Альфавёрс

      — Вот прямо всё что угодно могу пожелать? — глаза Хёнджина загорелись, хотя он и отчаянно пытался помнить, что это всё не взаправду. — И это исполнится? Я не знаю, как работают осознанные сны…       — Я тоже не знаю, ведь я — это ты. — ужасная отрезвляющая фраза. Хёнджину показалось, что голос Сынмина дрожит — оно и понятно, ведь он и сам взволнован. — Просто приятный сон. Но ты можешь попробовать загадать.       — Не говори, что это сон! Скажи мне то, что я хочу услышать.       Хёнджин рассчитывал на убедительные аргументы, опровергающие сон. Но то, что он услышал, было вытянуто из более глупого омута желаний.       — Ты замечательный человек, Хёнджин. — Сынмин улыбнулся и осторожно взял трясущиеся руки в свои. — Я благодарен тебе за то, что ты появился в моей жизни. Твой смех, твои вечные тактильные нападения на меня, твоя беспрекословная защита, когда я из-за своего острого языка нарывался на неприятности, твои горящие глаза, твоя сила, которой я всегда восхищался — ты считал это мелочами, но для меня это стало всем. Ты и правда украл у меня многое — к примеру, лет десять моей жизни и возможность найти других друзей, — но чувствую, что без этого воровства я был бы более беден, чем сейчас.       — Зачем ты мне это сказал? — казалось, что Хёнджин вот-вот расплачется. — Я хотел услышать именно это! А раз ты знал, что я хотел, значит ты действительно я, то есть сон! Это нечестно!       — Прости. Надеюсь, что в жизни ты услышишь то же самое. Ты этого определённо заслуживаешь. Да и ты слишком упрямый, когда дело касается счастья твоих близких. Даже если я буду продолжать ворчать, неужели ты не переубедишь меня? С тобой я был явно счастливее.       — Заслуживаю?.. — раньше Хёнджин не смотрел с этой стороны на всю ситуацию, и это определённо придало ему сил на будущее. — Как скоро я проснусь?       — Не знаю, как и ты сам. Может твой сон продлится долго, а может кто-то уже бежит, чтобы разбудить тебя.       — Раз так, то Мини!.. Сделай то, что я бы хотел.       — А что ты хочешь?       — Ты и сам знаешь. — Хёнджин опустил взгляд на свои руки — когда Сынмин очень сильно их сжал, ему даже показалось, что он почувствовал это. Отвратительное фантомное ощущение. — Ты — это ведь всего лишь я, хах.       Хёнджин не любил говорить о том, что ему нравится. Его интересы казались не такими важными, как интересы близких, под которые он всегда подстраивался. Если бы это была реальность, Сынмину стало бы сложно угадать его желание. Но перед ним не Сынмин, а лишь часть подсознания в его образе.       Не отпуская рук, видение подвинулось поближе, чтобы почти неощутимо коснуться лбами. Чёлка щекотала кожу, и на лице Хёнджина расцвела улыбка — было приятно. Закрыв глаза он попытался поверить, что это реальность — хотя бы во сне хочется побыть эгоистом и представить, что это не просто его желание, которое он решил исполнить. Хотелось верить, что этого бы желал и Сынмин.       Когда чёлка перестала касаться лба, Хёнджин начал думать ещё активнее о том, что хочет больше нежности. И Сынмин не отстранился — его дыхание продолжило греть лицо, вызывая мурашки. И так же нежно, как и того молил Хван, к нему притянулись любимые губы, неспешно погружая в настоящий поцелуй. Он казался невесомым и совсем воздушным, по сравнению с сильной хваткой в руках, но постепенно ускоряясь становился всё реальнее. Хёнджин и сам был готов раствориться, заставляя себя не думать про сон. Но вскоре к приятным мыслям прилипли неприятные, вновь окружив его, как и в последние три дня. Неужели сон уже начал превращаться в кошмар?       Да, это было так нежно, как и хотел Хёнджин. Но не являлось тем, о чём он подумал.       — Сынмин. — каким бы затягивающим омут не был, неопровержимая мысль заставила остановиться. — Это не то, чего я хотел…       — Тогда чего ты хочешь? — Сынмин уплывал, трясясь всем телом и продолжая держать руки Хвана, как невероятную драгоценность. Вот-вот, и совсем исчезнет. — Сейчас ты можешь сделать почти всё.       — Нет, Сынмин, не могу… Ты меня не понял — ты не угадал мои мысли. А значит ты — не часть моего подсознания. Потому что и это не сон.       — Сон. Ты специально сам себя обманул, чтобы поверить в обратное. — аргумент звучал убедительно, но голос видения был слишком неуверенным. Сынмин явно нервничал — неужели и это тоже обман подсознания?       — Не знаю, что с моим телом — сначала я ничего не чувствовал. Но твои губы… и то, как ты сжал мои руки, пробили этот неощутимый барьер. Мин?..       — Тебе показалось. Я всего лишь исполнил твоё желание, о котором ты даже во сне испугался подумать.       Сынмин выскользнул из дрожащих ладоней, поднялся и пошёл к выходу. Только теперь Хёнджин обратил внимание на место, где они находились — комната отдыха, в которую он, насколько помнил, вбежал после отвратительного удара. Мучаясь от боли он сел на то же место, где и сидел сейчас, и здесь же уснул. Нет, Хван уверен — это не сон. Если бы сейчас он спал, то вряд ли отвратительные ощущения, сопровождающие его наяву, появились бы теперь. Во сне он мог лишь растворяться в поцелуе, и «возьми» не пробило бы его тело. Но этого не случилось.       — Сынмин, стой! — отчаянно крикнув, Хёнджин отсел как можно дальше к стене, возвращая дистанцию — здравые мысли начинали исчезать под гнётом ненавистного инстинкта. — Зачем?       — Если я не могу полюбить тебя так же, как ты меня… — Сынмин остановился перед самой дверью, но не развернулся. — …то я могу хотя бы тебя порадовать. Я слишком испугался, когда увидел твои страдания. Прости.       — Это… это было… Это было слишком опасно для тебя! — только теперь Хёнджин убедился, что он действительно прав. — А если бы я не успел понять, что это не сон, до того, как мой рассудок вылетел из головы из-за мерзотного гона? Всё, нет, уходи отсюда! Закройся в спальне, пожалуйста.       Сынмин прекрасно понимал риск, но всё же развернулся и сделал шаг вперёд.       — Нет. Я чуть опять не ушёл, но ты меня остановил. В моей голове огромное количество мусора, который я наконец хочу выгребсти. Помоги мне.       — Мин… уйди. Даже если я ещё держусь… то в любой момент меня может переклинить. — раздражение от сдерживаемой силы вылилось в крик. — Это отвратительно, я сам отвратителен! Уйди… Нет, не лезь!       — Это моя майка? — между двумя мешками, Сынмин увидел знакомую вещь и поторопился её вытащить. — Да, действительно она. Я вроде её в прачечную относил…       — Я же тебя предупредил — я отвратительный. Всё, что ты мне сказал… — когда сказочные слова Кима снова пронеслись в голове, Хёнджину стало вдвойне тяжелее — это была реальность, которую он не заслуживал. — …было ошибкой. Чтобы продержаться, я выкрал твои вещи. Их запах… Он помогал.       — Тогда возьми. — сложно скрывать своё неприятие к услышанному, но ради друга Сынмин старался сделать всё возможное для этого. Не поднимая взгляд, он бросил в Хвана свою майку. — Если так тебе будет легче, то хорошо, остальное не важно. Я же понимаю, что ты бы так не сделал в обычном состоянии. А теперь… Поговорим?       — Что мне нужно сделать, чтобы ты просто ушёл? — Хёнджин бездумно потянулся за майкой, отлетевшей к стене — тогда он и заметил, что за короткое время отодвинулся от неё, сближаясь с Кимом. — Просто уйди. Тело двигается без моего контроля. Когда ты почувствуешь опасность, будет поздно.       — За этот год я научился хорошо бегать. Тебя не было, а мой острый язык для всяких придурков остался, пришлось наловчиться. — уловив в почти полной темноте резкое движение, Сынмин схватил кресло-мешок и бросил его в Хвана. — Вот видишь, всё в порядке!       — Всё не в порядке! — из молебного шёпота снова вырвался крик, ещё более нечеловечных и мученический. С тяжестью рухнув на мешок, Хёнджин впился в него, чуть ли не рвя ткань — запах должен помочь. Было очень плохо, чтобы держаться дальше. Не так важно, что он выглядел грязным животным — главное, чтобы Сынмин остался чист. — Мне плохо, уйди!..       — Тебе было больно? Я тебя убил мешком?! Хёнджин…       Сынмин услышал — Сынмин подумал. Подумал плохо, как и обычно. Да и сейчас он особенно нервничал, а лунное освещение из небольшой форточки под потолком — слабое, поэтому он тут же рванул к лежащему, переставшему отвечать.       В измученном теле почти не было самого Хёнджина — и как только «оно» почувствовало лёгкое касание на плече, то и вовсе взяло вверх. Руки скользнули через талию по спине Сынмина, впиваясь в неё, чтобы прижать к себе. Ничто не могло заменить его — жадно вдыхая запах на шее, Хёнджин прикусил ворот свитера. Сынмин не боялся — хоть и чувствовал, что сейчас ему никак не вырваться, но животного бешенства он не наблюдал. Хван тёрся щекой об его ключицу, что даже могло бы показаться нежным, если бы случилось при других обстоятельствах.       Как можно бояться того, кто всегда защищал тебя? Сынмин не понимал этого и не принимал то, что Хёнджин сможет навредить ему.       — Мин… — проблеск разума случился, когда Хёнджин почувствовал ладонь, гладящую его волосы. Он понимал, что ушёл в забытье — при последнем событии, которое он помнил, Ким был на безопасном расстоянии. — Я постараюсь отпустить тебя, а ты убеги, пожалуйста…       — Если тебе так легче, то пусть. Дай мне помочь тебе и загладить вину за гадкие слова, которые не думая ляпнул. Мне страшно за тебя. Переживём вместе?       — Какой же ты упёртый дурень! Почему каждое твоё твёрдое решение делает мне больно?       — Хочешь, чтобы я ушёл? — Сынмин всегда воспринимал всё буквально.       — Не хочу. Но ты должен. Или ты нихера не понимаешь? Тогда я прямо скажу — меня ломает от возбуждения. — выдавленный шёпот бил в ухо, пока Хёнджин зарывался носом в волосы младшего. — А единственный, кого я хочу и о ком беспрестанно думаю, сейчас в моих руках, которые я с трудом контролирую. — голос плавно перешёл на повышенные тона, когда Хван измученно опустил подбородок на плечо Кима. — Мне в подробностях описать свои желания, чтобы ты наконец-таки забрезговал и больше не подходил ко мне?! Мои инстинкты требуют переспать с тобой!       — Я это понял — моё тело слишком прижато к твоему, чтобы я спихнул всё на складку штанов. Или это всё же она? — Сынмин сильно нервничал, поэтому перешёл на шутки с неискренней улыбкой. Когда Хёнджин болезненно рассмеялся, он обнял его. — Но ты не сделаешь мне больно. Я знаю тебя. Ты остановишься тогда, когда будет нужно — в остальном у тебя полная свобода. Скажи мне: сейчас тебе легче, чем если бы ты сидел здесь один?       — Да… — «полная свобода» опьяняла Хвана, и чтобы не сойти с ума, он сжимал плечи Кима. Когда из того вырвался приглушённый стон от боли, Хёнджин прикусил свою губу. — Мин, пойми: я чуть не изнасиловал Черён и не задушил Минхо. Ещё и Джисона напугал, вжав его в дверь. И тебя…       — Со мной ты ничего страшного не сделал. Черён ты отпустил и без чужого вмешательства, Джисон чересчур впечатлительный пугливый болтун, а Минхо и я иногда мечтаю придушить. Ты погляди, как долго ты держишься со мной в одной комнате.       — Не держусь! Не держусь я! — Хёнджин отстранился от Сынмина, продолжая сдавливать его плечи. Тень легла на его глаза так, словно их и вовсе не было.       После отчаянного рычания, словно он и впрямь зверь, его голова впечаталась в грудь Кима. Один лёгкий удар, затем второй, третий…       — Биться лбом обо всё подряд — отвратная привычка. Я мягче стен, но не бери с меня пример. — Сынмин хотел придержать голову старшего, но сила и настойчивость оказались несоизмеримыми с его. — Хёнджин…       Плечи, которые Сынмин почти не чувствовал, оказались свободны. Руки обхватили его затылок и лицо, впиваясь ногтями больших пальцев в висок и щёку. Это определённо было безумно больно, но в этот раз дыхания для вылетевшего из груди вздоха не осталось — он застрял на устах, когда губы Хёнджина столкнулись с ними. Сынмину тяжело дался первый лёгкий поцелуй, который он сам начал, а этот и вовсе вызвал агонию в мыслях. Ему казалось, что его с жадностью поглощают, останавливаясь лишь для того, чтобы слегка укусить. От этого поцелуй постепенно стал с привкусом его собственной крови — как бы Ким не пытался смягчить его, клыки ранили губы, кожу вокруг них и даже язык.       Скула, висок и затылок неприятно горели — на них остались длинные царапины или небольшие вмятины от ногтей. Вместе с этим, Сынмин почувствовал, как его принуждают лечь на пол — он подчинялся этой силе, продолжая верить в то, что всё не зайдёт за грань. Молниеносным рывком ладонь Хёнджина пронеслась под его свитером, ощупывая и царапая тело. Сынмин даже не стал пытаться остановить её, хотя его руки были свободны. Несмотря на сумасшедшую дрожь, он продолжал осторожно гладить напряжённые плечи и спину старшего. Не понятно, от нервов или от напора Хвана, но свои губы Сынмин и вовсе перестал чувствовать.       Но его никто не заставлял — он сам позволил. Боль и чужой контроль над собственным телом не так страшны, если пережив их можно смягчить страдания друга.       «Хёнджин остановится. Хёнджин остановится. Хёнджин остановится…»       — Ты остановился… Я знал. — Сынмин облегчённо выдохнул, когда вместе с последним смазанным касанием на губах из-под свитера вылезла рука, а нависшее тело упало на него.       — Я сделал тебе больно… — Хёнджин не помнил ничего, кроме последних сделанных им вещей, но и этого хватило для того, чтобы он чувствовал себя ужасно. Когда его голова без сил упала на грудь Кима, на затылке опять появилась ласковая рука. — Мин, я сделал тебе больно!       — Я и с первого раза услышал. — отвратительно сложно убедить не только себя, но и другого в том, что всё в порядке, когда слёзы предательски вырывались. Поэтому Сынмин постоянно делал паузы между репликами и глубокие вдохи и выдохи, натянув спасательную улыбку. — Но меня, до сих пор, никто не душил!.. Да и мы в шутку дрались с тобой с более неприятным исходом. Ты стал таким слабаком, ужас.       — Мин, я слышу, что ты плачешь. Не нужно прогибать себя и свои принципы ради меня. Это плохо закончится.       — А может я от радости? Мне выдалась отличная возможность искупить всё то, что я натворил этими тупыми принципами. Я сделал тебе намного больнее, чем мне — эти мелочные царапины. А понял это так поздно… — страдания определённо были не в плане Сынмина. Он сам хочет быть сильным, защищая друга. Игра в одни ворота в течении десяти лет — слишком эгоистично. Поэтому, когда Хёнджин начал подниматься, он дёрнул его за ухо, возвращая обратно и уже более искренне усмехнулся. — А сколько месяцев моей агрессивной молчанки я уже отработал, чтобы ты снова захотел быть моим другом?       — Да что за безголовый идиот…       — Слишком мало? Может хотя бы последнюю неделю отработал?       — Если ты не заметил, сейчас я тебя за друга вообще не воспринимаю, хах. — театральное возмущение Кима заставило Хёнджина улыбнуться. Но верить в паузу нельзя — в любой момент инстинкт «позаботься» может снова уступить место «возьми». — Давай ты уйдёшь, и мы поговорим через дня три?       — Знаешь как тяжело бояться заговорить с дорогим человеком, думая, что он тебя презирает?       — Не представляю совершенно! Сынмин, ты издеваешься надо мной…       — Это другое. Будь сильным — мне над тобой придётся издеваться три или четыре дня. Надеюсь свой год тупого мудачества и десять лет ничего неделания для дружбы я отработаю за это время.       — Ты вынуждаешь меня использовать тебя. Я знаю, что тебе противны мои прикосновения и…       — Я воспринимаю это, как английский язык. Эти уроки были самыми кошмарными… Ох, а хочешь шутку, от которой я постараюсь не скривиться или хотя бы не вытошнить?       — Боже… — слова начинали слабо восприниматься помутнённым сознанием, но Хёнджин надеялся, что продержится ещё немного. Он так скучал по таким разговорам, что не мог отпустить их так скоро. — Хорошо, говори — когда я мог отказаться?       — У меня плохое произношение, потому что английский язык совершенно не состыковывается с моим ртом… а вот твой с этим справляется лучше. — Сынмин не сдержал своё обещание и неприязненно скривился, но смущённый смех того стоил. — Я пока только учусь шутить в этом контексте… И нервничаю.       — Тогда зачем ты это делаешь?       — Шутки помогают отвлечься. К тому же ты даже сейчас посмеялся — я скучал по своей благодарной аудитории в твоём лице.       — Я не о них! Хватит терпеть и уходи. — спокойный разговор тоже не помог — Хёнджин из последних сил поднялся, со скорбью взглянув на силуэт Кима. — Я не злюсь на тебя и рад твоему признанию. Скучай на расстоянии и скоро мы снова будем друзьями, если тебя устраивает моё признание.       — И какой я друг после этого? — Сынмин поднялся и положил руки на плечи Хвана, чтобы усадить его. — Сдаться почти сразу? Знаешь, я очень долго был слепым, но повязку из принципов сняли с моих глаз! Ещё и кто снял — любитель богов! И Минхо очень пошло и грубо доказал мне, что я скучаю. А проигрывать Минхо — это до дрожи обидно. Но если моё поражение поможет тебе, я с удовольствием приму все унижения от него.       «Минхо очень пошло и грубо… проигрывать Минхо — до дрожи обидно… унижения от Минхо… Минхо — угроза».       Без слов Хёнджин смахнул руки со своих плеч, встал и устремился на выход. Инстинкты «отбери» и «позаботься» диктовали ему другую реальность, в которой его самый дорогой человек жаловался на Минхо всерьёз, боясь его.       Сынмин хватал его за локоть и пытался остановить, но безуспешно — оставалось идти следом и пробовать докричаться до отключившегося сознания.

___________

      Когда они дошли до двери несчастливой комнаты, Хёнджин со всей силы ударил по ней. Младший до последнего надеялся, что тот переключится, но безуспешно. Второй удар оказался тише, ведь пришёлся не совсем по двери, а по ладони Сынмина — он хотел поймать и остановить кулак Хвана, но не смог.       Было безумно больно — Киму хотелось отрезать собственную кисть, чтобы не мучаться, — но вместо этого он только с бешенной скоростью тряс ей в воздухе, крепко сжав губы. Не так, как планировалось, но всё-таки получилось — Хёнджин кинулся к нему с паникой, чуть ли не рвя собственные волосы. Когда он решил идти искать медработника хоть по всему центру — возможно ночью тот не был на своём месте, — Сынмин здоровой рукой схватил его за плечо, утягивая в их комнату. Но Хван был упёрто взволнован, поэтому на пороге вновь вырвался.       «Минхо мне будет должен. И плевать, что это я сам его подставил. Нет, всё ради Хёнджина».       Развернув Хёнджина обратно к себе, Сынмин поцеловал его сжатыми губами и быстро отскочил в комнату — какая-никакая, но приманка. И конечно же она сработала — сознание Хвана вновь замылилось, и тело с прежним напором стокнулось с Кимом и, не отрываясь от его губ, закрыло дверь.       «Не думаю, что Хёнджин для своей радости врывался в драки, получая в них не один раз. Ради меня. Я — главный должник. Ох, жизнь мастерски создала мне условия для возвращения всего того, что для меня сделали… Это отвратительно. Но для Хёнджина буду терпеть столько, сколько нужно. Надеюсь он будет таким же сильным, как я его помню… Будет».

***

      Сон Минхо и Джисона нельзя назвать чутким. Но после такого жёсткого удара проснётся почти любой — только Хёнджин смог бы спокойно спать дальше.       Подпрыгнув в постели и случайно ударив старшего по подбородку, Хан вскрикнул и стал озираться по сторонам, как будто вокруг не было кромешной тьмы. После второго глухого удара, Минхо поднялся и пошёл проверять дверь — постояв с минуту возле неё и не дождавшись продолжения, он вернулся в кровать.       — Хван сходит с ума. Ничего страшного, ложись. — нашупав лицо Хана, Минхо уложил его на подушку.       — А вдруг боль так и не прошла? Или что-то другое?       Медработник, осмотревший Минхо, сначала заходил к Хёнджину, поэтому рассказал о нём и успокоил волнующегося Джисона. Если быть точнее, он утвердительно покивал головой на вопросы «в порядке ли Хёнджин» и «вылечили ли его».       Усыпив его тишиной, врач провёл анализ травмированной руки, ввёл нужные лекарства и пошёл ко второму пострадавшему. Тишина — звуковой прибор, работающий как анестезия. Поэтому после пробуждения Хёнджин не чувствовал своего тела и искажённо воспринимал всё происходящее — из-за этого разговор с Сынмином ощущался, словно сон.

_________

      — Мой нос вправили чудо-таблетками и мазью с запахом опостылевшей задницы, значит и с Хваном всё ок. — Минхо с закрытыми глазами бурчал и нервно чесал руки, скрещённые на груди. — Хватит переживать. Спи.       — Я уже не усну. Это было слишком громко.       — Правда? Окей.       Заранее смеясь со своей идеи, Минхо опять поднялся и пошёл к выключателю. Как и ожидалось — при ярком свете Джисон зажмурился, пытаясь закрыть лицо руками. На вид он был абсолютно сонным, так ещё и волосы, торчавшие во все стороны, гиперболизировали чудаковатую картинку. Минхо и сам стал потирать свои глаза, прищурившиеся от света. Но Хан выглядел до безобразия смешнее.       — Выключи! — взмолился он почти сразу, укрывшись одеялом с головой.       — Так ты же не хочешь спать — перепуган до безобразия! Наверно в темноте страшно спать, да? — когда в Минхо полетела подушка, которую он сразу же поймал, им было решено выключить свет и вернуться в постель. — Ладно. Просто дай мне выспаться в последнюю ночь, пока она не стала «ночью прощания».       — У нас же уже «вечер прощания» был…       Под «вечером прощания» изначально подразумевался по решению обоих последний секс, который ранее прервал Хёнджин. Когда боль Минхо отступила, а переживания Джисона сошли на нет, оба захотели закончить начатое. И это определённо был лучший раз, который Минхо под нахлынувшим наслаждением предложил не называть последним. И Джисон был не против, рассчитывая в целом не прекращать общение.       — Я тебе угрожаю, Хани. Ложись спать и не бурчи больше. Слышишь — снаружи всё тихо.       — Ага… Спокойной ночи.       — И тебе покойной.       — Минхо!       — Хах… Спи.       Джисон, чтобы он там не рассказывал, уснул почти моментально. Услышав его сопение, Минхо сам себе усмехнулся: «угроза сработала?». Однако повертевшись пятнадцать минут, он понял, что лучше бы молчал — живот начинало тянуть не так терпимо, как он планировал изначально. Приподнявшись, оперевшись на локти и нащупав телефон, он стал светить им на Хана — точно ли спит или притворился? Но нет, тот никак не реагировал.       Минхо ничего не стоило разбудить его — раньше же без капли смущения поднимал среди ночи. Но сейчас он конкретно залип над спящим лицом Джисона. Он был смешон: всё так же взъерошенные волосы, щёки, в которые хотелось ткнуть, и полураскрытый рот, с которого слюна уверенно и метко капала на его же подушку. Поэтому Минхо не удержался и сделал фото, чтобы на следующий день поиздеваться.       Продолжая смотреть на спящего, он лёг на подушку и подвинулся немного ближе — представляемое завтрашнее возмущение плавно подошло к концу, и теперь Минхо вообще не думал. Почти.       «И как такого хорошенького можно разбудить? Потерплю, завтра всё закончится… Хорошенький… Очень хорошенький… Хани… Блять. Ну нет. Мои мозги уснули и всякая хуйня чудится».       Повернувшись на спину, Минхо стал усиленно тереть свои глаза, а затем виски и лоб. Открыл фото, присмотрелся — нет, всё ещё «хорошенький». Когда он поднимался с кровати, сам себя поймал на мысли, что старался встать бесшумно, чтобы не разбудить Джисона. Отвратительно.       — Чё ты прикалываешься — тебе не узнать, как можно привязаться к кому бы то ни было, еблан. — Минхо умылся холодной водой и стал разговаривать с отражением в зеркале в ванной комнате. Оно было непреклонно — «хорошенький» стоял перед глазами. — Да ещё и нашёл, к кому — к зверёнышу в подмышке? Нет, херня от скуки. Мои желания просто были не такими важными, поэтому я поставил его интересы выше… просто, чтобы он не выёбывался, когда я им пользуюсь. — убедительно кивнув себе в зеркале, Минхо сделал шаг на выход, но выстрелившая в низу живота боль его остановила. — Да твою мать… Ну чё, а вот и время пользоваться.       Неспеша дойдя до кровати, Минхо прыгнул почти на Джисона — тот сильно переместился к краю, пока старшего не было. Проснувшись от тряски по плечу, он не продирая глаз произнёс что-то не понятное.       — Хан. Хан. Хан!       — Да понял… — всё так же с закрытыми глазами, Джисон прозевал фразу и смёл старшего с себя в крепкие объятия, в которых они обычно засыпали. — Спим.       Минутой назад Минхо был возмущён, ещё и одновременно с этим ядовито ухмыльнулся сам себе — уверен беспрекословно. Теперь же он плавился от щеки, так к месту устроившейся на плече, и руки, обнимающей его талию. Боль вместе с пылом отступили, когда запах стал ярче.       Перекинувшись с самим собой парочкой мыслей, Минхо был готов убедить себя в том, что ему просто не хотелось сейчас переспать с Ханом. Но когда он посчитал стекавшую на его плечо слюну не таким уж и страшным безобразием, чтобы будить опять уснувшего Джисона, он сдался.       «Какие нахуй оправдания? Я хочу, чтобы он спал — это моё желание и всё. Боже, блять… Я как Сынмо?! Я отрицаю очевиднейшую влюблённость? О нет… Когда я до такого докатился? Нет, нахуй, фу! Я признаю, что влюбился в Хана. Ох, даже легче стало — когда усложняешь и обманываешь себя голова болит. В Хана? Неа — в Хани. И чё я стесняюсь — хочу и называю его ласково, даже если эта ласковость не в юморном или издевательском смысле. Так, проверка на последнюю надежду: чё меня в нём бесит? Бля, а вот ничё! Бесит, когда за Хвана цепляется. Сука, а это ревность. Бесит, когда хуйню про себя несёт. Переживаю? Да бляя… А чё мне в нём нравится? О нет, чё за слайд-шоу с его рожей в башке… Я в жопе — умилился со слюны на подушке… и на себе. Пиздец. Вышвырну его нахуй завтра и дело с концом — не хочу превращаться в кретина. Доигрались. Надо было понять эту херню, когда я овсянкой с кофе давился».

***

             Утром, когда Минхо уже проснулся, а Джисон отсыпался, к ним пришёл медработник. Анализ крови подтвердил, что течка закончилась — и Чонин с болью в сердце открыл дверь. Однако Минхо почувствовал неладное, потому что младший научный сотрудник не был совсем уж недовольным.       «На будущие подвохи похуй. Надо прогнать нынешний бельчачий подвох».       Взглянув на Джисона повнимательнее, Ли бешено отплевался — хорошенький даже утром при полном свете. Хотя к этому он был готов — чувства отрицались совсем недолго.       — Подъём. — смотря куда угодно, лишь бы не на Хана, Минхо толкнул его в плечо. — Свободен.       — Да я вроде… не связанным ложился… — Джисон определённо не торопился выходить, медленно потягиваясь. — Ой, кстати… а мы в этот раз спали не… в обнимку?.. Что-то я не помню тебя…       — Какая тебе нахуй разница, как мы спали? Течка закончилась, дверь открыли — сваливай.       — А-а-ах… а завтрак уже не принесли?.. — привстав, Джисон чмокал губами и жмурил глаза, пытаясь осмотреть комнату. — Жаль…       — В столовой пожрёшь. Вали.       — Восемь утра — ну кто так делает? — время на телефоне было самой отвратительной новостью. — Зачем так рано, если мы могли ещё полежать?..       — Я проснулся и не хочу тебя видеть. — Минхо поймал себя на вранье, но решил, что это не так страшно. Страшнее то, что он рад видеть даже такого потрёпанного Хана. — Зато Хван ждёт тебя — вперёд.       — Да Хёнджини тоже спит наверняка… — с трудом перевалившись к краю и поставив ноги на пол, Джисон ещё не начал воспринимать себя чем-то бо́льшим, чем просто тело. Но настырность старшего заставила. — Кто тебя ночью укусил? Слишком уж ты бешеный… Мы же вчера так хорошо…       — Никаких хорошо не было. Эти недопотрахушки — херня. Я наконец-то проснулся без боли, и теперь ты мне не нужен ни в каком виде.       — Я хотел сказать про разговоры… — последнее из услышанного разбудило Джисона не хуже, чем если бы на него вылили ведро холодной воды. Подняв уже не сонный, а печальный взгляд, он почувствовал необходимость в приятном или хотя бы ехидном голосе. — Я что-то не так сделал? Может пяткой ударил? Так ты извини, можешь и меня треснуть. А-а-а, нет, я вспомнил — я зарядил тебе вчера по лицу, когда от стука в дверь проснулся. Ты из-за этого дуешься?       — Мне плевать, чё ты там сделал. — впервые врать в лицо оказалось сложно. Всё, что сложно, было ужасным, но грустные круглые глазки ещё ужасней. — Я не знаю, чё ты там про меня решил, но моё отношение к тебе ни капельки не изменилось. Тщедушный мазохист, которого затюкать — моё личное удовольствие. Но сейчас для этого у меня нет настроения.       - Что?       - Промой уши, неряха - или мне тебе по ним заехать, чтобы слышал? Кышь отсюда.       — Да? Здорово. — Джисон встал и поравнялся с Минхо, улыбаясь огромной счастливой улыбкой. От недавней досады не осталось и следа. — Я, честно говоря, боялся — а вдруг привяжусь к тебе до того, как ты расколешься, хах. Буду воспринимать проведённое время, как самый странный способ отключиться от реального мира. Да и… как можно не порадоваться тому, что ебал по несколько раз в день самого Ли Минхо? — слегка пригнувшись ближе к уху, Хан перешёл на издевательский шёпот. — Если захочешь снова, попробуй поумолять — было бы весело, да?       «А если ты меня своим шёпотом и дыханием на шее возбудил, то прямо сейчас начать умолять? Мне уже так весело — аж обосрусь».       Ударив плечом по плечу Хана, Минхо отвернулся и зло цокнул — врать уже надоело, поэтому отмолчался. Джисон стал искать свой телефон — этот выпад дался ему тяжело, поэтому он хотел поднять себе настроение музыкой. Плакать стоит в другом месте — он ведь в глазах Ли ещё не успел привязаться, верно?       Наушники были уже в телефоне, хотя Хан мог поклясться, что не оставлял их так. Догадки подтвердились по последней прослушанной песне, которую он точно давно не включал. Текст и перевод Джисон не помнил, но хотел прослушать потом, когда дрожь в теле отпустит.       Минхо же стоял недвижимо, посматривая за тем, как собираются вещи.       «А все влюблённые ебланы возбуждаются от надменных типов с запахом кровянного говна изо рта или я особенный извращенец? Всё, нахуй! С глаз долой — из жопы вон. Блять. Хорошенький, пидрила».       Наконец выйдя из комнаты, через пять минут Джисон вернулся — по его словам, пароль не подходит.       — А Сынмо, гадость, видимо сменил его, чтобы от Хвана закрыться. — Минхо бесила эта задержка, и ещё недовольнее цокнув он потянулся к телефону. — Щас напишу ему, за порог не заходи.       Первым делом Минхо пробежался глазами по вчерашнему ответу, который открыл, но так и не прочёл. Он рассчитывал на оправдания или оскорбления, но Сынмин всё-таки смог удивить его.

Ким-гомофобогей:

Ты прав. Я разберусь с этим.

*прочитано*

      Как именно он собирался разбираться и разобрался ли, Минхо не интересовало. Но спрашивать новый пароль от комнаты он не торопился — Сынмин как раз печатал новое сообщение. Пожалуй оно было более, чем гадостным.       — Ёбанная тварь! — воскликнул Минхо и с вспыхнувшим раздражением бросил телефон на кровать. Джисон, несмотря на приказ стоять на месте и не заходить, юркнул в комнату и подхватил телефон.

Ким-гомофобогей:

Доброе утро, разобрался.

Поздравляю с освобождением.

Только передай Хану, чтобы перестал ломиться — нас с Хёнджином закрыли.

Чонин меня уже порадовал. Удачи тебе.