агата сжалилась над ними. — А рядом с мужем — его слуга. Готово, вы предохранились! Прыснув от смеха, дамы свались под стол. Барон же тем временем, размахивая руками перед лицом абсолютно нетрезвых собеседников, довольно заявлял: — Бог дал мне две руки, чтобы я мог одновременно обнимать жену и Альбертика. Альбертика я уже обнимаю… — барон скосил глаз в одну сторону, чтобы убедиться, что одна его рука действительно схватила пошатывающееся тело икающего немца. Вторая рука ловила пустоту. — Так, а где моя жена?!