Филицид с буквой Е

      — Фелицид!              Маленькая девочка прибегает с кухни, раскрывая руки для объятий по пути. Она прыгает на отца и громко смеется, взвизгивая, когда чувство счастья и ощущение полета ее посещают. Ее сердце наполнено восторгом.              — Сынмин, — на нежный зов прибегает не только Фелиция, — сколько раз я просила. Не называй нашего ребенка Фелицидом.              Сынмин подкидывает дочь в последний раз и сажает к себе на плечи, чтобы казаться еще выше, страшнее, сильнее, как малая панда, про которую он недавно читал Фелиции перед сном. Он просит Фелицию принять устрашающий вид и поднять руки. Противник лишь закатывает глаза, снимая с себя фартук.              — Да ладно тебе, Мино, — он подходит ближе, заговорщически улыбаясь. — Фелициду нравится, — девочка тянется к маме, сжимая и разжимая пальцы и не влезая в диалог взрослых, хоть и согласна с папой. Она сейчас занята другим: наслаждается тем, что ее любят, что о ней заботятся и проводят с ней время.              Сынмин аккуратно спускает дочь и вместе с Мино захватывает в охапку. Разглядывая жену, пытается прильнуть губами к щеке, на которой маленькая полоса муки. Фелиция, внимательно наблюдавшая за папой, отталкивает его лицо ладонью и сама чмокает мамину щеку. Мино обворожительно смущается. Ее дочь взяла от нее слишком много всего.              — Кажется, вы вылезли прямиком из семейного фильма, — Хенджин, который устал орудовать скалкой в одиночестве, попадает прямо в тайминг и морщит нос от увиденной картины, конечно, также картинно. — Что за образцовая семья!              — Завидно, да? — Мино неосознанно бьет по больному, пытаясь разрядить обстановку. Сама смущается еще сильнее, гордость медленно заполняет ее грудь, ведь знает, что Хенджин всегда восхищался и продолжает восхищаться их скромным семейством, что они усердно строили не один год.              — Не такая уж и образцовая, — опуская Фелицию на пол, начинает Сынмин, прискорбно подметив, как Хенджин съежился от слов его жены. — В садике воспитатели считают, что ее папу зовут Ким Хенджин.              Мино выбрасывает короткий смешок и хлопает мужа по плечу. Хенджин лишь кивает, поджав губы. Чувствует себя виноватым: забрал у семьи Ким тот редкий момент побыть вместе, побыть примерной семьей для Фелиции.              У Хенджина такой роскоши в детстве не было, у Хенджина-то и отца не было. Физически рядом был, существовал чужой человек, пока Хенджин не съехал. Родной отец совсем не ощущался родным. С маленьким Хенджином тот не ходил гулять, не покупал ему подарки, не разделял важные моменты, никогда не умел в нужные моменты поддержать и толком не разговаривал.              Хенджин смотрит на Сынмина и иногда его осуждает, потому что есть в нем что-то такое от его отца — Сынмин отдает всего себя работе. Хенджин смотрит на Мино и иногда ее осуждает, потому что есть в ней что-то такое от его отца — Мино тоже любит свою работу. Но Сынмин и Мино любят Фелицию. Хенджин не уверен насчет своего отца. Сынмин и Мино правда пытаются быть с ней рядом, дать ей все, в чем она нуждается. И перечисление всего не начинается с денег, перечисление начинается с родительской любви, которой в мире сейчас так мало. Поэтому Хенджин ими и восхищается, поэтому и помогает: сидит с Фелицией, играет в правильного отца и всячески пытается доказать самому себе одну вещь.              

Я не стану копией своего отца.

                    Когда в руках у него оказывается очередная бутылка, Хенджин думает о том, что он не справился. А потом еще думает и еще, а потом не думает вообще — и так свободно… Все эфемерное, мягкое, парящее. Хенджин чувствует, как у него кружится голова, тревога уползает за какие-то плотные кулисы и слова, вылетающие из его рта, перестают проходить жесткую цензуру. Он кричит внутри себя, подавляя плач, и отчаянный крик изо рта выходит словами из песни, играющей в баре. Упиваясь в барах и танцах, Хенджин не чувствует себя так паршиво, как обычно, когда Фелиции рядом нет.              Хенджин думает о Чане и об его отце. Есть ли у Чана нечто похожее? Или он априори правильный? Правильный человек, правильный сын, правильный отец, правильный друг, правильный партнер. Хенджин смачивает губы языком. Поток его дум рассеивается, в глазах отражается вновь реальный мир. Какой же он тупой, какой же я тупой… Хватается за голову, растерянно смотрит на Сынмина, Мино и Фелицию. Может, они и неидеальные, но они пытаются. Утырок! Сынмин и Мино делают не хоть что-то, они делают все возможное. Быстро извиняясь, подрывается и скрывается в ванной комнате, щелкая замком. Хенджин же делает целое ничего, только думаетдумаетдумает. Отражение в зеркале следит за каждым мелким его движением, он внимательно вглядывается в свои зрачки. Они бегают по всему уставшему лицу.                            Джисон с полным доверием смотрит на незнакомца со светлыми волосами, принимает у него влажные салфетки, что-то еще бормочет с умным видом и на это бормотание ему отвечают взглядом с таким же полным доверием, пониманием. Тон незнакомца ласковый, что Джисон сразу все улавливает, принимает во внимание. Чанбин смотрит на них и чувствует лишь полное смятение. Вроде и желание схватить Джисона, унести с этой площадки, а вроде и посмотреть, что дальше будет. Может, если он поймет Джисона, то со временем поймет и Чана.              — Как вас зовут? — незнакомец недоверчиво его оглядывает вблизи.              Чанбину это не нравится. Что он себе позволяет? Спрашивать так нахально.              — А вы кто?              — Хенджин, друг Чана.              — А я Чанбин, тоже друг Чана, — он усмехается, не проникаясь доверием. У Чана мало друзей.              — Дядя Хензин пус-шка! — Джисон задирает голову и врывается в диалог, сияющими глазами смотрит на взрослых и ждет волну смеха, потому что, по его скромному мнению, сказал нечто такое крутое, забавное и прикольное. Мнет в руках салфетку.              Дядя Хенджин взрывается искренним смешком, отпускает Чанбина и свои подозрения, моментально переключаясь на ребенка. Он улыбается ему губами, глазами, лицом, всей своей аурой, присаживаясь на корточки, хвалит его, благодарит, поглаживая голову. Чанбина моментально обезоруживают. Всматриваясь в незнакомое лицо, он не видит никакой враждебности, угрозы или блефа. Этот Хенджин, друг Чана, полон любви к чужому ребенку. Нет, это даже на словах неверно, некорректно. Для Хенджина Джисон совершенно точно не чужой, почти свой: об этом говорят его уверенные движения, полностью пронизанные лаской и заботой, которые малыш принимает и даже просит еще; об этом просто кричит его взгляд, может, местами печальный, но уж точно большую часть занимает любящая всепоглощающая привязанность, привязанность к Джисону, к…              — Так это из-за тебя Чан сейчас страдает? — Чанбин расправляет плечи, когда все наконец сходится, кажется логичным. Он качает головой и улыбается. — Чан полный утырок, — говорит, скорее, себе, чем Хенджину.                                   Хенджин, всматриваясь в свои глаза, начинает смеяться. Они медленно стекленеют, пока рот кривится, выпуская скрипучий смех откуда-то изнутри. Он поднимает глаза к потолку, пытаясь не допустить первого падения. Сердце бьется о грудную клетку слишком резво, будто хочет выбраться, удариться последние раз семь и остановиться, отчего так страшно, что трясет. И почему правильные решения в жизни ощущаются так? Он-то думал, что все будет попроще, покрасивее, явно не так.              Прощаясь с семейством Ким, игнорирует их встревоженные взгляды и неудачу Фелиции, которая хотела зацепиться за его штанину и притянуть к себе. Хенджин подмигивает ей, обещает прийти в скором времени, обещает, что все у нее, у ее родителей и у него будет классно. Фелиция, пожевывая губу, угукает, ее детское сердце что-то подсказывает, но она пока не понимает, потому сдерживается из-за всех сил — вот будет она еще плакать из-за папы два ноль Хенджина, вот еще… Она смотрит на то, как закрывается дверь, и чувствует себя еще более несчастной, потому что вообще ничего не понимает. Все это так по-взрослому глупо.              Фелиция думала, что когда ее родители познакомятся с добрым дядей Чаном, с ее лучшим другом Джисоном, то все они станут большой такой шумной семьей, о которой она всегда мечтала, которую она видела в телевизоре и на картинках в книгах. Она думала, что все будут дружить, общаться, смеяться, играть вместе. Мама с папой и Хенджином будут играть с Чаном, а она будет бегать вместе с Джисоном. И Хенджин бы был таким солнечным с дядей Чаном, и мама бы была тоже солнечной рядом с папой, и у всех был бы партнер для игры. Они бы ходили на ту классную площадку у дома Джисона и все бы были счастливы. А сейчас все как-то грустно, странно, непонятно.              Мама какая-то грустная, переживает за Хенджина, папа какой-то грустный, переживает за маму, дядя Чан тогда был тоже каким-то грустным и Джисон был совершенно невеселым, тихим, и сейчас Хенджин уходит внезапно грустным.              Фелиция начинает плакать.                                   Хенджин набирает номер Чана, сжимает телефон в перебинтованной ладони, его слегка потряхивает. Он смотрит на дверь и думает, что убежать еще не поздно. Не поздно и постучать. Звонить ему, стоя перед его квартирой — так абсурдно. Но это же Хенджин, и Чан либо примет его таким абсурдным, либо отвергнет.              Хенджин пугается, когда дверь внезапно открывается и в этот же момент слышится рингтон, стоящий на звонке у Чана. Чан выходит из квартиры. Он смотрит в телефон, ощущая холодок, пробегающий по всему телу, поднимает глаза и его словно бьет молнией в самую грудину.              Некоторое время они просто любуются друг другом, внутренне радуясь тому, что видят перед собой. Это не сон и это действительно Хенджин, стоит перед ним. Это не сон и это действительно Чан, вышел из своей квартиры. Если бы не внезапная истерика Джисона, то ушел бы пораньше, так и не встретив его. Еще бы чуть-чуть и опоздал, так и не поймал бы перед дверью.              Чан смотрит на Хенджина и думает, что парень, в ноги которого влепился его сын по случайности, не заслуживает того, что дает ему Чан. Он заслуживает того, что Чан ему как раз таки не дает.              — Прости, — наконец произносит он.              Вызов обрывают, и тишина их поглощает.       У обоих сердце колотится где-то в горле. Чан смотрит в лицо напротив и пытается понять, что это все такое разворачивается перед ним. Правда ли, вымысел ли. Тот, о ком он так много и усердно думал, стоит перед ним, такой открытый, решительный, откровенный. Нега укрывает его, и душевная буря постепенно затихает. Он и не знал, что скучал по Хенджину, по его волосам, по его родинке, по его голосу, по его привычкам, по его партаку.              — Ты плакал? — Чан делает шаг вперед, невесомо касается пальцами. Их границы смываются окончательно. Он сосредоточенно вглядывается в легкую красноту глаз и вокруг.              — Ты страдал из-за меня? — Хенджин сознательно тянется к нему ближе. — Это звучит паршиво, — он вновь совершает попытку остановить слезы, подняв глаза к потолку. Сокрушаться сейчас не хочется, но ему ничего не остается.              Чан притягивает его к себе, захватывает в тиски, соединяя бьющиеся сердца воедино. Тяжело вздыхая, жмет к груди, руками поглаживает спину. Хенджин в его объятиях растекается, принимает поддержку и тепло, принимает Чана и его позицию опоры для него, такого хрупкого, смешного, незрелого.              — Ты нравишься мне, Чан, — прижимается щекой к его плечу, — даже больше, чем нравишься, намного больше. Я пока боюсь произносить другое слово, потому что мне кажется, что сейчас ты меня оттолкнешь, как в прошлый раз. Но я устал оставаться с этим наедине. Чан, ты мне нравишься, что я перестал пить. Прости, что был с тобой не до конца честным, — слезы скатываются на футболку Чана. — Фелиция — не моя дочь, я… хотел проводить с тобой и Джисоном время, поэтому солгал. Я думал, что ты не захочешь со мной видеться, если я не буду отцом-одиночкой, как ты. Я боялся тебя потерять, поэтому лгал тебе в лицо, считая, что вру во благо, ради тебя, нас, себя. Все это время я думал только о себе и своих чувствах, грезил о твоих чувствах к себе, но совершенно не думал, как ты и что чувствуешь ты, — Чан нежно поглаживает его спину, впитывая каждое сказанное слово с особым вниманием. — Я… я не знаю, что к чему, по правде говоря. Я просто хотел выложить тебе все, как есть. Потому что только недавно окончательно понял, как ты для меня важен.              — Хенджин, ты такой человек, — Чан отстраняется и смотрит в глаза, — и я такой… человек.              Он мягко касается чужих губ, прикрывая глаза, не имея больше терпения. Просто к черту все эти логически цепочки, все эти следствия, последствия, доводы, умыслы и догадки. Просто хочется жить. Неправильно, с ошибками, несуразно, непоследовательно, противоречиво, по-настоящему и так, как получается. Целует сладостно, красноречиво, но при всем обилии чувств, выпирающих изнутри, как-то плавно и не торопясь. Хенджин в поцелуе задыхается, накрывая чановы ладони на его лице своими. Кожа ложится на кожу, сердце на сердце.              Чан тянет Хенджина в квартиру, не отпуская и не давая отпрянуть.              — А ты мне что-нибудь скажешь или только я буду обнаженным перед тобой? — когда дверь закрывается, Хенджин опирается на нее спиной.              — Я хочу, чтобы у тебя тоже был сын, — внезапно говорит Чан, поглаживая пальцем партак Хенджина. — Джисон. Ты примешь нас?              — Это значит, что я смогу получить гвоздику?              Чан кивает, и Хенджин тоже. Чан сразу чувствует себя каким-то крошечным, слабым, тем самым, кого нужно оберегать. Он обнимает Хенджина, утыкается ему в шею и прячет свои глаза, что на мокром месте. Вдыхает запах, что теперь хочет называть родным, своим, любимым.              Чан доверяет себя Хенджину, позволяет себе выдохнуть. Теперь есть Хенджин, о котором нужно заботиться, но также есть Хенджин, который будет заботиться о нем, о Джисоне. Это понимание быстро просачивается в голову, и Чан чувствует себя в безопасности и спокойствии. Он позволяет всему накопленному вырваться, опустошить себя для того, чтобы наполнить снова только самым лучшим, положительным и таким счастливым.              Хенджин усаживает Чана на диван, накрывает пледом и идет на кухню за чаем. Чан отпускает себя и принимает заботу, укутываясь сильнее в плед, отзывается на ласку и не стесняется просить прикосновений, нежности, поцелуев. Хенджин скромно целует его в нос, чувствуя себя по-дурацки, но не чувствуя тревоги. Все было так, как надо, как правильно. Просто непривычно.              Какое-то время они сидели в тишине, в компании друг друга и их привязанности друг к другу, что постепенно и незаметно для них самих образовывалась. Точно нельзя было сказать, сколько прошло времени. Время перестало держать свою форму, когда два сердца забились в гармонии.                     — Если Фелиция не твоя дочь, — Чан возвращает кружку на журнальный столик и начинает несмело, — где ты украл ее?..              — Она дочка Сынмина и Мино, — выбрасывает смешок Хенджин, — мои близкие друзья, они много работают, что до ее рождения, что после. Я им помогаю. Блять! — внезапно соскакивает с места. — Блять! — еще сильнее пугается внезапному порыву в виде ругательств, прикрывая рот рукой. — Я.. кажется, расстроил Фелицию, думаю, надо позвонить и узнать, как у нее дела. Я просто думал о тебе и о том, что я скажу тебе, что как-то не отобразил, в каком состоянии оставил Фелицию.              — Это так мило с твоей стороны, — издевательски улыбается Чан. — Ты бросил ребенка ради меня.              — Почему ты усугубляешь ситуацию?! — стонет Хенджин в то время, как Чан начинает смеяться с его реакции. — А что ты скажешь Джисону? И где он, кстати? Боже, я еще и про Джисона забыл…              — Он наистерился и уснул. Как проснется, скажу, что у него теперь пап две штуки, — пожимает плечами, потихоньку успокаивая смех. — Звони уже, горе-папаша, не могу поверить, что такое досталось Джисону.              — Так вот какой ты настоящий!                                   — Ты настоящий аферист! — Мино злобно смотрит на того, кто после активной пробежки вокруг дома даже не запыхался. У нее грудная клетка вздымается и опускается со скоростью света. Пот льется со лба и портит укладку. Все это раздражает. — Я больше с тобой не играю!              — А я говорил, что идея ужасная, — Сынмин со стаканом прохладного лимонада подходит к жене и ухмыляется, он зачесывает мокрые прядки ей за ухо. Все же она удивительная у него. — Тягаться против парня, у которого неугомонный сын…              — У него сидячая работа, я решила, что не потянет! — она отпихивает его руку и забирает стакан, аккуратно потягивает лимонад через трубочку, дуя щеки. — А я фитнесом занимаюсь.              — Ладно, Мино, не обижайся, — улыбается Чан и в поддержку кладет ей руку на плечо. — В следующий раз у тебя получится.              — В следующий раз я тебе просто втащу, — Мино хмыкает и впаривает мужу пустой стакан, а сама плюхается на шезлонг под деревом. — Где дети? — она оглядывается и порывается встать. — Они не с нами бежали?..              — Они пытались, но вы так стартанули, что передумали, — Чонин усаживается на шезлонг рядом с кряхтением, головой в удивительной беседе, глазами все поглядывает на угольный гриль, на котором готовится мясо.              Хенджин вместе с Чанбином выходят из дома на задний двор, задвигая за собой стеклянные двери. Все взгляды вмиг обращаются на них.              — Джисон уснул, — Хенджин обнимает Чана со спины. — Фелиции это не понравилось, и она назло Джисону тоже уснула.              — Очень на нее похоже, — Сынмин намекает на Мино, Мино же щурит глаза на этот выпад. Все остальные посмеиваются.              Мино отвечает что-то очень язвительное, что нельзя обычно говорить в присутствии детей, и смех усиливается. Сынмин почти обижается, но через мгновение сам начинает хохотать. И все между собой продолжают гармонично существовать.              Хенджин прижимается к Чану, слушая внимательно очередную историю Чанбина с работы, он изредка отвлекается на легкие поглаживания Чана, который тоже, вроде бы, погружен в историю друга. Хенджин холодным носом утыкается в уголок между шеей и плечом, вдыхает запах, и запускает мелкие мурашки по всему телу. Довольный собой, он целует шею и спускается на спину по позвонкам. Чан на него шикает. И Хенджин не может поверить, что это все происходит на трезвую голову, что это происходит с ним прямо сейчас.              Что именно он уложил Джисона спать, и Джисон то ли по ошибке, то ли по усталости назвал его папой. Папа Хенджин… Его сердце перевернулось в груди, поднялось до глотки и опустилось до пяток. Он еще не сказал Чану, но это желание поделиться распирает его изнутри. Когда они останутся одни, в спальне, которую им выделили Сынмин и Мино, он обязательно расскажет, поделится и, может, немного растрогается, попросит Чана не смеяться и обнять его покрепче, ведь для него это важно.              А Чан смеяться не будет, он поцелует самым теплым поцелуем, скажет, как счастлив, что Хенджин полноправный член их семьи. Скажет по секрету, что Джисон давно уже хотел обратиться к нему так, но все боялся, как-то стеснялся и лишь большими сияющими глазами смотрел на Хенджина, пока тот не видел.              Первое время малышу просто было это странно: он был папой Фелиции, а теперь вдруг его папа… А Фелиция вдруг его сестрой не стала, у Фелиции вообще мама и папа есть другие — тетя Мино и дядя Сынмин. Потом он сложил это в своей маленькой голове, да и папа помог, уяснил все. Ему такой расклад даже больше понравился, потому что и Фелицию не хотел видеть сестренкой, он хотел ей цветочки срывать у садика и таскать игрушки свои.              Джисон не переживал, что у него мамы нет, а у других она есть, и не думал, что когда-то будет кто-то еще. Есть ведь один папа и ему достаточно. Но когда появился еще один папа, который сделал первого папу еще счастливее, улыбчивее, громче, то Джисону было очень радостно. Он чувствовал, в каком же невероятном достатке теперь живет.              Его маленькое сердце было наполнено заботой в двукратном размере.