Чёрный яд

***

      — Это и правда твоя личная студия?       — Формально мне не запрещают заниматься этим и в самом агентстве, но я предпочитаю тишину и покой.       — И толстовку, да?       Луна хихикнула, сбрасывая капюшон и маску: больше скрываться не было надобности. Сонхва ответил ей тем же, следом — запер дверь, чтобы к ним ненароком никто не вломился посреди ночи.       — И толстовку. Подобранная стилистами одежда красива, но дома в ней не посидишь.       — Та песня, — Луна прикусила губу, растёрла запястье, — ты и правда написал её самостоятельно?       — От и до. Она не идеальна, но я рад, что мне позволили включить её в альбом.       Окинув Луну беглым взглядом, Сонхва подметил, что она так и осталась стоять у самого порога, постоянно озираясь по сторонам. Волновалась? Смущалась? Ему было сложно считать, что именно Луна испытывала, но это не мешало ей выглядеть донельзя очаровательной. Отложив взятый из кафе перекус, он протянул ей раскрытую ладонь. Снова.       — Проходи, не стесняйся. Обещаю, я тебя не трону. Они, — Сонхва указал глазами на стоящий на тумбе аквариум, — тоже. Разве что ты решишь выловить их потехи ради.       — Я бываю жестокой, но не настолько. И тем более не после того, как ты трижды спас меня за один и тот же вечер. За это… нет, за всё — спасибо. Без тебя бы я не справилась.       Их пальцы переплелись, разгоняя кровь. Её — ледяные, его — тёплые, как летнее солнце.       — Я уже говорил, но повторюсь: мужчина никогда не оставит девушку в беде. Если мне нужно будет спасать тебя всегда — так тому и быть. Такова уж моя доля.       — Мужская? — зардевшись, она позволила провести себя вглубь помещения, следом — усадить на мягкий матрас.       — Именно. Я знаю, что многие айдолы сторонятся помогать своим коллегам противоположного пола, но я не боюсь осуждения. Конечно, я не буду вторгаться в твоё личное пространство или как-либо компрометировать тебя, но знай, что если того будет требовать ситуация — я всегда приду тебе на помощь, Луна. Как на публике, так и вне её.       — Джиюн, — она нервно выдохнула, не выпуская его руки. — Ты можешь звать меня Джиюн.       Они сидели совсем близко: коленка к коленке. Ничтожное расстояние, сократить которое можно было всего за секунду. Луна помнила запах его парфюма, дыхание на макушке. Каждую мелочь, будто Сонхва был сплетён из них. Помнила и голос, и строки, что он пел, глядя на неё неотрывно и долго.       «Было ли это намёком? Знаком? Или я всё это выдумала, потому что все эти три месяца старалась удержать себя от влюблённости?»       — Джиюн. Она кивнула, расплываясь в улыбке.       — Сонхва.       — Тебе не обязательно повторять, — грудь его толкнулась смехом, — своё имя я никогда не скрывал.       — Оно тебе подходит, правда. Ты добился успеха, обрёл популярность, славу, тысячи восторженных фанаток. Всё, как по судьбе.       — Если бы ты видела, что они пишут мне во время эфиров, то не говорила бы так.       — Неужели всё так плохо? Что они могли там такого написать, кроме, — Луна повела плечами, прокашлилась, делая максимально тонкий и писклявый голос. — «Ааааа Сонхва Оппа, ты такой милый и горячий, выходи за меня замуж!»       Всплеснув руками, Луна показательно упала спиной на кровать, принялась кататься по ней, создавая подобие раболепных визгов. Выходило настолько комично и правдоподобно, что Сонхва расхохотался.       — Аааа, вы видели его костюм? Боженьки, это что, его грудь? Удар в самое сердце, какой он секси, кьяяя~!       — Ха-ха-ха, поразительное сходство. Никогда не думала податься в актрисы?       — Заметь меня, оппа, это я, твоя самая верная фанатка, поцелуй же меня, — Луна выхватила подушку и принялась делать вид, что взаправду целует её. — Я мечтаю об этом с твоего дебюта.       — Всё, всё, признаю поражение, — его ладони нашли запястья Луны, пытаясь удержать от метаний, грудь же заслонила обзор. — Ты прекрасно осведомлена о том, что я читаю каждый день. Если продолжишь, боюсь я буду смеяться так громко, что разбужу ребят.       Луна позволила себе последний смешок, переросший в стеснительную улыбку.       — Прости. Наши фанаты тоже не сахар, но у вас… Это что-то с чём-то. Мне кажется, от их голосов можно оглохнуть.       — Я уже привык, но порой есть желание отстричь волосы, сменить имя и уехать куда-нибудь в Европу, желательно тайно.       — Эй! — наигранно возмутившись, Луна потянулась головой выше, кончиком носа дотронулась до прядей. — Волосы оставь. Они у тебя очень красивые и мягкие.       — Не мягче твоих.       — Это комплимент?       Сонхва прищурился, пробежался по ней взглядом: ласковым почти, изучающим.       — Быть может комплимент. Быть может — бесспорный факт.       — Я вижуал. Такова уж моя доля: всегда выглядеть на все сто и даже больше.       — И всё же вижуалами не становятся просто так. Я не смог, хотя продюсеры и выбирали между мной и Дином.       Луна пошевелила руками, отмечая, что Сонхва не отпустил её, хотя она больше и не пыталась превратить его кровать в беспорядочное месиво. Сделалось жарко, душно: в горле пересохло, и Луна еле смогла выдавить из себя сбивчивое:       — Тебе бы подошло.       — Мм?       — Быть вижуалом. Ты… красивый. Я могу понять, откуда у тебя столько фанаток, пусть они и перегибают палку.       На идеально бледной коже вспыхнул румянец, пальцы же крепче сомкнулись вокруг запястий Луны. Она и правда так считала?       — Ауч.       — Ах, — запоздало поняв, в каком именно положении они находились, Сонхва поспешил отпустить её, отпрянув прочь так резко, словно их снимали камеры. — Прости меня, Джиюн, я переступил черту. Я не имею права касаться тебя без твоего разрешения.       — В-всё хорошо, это я заигралась, и тебе пришлось угомонить меня. Не переживай.       Ладонь Сонхва прошлась по лицу, прилизала волосы: смущение и злость на себя смешались на обычно сдержанном лице. Вернувшись в сидячее положение, Луна с опаской дотронулась до его плеча:       — Не кори себя, всё ведь в порядке: ты уверял меня, что камеры на ночь отключают.       — Это правда, но дело не в них. Подобное поведение — непозволительно в отношении девушки. Не только коллеги, подруги и… — он запнулся, прервал себя, — а вообще. Я должен был остановить себя. Не хочу, чтобы ты считала меня легкомысленным или грубым.       — Ты — последний человек, которого я бы сочла грубым.       — Спасибо.       На его губах мелькнула улыбка, следом же в комнате воцарилось молчание: Сонхва принялся перебирать складки на толстовке, Луна же тем временем сверлила взглядом разноцветные носки на ногах. По истечению пяти минут неловкой тишины, нарушаемой лишь тиканьем часов, мужчина позволил себе вновь подать голос:       — Ты действительно так считаешь?       Серьезный, уважительный тон: было видно, что он старался не повторить совершённой глупости.       — Как?       — Что из меня бы вышел хороший вижуал? Что я достаточно красив для этого?       Луна сморгнула, развернулась к Сонхва, не веря своим ушам. Неужели такой, как он, и правда сомневался в себе? Разве лояльность фанатов, те самые глупые комментарии и признание медиа уже не говорили сами за себя?       — Считаю. Уверена, ты был бы прекрасным вижуалом. Не меньше, чем лидером. Слово другого вижуала.       — Хах, — натянув капюшон на лицо, он почти рассмеялся, — знаешь, Джиюн, я читал о себе всякое. Думал, что уже привык ко всему: как к критике, так и к лести, но ты… Почему-то, когда ты говоришь мне, что я красивый, мне и правда хочется в это верить.       — Другие айдолы не звали тебя красивым?       — Нет.       — Не верю, — Луна аж подскочила на месте. — Я скорее съем самый калорийный торт на планете, чем поверю, что я первая, кто сказал тебе об этом прямо.       — Побереги фигуру, Госпожа Пак за такое заставит отрабатывать в зале.       — Но ты же Сонхва, — Луна выделила его имя так, будто он был не человеком, а каким-то особым божеством из пантеона. — Тот самый, от которого у фанбазы текут слюнки. Тот самый, чьё пение вызывает мурашки, тот самый талантливый, понимающий и заботливый айдол, ради встречи с которым девушки готовы рвать друг другу волосы. И есть за что, я ведь могу их понять.              Она закружила по комнате подобно мотыльку, схватила бутылку, отпила, после нависла над ним, смущённая, запыханная, но твёрдая в своих словах:              — Ты красив: внешне, внутренне, пусть даже я не знаю тебя так хорошо, как могла быть. Написал такие проникновенные строки… Пел их таким голосом, будто они шли от самого сердца.              Возможно, она бы продолжила свою тираду, если бы не одно слово, ударившее её хлеще пощечины:              — Шли.              — А?              — Когда мы пели с тобой вдвоём… Нет, не так: ещё когда я писал эту песню, я не писал про кого-то эфемерного, я так не умею. У меня была муза, та, кому я действительно посвятил слова, пусть даже в итоге я и не смог заполучить с ней официальный коллаб. Увы. «Что он такое говорит? Неужели… Неужели Сонхва…?»       — Погоди, погоди, я не понимаю, ты хочешь сказать мне, что, — ладони её вспотели, в одежде стало тесно, — у тебя есть возлюбленная?       — Нет, во всяком случае не в том плане, что ты подразумеваешь.       — Тогда… та девушка, которая тебе нравится? Больше, чем просто человек?       Сонхва не ответил словами — кивнул, всё ещё скрывая лицо за капюшоном, распущенными волосами и собственной ладонью.       — Я… Я её знаю?       — В какой-то степени, — ей померещилось, что он усмехнулся, — думаю, можно и так сказать.       Лихорадочные мысли закружились в сознании одна безумнее другой. Кого такого она знала? Нет, конечно были её девочки, Лея, Миён… В целом, она могла бы перечислить достаточно айдолок, способных привлечь внимание такого, как Сонхва. Даже Союн, будь она жива, явно бы пришлась ему по вкусу: харизмы и общительности ей было не занимать. Мог ли Сонхва говорить о сестре? Тосковать, скучать по ней, а в Луне видеть свою почившую любимую?       — Союн, да? Ты бы не стал мне говорить такое, не будь речь о ней… Точно, это всё объясняет. Все эти взгляды, вся эта доброта с твоей стороны: конечно, конечно, логично. Ты так отдаешь ей дань или пытаешься заменить её? Может, и то, и другое…              Послышался вздох, раздосадованный и усталый. Следом же Луна ощутила, как чужие руки привлекают её ближе, вынуждая уткнуться носом в плечо и прекратить говорить. Застыв, как истукан, окутанная его теплом, руками и запахом, она только и смогла, что выдавить из себя натяжное:       — Сон…хва?       — Я говорю это тебе не потому, что речь о твоей сестре. Я бы не посмел ранить тебя подобным образом, даже если бы и правда испытывал к ней хотя бы что-то.       — Тогда кто? Кто она? Если ты скажешь, что это Ёна, то спешу огорчить тебя, ей, кажется, нравится Дин-       — Ты.       Луна сморгнула, застыла с раскрытым ртом, ощущая как её мигом захлёстывает жар.       «Ложь. Я не могу никому нравиться, я не Союн, я не такая умная, не такая решительная, не такая идеальная, как она… Неправда, это всё неправда».       — Э-это ведь шутка, да? Ты не можешь, ты не…       — Я не Кастиэль, чтобы играть твоими чувствами или ударяться в намёки. Я бы сказал тебе ещё месяц назад, если бы у нас была возможность хоть где-то пересечься. Но ты сама помнишь, тренировки: записи, интенсивная подготовка к камбэку. Я видел твой силуэт только в коридоре, и то мельком. Решил, что признаюсь после… Как у тебя появится минутка. И вот, — его ладонь скользнули по спине, — наконец, это свершилось.       — Шутка, точно шутка, так не бывает…       — Почему? Разве мы не можем влюбляться? За те два месяца мы сблизились, стали чаще проводить время в обществе друг друга. Твой плейлист до сих пор один из моих любимых.       Луна замотала головой, вжалась в Сонхва так крепко, будто бы он мог в один момент исчезнуть. Это был сон? Она перепила энергетика, отключилась в репетиционной и теперь ей приснилось, что её глупые чувства были взаимны?       — Я ведь просто…       — Что ты просто?       — Просто я. Я не Союн.       — Конечно, ты не Союн. Я никогда не видел в тебе сестру.       — В том плане, что я не дотягиваю до неё, — шмыгнув носом, Луна поборола робость и заглянула ему в глаза. — Всю жизнь она привлекала к себе чужие взгляды. Не только мужские, а вообще. Её замечали, хвалили, к ней прислушивались, а я… Была просто сестрой Союн.       Сонхва чуть отодвинулся, взял её прохладные ладони в свои: они дрожали, и он с почти трепетной осторожностью пригладил их кончиками пальцев. Любуясь: её реакцией, отчаянными попытками убедить себя, что он не мог видеть ней, то что видел, ей всей целиком и полностью.       — Тебе не надо сравнивать себя с ней. Союн — не идеал, не венец творения, к которому необходимо стремиться, чтобы быть достойной любви. Я тоже частенько сравниваю себя с коллегами, но в конечном счёте я — это я, а ты — только ты и никто больше. Для меня ты всегда будешь отдельным человеком, и именно этого человека, не айдола, я считаю дорогим своему сердцу. Даже, если мои чувства не взаимны, я просто хотел, чтобы ты знала правду. Ты заслуживаешь её не меньше, чем заслуживаешь всего, к чему стремишься.       Земля ушла из-под ног, будто бы кто-то дал Луне поддых: накатили слёзы, плечи сковали тиски. Она так старалась держаться молодцом. Не давать повода, не показывать, как боялась, что никто и никогда не разглядит её, Джиюн, за ликом Союн. Быть вечно в тени сестры было подобно клейму, отмыться от которого не удавалось ни при её жизни, не даже сейчас, после её смерти. Все вокруг пытались узнать её не как отдельную личность, а как продолжение Союн — возможно, даже блеклую пародию на неё. Все. Но только не он.       И это рушило все её стены, все мосты, преграды и шипы, выстроенные в попытке убежать от боли, спрятанной глубоко в сердце.       — Скажи… Прошу, скажи это ещё раз.       Его губы обожгли костяшки, толкая по спине мурашки, голос сделался совсем хриплым:       — Сказать что?       — Что я дорога тебе. Хотя бы разок.       — Ты дорога мне, Джиюн.       По щеке скатилась слеза, размазывая безупречно наложенный макияж, но Луне было всё равно: зарёванное, уже далеко не идеальное лицо, правила, толкающие их в рамки. Всё это было столь мелким и ничтожным по сравнению с одной этой фразой.       — Ещё…       — Ты мне дорога, — новый поцелуй в запястье, — ты, а не Союн.       — Ещё.       — Дорога куда больше, чем ты думаешь.       Луна дрогнула, толкнулась вперёд, окончательно позволяя себе разрыдаться. Мужские руки охотно распахнули для неё новые объятия, сам же Сонхва принялся примирительно шептать какие-то несвязанные строки из своих песен, желая хоть так облегчить её состояние. Ему не нужен был ни ответ, ни что-то большее: он бы не посмел ожидать от Луны подобного. Не только потому, что был так воспитан, а потому, что боялся оттолкнуть от себя и потерять окончательно.       На его серой толстовке стало расходиться огромное пятно: как же много в ней было этих скрытых чувств? Боли, ежедневной борьбы с собой и с обществом, ждущим от неё поведения и повадок идеального робота, а не человека.       — Шшш, всё хорошо, я рядом, я с тобой. Обещаю, это останется строго между нами.       Луна закивала, не прекращая подрагивать в его руках. Такая маленькая, яркая звезда: как у других вообще поворачивался язык сравнивать её и Союн?       — П-прости, я запачкала тебе толстовку своей тушью. Надо замыть, а то…       — Пустяки. Я в ней всё равно хожу только в магазин или по дому. У меня есть другая.       — Но…       — Не думай о моей толстовке. Я ведь не обидел тебя, рассказав о том, что испытываю? Если после этого тебе неприятно моё общество, я могу…       Схватив Сонхва за капюшон, сползший на затылок, Луна яростно замотала головой, прерывая его попытки сказать абсолютные глупости.       — Вовсе нет. Всё совсем не так. Ты ни капли не обидел и не расстроил меня: все эти слёзы просто вырвались из меня, потому что ты первый, кто увидел меня. Меня, Сонхва, не её. Я так давно смотрела на тебя, так давно терзалась оттого, что позволила себе дать слабину, поддавшись мечтам о тебе, и теперь, когда ты сказал, что влюблён в меня, я просто… Я не сдержалась. Не поверила, что это взаимно, что я не напридумывала в своей голове невесть что.       — Я счастлив это слышать. Не то, что ты расплакалась, а то, что я не сделал тебе больно. Улыбчивая и счастливая ты мне нравишься больше, хотя, конечно я совру, если скажу, что мне не понравилось обнимать тебя.       — Даже несмотря на слёзы и огромное пятно?       — Да, даже несмотря на кляксу в половину моего лица, — он хохотнул, не отпуская её рук, что стали значительно теплее от соприкосновения кожи. — Однако надеюсь, что последующие объятия будут куда более сухими.       — Ты же знаешь, что мы не сможем…       — Знаю, но мне многого и не надо. Хватит просто знания, что ты у меня есть, даже если мы будем выкраивать всего минуту в неделю. Я не тешу себя иллюзиями относительно большего, учитывая, что вы только вернулись в строй, и скандал вокруг отношений — последнее, что вам нужно.       — Минута в неделю звучит ужасно, но до боли правдоподобно.       — Пожалуй, но и за минуту многое можно успеть.       Луна шмыгнула носом, вытерла слёзы рукавом: теперь и на её толстовке была тушь вперемешку с тенями для глаз и немного — помадой. Абсолютно непрезентабельный вид, но, пожалуй, в его присутствии она могла больше не думать о том, чтобы выглядеть, как модель с обложки журнала.       — Например?       — Покажу, если ты позволишь, — его пальцы ласково прошлись по щеке, смахивая остатки влаги, спустились к шее, туда, где билась быстро-быстро сонная артерия.       — Ты всегда будешь спрашивать разрешение?       — Если таково будет твоё желание, — хитро улыбнувшись, Сонхва качнул головой. — Мне это совершенно не сложно. Отец с ранних лет привил мне правило, что если ты чего-то хочешь — скажи об этом прямо и спроси дозволения.       — Многим стоит брать с тебя пример. Ещё одна причина, почему по тебе мечтательно вздыхает половина страны.       — Хорошие манеры и вежливость не должны быть чем-то необычным. Тем более в отношении девушки. Своей или чужой — не важно.       Луна хохотнула, легонько толкнула Сонхва в плечо, уже куда меньше всхлипывая и куда больше — улыбаясь. Широко и радостно.       — Узнаю, что ты просил позволения поцеловать или обнять кого-то, кроме меня, — тайком прокрадусь к тебе и стащу всю косметичку.       — А кто говорил о поцелуе?       Вспыхнув, она рефлекторно прикрыла рот рукой. «Я сказала это вслух? Неловко то как…»       Сонхва позволил себе несколько секунд потянуть интригу: насладиться тем, как быстро менялось выражение её лица, как Луна пыталась придумать, что сказать, как оправдаться. Помимо неоспоримых качеств и сильного духа, она была очень и очень милой. До безумия.       — Шучу. Ты ведь разрешишь мне?       — Разрешу, но это мой первый поцелуй, и…       — Так даже лучше, — его ладони легли на талию, легонько сжали, увлекая ближе, — ведь он будет особенным вдвойне.       — У тебя… был опыт?       «Наверняка. Хотя то не удивительно — в такого, как он, влюбиться проще простого…»       — Тебя это беспокоит?       — Не то, чтобы прямо беспокоит: просто чуточку страшно не оправдать ожиданий. Сам понимаешь, я поцелуи только в дорамах и видела, вдруг я нечаянно наступлю тебе на ногу или ещё чего…        Нагнувшись, Сонхва прижался лбом к её лбу, уверил:       — Это всё мелочи. Не заостряй на них внимание. Будь собой, доверься мне, и получай удовольствие. Это не выступление: тебе не надо быть идеальной, чтобы нравится мне.       — И это я слышу от господина «мне нужен новый визажист, потому что он не прокрасил мне веко».       — Я разделяю работу и личное, ты ведь тоже на сцене совсем другая. Поверь, я видел.       — Уговорил: притворюсь, что поверила тебе.       — Иди сюда, — посмеиваясь, Сонхва склонился ближе, сокращая расстояние до минимального.       Сердце вновь пустилось в пляс: гулко, истошно. Затаив дыхание, Луна прикрыла глаза, стиснула пальцами ткань капюшона. Она прекрасно понимала, что будет дальше: перед глазами мелькали десятки фильмов, дорам, прочитанных романов, где случались подобные сцены. Пожалуй, Луна могла бы в красках визуализировать даже собственный поцелуй, если бы это до сих пор не казалось чем-то из разряда фантастики.       «Какими окажутся его губы? Мягкими и воздушными, как сладкая вата? Горячими, как острое кимчи? А мои? Понравится ли ему?»       Да, возможно, Сонхва и правда было не важно, что она могла наступить ему на ногу или нечаянно стукнуть лбом, но Луна желала, чтобы всё было красиво. Не идеально, нет, но достаточно хорошо, чтобы после не сгорать от стыда, смотря в его глаза.       Поднявшись на носочки, она поймала его губы на полпути, прижалась грудью к мускулистому торсу. Хотелось быть максимально близко: да, их разделяла одежда, но Луна могла поклясться, что слышала, как там, за чуть влажной тканью толстовки, стучало сердце Сонхва. Лихо, бойко, отбивая по ребрам мелодию, рождённую новой близостью.       И звук этот был столь же прекрасен, сколь и их голоса, поющие в унисон.       Губы Сонхва были нежнее всего, чего ей доводилось касаться. Не было ни укусов, ни попыток установить какой-то контроль: Сонхва целовал Луну с особой чуткостью, не напирая, а лишь позволяя насладиться новыми ощущениями. Сладостными, чуточку приторными, но при этом самыми прекрасными из всех, что она знала. От них саднило горло, подрагивали коленки, и что самое важное — ликовала душа.       «Наверное, так и должно быть, когда целуешь того, кто тебе не безразличен…»       Длинные пальцы мужчины поднырнули под край одежды, погладили кожу. Луна вздрогнула, приоткрывая губы шире: по спине стрельнуло током. Его прикосновения действовали на неё странно. Не отталкивали, не пугали, а наоборот… От них Луна будто млела. Захотелось ответить чем-то схожим, и, ухватившись за эту мысль, она аккуратно запустила ладонь в волосы. Длинные пряди бы всё такими же мягкими, как она помнила.       Усмехнувшись сквозь поцелуй, Сонхва решил не отставать: пробежался кончиками пальцев вдоль поясницы, после — аккуратно пригладил затылок. В его ласках не было пошлости. Несмотря на ситуацию, позднее время и взаимность чувств, он не позволял себе ничего, кроме игривых поддразниваний.       Нет, не так. Сонхва не допускал мыслей о большем, пока к нему не была готова сама Луна. Её комфорт, доверие и открытость были важнее. Он был готов ждать месяц, два, полгода, пока она бы сама не попросила об этом. А если бы и не попросила, Сонхва бы никогда не переступил черту без разрешения: таков был его принцип во всем.       Спустя долгие, но такие приятные мгновения, они прервали поцелуй. Улыбнулись, синхронно рассмеялись, однако объятий не прервали.       — Видишь? Вовсе нет в этом ничего страшного, к тому же у тебя очень мягкие губы.              — Твои губы на моих…       Уловив знакомый напев, Сонхва коснулся её подбородка, проворковал:       — Вкус их столь безумно сладок…       — Это танец для двоих…       — Вот и нет уже загадок.       В душе Луны всё горело, сметалось и переворачивалось: строки оказались пророческими. Абсурдное совпадение, ставшее для нее чуть ли самым прекрасным моментом за последнее время — пожалуй, после такого волей неволей начинаешь верить в судьбу.       — Скажи честно, ты знал, что так будет?       — Нет, но это не значит, что я не рад исходу.       Луна никогда не видела, чтобы он смотрел на неё так. Пристально, упоительно, с какой-то твёрдой решимостью во взгляде.       — У меня что-то на лице?       — Не считая размазанной туши и тональника?       — Да.       — Вовсе нет. Просто любуюсь тобой, пока могу.       Луна кинула беглый взгляд на часы: два часа тринадцать минут. По хорошему она уже как час должна была спать.       — Мне жаль, что я не могу остаться. Я бы так хотела…       — Я всё понимаю, но не рискуй ради меня своей карьерой. Никогда. Хорошо?       — Не буду. Ты тоже… Я буду чувствовать себя виноватой, если всё вскроется, и тебя начнут травить, или ещё что хуже.       — Поэтому, чтобы ты не терзалась этим, советую поспешить обратно. Камеры не работают, но времени у тебя мало. Не больше получаса.       Сонхва нехотя отступил, позволив себе, однако, последний поцелуй. Тот пришёлся в висок, и Луна невольно дёрнулась, смущённо прикусив губу: пожалуй, даже такой невинный жест был способен вогнать её в краску.       Как ни посмотри, всё это — милости, отношения, чужие внимательные глаза — всё было новым, а оттого будоражащим до безумства.       — Обещаю, я постараюсь выкроить хотя бы немного времени на неделе: дни расписаны по минутам, но в воскресенье я планирую устроить вечер кино с группой. Найдёшь окошко — приходи.       — Обязательно. Можно я принесу с собой любимые диски?       — Конечно. Я буду рад узнать, какие фильмы ты любишь.       — Будет сюрпризом.       Луна стиснула лямки своей сумки, последний раз оглядела комнату: хотелось запомнить её до мельчайших деталей на случай, если она не сможет попасть в неё в ближайшие дни, а то, может, и месяцы. Аквариум, полка с дисками и фотографиями, несколько цветочных горшков: каждая мелочь кричала о том, что Сонхва и правда проводил тут много времени. Пожалуй, даже воздух пах его фирменным парфюмом, что теперь теплился на её толстовке.       — Тогда… спокойной ночи?       Сонхва поймал её взгляд, вновь улыбнулся. Пожалуй, он никогда так много не улыбался кому-либо, но Луна была исключением, пробравшимся туда, куда он давно закрыл всем доступ.       — Спокойной ночи, Джиюн, и спасибо за чудесный вечер. Буду с нетерпением ждать повторения.       — В следующий раз я захвачу корм для рыбок!       Глупость: она даже не знала, где в их районе был зоомагазин.       — А я, так и быть, куплю дополнительные толстовки.       — Купи сразу дюжину: мало ли у меня будет плохой день на работе.       — Вас понял, миледи.       Обоим не хотелось прощаться, обрывать разговор: не существуй ограничений и правил, пожалуй, они бы просидели с друг другом до самого утра. Однако Луна почти наяву чувствовала, как укоризненно на неё смотрит госпожа Пак, а потому, помахав Сонхва рукой, вынужденно закрыла дверь студии.       Их ждало ещё множество препятствий, взлетов и падений, но всё это меркло по сравнению с одним простым фактом — теперь они были друг у друга. И если миру было суждено сгореть, а их сердцам — пасть от яда, так тому и быть.       Они уже вкусили его сполна, а большего…       «Мне и не надо.»