Сладость или гадость

Он снова идёт по коридору. Снова высокие колоны, королевская стража позади, что будто бы только и дожидается того, чтобы проткнуть его мечом. Он же был мёртв? Так почему снова идёт в бальный зал, ко входу прислуги, шатаясь, словно бы находился в трансе. Почему он тогда так своевольно поднял голову, огрызнувшись на принца? Словно бы тело его не слушалось, а самое главное. Почему сейчас шёл живой и целый? — Хэ-э-эй, ты чего такой ошарашенный, мм? — Непринуждённо потягиваясь, спрашивает Сунь Укун, вильнув рыжим хвостом. Инк предпочитает молчать, хотя. . . будто бы он сейчас смог ответить что-то нормальное, притворившись, что ничего не было. Игнорировать свою же смерть сложно. Лютнист с широко раскрытыми глазами посмотрел на. . . друга? Коллегу? Кем он должен был теперь его считать? Почему Укуну вообще требовалось нечто, что давало бы бессмертие? Почему всё так обернулось? — Смотришь так, будто бы призрака увидел. — Усмехается Бард столь легко и по-детски, что образ его, сгорбившегося, кричащего от боли и отрубленной руки, выглядит иноземным и странным. — Заткнись. — Прошипел Чернильный демон, отвернувшись и сжав кулаки. Он не мог сказать, вёл ли так себя от злобы и обиды, желания докопаться до правды или. . . тут было что-то ещё. — Ох, да ладно тебе! — Отмахивается бард. Проведя кончиками пальцев по струнам лиры, приятная кроткая мелодия разносится по коридору, разбавляя звук скучных шагов. Инк вздрагивает. Кажется, он знает, что скажет его собеседник далее. — Такой грустный, будто бы не выступать во дворец идёшь, а петь пан— Чернилка крепко сжимает запястье барда, от чего тот вздрагивает. — Эй! — Недовольно хмурится музыкант, щуря золотые глаза. — Нашёл, о чём шутить во дворе. — Грубо фыркает тот. В отличие от прошлого раза, они идут молча. Сопровождает их неловкое застойное молчание. Но стража в этот раз пусть тоже не пороняет ни слова, но оружия крепче не сжимает. Видно, не видят в двух разорившихся аристократах нечто большее, нежели двух безобидных музыкантов. И вот, Чернилка снова входит внутрь. Ничего не менялось. Может, он бредил? Может и не умирал вовсе, а лишь его нездоровый разум представил что-то настолько ужасно, да ещё и столь реалистично? Всё те же статуи из дорого мрамора, привезённого из-за моря. Слишком реальные и живые, что без особого труда их можно было спутать с реальной знатной дамой, нанёсшей себе столько пудры на лицо, что походила на призрака. Стены продолжали ослеплять, но уже не казались такими идеальными, скорее. . . перенаполненными. Слишком вычурными. Да, это был, наверное, самый дорогой бал, который когда-либо проходил в империи, но тут было слишком много украшений! Куда не посмотришь, приходилось жмуриться. Инк задавался вопросом, что заболит у него первым в такой-то обстановке: глаза от вида или голова из-за шума и навязчивых мыслей. Аристократы смотрели на всё вокруг также, как и голодные бедняки на стол с различными яствами. Всегда ли знатные господа выглядели так просто? Ах, если так подумать, Чернилку бы уже казнили за подобную мысль. — Изумительное зрелище. . . — Шепчет себе под нос Инк. — Погодите-ка. . . Шептал также, как и в прошлый раз, в том же радостном благоговении. Как ребёнок, наивный, несмышлёный. Встряхнув головой, чтобы привести беспорядочные паникующие мысли в порядок, замечает, что его коллега сначала отвлекается на потолок. . . хрустальная люстра, прекрасные фрески и величественные статуи. Но после, словно околдованный ересью, Укун шагает вперёд, опустив голову. А глаза пусты. Движения крайне странны. — Стой, глупец. . ! — Тихо шипит лютнист, схватив того за запястье так крепко, что, кажется, запястье сломает. Рыжий друг никак не реагирует, стоит как кукла, да ждёт момента убежать. Инк качает головой и уводит его к королевскому оркестру. — Ещё спасибо мне скажешь. — Раздражённо шепчет он. Добираются те, без особых происшествий. Лишь иногда бард делает безуспешные попытки вырваться путём рывка, но те настолько слабые, что легко подавляются. Да, пусть Инк и никогда не был силачом, но что-то такое слабое не проблема, даже для него. — А? . . — Будто бы приходя всего, изумлённо моргает Укун. Как он оказался у оркестра, когда только лишь в зал зашёл. Почувствовав боль в запястье, тот злясь, прикрикивает на партнёра. — Эй, мне больно вообще-то! — Наконец-то в себя пришёл. — Ворчит Чернильный демон, отпуская его. А сам себе мысленно делает заметку: не помнил бард о том, что происходило пару минут назад? Это. . . было странно. Раз он не контролировал себя, потому не помнил свои действия, то почему Инк всё помнил? Причём так ясно. А в прошлый. . . раз? В прошлой жизни? Тогда действовал ли его рыжий друг по своей воле? От подобного гудела голова. — В любом случае, — Незатейливо начал тот, поправляя помявшийся от крепкой хватки рукав, — почему ты меня силком тащил? — Ты залип на мраморные статуи. — Пожимает плечами, подходя к месту, где те должны были выступать позже. Проверив музыкальный инструмент, продолжает столь непринуждённо, будто бы его не волновала угроза собственной жизни. Хотя нотки некой нервозности в голосе неумолимо проскальзывали. — Я тебя звал-звал, а ты не отвечал. — А запястье почему так крепко сжал? — Интересуется он, морщась от назойливой и неприятной боли. Подходит ближе, осматривая предназначенное им местечко и диву даётся, что его партнёр будто бы уж всё тут знает, всё выучил. В притворной обиде, он театрально обнимает себя, подняв хвост. — Больно знаешь ли! — Ой, не обезьянничай. — С усмешкой фыркает Чернилка, даже не повернувшись к нему. Он знал, что вероятно второй музыкант сейчас тоже беззвучно хихикал. В конце концов, что-то такое было вполне иронично говорить для двух обезьяноподобных. — Ты с места никак сходить не хотел, пришлось так волочь. — Ты мне врёшь? — Скептически спрашивает Укун, поправляя спадающую маску. — Ни в коем случае. — Ухмыляется Чернилка, слыша ворчание коллеги. И так, считая, что он смог избежать собственной смерти и неудачной попытки кражи барда, он спокойно дожидался начала балла, когда должен был появиться сам Нефритовый император. Подслушивая сплетни и разговоры аристократов, хихикая, знакомясь с королевском оркестром. . . — Его Высочество Нэчжа! — Объявляет громкий голос слуги. Прибытие члена правящей семьи, но не самого Императора, не начинало бал. Но определённо давало гостям, прислуге небольшую встряску, чтоб помнили о важности мероприятия. Инка передёрнуло. Он поморщился и приобнял себя за плечи. Как же ему не хотелось встречаться с ним ещё раз! Холодное лезвие копья, протыкающее грудь, снова всплыло в памяти. Его реакция была очевидна настолько, что это заметил даже кто-то настолько непринужд- погодите-ка. . . Укун тоже казался чуть встревоженным. По какой-то причине. Может потому, что пока лютниста хватил тремор рук, и он опустил голову, небесный маршал уверенно шёл сюда. — Сунь Укун. — Строго цедит сквозь зубы принц, кажется, не замечая никого, кроме рыжего барда в маске. Чернилка незаметно облегчённо вздыхает. — . . . приветствую Ваше Высочество. — Равнодушно, словно бы с листка зачитывая, произносит тот. — Я восхищаюсь вашим зорким зрением, раз вы смогли распознать меня в маске. — Пустяки. — Отмахивается он, щурясь. — Неужто присмирел, стоило тебе разориться? — Что я могу сказать, потеря богатств меняет людей. — Усмехается он. — По тебе так и не скажешь. — Немного самодовольно усмехается Нэчжа и оставив старого знакомого в покое, удаляется без прощаний. Лютнисту оставалось лишь гадать, какие отношения их связывали, и что было между ними в прошлом. Внезапно, разозлившись своенравия царской особы, Сунь Укун не выдерживает. Он бросает на пол маску, нещадно топча её, а после стремиться удалиться из зала. — Хватит с меня! — Взвизгнул он, ловя на себе взгляды удивления. Все были сильно поражены выходкой какого-то разорившегося аристократа, коему выпала честь выступать на великом "Золотом пиру". Более всех ошарашен был Инк. Треск. Лютнист поднял голову вверх, кажется, единственный обратив на мимолётный звук внимание, среди шума толпы и прекрасной музыки. Точная копия Нефритового императора из мрамора, горделиво подняв голову вверх, стремительно скользя вниз, прямо-таки на разозлённого партнёра. Инк был крайне эгоистичным, поэтому захотел предупредить товарища лишь криком. . . Но всё шло кувырком, ведь разинуть рта он не смог. Его тело самовольно подалось вперёд без разрешения непосредственного хозяина и оттолкнуло барда прочь. Стук. И мир меркнет. Снова.