Возвращайся домой

Швы, казалось, готовы были разойтись от любого неосторожного движения. Хотелось вернуться в больницу, где рядом всегда был врач, готовый помочь и заверить, что всё в порядке. Сам Гониль мог только беспокоиться и время от времени ощупывать бинт через одежду, поглядывая на дверь, за которой скрывался Чонсу, непрерывно одёргивающий его за это по пути в участок. Гониль хотел бы порадоваться, что они с Чонсу снова сближаются, раз уж тот так за него волнуется, но они всё ещё были слишком далеки, чтобы обсудить что-то, кроме ранения и предстоящего допроса. Он нервно поёрзал на стуле и тут же поморщился, руками вцепившись в края сиденья. В ране будто разом из своих яиц вылезли десятки червей, закопошились в поисках еды, и Гониль непременно должен был почувствовать боль от того, как они вгрызались бы в плоть своими зубками. Мышцы рук напряглись, готовые принять на себя хоть часть страданий хозяина, но червяки так и не решились коснуться мяса. Обезболивающее работало безотказно, но уверенности, что его хватит на весь допрос, не было. Как и уверенности, что допрос будет длиться долго. Вчера вечером Чонсу получил от Хёнджуна звонок. В моменте Гониль обрадовался, потому что уже не мог придумать, о чём молчать с пришедшим навестить его Чонсу. Их разговоры, особенно, когда оба были трезвыми, совершенно не клеились, а обсудить все рабочие подвижки они успевали за первые полчаса. Гониль искренне надеялся, что теперь они приблизились к былой дружбе, он ждал Чонсу, как результатов судмедэкспертизы, но смог только разочароваться. О своих пьяных рассказах Чонсу будто забыл. Напряжённое молчание висело в палате почти час, прежде чем идея разойтись, насколько это было возможно, начала обсуждаться. В тот же момент раздался телефонный звонок, и Гониль на несколько минут остался один. Ему на мгновение стало спокойно от резко очистившейся головы. Больше не нужно было придумывать темы для разговоров, которые не будут продолжаться дольше минуты. Он мог выдохнуть с облегчением. Только вот и без Чонсу скоро стало тоскливо. Как и всю первую половину дня, Гониль просто лежал, смотря в потолок, и скучал. Он с долей надежды поглядывал на сумку, забытую у двери. Она значила, что Чонсу должен был вернуться. Так и случилось. Вот только вместе с ним в палату ворвался холод, пробирающий до костей. «В одном клубе позавчера пьяный мужик пытался избить официанта, — начал Чонсу, хмуря брови. — Это не в нашем районе было, но парень просил передать, что его зовут Од, и он собирается говорить только с тобой. Его перевезут к нам завтра» Гониль нервно сглотнул и заёрзал на стуле. Он не ожидал услышать знакомое имя и переживал за Ода, так и не получив больше никакой информации о драке. Чонсу даже не сказал, цел ли парень и почему на него напали. Всё, что было известно, Гонилю рассказали только на следующее утро, прежде чем наложить швы. У него была целая ночь, чтобы додумать все недостающие детали. «Од хочет говорить только с тобой». Фраза, казалось, отпечаталась на внутренней стороне черепа, и стереть её уже никогда не получится. От неё становилось ещё тревожнее. Что такого могло случиться, чтобы Од захотел говорить с Гонилем, на которого смотрел настороженно и недоверчиво при первой встрече? Будто почувствовав напряжение коллеги, Чонсу заглянул в небольшое окошко в двери. Кивком спросив, всё ли в порядке, он снова скрылся в невидимой суете пыльных коридоров. Гониль понятия не имел, что там происходило, будто он оказался в отдельном мире, где время застыло. За дверью комнаты для допросов, казалось, могла бы начаться ядерная война, но он не узнал бы о ней. В надежде вглядываясь в стеклянную вставку, Гониль поймал себя на мысли, что даже с таким холодным и отстранённым Чонсу ему стало легче. С плеч будто свалился груз, и желание постоянно оборачиваться в поисках опасности растворилось. С Чонсу было спокойно, как в отпуске, когда по телевизору крутят старые фильмы, а не пугающие новости. Без Чонсу было сложно дышать. Каждое решение казалось ошибкой, от которой земля под ногами становилась зыбкой. Гониль снова и снова проклинал себя за то, что позволил себе обвинить его. Даже если они не смогли бы спасти Джуёна, вместе они хотя бы могли не сломаться. Они могли бы пройти тяжёлый путь вместе, если бы Гониль не был последним идиотом. Дверь открылась внезапно, даже не дав Гонилю времени отвести растерянный взгляд от парня, зашедшего внутрь. Тот и не обратил на это внимание, прожигая взглядом пол. Даже сев напротив Гониля, он не поднял головы, не поздоровался, не выпрямил спину, как делал раньше. Гониль вдруг понял, что всегда именно так представлял проституток днём, когда никто их не снимает. Наклоняя голову, чтобы поймать чужой взгляд, он не сразу узнал Ода. Под его глазами пролегли синяки, губы потрескались от сухости, а кожа будто пятнилась неестественной бледностью. Мог ли парень заболеть с каким-нибудь из клиентов или в участках, по которым его возили уже два дня? — Привет, Од-щи, — постаравшись расслабиться, Гониль опёрся на стол и придвинулся ближе. Од никак не отреагировал, продолжил пялиться в деревянный стол так, будто во всём мире родным и знакомым оставался только он. — Как ты себя чувствуешь? Ответа не последовало. Вся комната грустно посерела, захотелось включить свет, но единственная лампочка и так горела над их головами. — Мне сказали, на тебя напал один из посетителей. Ты не пострадал? — предпринял Гониль ещё одну попытку завязать разговор. Ему уже рассказали, что драку быстро предотвратили, Од остался цел, а нападавшим был его же отец. Гониль даже не задумывался о том, что могут чувствовать родители проституток. Есть ли те, кто соглашаются с выбором своих детей? Кто не пытается вызволить их из рабства любыми способами? Родители Джуёна такими и были, напомнил Гониль сам себе, поджимая губы. В горле встал ком из тошнотворной горечи и сожаления. А вот отцу Ода явно не понравилось увидеть сына, работающим в борделе, и чтобы злость вспыхнула в нём, не потребовалось и секунды. Оду повезло, что рядом оказались вышибалы, быстро среагировавшие на внезапную драку. Они пытались усмирить разъярённого мужчину, но тот так отчаянно пытался добраться до сына, что посетители вызвали полицию. Гониль переживал за Ода почти так же, как за самого себя. Отчего-то думалось, что тот тоже мог в любой момент оказаться под прицелом, что ему угрожает такая же опасность, как и Гонилю. Хотя, казалось бы, за что можно возненавидеть проститутку, на которую напали? Особенно, если на допросах она молчит, как рыба. — Можешь рассказать, что случилось? — Гониль уже не верил, что однажды Сынмин, чьё настоящее имя было написано в протоколе, заговорит. Вся надежда на то, что парень вдруг одумался и начал ему доверять, постепенно растворялась в застоявшемся воздухе вместе со страстным желанием помочь. Зато в теле начало накапливаться раздражение в тот момент, когда вместо ответа Од опустил голову ещё ниже. При всём сожалении к Оду, в опасности находились они оба. Гонилю до подрагивающих пальцев хотелось как можно быстрее закончить допрос и спрятаться. Будто за ним наблюдали сотни глаз, готовых его убить. Взгляд сам собой оторвался от Ода и вперился в окошко в двери, в котором мелькала только чья-то тёмная макушка. Молчание затянулось. Гониль протяжно замычал и несколько раз кивнул. Он изо всех сил старался изображать спокойствие, но неоправдывающиеся ожидания слишком сильно били по самообладанию. Решив подождать ещё некоторое время, Гониль принялся складывать бумагу, лежащую перед ним на столе, в ровную стопочку. — Мне сказали, ты ни с кем, кроме меня, разговаривать не хотел. Но, кажется, и это было ложью, — Гониль пытливо смотрел Оду в глаза, полагая, что тот встрепенётся и одумается, осознав, что ему стоит хоть что-то предпринять. Только вот, медленно подняв голову, Од уставился на Гониля с тем же холодом, что и всегда. — Чего ты вообще добивался, прося именно со мной встретиться? — Я хочу рассказать про Джуёна. Только про него, — прошипел он, будто Гониль угрожал убить его за молчание. Тому показалось, что от чужого взгляда волоски на руках зашевелились, пытаясь сбежать. Од казался одичавшим зверем, которого насильно притащили делать прививку от бешенства. Ведь без страшной болезни он не сможет биться готовой о каждое дерево в надежде найти счастье и грызть свои лапы, думая, что от этого они побегут быстрее. — Я хочу сделать чистосердечное признание. — Вот как. Не боишься, что твоего отца отпустят из-за того, что ты его ни в чём не обвинишь? Вы с ним, кажется, в плохих отношениях, — язвительно уточнил Гониль, прекрасно понимая, что вряд ли добьётся чего-то. Он уже не раз пытался заставить Ода говорить, но каждый раз это заканчивалось ничем. — Спрашивайте про Джуёна, пока я не передумал, — снова склонив голову над столом, пробубнил Од. Гониль с удручённым вздохом откинулся на спинку стула. Швы тихо затрещали. — Ты говоришь о чистосердечном признании, — нехотя он принял правила, предлагаемые Одом. Как бы сильно ему не хотелось почувствовать, что он смог добиться хоть какой-то искренности от вечно закрытого парня, он не мог упустить возможности узнать больше о Джуёне. Гонилю стоило радоваться и тому, что рассказ согласились доверить только ему. — Хочешь сказать, что ты виновен в его смерти? — Нет, — тут же сдавленно отозвался Од. — Возможно. Я не знаю. — Что это значит, Од-щи? — Гониль нахмурился и прищурился, стараясь вспомнить их прошлый диалог. Мог ли он тогда пропустить что-то подозрительное, что-то, что сейчас позволило бы ему не удивляться тому, что Од — убийца? — Сынмин-щи, ты убил Джуёна? — Нет, — глубоко вздохнув, надрывисто ответил тот. Его голос задрожал, как дрожит перед родителями провинившийся ребёнок. Резкая смена настроения заставила Гониля поморщиться. Они оба теряли самообладание, говоря о Джуёне. — Он убил себя сам. Но я его мог остановить. — Сам? — перебил Гониль, напрягшись всем телом. Больше не было страшно испортить труды доктора, благодаря которым Гониль смог подняться с койки и приехать в участок. Даже если он начал бы истекать кровью, вряд ли это заметил бы. В ушах раздался мерзкий звон, заглушающий не только посторонние звуки, но и весь окружающий мир. — Все улики указывают на убийство. Гониль нахмурился. Где-то в груди готовился к извержению вулкан злости, лава в его жерле кипела и пузырилась, как зелье злых ведьм. Он не верил ни единому слову. Конечно же, тело могли спрятать в парке после того, как Джуён совершил самоубийство, но это было абсолютно бессмысленно. Пытаться скрыть самоубийство — то же самое, что рыть самому себе яму. Глупее было только передумать и пытаться снова представить всё, как самоубийство, но именно этим и собирался заниматься Од. — Да, но, — он рвано вдохнул и поджал губы. Его плечи напряжённо приподнялись. — Джуён убил себя в клубе. А потом Босс заметил это и сказал мне с этим разобраться. — В каком смысле? — уточнил Гониль, положив крепко сцепленные руки на стол. — Я увёз тело в парк, — быстро, как скороговорку, начал Од и так же резко замолчал. Взглядом он зацепился за что-то на полу и неотрывно смотрел в одну точку, покусывая губы. Вдруг, глубоко вздохнув, он поднял голову и посмотрел Гонилю прямо в глаза. — Я вытащил тело из верёвки, выволок через чёрный ход, положил в машину и отвёз в парк. Мне угрожали, что если я этого не сделаю, в убийстве обвинят меня. Как только он закончил, его голова снова упала, а глаза закрылись, будто речь забрала все его силы, и он собирался провалиться в сон. Гониль хмыкнул и выпрямил спину, стараясь скрыть, как напрягал его холодный взгляд прямо в душу. Он даже не дышал, слушая чужие слова. — Как бы тебя обвинили, если это самоубийство? — уточнил он таким тоном, будто общался с маленьким ребёнком. Тут же подумалось, что на этом можно закончить допрос. Од облажался, решив лгать ему. Неужели он ждал так долго именно Гониля, потому что думал, что его обдурить легче других? — Но вы же до сих пор думали, что это убийство, — Од скривил губы. Концентрация презрения в комнате росла со скоростью геометрической прогрессии. Гонилю хотелось бы вдруг стать плохим полицейским, чтобы выбить из него всю дерзость и грубость, но рана вряд ли позволила бы ему это. — Только потому, что ты спрятал труп. А могли ли Ода послать сюда, чтобы он тоже попытался убить Гониля? Его версия звучала так глупо, что мысль о втором покушении моментально въелась в голову. Взгляд осторожно скользнул по напряжённой фигуре допрашиваемого и застыл на предплечьях, тонущих где-то под столом. Было бы здорово убрать стол, чтобы иметь возможность видеть чужие руки всегда, но Ода должны были досмотреть уже несколько раз, начав ещё у дверей клуба. Он должен быть чист. Гониль не должен беспокоиться. — Расскажи всё, что случилось в воскресенье, — он выдохнул, взял шариковую ручку и закрутил её между пальцами. Этот день медленно терял свой смысл, но выходить к коллегам с пустыми руками не хотелось. Если у него не получится оспорить показания Ода, как к этому отнесётся Чонсу? Ещё никому не приходило в голову, что Джуён мог совершить самоубийство. Суицид значил бы, что появление в его жизни Чонсу нисколько не спасло ситуацию. — Вообще всё? — уточнил Од, выпрямляя спину и поправляя спадающую на глаза чёлку. Он в наручниках, заметил Гониль, и это позволило ему успокоиться на какое-то время. Он несколько раз кивнул, прежде чем вслух попросить Ода начать рассказ с самого утра. — Ночью Джуён вернулся от одного парня… который на него запал, постоянно приходил. Потом мы до вечера не пересекались. — Почему? — настойчиво спросил Гониль, видя, что парень засомневался. — Я был на вызове, — нехотя отозвался Од, прожигая стол всем накопившимся внутри отвращением. — Днём некоторые тоже… востребованы. Когда я вернулся, Джуён был в зале, а потом его заказал тот псих… — Как долго ты был на вызове? — С четырёх до десяти. — Почему вы с Джуёном не пересекались до четырёх? Од устало выдохнул, а Гониль удовлетворённо прищурился. В его крови разгорался азарт, будто он подозревал Ода уже давно, гнался за ним и искал миллионы причин, лишь бы затащить в эту небольшую пустую комнату, в которой вся власть принадлежит полиции. Хотелось злорадно улыбаться и показывать превосходство, будто других подозреваемых в этом деле никогда не было. Но с чего Гониль вообще взял, что Сынмин врёт? Лишь потому, что его теория сломала бы всё, над чем Гониль успел поработать? Он нахмурился и постарался очистить мысли, хотя злость никак не хотела отступать. Ещё не наступило время выносить вердикт, хотя, конечно же, обвинить Ода было бы легче, чем разочаровывать Чонсу. Гониль на секунду опустил взгляд и растерянно уставился на стопку бумаги. Если он выберет неведение Чонсу, то, конечно же, расстроит Гаона. Вряд ли тот обрадуется новости, что его близкий друг оказался убийцей. Неприятные мысли одна за другой проникали в голову, заполняя собой всё пространство, но одна вдруг начала набухать, как дрожжевое тесто, выбивалась из числа остальных и требовала к себе больше всего внимания. Встряхнув головой, чтобы она забылась хоть на минуту, Гониль снова посмотрел на Ода. Гаон и Од друзья. И, по словам первого, воскресенье провели вместе. — Я спал. Когда проснулся на вызов, спал уже Джуён, — нехотя пояснил тот, поёрзав на стуле. — Ты знаешь, что Джуён делал, пока ты был на вызове? — Нет, откуда? — Од поморщился, словно от сильной зубной боли. — Спал, наверное. Он всегда спит. — Ладно, — протянул Гониль, задумчиво ощупывая ручку. За две секунды просверлив в Оде сквозную дыру взглядом, он молча придвинул к нему тонкую стопку листов и ручку. Реакция не заставила себя долго ждать. Вскинув голову, он замешкался всего на секунду, пытаясь придумать, как удобнее сложить руки, чтобы левая не мешала писать. Холодные взгляды встретились и на несколько секунд покрыли всю комнату голубым инеем. Белый свет настольной лампы показался тёмно-синим, а с потолка с секунды на секунду на них должны были полететь ледяные сталактиты. Брови Ода приподнялись в немом вопросе, а Гониль поджал губы. Видно, Од готов был сделать все, о чём его попросят, раз, не думая, взялся за ручку. Могло ли это гарантировать, что в его словах нет лжи? — Что было вечером? — продолжил он, следя за движениями Ода. Тот слегка растерянно покрутил кистью правой руки и приоткрыл рот, недоумённо глядя на Гониля в ответ. — Не пиши. Отвечай словами. — Я вернулся в десять, Джуён был в зале, — не решаясь оставить ручку в покое, заговорил Од. — Его попытался снять какой-то пьяный мужик, а потом где-то взял ножницы и порезал Джуёну волосы. Всё в зале было, телохранители быстро среагировали, выкинули его, Джуёна отправили привести себя в порядок. — Привести в порядок? — переспросил Гониль, не поверив своим ушам. Од устало вздохнул. — Ну да, — выдохнул он так, будто говорил очевидные вещи, а перед ним сидел не следователь, а надоедливый ребёнок, не одарённый умом. — В тот же день он уже не вышел бы, но на следующий должен был. Жестоко, подумал Гониль, но ничего не сказал. Ему из раза в раз становилось неприятно, когда он узнавал больше подробностей о проституции. Особенно таких, показывающих, что для «работодателя» проститутки лишь расходный материал. Они должны быть идеальны всегда, при любых обстоятельствах. Всё ради клиента. — Почему тот мужчина напал? — спросил Гониль, слабо встряхнув головой. В груди разыгралось негодование, словно он знал Джуёна несколько лет и собирался свернуть горы ради отмщения за всю боль, которую ему пришлось пережить. И не только ему. А если и суицид получится свалить на Босса? Тогда Од и все девушки станут свободным от своего мерзкого рабства, и даже смерть Джуёна станет полезна. Окинув быстрым взглядом сгорбившуюся фигуру бледно-зелёного цвета, Гониль нахмурился. Он хотел бы, чтобы всё получилось именно так. Наверное, этот вариант даже удовлетворил Чонсу, а Чан понял бы, что и в таких делах можно побороться за правду. — Не знаю, я не видел его вообще, — пожал Од плечами. — Говорят, он до этого ругался с менеджером, потому что у нас в клубе нет девушки с именем Джуён. Он подумал, что Джуён девушка, наверное. На несколько секунд воцарилась тишина. Од ждал новых вопросов, пока Гониль прокручивал в голове те короткие воспоминания, в которых участвовал Джуён. Его правда легко было спутать с девушкой, особенно, если перед глазами всё плыло от количества выпитого алкоголя. — Я думал, что Джуён пойдёт обрабатывать раны, но он просто лежал и плакал, — с долей презрения продолжил Од, когда молчание затянулось. Наверняка ему хотелось поскорее закончить, чтобы освободиться от наручников и тоже получить возможность лечь на грубый тонкий матрас в своей временной камере. — За это его слегка… побили. И придушили, чтобы запугать. Но не до конца, конечно. Гониль на секунду отвёл глаза. Чужие слова сквозили спокойствием и даже скукой, пока внешний вид изо всех сил намекал на то, как плохо было Оду. Это пугало до мурашек и болезненно сжимающегося сердца. Как часто по отношению к проституткам применяли насилие? Как часто жертвой становился сам Од? Почему он с этим смирился? — Кто его душил? — Люди Босса, — пожал плечами Од. — Я не знаю, кто. Мне просто рассказали. — Ладно. Дальше. — Дальше… всё, — сдавленно пробормотал Од. Он несколько раз быстро моргнул и поднял плечи. Его руки тревожно тёрли друг друга и царапали короткими ногтями. — В это время пришёл Гаон, и, пока я рассказывал ему всё, Джуён повесился. Од замолчал, низко опустив голову. Без холодного взгляда и твёрдого голоса он был похож на щенка, едва слышно скулящего в углу комнаты, ожидающего, когда хозяин ударит его тапкой по морде за какую-нибудь оплошность. Он казался хрупким и беззащитным, особенно с выложенными на стол руками, скованными металлом. При их первой встрече Гониль и подумать не мог, что Од может быть уязвимым. Казалось, что если он чувствовал себя свободно в борделе, где унижать его могли по несколько раз в день, то уже ничто не нарушит его холодного спокойствия. Его острый язык не мог затупиться ни при каких обстоятельствах. Он должен был резать каждую секунду, каждым произнесённым словом, тыкая Гониля носом в грязь, но когда Од заговорил снова, тяжёлый воздух в комнате дрожал вместе с ним: — Я должен был его спасти, да? Я должен был прийти к нему и отговорить. — Решения других людей часто не зависят от нас, — выпалил Гониль, даже не успев подумать. Он был уверен, что захочет обвинить Ода во всех смертных грехах, если узнает, что тот хоть как-то причастен к самоубийству Джуёна. Может, позже ему захочется этого снова, но сейчас Сынмин в собственном холоде казался замерзающим. Гониль сам видел, как это происходит. Он тоже не смог отговорить близкого человека, потому что не знал о его намерениях. В смерти брата не было его вины, так с чего Од взял, что мог что-то поменять? Стараясь звучать мягко и сочувствующе, Гониль уточнил: — Почему ты сразу не рассказал мне, что это был суицид? — Гаон не знал, — быстро и легко ответил Од, ни на мгновение не задумываясь. — Я выгнал его, как только увидел всё. Гаон знал, что Джуён не хочет жить и пытался его отговорить, я не хотел его расстраивать. — Поэтому ты ему врал? Не думал, что ему будет ещё больнее потом? — прищурился Гониль. Ему тоже не хотелось бы быть человеком, которому придётся рассказать это Гаону, но почему-то его это совсем не трогало. Что-то было не так. — Я надеялся, что он не узнает, — признался Од тихо и почти неразборчиво. Он нервно облизнул губы и приподнял голову, взглядом пиля пустую стену сбоку. — Я подумал… вы будете расследовать убийство и выйдете на Босса. И тогда Гаону не придётся узнать. Может, и сейчас не придётся, а? Гониль опустил голову и несколько раз слабо кивнул, будто пытаясь утрясти в голове всю новую информацию. Все чувства смешались в один ком, а интуиция вдруг пропала, не желая подсказывать, в какую сторону копать. — Тогда почему ты сидишь здесь сейчас? — поддавшись самому сильному из порывов, Гониль облокотился на стол. Од был подозрительным и до умиления жалким одновременно. Как щенок, разбивший дорогую вазу, но глядящий на хозяина с таким сожалением, что ругать его не хотелось. Но, что было ужаснее всего, слова Ода затрагивали Гаона, и поток мыслей в голове Гониля постоянно утекал в его сторону. В бурном течении уже знакомые жалость и желание помочь смешивались с тупой брезгливостью, которая взялась из ниоткуда. Её бы прогнать к чертям собачьим, но она вцепилось в сердце так крепко, что отодрать без ранений было уже невозможно. — Почему ты передумал врать? — уточнил вопрос Гониль, когда не получил ни слова в ответ. Взгляд Ода застыл в одной точке, глазные яблоки будто покрылись инеем. В голове проскользнула мысль, не мог ли он тихо умереть, чтобы не отвечать? — Теперь ты хочешь расстроить Гаона суицидом Джуёна? Од покачал головой. — Тогда что вдруг случилось? — Мне просто страшно, — голос Ода надорвался ещё в начале, и последнее слово он выкрикнул, словно из последних сил. Он низко опустил голову, едва ли не ложась на свои руки, крепко переплетённые друг с другом худыми пальцами. — Я хочу защитить Гаона. Он постоянно хотел меня спасти. Мне кажется, он может попытаться свалить смерть Джуёна на Босса, чтобы защитить меня. Но тогда его могут поймать на лжи. Или Босс доберётся до него. И до Вас. Я хочу помочь. — А раньше не хотел? Ответа не последовало. Гонилю вдруг стало душно и почти больно. Могло ли обезболивающее так быстро перестать действовать? Или Гониль так больно ударился головой о тупик, выстроившийся в собственных мыслях? Стена, преграждающая дальнейший путь, казалась совсем старой и хлипкой, но оставила в кулаке, пытавшемся её разрушить, столько заноз, что болью отзывалось каждое нервное окончание. Как бы искренне Од ни говорил о Гаоне, что-то в мыслях Гониля переклинило, возведя обманчивую преграду. А там, где-то за ней, развеивала холод комнаты мысль о возвращении в родительский дом, где ждал и Гаон. — В начале ты сказал, что прятать труп приказали вам, а потом исправился на мне, — Гониль прищурился, пиля Ода взглядом и стараясь уловить каждую эмоцию, пробегающую по чужому лицу. Над столом повисло тяжёлое напряжение. Счётчик в голове Гониля отсчитывал секунды до ответа. — Кого ты прикрываешь? Он блефовал и точно знал, что пожалеет об этом. Неважно, какой будет реакция, начнёт ли Од опровергать его обвинения или сразу сдастся. В воскресенье камеры видеонаблюдения засекли, как труп Джуёна прятали двое. — Никого, — отозвался Од ещё до того, как отсчёт в голове Гониля затрещал о тревоге. — Там был я и водитель. Я не знаю, кто он. И он только довёз меня до парка. Гониль задумчиво кивнул, наблюдая, как Од кинул на него быстрый взгляд и тут же отвернулся. Хотелось надавить сильнее, чтобы заставить его говорить только правду, но органы в животе тревожно зашевелились. То ли от несварения, то ли от раны, заштопанной едва ли не наспех. Гониль спешил к Оду, надеясь услышать имя убийцы, но в итоге попал в ловушку. — Ладно. Теперь напиши всё это, — сдался Гониль, едва не сгибаясь от внезапной боли. Од послушно взялся за ручку, снова приобретя спокойное выражение лица. — В хронологическом порядке, со всеми датами. И с именами тех, кто тебе о чём-то рассказывал. Не знаешь имён — описывай внешность. Од кивнул и в следующую же секунду наполнил пространство между ними тихим скрипом ручки по бумаге. Он часто ненадолго останавливался, думал о чём-то, а потом снова писал. Слово в слово, как понял Гониль, внимательно вглядываясь в кривоватые буквы. Перед глазами повис туман. Хотелось поскорее сбежать, рассказать всё Чонсу, чтобы думать об этом пришлось ему, и уехать в пригород, где нет ни пустых комнат, похожих на эту, ни убийств, ни страхов. Там есть только семья и парень, который нуждается не в его дедуктивных навыках, а во всём нём. Помочь Гаону поступить было бы в разы легче, чем копать глубокие ямы, на дне которых всё равно ничего не найдётся. Но одно «но» придавливало его к стулу. — А ты сам себе помочь не хочешь? — не выдержав, спросил Гониль. Он разрывался на части. Он хотел верить, что Джуёна убил Босс и, пытаясь стереть c рук кровь, заставил подопечных прятать труп. Тогда в голову не пролезали бы склизкие догадки о том, что убийцами были Од и тот, кто помогал ему прятать труп. — Проституция так же незаконна, как и убийство. Просто скажи имя Босса. Од глубоко вдохнул, поджав губы. На несколько долгих секунд кончик ручки оторвался от листа и пару раз неумело прокрутился между пальцами, всё сильнее натягивая нить напряжения в груди Гониля. В нём проснулся жаркий азарт, способный разогреть атмосферу комнаты или сжечь его изнутри. Кровь постепенно закипала, в то время как Од склонялся ниже над столом. От такой позы у Гониля непременно заболела бы спина. Ручка снова забегала по листу, а Гониль едва удержал в себе колкое раздражение, продолжая сгорать изнутри. Без имени Босса у него было всё меньше шансов не думать о вине Ода. Каждая секунда казалась часом. Гониль был уверен, что уже хотя бы три листа должны были полностью покрыться надписями, но даже на первом ещё оставалось место. Это утомляло, и, приложив руку к животу, он осторожно спустился ниже на стуле. Хотелось заснуть прямо здесь, но слышать каждый звук, исходящий от Ода, было важнее. — Пожалуйста, — вдруг прошелестел тот, придвигая бумагу ближе к Гонилю. Напряжение, успевшее смениться на угрюмое разочарование, снова проснулось, пинаясь и вгрызаясь в мышцы. Гониль приподнял брови, ожидая заветные слова. Три слога, сложившиеся бы в имя. — Защитите Гаона. Пожалуйста. И замолчал. Гониль прищурился. — Сынмин-щи, — прошипел он, не получив никакого продолжения ни через десять секунд, ни через минуту. Од поднял на него взгляд, полный усталой надежды, от которого непременно должно было разболеться сердце, но Гонилю было совсем не до этого. Он был зол. — Имя, Сынмин-щи. Скажи имя. — Гаон сам не справится, — упрямо и слегка разочарованно просил Од, толкая свои записи на противоположный край стола. — Не бросайте его. Пожалуйста. Гониль со злостью выдохнул, резко поднимаясь со стула. Он понял, что это было ошибкой, только когда в глазах потемнело, а ноги резко накатившей слабостью принялись умолять его сесть обратно. Он лишь на несколько секунд опёрся на стол, думая, что едкого он мог бы сказать Оду за его упрямство, но в итоге молча вышел из комнаты, шелестя бумагой, когда тьма перед глазами расступилась. — Как оно? Прямо за дверью его поджидал Чонсу, со скучающим выражением лица прижавшись спиной к стене. Окинув его взглядом, Гониль набрал в лёгкие побольше воздуха, уже готовый выдать всё, что успел узнать, на одном дыхании, но в последний момент остановился. Вряд ли Чонсу понравится новость о том, что Джуён совершил самоубийство. Вряд ли это можно было просто так взять и рассказать, ожидая не только спокойной реакции, а ещё и утешения. — У тебя есть сигареты? — задал он глупейший вопрос, разворачиваясь к выходу из участка. Он поймал взгляды рядовых, стоящих чуть поодаль, и кивнул на дверь, за которой остался Од, молча приказывая увести его в камеру. У Гониля не осталось ни капли желания возвращаться к нему, чтобы выяснять что-то ещё. — Ты меня пугаешь, — признался Чонсу, щёлкая зажигалкой у конца сигареты, зажатой в зубах Гониля. Тот и сам себя пугал, размышляя, может ли курение повлиять на его рану. А потом шлифовал эти мысли старыми подозрениями и страхом, что его могут попытаться убить снова. Даже в участке, в комнате без окон, он чувствовал себя уязвимым, а выходя на улицу, совсем терял ощущение безопасности. Даже присутствие Чонсу совсем не спасало. — Всё так плохо? — Мне жаль, — ляпнул Гониль, затянувшись, и тут же зашёлся в приступе кашля от режущего горло дыма. Оно было и к лучшему — у него появилось время ещё раз обдумать, как рассказать Чонсу все новости. Может, стоило вести его не на улицу, а в один из кабинетов в здании, чтобы было, куда сесть, если ноги перестанут держать, но курить вдруг захотелось сильнее, чем заботиться о чужом поддержании вертикального положения. Рядом ещё раз щёлкнула зажигалка, будто Чонсу прочитал его мысли. Перед глазами, как кинолента, пробежали кадры, где тот курил у входа в морг. Тогда он выглядел полностью раздавленным, хотя видел труп не первый раз. Сейчас же ему впервые придётся услышать, что его обещания спасти Джуёна не помогли тому чувствовать себя лучше. Вся злость в момент улетучилась. Отчего-то захотелось вернуться в комнату для допросов, чтобы вернуть былой запал. Без гнева Гониль совсем не понимал, за что ему цепляться и во что верить. — Од утверждает, — начал он, осторожно подбирая слова, — что это было не убийство. — А что? Несчастный случай? — фыркнул Чонсу, нахмурившись, когда продолжения не последовало. — Нет, конечно, — Гониль почесал затылок, не зная, как продолжить. О сигарете он забыл, укутываясь в мозговой штурм, как в одеяло. Да и не помогала она совсем, от неё сердце едва ли перестало болезненно ныть. — Он сказал, что это было самоубийство. Последнее слово произнеслось так быстро, будто Гониль боялся им обжечься. Он болезненно поморщился. Сейчас была очередь Чонсу давать волю эмоциям, Гониль не должен был показывать собственную уязвимость. Но он боялся всего, что его окружало: суицида, подозрений, записей с камер, реакции Чонсу… Тот лишь затянулся так глубоко и так долго не выпускал дым из лёгких, что Гониль успел испугаться. — И что ты об этом думаешь? — пробормотал Чонсу, прожигая взглядом асфальт. — Это… возможно. Но нужно собрать больше доказательств. И я всё равно собираюсь добраться до того, из-за кого это произошло. — Всё Кёнсу отпустить не можешь? Такой с виду ожидаемый вопрос ударил под дых, и Гониль поднял затравленный взгляд на абсолютно спокойного Чонсу. Кроме сведённых к переносице бровей и почти дикого взгляда никто не выдавало его состояния. — Хочешь сказать, ты Джуёна быстро забудешь? Их взгляды встретились на несколько долгих секунд, борясь друг с другом скрытой болью. До этого момента они никогда не были так похожи, подумал Гониль. И, как бы сильно оба не пытались выглядеть серьёзными и бесчувственными, в душах разрывались петарды, оставляющие после себя только боль и разруху. Ведь нельзя взрывать что-либо в закрытых пространствах. Это плохо кончается. — Как он оказался в парке, если это был суицид? — Чонсу с вызовом шагнул ближе, сверля яростным взглядом Гониля. Тот нервно сглотнул. Если бы чужая злость не переносилась на него, такой напор был бы полезен для их дальнейших рассуждений. — Од признался, что он прятал труп. Ему приказал Босс, — ответил Гониль, стараясь не выдавать волнение дрожью в голосе. Чонсу прищурился и поджал губы, не находя, что ответить. — Только вот… он сказал, что делал это один. Что его привезли на машине в парк, и он один вытащил труп из багажника и один выкинул его там. — И? — почти безразлично вскинул брови Чонсу. Гониль надеялся, что его поймут без слов, потому что произносить грязную правду ему не хотелось самостоятельно. — У нас есть записи с камер, — всё-таки продолжил он. — Где видно, что их было двое. — Сынмин кого-то выгораживает, — закончил мысль Чонсу, на что Гониль медленно кивнул. — И, думаю, уже понятно кого, — пробормотал он, снова занимая себя сигаретой. Догадка, готовая выпасть наружу, резала горло куда хуже сигаретного дыма, а Чонсу будто не догадывался до верного ответа. — Это ведь… Гаон. — И что ты собираешься с этим делать? — спросил Чонсу почти сразу и, если бы не тон, с которым он это произнёс, Гониль разозлился бы на то, что его заставили произнести имя самому, хотя, конечно же, в этом не было нужды. Но Чонсу и сам отчего-то звучал злым. И смотрел он так одичало, будто готов был защищать Гаона. Это сбило Гониля с толку. Он ждал бурной реакции на новости о Джуёне, но почему-то получал её совсем по другому поводу. — Что ты имеешь в виду? — Я просто думаю, — Чонсу втянул воздух через сжатые зубы, — сейчас ты его подозреваешь, хотя никто не указывал на него точно. И что-то мне подсказывает, что ты собираешься быть жестоким. Например, взять и сразу арестовать его. — Возможно, придётся, — тихо согласился Гониль и сам испугался своего сиплого голоса. Ему было больно думать об этом. Он чувствовал себя преданным. Он надеялся вернуться домой, чтобы с Гаоном стало снова тепло и спокойно, но тот, оказывается, уже давно врал ему. Сколько раз он вообще говорил правду? Может, его ложь дошла и до влюблённости, в которую Гониль слепо поверил. — Конечно, им с Одом поможет то, что их заставили подменить улики. Но сильно ли? По затылку вдруг прилетел звонкий удар, отдающийся в ушах тихим звоном. У Чонсу были тяжёлые руки, Гониль знал это, но надеялся никогда не испытывать на себе. Он уставился на друга с обидой, потирая побаливающую голову. Он и без того разрывался на части от осознания, что всё это время Гаон был виновен, а Чонсу, кажется, не питал к нему ни капли сочувствия. — Что ты вообще несёшь? — В смысле? Хочешь сказать, преступники не должны быть наказаны? — Ты совсем идиот? — учтиво поинтересовался он. Гониль не успел открыть рот, чтобы возразить, как Чонсу продолжил. — Тебе не кажется, что ты на эти грабли наступал уже? А потом стоял здесь же передо мной на коленях и извинялся. Может, мне не стоит тебя прощать, раз ты уже забыл об этом? — Ничего я не забыл, — ошарашенно вскрикнул Гониль. — Тогда не играй во всезнающего и поговори со своим парнем. Попробуй хоть что-то узнать, прежде чем молча отворачиваться от него и играть в молчанку, — яростно продолжил Чонсу. — Ты же сам говорил, что он в тебя влюблён. Представляешь хоть, что он чувствовать будет? — А если влюблённость — тоже ложь? Чтобы заставить меня верить, что он не при чём, — настаивал Гониль, сам себе моментально простреливая голову. Следующий осуждающий взгляд Чонсу он принял как должное. Ему вдруг стало противно от своих слов. На секунду он даже подумал, что с удовольствием поверил бы в любую ложь, лишь бы не возвращаться в жестокость правды. Наверное, он тоже успел влюбиться, если в его голове рождались настолько противоречащие профессии мысли. Он сильно привязался к Гаону, если готов променять работу на то, чтобы просто оставаться рядом. — Чонсу-я, — неуверенно позвал Гониль после минуты напряжённого молчания. Его голова разрывалась на части. Он боялся предать работу, он боялся не верить Гаону, но, стоя рядом с Чонсу, он больше всего не хотел разочаровать его. — Разве тебе не будет обидно, если я поговорю с Гаоном? Значит, я и с тобой мог всё обсудить. — Будет, конечно, — фыркнул Чонсу и снова достал из кармана пачку сигарет, всем своим видом показывая, как сильно презирает Гониля. — Но, знаешь, если ты с ним не поговоришь, я буду не только обижен, а ещё и зол. Получится, что ты на своих ошибках вообще не учишься, и я страдал зря. — То есть, ты хочешь, чтобы я… — Да, я хочу, чтобы ты меня обидел, но выслушал своего Гаона, — перебил Чонсу. Он помолчал несколько секунд и вдруг резко спрятал картонную коробочку обратно, решительно поворачиваясь к Гонилю лицом. — Выбирай быстрее. Если через десять минут придёшь на парковку, я сам довезу тебя до него. Дверь в участок хлопнула между ними так громко и неожиданно, что Гониль чуть не выронил сигарету, от которой уже не осталось ничего, кроме фильтра. Он был потерян. Никотин нисколько не помог ему разобраться в мыслях, а только оставил горечь на языке. На всякий случай впечатав сигарету в стену, он выбросил её и поспешил в здание, резко вспомнив о том, что его могут попытаться убить. Но первым, что он увидел в узком сером коридоре, стал Чонсу, со всей силы впечатавший кулак в стену с гримасой боли на лице. Осторожно прикрыв дверь, Гониль стал считать секунды про себя. Ему нельзя опаздывать, как и заходить в здание слишком рано…