Личный музыкант барона

На ногах после кувшина вина артист стоял весьма условно, пошатываясь, как корабль, попавший в шторм. В связи с его триумфом, который нужно было обмыть, празднество закономерно перетекло в соседнюю залу. Знать, все еще перешептываясь, двинулась следом за хозяином поместья и заняла пустующие стулья возле длинного стола, ломящегося от разнообразных яств. В еде барон ни себе, ни гостям никогда не отказывал, кормил впрок, как на убой, и осыпал своего повара, по слухам, просто баснословным количеством монет, лишь бы тот не переманился ко двору короля. Вкусный обед и даже ужин примирял господ с неминуемой встречей с разбойниками — если путников и ограбят по дороге, то потом все равно хорошенько накормят. Барон, расположившись, как всегда, во главе стола, усадил отличившегося музыканта между своей светлостью и светом своих очей — леди Агатой, показывая таким образом наивысшее свое расположение. Гости сразу же отметили на редкость превосходное настроение барона — он ещё ни разу за вечер никого не оскорбил и не ударил, да к тому же лично протянул самому главному гостю огромный кусок бараньей ножки. Альберт уже было прикоснулся к ней, с благодарностью принимая угощение, но барон продолжал крепко удерживать баранину, показывая взглядом, что есть нужно так. Немец, явно к такому не привыкший, замешкался, не понимая, чего от него хотят. Тогда леди Агата, незаметно для мужа закатывая глаза, шепнула ему: — Essen! — и Альберт послушался, жадно вгрызаясь в мясо ровными белыми зубами. Часть присутствующих завистливо вздохнула и прикрыла собственные кривые и гнилые зубы ладошками. — Ставлю золотой, что этот олух и недели здесь не продержится, — тихо заметила завистливая, зато щедрая дама, особенно активно обмахиваясь веером. От того, как бесхитростно и открыто безродный грязный наглец смотрел пугающему многих барону прямо в глаза, как равному, всем становилось неловко, но никто, кроме самого барона, не мог остановить этот фарс. А тому, видимо, это бессовестное бесстрашие и нравилось. — Ну что вы, — возразил грузный спутник дамы, самоуверенно ухмыляясь, — три дня и не больше, милочка. Считайте, что ваш золотой уже у меня в кармане. Я займу самую лучшую ложу для просмотра казни! Ни для кого не секрет, что барон-самодур просто обожал кормить особо полюбившихся слуг с рук, относясь к ним примерно так же, как к своим верным псам, которые непременно после кушанья облизывали его ладони и радостно виляли хвостами. Но если псов барон любил и хорошо за ними ухаживал, то люди довольно быстро лишались его расположения; тот, кто еще недавно ходил у него в любимцах, спустя короткое время вполне мог остаться без головы. Но немец об этом, конечно же, не знал. Наивный глупец, непонятно чем развеселивший барона, пил вино из рук баронессы и улыбался всем, кто пытался привлечь его внимание. Однако вниманием музыканта, конечно же, безраздельно завладел сам хозяин застолья, не желая ни с кем его делить. Барон приобнимал гостя, подкладывая ему то один кусок сочного мясца, то другой, и уверенно втолковывал ему: — Все вокруг — гнусные люди! Вон тот, с бородой, видишь? Денег мне должен, черт, все никак не отдаст! И не стрясешь же с него, вроде герцог, несолидно… — герцог, на которого был направлен обличительный перст, с нервной улыбкой огладил треугольную бородку и скатился под стол. — А эта дама с бородавкой на пол лица, думаешь, всегда страшненькая такая была? Эта она колдунью с порога прогнала, а та ее за это прокляла! — Дама, которого до этого момента спокойно вкушала вечернюю пищу, застыла, так и не донеся серебряную вилку до рта. От волнения она даже раскрыла веер, пытаясь прикрыться от прикованных к ней взглядов, но огромную бородавку было так просто не спрятать. — Все они тут, ты понимаешь, Альбертик, — барон доверительно потряхивал пытающегося в этот момент кушать Альберта за плечо, — лицемеры, жлобы и трусы. Не то, что мы с тобой, ведь правда? Они меня, представь себе, боятся, но денежек-то и развлечений хочется, вот они и приходят. И хоть бы кто пришел из любви к искусству! Вот ты! Ты почему пришел ко мне? Признавайся, а?! Крепкие объятья мигом превратились в слегка удушающий захват. Баранина от такого непотребства встала у иностранца поперек горла, и он надсадно закашлялся. Леди Агата, нисколько не меняясь в лице — оно у нее весь вечер сохраняло абсолютно бесстрастное выражение, — бесцеремонно, по-мужски ударила музыканта кулаком по спине. На беду немца, реакция у барона оказалась такой же молниеносной, как и у его жены, поэтому удар последовал с двух сторон одновременно. Кусок, не выдержав такого напора, тут же покинул свое нежелательное пристанище и приземлился в чью-то тарелку. Гости барона, с любопытством следившие за развитием событий от и до, прекрасно разглядели траекторию летящего куска и уставились на него с таким видом, будто ожидали, что он полетит куда-то еще. Кусок скромно остался лежать на месте. Леди Агата, там временем, поняв, что мужинек ждет от потирающего спину инострашки хоть какого-то внятного ответа, утруждать себя переводом всей болтовни не стала — вкусная еда, как и вино, интересовали ее куда больше. Вернувшись голодным взором к своей тарелке, она снизошла лишь до перевода сути: — Warum bist du hier? Остальное Альберту пришлось понять на интуитивном уровне. — Фрау Агата, князь Барон… — заговорил Альберт с сильным акцентом и, улыбнувшись доверчивой улыбкой ребенка, указал на еду. — Очень вкусно! Эту же фразу произнес совсем недавно один из гостей, желая польстить хозяину, но Альберт, в отличие от него, был искренен. — А ты, парень, своего не упустишь, — хмыкнул барон и уважительно покивал в ответ на такую, казалось бы, неслыханную наглость — на вопрос-то музыкант так и не ответил. Вы посмотрите на него, этот проходимец заявился сюда только для того, чтобы пожрать, а барон его за это хвалит! — Слушай, Альбертик, ты ж уже поел? Сыграй нам чего-нибудь еще, ужас как послушать тебя охота! Даже если Альбертик не доел, выбора у него все равно не было. Барон с предвкушением сложил руки на большом животе, одаривая музыканта обманчиво благодушным взглядом, а баронесса, избавившись от навязанного общества, снова прильнула к мужу. Прильнула, причем, как будто бы даже ревниво, хотя ее лицо, опять же, ничего не выражало. Отъевшийся и значительно подвыпивший музыкант не мог играть достаточно хорошо, чтобы к нему нельзя было придраться, в этом и заключалась одна из многочисленных ловушек барона. Прекрасно знающие об этом слушатели, едва успев заскучать, снова подобрались. Некоторые из них походили на падальщиков, замерших в ожидании, когда заметно расслабившаяся добыча сама попадет к ним в лапы, но были и те, кто хотел просто хорошенько отдохнуть, а пировать под музыку — занятие самое что ни на есть благодатное. Барон и сам уже был весьма пьян, хотя со стула еще не падал. В таком состоянии он был непредсказуем и легко впадал в безумство, но музыкант и этого не знал. Ему снова дали гитару, дали место для выступления и дали слушателей. Что бродячему артисту, только что спасенному от голодной смерти, могло быть еще нужно? Петь он не стал — люди переговаривались и ели, им нужно было просто музыкальное сопровождение, а не полноценное выступление. Да и репертуар у него, наверное, закончился еще в прошлый раз. Проворные уверенные пальцы умело щипнули струны, извлекая из гитары волшебные звуки. Немец закрыл глаза, слегка откинув голову назад и широко расставив ноги. Отведя руку назад, он застыл так на мгновение, которое показалось окружающим чересчур долгим. А потом ударил, заставив ближайших к нему особ вздрогнуть. Темп начал нарастать, руки музыканта зажили отдельной от остального тела жизнью. Сам он оставался спокойным и уверенным, как бывалый моряк, твердо стоящий на шатающейся палубе, но инструмент в его руках ходил ходуном. Руки стучали по нему и поглаживали, рвали и кусали. Это были уже не баллады, это была музыка хаоса, которая меняла свою тональность и мелодичность, но при этом оставалась единым, монолитным произведением. Знатные господа морщились, кто-то в открытую жаловался, что этот ужас портит им аппетит, и лучше бы музыкант снова сыграл что-нибудь спокойное и романтическое. А барон с интересом застыл, так и не вернувшись к еде. Он склонился вперед, будто желая лучше слышать, и когда Альберт остановился передохнуть, спросил, не отводя от него глаз: — Слушай, жена, как по-егоному будет «ещё»? — Weiter. — Вайте! — гаркнул он, и леди Агата от неожиданности снова расплескала на мужа вино. — Какая музыка, эх! Пляшем, господа! Барон вскочил, увлекая жену за собой. Леди Агата поначалу сопротивлялась, уперевшись руками ему в грудь, но он прижал ее к себе, улыбаясь: — Да ладно, вспомним молодость! — и крепко сжал ее ладошку в своей большой руке. — Мне ее вспоминать не надо, в отличие от вас, муж, — фыркнула она, но все-таки позволила утянуть себя в танец. Когда леди Агате впервые сообщили, что ей предстоит выйти замуж за бывшего простолюдина, она была в ужасе. Когда этот бывший простолюдин, не имеющий никакого представления об этикете и танцах аристократов, вызубренных ими с раннего детства, поставил ее ноги на свои и стал неловко покачиваться (это и танцем-то не назовешь!), она впервые рядом с ним засмеялась, посчитав его забавным и даже милым. Теперь ее ноги снова стояли на его, и он уверенно двигался по зале, постепенно заполнившейся все новыми и новыми парами. Движения совсем не подходили под музыку, да и двигался барон не так проворно, как раньше, но сам он этого, казалось, не замечал, и все кричал, стоило только музыканту остановиться: — Вайте! Вайте, черт тебя дери! У барона начала появляться одышка, он становился все медленнее и медленнее. Леди Агата, которая на мгновение вновь почувствовала себя той юной девушкой, какой встретила его много лет назад, опустила ноги на пол, чтобы упрямому и чрезмерно гордому мужу было не так тяжело. А затем бросила на музыканта взгляд из-за плеча барона и стиснула руку своего партнера, заставляя его окончательно остановиться. — Андрий, — шепнула она барону на ухо, — у него кровь… — Ась? — барон нахмурился, посмотрев в ту сторону, в которую она указывала. Глаза у музыканта все так же были закрыты. Он продолжал играть, не обращая внимания ни на кого и ни на что, в то время как с его пальцев стекали капли, окрашивая струны в красный. Это зрелище настолько изумило барона, что он хохотнул, быстро подойдя к труженику и отобрав у него гитару. — Ну ничего себе! Впервые такое вижу, чтобы мой музыкант перетрудился. Эй, парень, что ж ты сразу не сказал, что устал? — Он не мог сказать, он же немец, — напомнила Агата, распорядившись, чтобы слуги принесли чистые тряпки. — Ах да, — спохватился барон. Альберт, наконец, открыл глаза и недоуменно посмотрел на барона, не понимая, почему его прервали. Хозяин поместья же сам просил играть еще, вот музыкант и играл! — А еще вам, муж, трудно отказать, — добавила Агата и принялась сама перевязывать пальцы гостю. Если в ее словах и крылась укоризна, барон мастерски ее проигнорировал. Музыкант в его глазах теперь поднялся еще выше. Человек, который ради хозяйского приказа готов игнорировать боль, далеко пойдет! — Не ожидал я от тебя такого, Альбертик, — довольно произнес барон, приобняв артиста. Баронесса едва успела закончить с перевязкой, как муж потянул музыканта за собой. — Знаешь, что… Пойдем-ка, покажу тебе самое интересное в моих хоромах место! И вы все! — добавил он, оглядывая остальных гостей. — Вы все, тоже пойдемте! Пощекочите себе нервишки, друзья, такое развлечение не каждый день увидишь! Гости, только-только разогревшиеся танцами и желавшие еще что-нибудь покушать, печально вздохнули, но перечить хозяину не стали и начали постепенно покидать залу вслед за ним. — Опять подвал смотреть будем, — тихо простонал один из завсегдатаев этого поместья. — Наверняка там появился кто-то новенький! — обрадовался другой. — У его светлости никогда нет отбоя от пленников. Альберт, так и не понявший ни слова, послушно позволил себя увести в подвал. Когда перед его глазами из темноты начали появляться первые клетки, он даже не заподозрил, что и сам рано или поздно мог оказаться в одной из них.