We can do the rest.

С того дня прошло два месяца. Снова идёт дождь. Льёт как из ведра, и Шото прислоняется лбом к стеклу, зажав кружку между ладонями и серым вязаным свитером Кацуки. Он думает: когда всё, чёрт возьми, пошло на перекосяк. Иногда всё кажется таким далёким, что он не понимает, как быть дальше, если всё рухнет. Раньше это не представлялось возможным, но, с другой стороны, у них никогда раньше ничего подобного не было. Всё меняется, и Шото понятия не имеет, как вернуться назад. Субботнее утро, Кацуки в спортзале с Киришимой. Этот факт сам по себе не приносит боли Шото. В последнее время Кацуки, кажется, всегда находится где-то вдали от Шото. Похоже на ещё один гвоздь в крышку гроба чего-то большого, для чего пока нет названия. Всё началось на следующий день после того, как они рассказали всем, позвонили своим матерям. Кацуки не отправился с ним в постель. Сказал, что у него слишком много сил и что ему нужно немного их сбавить. Шото подмигнул и сказал: "Я могу тебе помочь с этим". Кацуки просто поцеловал его на ночь и ответил, что скоро придёт. Час спустя Шото заснул, и с тех пор нервное урчание в животе не покидало его. Они уже целую вечность не проводили вместе выходные, потому что Кацуки в спортзале, или Кацуки встречается со своими друзьями, или у Кацуки есть какое-то срочное и неотложное задание, которое необходимо выполнить не дома, не с ним. Если Шото слишком много думает об этом, ему становится плохо. Он вернулся к работе после относительного затишья, которое Шото мог бы списать на семейную непредсказуемость, а с остальным просто…слишком. Иногда он засиживается в офисе, чувствуя себя настолько не в своей тарелке, что часами не двигается с места. Интересно, замечает ли вообще Кацуки. Он никому не скажет, не проронит об этом ни слова, потому что до тех пор, пока он не расколется, всё это существует только в голове. Документы, которые они должны сдать через пару недель, так и лежат на столе. И Шото перестал просить его расписаться и поставить инициалы. Он уже достаточно слышал его "Позже", или "После ужина", или “Может в следующие выходные". Шото слишком не хочет услышать нечто большее, что скрыто за словами. Незнание – самое худшее. Незнание того, что он натворил, незнание того, где он, незнание того, где мыслями Кацуки и почему он там. Однажды он спросил Киришиму, рассказывал ли ему что-нибудь Кацуки. И после часа запугивания и перепроверки информации, что всё в порядке, Шото решил больше никого не спрашивать. Телефон завибрировал. Он оттолкнулся от окна, подошёл к дивану, где тот был втиснут между двумя подушками. Даже семь лет спустя, он всё так же записан у него в телефоне как “Бакуго Кацуки”. От этого ему почти хочется рыдать. "Привет, пересёкся на Каминари, так что мы идём обедать. Увидимся позже?" Больше всего на свете Шото не нравится этот вопросительный знак.