***
С того момента, как Беннетт впервые попробовал мыло, прошло несколько дней. Феликс, как и обещал, устроил с ним серьёзный разговор об этом. Он долго и душно говорил, но Беннетт почти не слушал его. В первую очередь потому, что все его мысли были заняты совершенно другим. Когда он окончательно протрезвел и оправился от последствий своего небольшого мыльного эксперимента, то начал задумываться об ощущениях, которые испытал во время своеобразного прихода. Особенно его волновало то, что он чувствовал, находясь рядом с Феликсом. Раньше он не особо обращал на это внимание, но теперь наконец заметил, что ему каждый раз становилось невероятно тепло на душе, когда он с ним. Сердце начинало биться быстрее в груди, а внизу живота и правда будто порхали бабочки, стоило их рукам случайно соприкоснуться, к щекам непроизвольно приливала кровь, когда Феликс обнимал или гладил его по голове. Но самым странным было то, что Беннетт совсем не мог объяснить природу этих своих чувств. До встречи с Феликсом Хониккером он никогда не испытывал ничего, даже отдалённо похожего на это, и потому теперь пребывал в растерянности. Первое время он самостоятельно пытался разобраться в том, что же это такое, однако ни к чему хоть сколь-нибудь вразумительному он так и не пришёл. Спрашивать у Флоренс о подобном он тоже не спешил: не знал, как правильно сформулировать вопрос. Вот в итоге и маялся, теряясь в догадках. А потом он наткнулся на одну вещь, которая могла всё объяснить. Это произошло совершенно случайно. Они с Феликсом просто как обычно проводили время вдвоём, читали вместе какую-то книжку. Именно там-то Беннетт и выцепил слово, по описанию схожее на то, что он испытывал. Любовь. У героев оно проявлялось несколько иначе, нежели у него, да и автор описывал его как-то по-другому, но оно было очень похоже. Дабы окончательно убедиться, Беннетт решил на всякий случай уточнить у Феликса. — Мистер Хониккер, — обратился он к нему, когда они уже закончили читать историю, — а что такое любовь? — А? — Феликс вздрогнул, услышав его вопрос, и удивлённо вскинул брови. — А ты разве сам не знаешь? — Не-а, не особо. Я слышал об этом от родителей и других людей, но никогда не понимал, что это такое, — Беннетт отрицательно качнул головой. Тут он даже не соврал: понятие любви и правда было ему чуждо. — Ну… — Феликс глубоко вдохнул и задумчиво приложил палец к подбородку. Где-то с минуту он молча сидел, видимо, раздумывая, как бы понятнее объяснить, а затем вновь заговорил: — Если очень упрощённо, то любовь — это когда тебе хорошо с определённым человеком. Когда ты хочешь, чтобы он был счастлив и всегда улыбался, когда тебе самому хочется улыбаться рядом с ним. Когда сердце начинает биться чаще, бабочки там в животе появляются. Как-то так. По крайней мере, так это мне объясняла мама. — Понятно. Значит, сердце быстро бьётся и бабочки в животе появляются… — задумчиво протянул Беннетт, уставившись куда-то в потолок. Шестерёнки в голове начали активно крутиться, и постепенно к нему стало приходить осознание. — Слушай, мистер Хониккер, а у тебя есть такой человек? Ну, в смысле, тот, с кем ты всё это испытываешь? Феликс ничего не ответил, лишь молча отвёл взгляд. На его щеках проступил лёгкий румянец, который он тут же поспешил скрыть, отвернувшись. Однако Беннетт всё же успел его заметить, и это показалось ему несколько странным. Он уже было открыл рот, дабы спросить что-то ещё, однако Хониккер его опередил: — Есть, но я даже не собираюсь тебе об этом говорить. Не твоего ума это дело, — пробормотал он. — Ну ладно, не хочешь, как хочешь, — Беннетт тяжело вздохнул и сам отвёл взгляд. Слова Феликса несколько задели его, однако давить он не стал: понимал, что всё равно ничего не добьётся. Тем более, к нему наконец в полной мере пришло осознание. Он влюбился.***
Прошло ещё несколько дней. Беннетт всё время думал об их с Феликсом разговоре, анализировал свои чувства к нему. Прокручивал в памяти каждое мгновение, проведённое с ним, и пытался понять, как его угораздило так влипнуть. Он ведь не хотел привязываться, а влюбляться — уж тем более. Но как-то так получилось, что он сначала привязался, а потом и полюбил Феликса Хониккера, причём очень сильно. И чем дольше он об этом думал, тем отчётливей осознавал: по-другому и быть не могло. Потому что Феликс Хониккер особенный, не такой, как все остальные. Он поддерживал его, Беннетта, там, где другие отвергали, принимал, несмотря ни на что, и просто, в конце концов, стал для него самой настоящей семьёй. Конечно, он не мог и никогда бы не смог заменить ему родителей, но с ним Беннетт чувствовал себя по-настоящему комфортно. С ним он действительно искренне улыбался, с ним он ощущал себя живым. Так что не было ничего удивительного в том, что в какой-то момент Феликс Хониккер стал для него чем-то большим, чем просто хороший друг. Однако, несмотря на всё это, говорить самому Феликсу о своих чувствах Беннетт не спешил. В первую очередь потому, что ему самому было трудно с ними свыкнуться. Он всё ещё чувствовал себя странно каждый раз, когда внизу живота начинали бесноваться бабочки. Да и получить отказ он тоже боялся, чего уж греха таить. В конце концов, Феликс ведь уже сказал, что у него тоже есть любимый человек, и Беннетт не был на все сто процентов уверен, о ком конкретно он говорил. Возможно, он вообще имел в виду кого-то другого, а ошибиться и получить холодный отказ не хотелось. Поэтому Беннетт предпочитал молчать. Он только хранил чувства к Феликсу глубоко внутри, а внешне делал вид, что он для него просто друг. Просто хороший друг. Не меньше, чем свои собственные чувства, его волновал и сам Феликс. Последние пару дней он ходил какой-то мрачный, задумчивый. На вопросы отвечал невпопад, домой к себе звать тоже перестал. Беннетта это беспокоило. Он не понимал, что с ним происходит, и оттого начинал нервничать ещё больше. Хотелось выяснить, что же стряслось, но он поначалу не решался. Всё боялся, что Феликс как обычно отмахнётся, скажет, что всё в порядке, и на этом всё остановится. Однако сегодня он всё-таки был решительно настроен узнать, что же гложет его друга. Потому что находиться в неизвестности ему тоже не нравилось. Момент для разговора Беннетт выбрал Самый подходящий. Они сидели у водоёма только вдвоём, не считая Берты, которая тихонечко посапывала, растянувшись на траве рядом с ними. Людей поблизости не было, Феликс сегодня гулял один, так что его дядя тоже не мог им помешать. Собственно, этим и воспользовался Беннетт. Придвинувшись поближе к Феликсу, он осторожно заговорил: — Слушай, у тебя что-то случилось? Тебя, может, обижает кто? Так ты скажи, я им всем сразу морды набью. — Никто меня не обижает, — Феликс вздрогнул, явно не ожидавший, что он начнёт эту тему, но потом лишь тяжело вздохнул. Потеплее закутался в куртку, бездумно уставился на спокойную водную гладь. — Тогда в чём дело? — продолжил допытываться Беннетт. Он придвинулся ещё ближе и осторожно накрыл его ладонь своей. — Ты можешь мне рассказать, ты же знаешь. Тем более, я всегда делюсь с тобой подобными вещами. Почему бы тебе не рассказать? Феликс помолчал немного, а потом коротко и сухо ответил: — …Родители вернулись. — Так это же здорово, разве нет? — Беннетт вздрогнул и в удивлении вскинул брови. Сейчас он испытывал смешанные чувства: с одной стороны, он был рад за Феликса. В конце концов, он знал, каково это — жить без родителей. Но с другой… В груди зашевелилось какое-то нехорошее предчувствие. Возникла ещё одна недолгая пауза. — Они сказали, что мы уезжаем в другой город. В то мгновение, когда Феликс произнёс эти страшные слова, у Беннетта внутри что-то оборвалось. Сердце, казалось, и вовсе остановилось, перед глазами потемнело. К горлу подкатил горький комок, в носу неприятно защипало. Он не верил, не хотел верить, что это правда. Всё ведь было так хорошо. Нет, всё было лучше, чем когда-либо. У него только-только появилась семья, появился настоящий друг, тот, благодаря кому он до сих пор оставался жив. Он не хотел, отчаянно не хотел всё это терять. Нет-нет-нет, только не сейчас, только не тогда, когда он снова начал дышать свободно. Только вот это была реальность. Жестокая и беспощадная. — Оу, в-вот как… И… И когда? — сглотнув вставший в горле ком, наконец негромко спросил Беннетт. Он старался сдерживаться, однако голос всё равно предательски дрожал. — Послезавтра, — так же коротко ответил Феликс. Он, очевидно, тоже не был обрадован этой новостью. — Прости, я пытался их отговорить, но… — Всё в порядке, не извиняйся… — Беннетт качнул головой и опустил взгляд, крепче сжав его руку. В уголках глаз проступили предательские слёзы, однако он быстро утёр их рукавом. — Я… Я приду. Я обязательно приду.***
День, которого так отчаянно боялся Беннетт, настал даже слишком быстро. Он надеялся, искренне надеялся, что всё обойдётся, что Феликсу всё-таки удастся отговорить родителей переезжать, однако его надежды не оправдались. И в тот момент, когда он увидел большой грузовик, в который заносили сумки с вещами Феликса, у него внутри всё сжалось. Сердце болезненно закололо, в носу опять защипало. Снова неистово захотелось плакать, однако Беннетт из последних сил держался. Нет, нельзя. Не при Феликсе, которому наверняка тоже сейчас очень плохо. Глубоко вдохнув и собрав в кулак последние остатки воли, Беннетт медленным шагом направился к ним. Всё то время, что он шёл, он неотрывно глядел на Феликса. Тот стоял рядом с родителями и безучастно наблюдал за тем, как загружали его вещи. Выглядел он, мягко говоря, подавленным. Губы сжаты в тонкую линию, брови нахмурены, плечи напряжённо приподняты. Его не радовала даже Берта, которая всё время крутилась рядышком и тёрлась о его ноги. Лишь иногда он наклонялся к ней, чтобы погладить, а потом снова отворачивался к грузовику. Когда Беннетт смотрел на него, такого расстроенного и подавленного, ему становилось только хуже. Хотелось подойти к нему, крепко-крепко обнять и прижать к себе. И больше не отпускать. Никуда-никуда. Однако поступить так он не мог, поэтому только продолжил идти, мысленно пытаясь придумать хоть сколь-нибудь вразумительную прощальную речь. Когда он уже был в шагах десяти от грузовика, Феликс наконец его заметил. Он повернулся к нему, и их взгляды встретились. Беннетт замер на месте, и его сердце в этот момент пропустило удар. Феликс так же застыл, но потом на его лице расплылась улыбка. Слабая, почти незаметная, но искренняя. Он повернулся к родителям, что-то сказал им и быстро направился в его сторону. Беннетт же так и остался стоять, неотрывно глядя на него. — Привет, — поздоровался Феликс, подойдя к нему достаточно близко. Голос его был хриплый, будто бы он не так давно с кем-то ругался. Или плакал. О последнем Беннетт предпочёл бы не думать. — Привет, — так же тихо отозвался он. Он бы хотел улыбнуться, хотя бы самыми уголками губ, но на это у него не было ни желания, ни сил. — Я рад, что ты всё-таки пришёл. — Ну конечно, я же пообещал. На этом их короткий диалог и прервался. Оба не знали, что друг другу говорить. Беннетту хотелось сказать очень многое, но слова застряли в глотке. Он не мог вымолвить ни звука, поэтому просто стоял и смотрел в необыкновенные красные глаза напротив. Глаза, в которых хотелось утонуть. Глаза, в которых, казалось, он мог разглядеть очертания собственного отражения. Феликс так же молчал. Он только разглядывал его, Беннетта, лицо и будто бы на что-то решался. Беннетт не знал, на что, и, если честно, не хотел знать. Всё, чего ему сейчас хотелось, — это чтобы Феликс никуда не уходил. Чтобы остался здесь, с ним, чтобы они пошли вместе играть с Бертой, а потом провели вечер у него дома за чашкой горячего шоколада. Но всё это было невозможно, потому что Феликс Хониккер уже совсем скоро уедет, и он прекрасно это понимал. И оттого на душе становилось ещё больнее. — Знаешь, — вдруг снова заговорил Феликс, — у меня есть для тебя кое-что. — Правда? И что же это? Он порылся в кармане куртки и выудил оттуда небольшую красно-оранжевую фенечку, после чего протянул её ему. — Вот. Я ещё давно её сделал, но всё никак не находил момент, чтобы отдать. — Спасибо… — Беннетт вздрогнул, но подарок всё же принял. Мягко прижал фенечку к груди, прямо к самому сердцу. В этот момент он вдруг осознал, что если сейчас не скажет Феликсу о своих чувствах, то будет уже поздно. В конце концов, он не мог знать наверняка, встретятся ли они когда-нибудь вновь или нет. Поэтому он должен, нет, он просто обязан сказать ему об этом сейчас. — Знаешь… У меня для тебя тоже кое-что есть. Но я не знаю, примешь ли ты это. — Неужели? — Феликс заинтересованно посмотрел на него. — Угу, — Беннетт глубоко вдохнул и кивнул. На долю секунды его захлестнуло волнение, однако он быстро справился с собой и продолжил: — Я… Знаешь, я хотел сказать… — Феликс, нам уже пора ехать! — вдруг позвал отец. В это мгновение Беннетт возненавидел его всеми фибрами души. Потому что он испортил весь момент к чертям. — Сейчас подойду! — крикнул в ответ Феликс. После он повернулся обратно к Беннетту и виновато улыбнулся. — Прости, так что ты хотел сказать? — Я… Я буду по тебе скучать, — Беннетт судорожно выдохнул, тем самым выпуская раздражение, и прикрыл глаза. Нет, не это он хотел сказать. Ни хрена не это. — Ох… — Феликс глубоко вдохнул. Подумав немного, он вдруг крепко обнял его и прижал к себе. Беннетт вздрогнул, но всё же положил одну руку ему на спину. — Я тоже буду по тебе скучать. Я никогда тебя не забуду, Беннетт. — Я тебя тоже. Никогда… не забуду. Они постояли так ещё немного, а потом Феликс отпустил его и убежал обратно к родителям. А Беннетт так и остался стоять на месте, прижимая к груди фенечку и чувствуя, как по щекам начинают катиться жгучие слёзы.