El Diablo

      Бруно был крайне недоволен снова оказаться втянутым в бесконечную суету всеобъемлющей помощи Энканто. Да, сестры и мать стали ему чуть ли не в рот заглядывать, особенно madre — он за все свои сорок лет совместной жизни в одном доме даже намека на материнское тепло не получил, а сейчас, когда он уже стареющий с каждой минутой мужчина, Альме вдруг захотелось примерить роль понимающей и нежной мамиты. Бруно не скрывал холода при разговоре с ней и искренне радовался ее недоумению. Пусть на старости лет впитывает злобу и обиду так же, как он впитывал всю жизнь.       Основной его задачей, само собой, стали пророчества. Община километровые очереди строила к провидцу: этой расскажи о замужестве, этому о неназванной девке, пятому одно, десятому другое. У Бруно голова шла кругом — столько гадать. Но ради разочарованных лиц, которым предначертано было что-то нехорошее, мужчина готов был потерпеть. В свободное — от желающих узнать судьбу селян — время он помогал в доме: постирать одежду и постельное в реке, принести дров, подмести патио — удручающая рутина. И разбавляло ее только одно удовольствие — лицезреть щебечущую Мирабель.       Это милашка души не чаяла в любимом tío. Она заслуженно занимала первое место среди тех, над кем Бруно хотелось глумиться меньше всего. Бездарная сеньорита, лишнее колесо среди Мадригалей, но такая славная девушка: рядом с ней время переставало безжалостно давить на плечи, а лишь приятно обтекало. Мужчина не замечал, как ненавистная суета стремительно заканчивалась, когда рядом вертелась его sobrina.       Она тянулась к нему, как palomilla к свету. И если Бруно мог сравнить Мирабель с мотыльком, то себя со светом — отнюдь.       Мирабель обожала, когда tío потакал ее девичьим заморочкам: обнять ее хрупкое тельце чуть дольше положенного, позволить потереться ей щекой о щетину или, допустим, подарить кроткий поцелуй в лоб. Тогда его sobrina становилась самой счастливой девушкой Энканто, вопреки пророчеству Бруно для Изабеллы.       Мирабель находила в нем самого умного и начитанного собеседника, хотя он таковым не являлся, восхищалась каждой фразой дяди и готова была посещать церковь хоть каждый день — молиться не за него, а на него. Она походила на фанатичку, а интерес ее явно не был здоровым. Бруно отмечал, как она словно невзначай проводит мокрым кончиком языка по пальцам, ловя сок из лопнувших долек апельсина, а после бросает в его сторону опасный взгляд. Или, совершенно не стесняясь других, обнимает его руку со звонким смехом, прижимаясь упругой грудью к зеленой руане. Pequeña bestia!       Бруно думает про себя — дурочка. Дурочка с играющими гормонами и больной головой. Ему достаточно поманить пальцем, и palomilla будет прыгать на нем, выкрикивая его имя в исступлении. Он не подпускает ее ближе — еще не время. Пусть хотя бы рубеж в шестнадцать лет перепрыгнет.       Время от времени он ловит взгляды сестры Джульетты, когда они с Мирабель в очередной раз маячат вдвоем в доме, будто магнитом притянутые. Ее мама глядит с некоторой тревогой; материнское сердце, говорят, способно чувствовать неладное. И бросает брату улыбку, а он вскидывает уголки губ в ответ и продолжает вести беседы с ненаглядной Мирабель. Бруно незаметно вздыхает — и сестра его тоже дура. Рядом с ее дочерью ходит больной, испорченный человек. Pervertido. Она полагает, что младшая дочь ее нашла отдушину в брате: минус на минус — будет плюс. Они оба — дефекты семьи, но никогда и никто не скажет это вслух.       Джульетта всецело доверяет брату, можно сказать, смотрит сквозь пальцы, а он насмехается над ее слепой верой.       А с другой стороны — Пепа. Они с сестрой на двоих делят грехи: импульсивная сестрица абсолютно безучастная, но в плюс — чуть менее доверчивая. Это Бруно видит в ее испытующих глазках — привычка, которую у нее перенял старший сын.       Ни одна Мирабель ищет расположение дяди. Есть еще Камило. Он не ведет себя так напористо и бездумно как его кузина, но факт остается фактом. Парень бросает взгляды, полные ревности и желания оказаться на месте Мирабель. Он не позволяет себе беспардонно вешаться на шею tío или требовать родственные поцелуи. Бруно убеждается в который раз, что sobrino — прирожденный актер. Да, разведчик из него никудышный, однако Камило ведет себя с Бруно так же, как с любым другим человеком в Энканто, никак не выдавая пугающее его же желание остаться подле чуть дольше.       Мужчина обожает поддразнивать юнца, частенько используя Мирабель для этого. Когда они праздновали долгожданное ею шестнадцатилетие, Касита искрилась огнями и цветами, любезно взращёнными Изабеллой. Мирабель согласилась закатить огромное празднование для всей общины — впервые после неудачной церемонии десять лет назад. Столы ломились от еды и напитков, музыканты стирали в кровь пальцы о гитарные струны, люди не чувствовали ног от нескончаемых танцев. Мирабель почти не танцевала: стоило какому-то смельчаку подойти ближе, рядом возникал Бруно, сверля шкета тяжелым взглядом. Последний резво ретировался. Ну, парочку раз мужчины рядом не оказалось, и какие-то idiotas все-таки касались его любимицы. А так Бруно позволял лишь Камило пригласить на танцы именинницу. Он знал, что они оба — отличные танцевальные партнеры, с раннего детства оттачивающие друг на дружке это нелегкое мастерство.       И вот наконец настала его очередь пригласить Мирабель. Эта славная palomilla искрилась от счастья, всем видом давая понять, что уж и не надеялась получить приглашение. Никто на них внимания не обращал — просто танец дяди и племянницы. Никакого запретного подтекста.       Камило начинало казаться, что возвращение волшебства любезно одарило всех и каждого проклятьем не видеть очевидное. Например, чересчур близкую дистанцию между tío и Мирабель, такую, которая родственникам в танце вовсе не позволительна. Бруно замечает оторопелый взгляд sobrino и лукаво улыбается ему. Танец заканчивается, мужчина любезно выводит девушку из круга танцующих. Он протягивает ей апельсиновый сок — этой искусительнице рановато пить что-то крепче, — а сам потягивает рубиновое вино, такое же темное, как его новая рубашка — подарок Мирабель. Бруно склоняется к уху племянницы, что-то нашептывает ей, и глядит при этом в глаза Камило. Теперь-то точно не обознался — глаза провидца мерцают в полумраке помещения. Парень сглатывает, переводит взгляд на руки Мирабель — она нервно сжимает ткань изумрудного платья, которое сшила специально ко дню рождения. Он не видит ее выражения лица, но отчетливо представляет: она вся раскраснелась, внимая речам любимого tío. И одному Дьяволу известно, что он ей говорил.       Ни мама, ни tía Джульетта, ни даже абуэла — никто не придает значения бесконечным перешептываниям родственников. Камило хочется выть волком от безысходности.       Бруно вскользь оглядывает патио — вся родня здесь. Его дорогие сестры отплясывают жаркие танцы с мужьями, абуэла переговаривается с сеньорой Гузман, Долорес взгляда от Мариано не отрывает, а старшие сестры Мирабель о чем-то рьяно спорят. Маленький Антонио давным-давно оставил праздник и ушел спать. А его любимый sobrino не спускал с них глаз все торжество.       Бруно знал будущее этого вечера и полностью ему отдавался.       Камило лишь на мгновение отвлекся на старую знакомую девочку, как с ужасом обнаружил отсутствие дяди и кузины. Он раскланялся в извинениях, сетуя на большое количество выпитого, и поспешил затеряться в толпе в поисках пропавших горе-родственников. Долго искать не пришлось — чутье подсказывало, что стоит ему спуститься к реке, он поиски завершит.       Так оно и произошло. Камило вернул себе свой облик и затаился за деревом, пытаясь вглядеться в едва различимые силуэты. Ночь была облачной, а луна — полной. Облака лишь периодически позволяли пробиться лунным лучам, чтобы пролить свет на правду. А правда была такова, что Бруно хищно склонился к племяннице, уже давно послав к чертям мораль, и подарил ей долгожданный поцелуй.       Камило лучше всех знал, каково это — верить глазам, а сейчас он не мог сделать этого.       Tío целовал ее напористо, жадно, как будто хотел сожрать, а у нее коленки подкашивались от новых и запретных ощущений. Мужчина любезно позволял ей повиснуть на его груди, поддерживал за тонкую талию, длинными пальцами впиваясь в мягкие девичьи бока. Бруно посмотрел на Камило — он с самого начала знал, что малец последует за ними. Он улыбнулся сквозь поцелуй, возвращая всё заслуженное внимание имениннице.       Парень остаток ночи ходил, как неприкаянный, пока не столкнулся с Бруно в патио. Не смея поднять глаз, он торопился промчаться мимо, но мужчина ловко схватил его за запястье: — Ты в порядке, mi sol? — Камило кожей чувствовал тяжелый взгляд. — В полном. Просто устал.       Патио пустовало. За час до этой встречи Камило добровольно вызвался проводить засидевшихся гуляк за порог — за что получил похвалу и благодарность от давно отошедшей ко сну абуэлы. Мирабель провожала вместе с ним, а Камило от стыда даже переговорить с ней нормально не мог. Отнекивался что, мол, наплясался, и очень устал. Благо, его кузина знала, когда не стоит переходить личные границы — она приобняла его, пожелала добрых снов и упорхнула в комнату.       Все это время Бруно наблюдал со второго этажа за племянником. Касита периодически не упускала возможности уронить ему на голову кусочек черепицы за проделанную мерзость, или попытаться перекинуть через перила — мужчина не обращал на волшебный дом внимания.       Бруно мягко провел по ладони Камило и почувствовал дрожь. Мирабель подрагивала точно так же всякий раз, стоило Бруно задержать прикосновение на секунду дольше. Испорченные дети. — Точно ничего не хочешь рассказать своему tío? — продолжал наседать он, поглаживая нежную кожу запястья. — Абсолютно, — твердо стоял на своем парень. — Хорошо, — посмеялся он. — Доброй ночи, Камило. — Д-доброй.       Кузен злился на предательницу Мирабель, что она посмела родиться немногим раньше его.