Из пленницы в пленительницу

      Тьма.        Мрак.        Мгла.        Оковы щёлкнули на кистях слабых рук.        Спёртый воздух заточения проникал в лёгкие, насильно сжимая их.        Невообразимый страх крепко сковывал нутро, высекая на нём буквы из своей уничтожающей азбуки.        Перед глазами снова вставала та ужасная картина, которую она могла наблюдать вчерашним днём.        Витязи Илья и Бажен. Они никогда не были друг другу друзьями, разве что ездили на одном коне по имени Дубыня и некогда являлись воинами Радмира, князя Заполья. В то время как первый всегда уважительно относился к противоположному полу, как учила его ныне покойная мать, второй же видел в женщинах объекты исполнения и удовлетворения его гнусных низменных желаний. Но в то же время этих двух разных по характерам и мировоззрению людей также объединяло ещё кое-что: а именно их связывало проявление плотской заинтересованности к пленной басурманке, которая досталась им в качестве трофея при очередном набеге на окаянных половцев. И если Илья из-за недостатка места на Дубыне невольно упирался в Фариду своим срамом, то Бажен уже сдержать себя не мог и предался греху рукоблудия, тем самым выпустив на волю животные инстинкты.        Фарида хорошо их помнила в момент расправы князя.        Помнила жутчайшие предсмертные крики обоих.        Помнила, как Радмир рассёк Илье лицо на три части, как выколол глаза, как поток кровавой массы, в которую превратился пробитый шпорой княжеского сапога мозг, струился из его расколотого черепа.        Помнила, как обезобразилась плоть Бажена и с каким невозмутимым хладнокровием её пленитель покарал витязя.        Но однако всё это меркло на фоне вчерашнего изнасилования князем. Она никогда не забудет те страдания, то унижение, и ту боль, которые ей суждено было пережить тогда.        И надежды увидеть хоть что-нибудь хорошее в грёзах, снах и мечтах рассыпались как соль, которая высыпается из разбитой об пол тары.        А вдруг Радмир захочет её оплодотворить? Что мешает состоятельному князю заделать своим семенем себе ребёнка от экзотической наложницы? Тем более когда для осуществления нечто подобного у него нет никакой, ни единой преграды!        Но то, что славянин решил снять половое возбуждение в столь аморальном и распутном акте аномального сношения, удручало Фариду.        С древних времён содомия порицалась как общественно со стороны морали, так и закон предусматривал за неё вполне настоящее полноценное наказание. Такой секс считался противоестественным, потому что его в основном практиковали грязные педерасты-распутники. Если же партнёры оказывались разнополыми, закон вменял подсудимым так называемый «содомский (скотский) грех с женой».        Может быть, покончить жизнь самоубийством, раз ничего другого не остаётся?        Но что ей мешает?        Почему она продолжает так настойчиво цепляться за свою, казалось бы, ставшую в одночасье ничтожной жизнь?        Ответы на эти вопросы ещё предстоит выяснить…