Mistake

Слегка улыбнувшись от того, что мужчина сдался под натиском его обвинений, Му Цин снова переключил свое внимание на салат. Ах, он уже его съел. Да и тарелка от картошки стала пустой. Он и не заметил как пролетел час. С Хуа Чэном время всегда текло быстрее. По крайней мере так казалось. "Лучше быть друзьями" Да, он сам так сказал. И он сам понимает, как сложно это. Быть друзьями после отношений. После всего, что им удалось узнать друг о друге. Все же, они были самыми близкими друг для друга. Выходит быть друзьями то все то же самое, исключая физический контакт и трепетные чувства. И вдруг... Хуа начал говорить. Он говорил и говорил. Тогда, в их маленькой комнате общежития, они занимались любовью. Тогда с губ парня слетело имя другой. Тогда... Все это случилось. Он плохо помнил даже как вышел из общежития, где спал и как жил. Все происходило на автомате, а в его голове проносились эти гнусные мысли, это ужасное имя. Он давно выплакал все слезы. Но каждый раз стоило воспоминаниям об этом вспыхнуть и становилось так больно. Становилось так... Непонятно. Прикрыв глаза, он выслушал мужчину, в горле стоял ком. Даже если бы он не просил, Му цин вряд ли бы смог. Нет, никогда. Даже если бы попытался, перед ним бы снова и снова возникало то прошлое, образ девушки, которая была готова поддержать их, но в итоге посеяла смуту в сердце Хуа. Хотя... — Я не смогу простить. Не простить, и не понять, почему ты так поступил со мной. Я много думал об этом. Я пришел к выводу, что и я делал недостаточно. Ты обещал справиться, и я просто верил. Наверное, мне нужно было бороться вместе с тобой, быть менее равнодушным к осуждению других, может тогда бы ты тоже не сдался так просто. Но я до сих пор не смог понять, почему... Почему ты сразу не сказал? — голос Му Цина дрогнул и он сжал стакан в руке, поджимая губы. Уже не было смысла задавать вопрос. Что сделано, то сделано, но это не давало ему покоя даже сейчас. — Волчонок, неужели, я заслуживал тогда только того, чтобы, лаская меня, ты грезил о ком-то еще? Му Цин вдруг почувствовал, как после этого вопроса все силы куда-то ушли. Он даже не знал, что сам хотел бы услышать. Он как не понимал поступка, дальнейших его секретов и попыток скрыть... Так и не понимает. Хуа Чэн успел помыть посуду, как вдруг голос Му Цина донёсся до него. Слова словно гвозди прибивали крышку его гроба, которую он пока не решился даже нацепить. А Му Цин делал это лишь словами. Правдивыми, но это не делало их менее болючими. Да, он сам попросил его не прощать его, но это не переставало резать его сердце, словно тысячи ножей, хоть и понимал, что говорит правильно. Почему он сразу не сказал? Он попросту боялся. Он не знал как это преподнести, он не знал как сказать так, чтобы... Чтобы что? Чтобы Му Цин его сразу же простил? Хах. Нет, он ушел бы точно так же. Неужели невольно тогда он просто пытался... Отсрочить? Очень вероятно. Он не хотел, чтобы Му Цин уходил, но осознал только тогда, когда был по макушку в собственной грязи. А ещё успел окунуть в нее и Му Цина. Черт побери. — Когда я осознал, что сделал... А я осознал это слишком поздно. Мне стало противно от самого себя. Я тогда не врал - как только я тебя увидел, хотел во всем признаться. Но мне тогда просто не хватило сил и... Блять, видимо, тогдашний я решил, что легче будет пока что скрыть. Это стало ошибкой, из-за которой я себя лишь ещё сильнее зарыл в дерьмо. И нет, лисенок. Нет, ты ничего из подобного не заслуживал. Ни боли, что я тебе причинил, ни последствий моих ошибок и идиотских рассуждений, ничего из того, что тебе пришлось пережить далее. Ты всегда заслуживал лишь самого лучшего. Я в это лучшее точно не входил. Я правда тебя любил, но любовь затупилась страхом за одного себя и я... Натворил всё это. - Хуа Чэн сидел перед Му Цином на корточках, он не касался, не считал себя достойным коснуться сейчас дрожащих из-за него рук. Му Цин не смотрел на него, но это ему и не было нужно. Точнее... Нет, нужно, ещё как. Но он не должен был заставлять его это делать по-своему. Если захочет, он посмотрит, если нет, то нет. — Я полный придурок. Я действительно себя считаю круглым идиотом, который повелся на чужие мнения, и тварью от того, что совершил после. Ты делал всё, а я лишь пугался тогда, убегая в совершенно другую сторону от тебя. - Хуа опустил свой взгляд и судорожно выдохнул. Он смотрел свои сцепленные в лёгкий замок руки, которые опирались о его ноги. В его горле стоял комок, который он был не в силах сглотнуть, он мешал дышать, но не говорить. Му Цин прикрыл глаза. Прошлого уже не изменить. Они оба знали, что такое не простить, сколько бы слов сожалений не было, сколько бы они не раскаивались сейчас. Как бы не хотели изменить то, что случилось. Они были молоды, они были, как оказалось, совершенно не готовы к таким испытаниям. Хуа Чэн признавал вину и понимал, что именно сделал не так. Это не искупит его вины, вовсе нет. Но это позволит Му Цину ощутить, что не один он страдал от ошибок прошлого. Выдохнув, он наконец отпустил кружку из рук. Если бы он мог плакать, наверное, сейчас был бы один из таких моментов. Моментов, когда он бы дал волю слезам, а вместе со слезами отпустил то, что съедало его на протяжении всех этих лет. Но он больше не мог. Он забыл. Разучился. Повернувшись на стуле к Хуа, он смотрел на него глазами полные боли за все те годы, что он хранил в себе эту рану, которую нельзя залечить. Можно лишь притупить боль и стараться жить дальше. И как тяжело было смотреть на такого Хуа. На когда-то любимого. — Да. Ты придурок. Идиот и кретин. Урод и трус. Чудовище. — его рука на мгновение сжалась, а после он замахнулся для пощечины, резко оставляя на щеке мужчины красный след от руки. Его дыхание немного сбилось, а пальцы от легкой боли подрагивали. — И это я задолжал тебе восемь лет назад. Стоило Му Цину вновь подать свой голос, голова Хуа Чэна автоматически поднялась и теперь он смотрит в глаза. Темный шоколад, что был полон горечи, уже давно пролитых слез, которых сейчас просто не могло быть из-за самой что ни на есть настоящей боли. Из-за него. Голова по инерции пошатнулась от удара. Да, щека резко начала словно бы гореть, но боль внутри от собственных когда-то действий была намного сильнее, чем боль покрасневшей щеки. Ну и поделом. Он должен был получить эту пощечину ещё восемь лет назад. Но Хуа истратил все силы Му Цина, как физические... Так и моральные. Он ослабил его тогда. Шумно выдохнув, Му Цин этой же подрагивающей рукой уже мягко и нежно коснулся этой же щеки, поглаживая невесомо, будто извиняясь за удар. — Я никогда больше не стану для тебя тем лисенком. А ты для меня тем... Волчонком, которого я любил. Но ты можешь стать моим другом. Дружбе... И только ей я готов дать второй шанс. Щека Хуа словно бы онемела, потому что фантомно он ощутил как к ней словно бы прикоснулись. А стоило чуть-чуть повернуть голову назад в сторону Му Цина, он действительно ощутил как все тело пробило дрожью. Он правда прикоснулся к нему. Он прикоснулся и нежно поглаживал ее, как бы извиняясь. Но за что ему извиняться? За удар? Нет, он его заслужил, а Му Цину нельзя за этот удар извиняться. Губы на автомате поджались, а Хуа прикрыл глаза, напряжённо хмурясь. Внутри была такая буря, тело было полностью на износе, но он все также стоял на корточках, позволяя Му Цину делать всё, что ему самому заблагорассудится, хоть бить, хоть гладить. Словно бездомного пса. Му Цин наблюдал, как Хуа борется с собой, как хмурится. Поглаживания приносили дискомфорт, ему было неприятно. И больше морально, нежели физически. Но мужчина все равно пожил пальцами по щеке. Пусть хотя бы так, но он тоже оставит неприятный осадок внутри того. Это мелочь по сравнению с тем, что перенес он. Но... Пусть это будет маленькой местью. — Тогда я безусловно воспользуюсь этим маленьким шансом, лисе... Му... Муму. - он открыл глаза и собрал в себе все силы, что сейчас у него были, чтобы улыбнуться. Он улыбнулся мягко, избегая того, чтобы в улыбку проникла хоть какая-то натянутость, но он улыбался искренне. Да, приносило боль, но это было правильно. Самая правильная вещь на всем белом свете. Му Цин, убрав наконец ладонь от его щеки, заглянул в чужие глаза. Губы Хуа Чэна дрогнули в улыбке, а его расползлись в такой же, но чуть слабее в ответ. — Да... Хуху. А теперь. Тебе стоит поспать. Не хочу больше отнимать твое время. Увидимся. Можешь не провожать. — простился он, поднимаясь и проходя мимо мужчины на корточках. Заблудиться в однокомнатной квартире невозможно, поэтому он сразу побрел в сторону прихожей, обуваясь и забирая сумку с пальто. Он снова ушел один, но теперь между ними не было ничего кроме зарождающейся дружбы.