четвёртый апостол.

“ ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, всё это зло извнутрь исходит и оскверняет человека ”. евангелие от марка гл.7, ст.21-23

. санён уставше потирает лицо, слезливо молясь где-то внутри потрёпанной души, чтобы этот бессовестно ранний воскресный ‘будильник’ не был звонком с ненавистно-любимой работы – это будет ничто иное, как наказание за неверование в всевышнего всю осознанную жизнь. вздох. — алло? голос даже для ли звучит ужасающе уставше, словно вчерашний вечер закончился не несколькими бутылками виноградного соджу с холодным пивом, а дракой, в которой его жестоко душили до потери сознания. нужно меньше пить и больше отдыхать. в иной жизни – обязательно. — алло? детектив ли? на том конце провода – никогда не прекращающийся шум полицейского участка, смешанный с откровенно громкими страданиями женщины рядом с молодым детективом, привязавшимся к санёну, словно к наставнику всей его жизни. не то что бы санён имеет что-то против ёнхуна – кроме как спокойствия и личного пространства – порой последний вытаскивает из ряда скучных серых дел действительно что-то интересное, чем загораются оба. ёнхун – как и санён – стал полицейским ради адреналина, ломающих голову загадок и литров крови под ногами, чему не суждено произойти в их жизнях. ёнхун понимает санёна – как никто другой в этом тухлом районе столь яркого сеула. — да. что произошло в восемь утра в воскресенье что ты решил рискнуть своей жизнью? надеюсь у тебя хорошее оправдание. на том конце довольно громко вздыхают – санёну и самому становится неловко от пафосности и киношности сказанной им фразы, словно вместо него это сказал девятилетний мальчик, пересмотревший американских детективов с главными героями-наглецами, которым нет дела до их окружения и работы. — детектив ли. . приезжайте в участок, тут интересное дело. на секунду ёнхун замолкает, словно задумываясь – стоит ли говорить то, что так рвётся наружу. – и. . уже час дня, хён. жду вас. точно – в восемь утра был будильник, который санён благополучно отключил и уснул, ругаясь на позавчерашнего себя, решившего изменить жизнь к лучшему посредством ранних пробуждений. неловко. — тебе бы пить меньше, хён. с кухни доносится до боли и скрежета в зубах знакомый голос – хисын снова тайком пробрался в дом старшего ли, стуча посудой и подпевая глупой песне с радио, которое так ненавидит санён. — учить малявок своих будешь, а не меня. растрёпанные волосы дополняют картину помятости, которую любезно широкими мазками по телу нарисовал вчерашний вечер – вид вызывает только жалость, а предательски урчащий желудок от запаха еды, стоящей на столе, заставляет младшего ли засмеяться в кулак и поспешно захлопнуть посудомоечную машину. — новое дело? хисын знает, что если не начнёт разговаривать об отвлечённом, то брат ругаться будет, требовать отдать дубликат ключей и запретит приближаться к нему ближайшие пару месяцев. хисын знает, что санён притворяется что ему нет дела до разбитого сердца и одиночества. и куда лучше каждый из них знает что санён сам не сможет. — видимо. . санён кофе отпивает, морщась от сладости – как обычно, сахара и молока больше, чем самого кофе. в этом они с хисыном никогда не могли сойтись, ругаясь о том, как же всё-таки лучше – расходясь с ничьей, рыча от злости. — ёнхун звонил? ты слышал, кстати? говорят, тело на рассвете нашли. младший заговорщически щурится, превращаясь внешне в злодея из старых мультфильмов, который вот-вот воплотит в реальность свой жуткий план – но, конечно же, его остановят главные герои и добро, как тому и стоит, восторжествует. склоняется ближе, перегибаясь через стол – словно они тайные агенты в шумном кафе в центре американского города, а не завтракающие братья в спальном районе сеула. — может быть он позвонил именно поэтому? что, если это одно из нераскрытых дел ‘ожило’? сейчас, знаешь ли, выпускают одного за другим убийц девяностых. . воспитатель вытирает мокрые от готовки руки белоснежным полотенцем и, как ни в чём не бывало, с удовольствием кусает горячий сэндвич. с лакомства на стол капает соус и сок помидора, пачкая белую деревянную поверхность и светло-серые штаны хисына – санён лишь тяжело вздыхает. — глупости не говори. они все дряблые старики уже. — старые да удалые. детектив делает ещё один глоток кофе – в надежде что дальше будет пить приятнее – рецепторы поражает медовой сладостью, отбивающей последние капли аппетита. стоит признать – рецепт хисынового кофе пробуждает. в особенности он пробуждает желание перевернуть кофейник с этой гадостью ему на голову. санён уверен – этот едко-сладкий привкус на кончике языка с ним на весь оставшийся день. даже хороший кофе не перебьёт по вкусу эту сонную ошибку. и оказывается прав. даже заходя в участок – на кончике языка сладость как напоминание поменять замки в квартире, чтобы хисын больше никогда не смог устроить семейный завтрак с поучениями об ужасно неправильной жизни старшего брата. “ придурок мелкий ”. ли потирает переносицу и хмурится, пытаясь изолироваться от гомона воскресных жалоб старушек одна на другую – приходится искать ёнхуна, чтобы поскорее покончить с этим днём и глупостями, ради которых потревожили его сон. — детектив ли! детектив ли, я тут! ким машет рукой, держа в другой папку с делом и подставку с кофе из любимого заведения старшего – словно благословение в такой неудачный выходной. — вам это понравится. на серый стол, заваленный бумагами и фантиками от протеиновых батончиков, падает папка – выглянувшая из неё фотография тут же тянет к себе взбудораженного мужчину. — и что же тут? ох чёрт. . ты где это откопал? на фотографии – первой в папке – совсем юный парень, карикатурно сжимающий между собой повреждённые руки, свернувшись в позе эмбриона, отчего внешний вид равен больше вечной молитве, чем смерти. санён жмурится, выглядываясь в отчего-то знакомое лицо – и узнает в оболочке без глаз, измазанной кровью, паренька, который жаловался на убийства животных в округе. кажется, он даже заявлял что знает кто творит эти бесчинства – жаль, тогда ли отнёсся к этому пренебрежительно, отмахнувшись от навязчивого старшеклассника. в воздухе грузом смертным задерживается тишина, а донедавна приятный тёплый кабинет превращается в пыточную камеру с единой пыткой – жестоко убитым юношей на фотографии. ёнхун решается прервать тишину, подъезжая к столу на своём стуле. — знаете что мне это напомнило? жуткую картину, коей полицейский участок не видел по меньшей мере пять лет, закрывает блокнот ёнхуна, заполненный по датам записями об убийствах и четвертованиях бездомных и пропавших животных. парень с горящим в глазах энтузиазмом отпивает кофе и тыкает пальцем в записи. — смотрите. всё было систематично. убийства животных раз в двадцать-двадцать пять дней – и почти каждое прибито к грубо смастерённому кресту из одного и того же дерева – словно кто-то играет в христово распятие. худые руки поспешно перелистывают записи до последней, указывая на дату несколькими краткими постукиваниями по бумаге. — но. . видите? последнее убийство – распятый кролик на рынке. и это произошло за три месяца до того убийства! неужто наш живодёр покаялся и просто так замолчал? а теперь посмотрите на руки парня – мне кажется, его пытались прибить к кресту, но передумали в процессе. не хочу быть киношным детективом, но, кажется, нам нужно расспросить людей об этих случаях. ким делает глоток горячего напитка, победно откидываясь на спинку стула. санён провожает его действия задумчивым взглядом, доставая пресловутую фотографию – на руках и правда виднеются красно-чёрные дыры без кровоподтёков, которым так и не судилось стать сквозными, словно убитый это не более, чем пластилиновый муляж. — его пытались прибить уже мёртвым. — да. и. . сегодняшнее тело. . — руки? в ответ кратко улыбаются совсем не проявляя радости в этом жесте – скорее горечь и интерес – неоднозначно кивая головой, и хватают куртку с вешалки в молчаливое приглашение поехать на место убийства. — ох, всё куда интереснее, чем кажется, хён. уверяю, вам это понравится.