Ты - моя охота

Тооно все еще не знал, зачем ему все это, но успешно не думал ни о чем, устраивая себе и… Мурасе выходной. Пустой и бездеятельный. У Тооно не было никаких планов, но… Он хотел оставить Мурасе при себе и оставил. Это оказалось удивительным новым опытом. Тооно не был безумным трудоголиком, он не стремился отдать всего себя какому-нибудь важному и трудному делу. Но ценил хорошую работу, успешно завершенные дела, интересные игры и прекрасный отдых, полный тем, что ему нравилось. А нравилось Тооно многое: комфорт, массаж, море или бассейн, вкусная еда, отличный алкоголь, красивые вещи и не только вещи, но, например, женщины, интересная литература, немного искусства, как высокого, так и для массового зрителя, в том числе кино, стильная одежда с яркими штрихами, детали, говорящие о многом, интересные споры, интриги, шпаги и стрелять по мишеням. Он не любил всего три вещи: бесполезно потраченное время, когда ему возражают и когда он сам не знает, чего хочет. В этот раз они сошлись одно к одному: у Тооно не было никаких планов, Мурасе обожал перечить ему, и Тооно понятия не имел, что же ему самому нужно. Но все, что обычно так тяготило, сжигая изнутри, в этот день совершенно не беспокоило Тооно. Наоборот. Время, казалось, бежало слишком быстро, возражения Мурасе рождали дискуссии, переходящие в отчаянные споры — Тооно отдавался им со всей страстью, пока они с Мурасе не переходили некую… грань? За которой Тооно точно знал, что хочет Мурасе. А секс с Таку оказался отличным и без допинга. Точно… Тооно обожал отличный секс, не качественный, а настоящий, такой, что бывал очень редко — не просчитываемый, внеплановый, горячий и непредсказуемый, похожий то на противоборство, то на опасное слияние. Тооно был поразительно доволен выходным, собой и даже Мурасе, и упорно уходил от собственных ответов на свои мысленные вопросы. Но новым утром ему не понравилось отпускать Мурасе. Тооно не попытался его задержать, лишь велел своим парням отвезти Мурасе в клинику, только потому, что на этот день у самого Тооно были большие рабочие планы и парочка важных деловых встреч. Когда Таку вернулся в клинику утром, никто еще не пришел на смену, а значит появилось время и подумать. Рядом с Тооно это удивительно не выходило. Главным образом из-за того, что во всем, что не касалось секса, они не могли найти согласия. Тооно не устраивало даже если Таку становился слишком задумчив, Тооно тут же взводился и требовал объяснений. Для Таку было одинаково привычно и мягко уходить от ответа, и резко возражать. И то, и другое в общем-то ничего не меняло, только вот теперь Тооно, доходя до бешенства, не уходил, злясь, и не выставлял Таку, бросаясь резкими оскорблениями, а сводил все к сексу. И Таку, пожалуй, это понравилось. День с Тооно был полон страстью, ленью и давно забытой беззаботностью. Теперь же… Таку не пошел в подвал, зато постоял несколько минут перед дверью. Тооно на удивление больше не говорил о препарате, не напоминал о сроках, словно вовсе забыл о своем задании. И, как ни странно, именно вместе с благодарностью за это Таку чувствовал вину. Просто за то, что молча отказывает Тооно в его просьбе. И стоило задуматься о самой сути просьбы, как вина множилась. Таку знал, что задание Тооно попирает просто все. Все моральные принципы: общечеловеческие, его, Таку, личные, да даже правила Такасато. Но это все еще было требование Тооно, которые Таку… Привык удовлетворять? Так и раздираемый всем этим Таку начал новый рабочий день с того, что поднялся к Тове. Тот спал на диване, выглядя относительно хорошо, и Таку не стал его будить, только выбросил пустые бутылки и укрыл одеялом. Работа у Тооно спорилась, партнеры по бизнесу поразительно соглашались со всем, что он предлагал. Тооно действовал, и для раздумий не оставалось времени, но Тооно был доволен. Настолько, что отпустил своей секретарше почти искренний комплемент, и та, улыбнувшись, в легком поклоне ответила: — Вы тоже сегодня неотразимы, Тооно-сан. — Точно, — согласился Тооно, — на коне… и со шпагой, — он ухмыльнулся. Точно так он себя и чувствовал. А потом Тооно вернулся домой. Он рассчитывал изучить последний отчет, поваляться с книжкой в джакузи, но… Номер пропах Мурасе, он изменился и нес теперь его странно-неуловимый, но четкий след. Тооно помнил Мурасе в деталях. Конечно, Мурасе обнаженным, разметавшимся на постели, со стекающей с бедер простыней, взъерошенными рыжими волосами и сигаретой в зубах. Несерьезного. Совсем не похожего на Мурасе-сенсея, которого все знали, или на Такуму Мурасе — первого ученика, но ужасно напоминающего того Мурасе, что Тооно однажды засек на парапете набережной. И Мурасе, когда тот возражал, выражал свое бесценное мнение, когда их интересы и взгляды пересекались, неминуемо сталкиваясь. Тооно не мог оторвать взгляд или отвлечься. Даже зная, что Мурасе не прав и несет бред, довольно опасный с социальной точки зрения, однако… Тооно нравилось его слушать. Слушать и молчать. И смотреть. Нравилось почти также, как теперь видеть Мурасе под собой, и чувствовать, как он кончает. Нравилось, даже то, что на завтрак Таку достался его фирменный тост с яичницей, которым Тооно обычно ни с кем не делился. Тооно беспомощно огляделся по сторонам, вдруг не находя себе места. К счастью, это чувство длилось недолго. Тооно закурил и, глотая комки сигаретного дыма, определился. Его мало интересовали вопросы: зачем, почему, что дальше? Тооно понял, чего хочет. И решил. Его сообщение обозначилось двумя синими галками, достигнув адресата, и Тооно вдруг успокоился, так как возражений не последовало. Времени у Тооно было хоть отбавляй, и он собирался многое успеть. Пациенты сегодня шли плотнее обычного из-за вчерашнего пропуска, но ничего экстренного и невероятного не происходило. Разве только Рей возмущался заметкой Эйджи о врачах и наркотиках. Таку не мешал ему, стараясь слушать в пол-уха, дабы не множить собственное чувство вины. Таку не знал, что дальше. Тооно не мог передумать и отменить задание, а отсрочка ничего не решала — рано или поздно Тооно бы вернулся к своим запросам и угрозам. Потому, когда часов в десять вечера Тооно написал: «Я жду тебя после смены, которая закончится в двенадцать», — Таку только вздохнул. Он не стал спорить и вывесил табличку «закрыто» заранее, чтобы избежать экстренных пациентов. Это не нравилось ему, но последнее время он так и так, был вынужден принимать меньше из-за разработок. К которым, выходит, не притрагивался уже два дня, и… Можно ли было считать это милостью Тооно, Таку не знал, потому просто не посчитал. Мурасе пришел вовремя, а значит вовремя закончил. — Входи, — позвал Тооно, услышав стук и разблокируя дверь с пульта. Таку не спешил подойти к Тооно, просто смотрел. Он не знал, что у Тооно на уме, но теперь глядя на него не мог, конечно, думать о том, что раньше. Не мог и сердится, как обычно. — Какая повестка? — уточнил Таку, присаживаясь на банкетку, чтобы разуться. — Повестка? — Тооно усмехнулся, поправляя очки и закидывая ногу на ногу. — Никакой, только план. Как видишь, я подготовился, — Тооно показал рукой на стол, — я решил обойтись без помпезности и отказался от свечей, но… — Тооно незаметно вздохнул, вдруг понимая, что именно он сделал, но все же не отступая, — в этот раз я купил вино. Я нашел в погребах Соко настоящее японское из Ямагаси, то, что ты любишь, Мурасе. Тооно не стал раскрывать все тайны и умолчал о басаси на ужин, лишь уставился на Мурасе. Тооно был нужен его ответ, хотя бы чтобы понять, которую линию плана выбирать: ту, где Мурасе перечит и приходится принуждать, или ту, где он… так странно, но так необходимо соглашается? И Тооно ждал, что… Таку просто согласится разделить трапезу. А потом сам захочет остаться. Тооно рисковал, но хотел узнать сработает ли это без наркотика? Ведь сам он его не принимал, однако… успел… соскучиться? И Тооно хотел, чтобы Мурасе чувствовал тоже. Он знал, что сумеет заставить, не оставить выбора, но поразительно хотел, чтобы все произошло иначе. Разбивая и унимая подозрения и странную сосущую под ложечкой тревогу о том, что «если бы не препарат», то Мурасе бы никогда… Тооно постарался сосредоточиться на вине, с удовольствием маньяка погружая в пробку острие штопора и выуживая ее на свет с легким хлопком. Таку улыбнулся: — Ты… Уговариваешь? — уточнил он, понимая: что так и есть, Тооно его приманивал и соблазнял. Это было удивительно, такого еще не бывало в их многолетних отношениях. Или Таку просто не замечал? Он неспеша встал, подошёл к дивану и опустился рядом с Тооно. — Это не похоже на тебя. Таку все улыбался, сейчас оказалось легко забыть о том, что Тооно бесит, и в целом — говнюк. И совсем не хотелось искать подвох в его действиях. — Да, — Тооно хмыкнул, почти не глядя наполнил первый бокал, наблюдая за тем, как Мурасе подходит, а потом садится. В этот раз Тооно, вопреки обыкновению, сидел на диване, а не в кресле, а Мурасе устроился не напротив, а рядом, и это было совершенно новым между ними. — А ты соглашаешься, — Тооно улыбнулся, — на тебя это тоже не похоже. Тооно знал, что сейчас скажет Мурасе: «ты останешься сегодня». Но лишь накрыл ладонью его колено. А потом стянул очки, откладывая их на стол, и близоруко приблизил лицо к Таку, ловя его дыхание, такое серьёзное, и взгляд… Тооно не сумел бы его описать. Он вдруг подумал о том, что очки всегда мешали ему увидеть… Вот то, что он видит сейчас. Также как что-то мешало ему говорить с Мурасе вместо того, чтобы отдавать приказы. Тооно чуть опустил голову, не позволяя себе совсем «поплыть», он все еще не мог позволить себе такую неконтролируемую слабость: Мурасе не прикладывал и малейшего усилия, но его близость уже оказывала свой эффект. Тооно щелкнул зажигалкой, затягиваясь сигаретой. Мурасе бросил курить, но ночью курил с Тооно, а Тооно странно помнил ядрёный запах сигарет Мурасе из прошлого. Его собственные, новые, пахли почти так же, это был один сорт табака, пусть у Тооно в пачке он был ни с чем не смешан и натурален. — Они пахнут тобой, — вдруг сказал Тооно. — Я хочу чтоб ты остался. Тооно сжал колено Таку сильнее, а густая пелена дыма скрыла от Таку его лицо. Но дым рассеивался, а Тооно напротив оставался, и он не мог думать о деле или об их договоре. Их сделке было так много лет, их отношения давно уже закончили младшую школу, и даже старшую, потом и институт… Тооно помнил, как они менялись. Или не менялись. Тооно постоянно хотел чего-то от Мурасе и требовал, требовал, требовал. Сейчас Тооно даже не просил, и почти не ждал. Их отношения наверное окончательно… выросли? Или Тооно окончательно рехнулся, что-то про седину в бороду и бесов в ребро? Но у Тооно, к счастью не было никакой бороды и заводить ее он не собирался. Он стряхнул пепел. Тооно не чувствовал себя сейчас взрослым, словно время со вчерашнего дня шло не вперед, а назад. Возвращаясь куда-то. В ту точку, где Тооно предложил Мурасе помочь? Может, раньше? В ту, где сказал Таку, что он станет работать на якудза и выхода у него нет, или в ту, где мать Мурасе умерла, вопреки всём его стараниям? Тооно вдруг понял, как о многом они не говорили. Он отпил вина и вдруг сделал то, чего никогда не делал раньше — оценил, что Таку всё ещё здесь, и даже то, что он сёл рядом. — Я ждал тебя. И очень рад, что ты здесь, — Тооно вдруг понял, что краснеет, так неприкрыто, как мальчишка, так, как разучился двадцать пять лет назад. Таку сглотнул, глядя на Тооно расширившимися от удивления глазами. Что-то подобное он уже испытывал. Когда Тооно первый раз предложил ему оплатить счета матери и когда потом не возразил против перевода обратно на общую практику. Сейчас это было даже ещё невероятнее. Тогда Тооно только делал что-то поразительное, но выглядел и звучал обычно: высокомерно и по-деловому. Но Таку был искренне благодарен тогда и был готов посчитать Тооно… Хорошим человеком. Теперь же Таку чувствовал гораздо больше. Этот Тооно был ему вроде совершенно не знаком, но все же… Можно было бы сказать, что Таку всегда видел его в глубине души Тооно, но на самом деле — ничего подобного, все было не так. Таку даже не надеялся на что-то такое… Последние лет двадцать точно. — Я… Таку так и не знал, что сказать. Он вроде бы не был рад себе здесь и не хотел оставаться. Его мысли, его знания и представления о Тооно требовали отойти, не верить, но что-то мешало съязвить или ответить просто вежливо, в тон. — Я поверить не могу, что ты говоришь мне это, — произнес Таку, почему-то переходя на шепот и придвигаясь к Тооно ближе. Таку точно не хотел обидеть его сейчас, не из соображений безопасности или выгоды, а просто… Тооно действительно впервые за все тридцать лет был сейчас так открыт и беззащитен, и Таку чувствовал в ответ что-то… Не укладывающееся в чувство благодарности или в жалость. Таку просто не мог хотеть остаться, и слова Тооно должны были пугать и заставлять очень много думать, но Таку просто словно онемел. Внутри тоже. Может, потому он решил действовать и, осторожно забрав сигарету из пальцев Тооно, затянулся сам. А потом так же осторожно коснулся губами губ Тооно. Не совсем целуя, но словно уточняя, правильно ли понял Тооно сейчас. Тооно легко уступил. Не только сигарету, но даже инициативу в поцелуе. И лишь когда горячие губы Таку накрыли его рот, Тооно вдруг понял, что не дышал, и жадно нежданно вдохнул полной грудью, теперь затягиваясь не сигаретой, а самим Таку. Голова кружилась, а сердце стучало так скоро, так ярко. Тооно прикрыл глаза, притягивая Мурасе к себе за затылок и точно зная, что не отпустит. Сегодня, и может быть завтра, может быть даже… никогда. Тооно всегда оставлял Мурасе в своей жизни, так глупо… Так странно и непонятно: того, кто всегда бесил его, того, кто всегда восхищал. Мурасе был под рукой, такой невозможно далекий… Тооно вдруг осознал, что дает, уступает Мурасе право ему возражать, не соглашаться, прокрастинировать и саботировать, даже отказывать… Только потому, что теперь Таку оказался близко. Так близко, что стоило бы испугаться и сделать пяток шагов назад. Отматывая последние пару дней расчетливо и логично. Возвращаясь в известную им обоим, постоянную точку — ту, в которой они встретились и не разошлись. Словно не было никаких отдельных дорог, лишь общая, как бесконечный луч их жизни. И все это было безумно… Глупо, не нужно, и чертовски опасно. Ничто не делает человека слабее, чем его привязанности, и Тооно не привязывался. Не замечая, что повязал себя и Мурасе так давно… Настолько, что тогда он еще не знал всех этих правил, лишь догадывался. Но риск был у Тооно в крови, отец всегда обвинял его в этом. В неосмотрительности и излишне бурном темпераменте, в безрассудных решениях и бесконечных желаниях. Но они вели Тооно по жизни, туда, куда Тооно выбрал, тогда и… По всему выходит, с тем, с кем он хотел? И Тооно шел лишь вперед. Его пальцы скользнули Мурасе в ворот, чуть разминая его затекшие плечи, и если бы рот не был занят, Тооно сказал бы такое странно внимательное: «Ты очень напряжен, ты устал?» — но он только погладил языком небо Таку, сильнее сжимая основание затылка, поднимаясь к ямочке под ним, побуждая Таку чуть откинуться, расслабляясь и отдаваясь рукам. Тооно действовал на ощупь, снова мечтая увидеть. Увидеть, как Мурасе посмотрит на него сейчас без всякого допинга или принуждения, но пока еще не решался, лишь губы и руки его становились все более жадными. Таку чуть не выронил сигарету и ему пришлось довольно резко оторваться от Тооно, чтобы положить ее в пепельницу. Снова взглянув на Тооно, Таку заметил его растерянность и, пока та не перешла в обиду, пояснил: — Чуть не устроили поджог. А поцелуй был отличным. Таку усмехнулся, не произнося «повторим?», которое вдруг пришло в голову, но уже не отводя взгляда от Тооно. Все выходило у них странно и неловко, словно они были подростками, которые ничего не умеют сказать, зато чувствуют с избытком. И где-то потерялась та часть, где они должны понять, что же это за чувство. Таку никак не мог решить: хочет ли он понимать или действительно повторить? Ведь, пока Тооно касался его, мысли исчезали, стирались все противоречия и даже обиды. Это было малодушно, а Таку не любил собственного малодушия, хотя знал, что Тооно предпочитает именно такие моменты между ними. — Ты ужасно серьезный, Мурасе. И… это заводит, — Тооно не усмехнулся, мало кто знал, что он тоже ужасно серьезный. — Хорошо, что ты заботишься о моем отеле, но… Вообще-то ты устроил поджог еще в машине. «Или я,» — подумал Тооно. Он так себя и чувствовал, полыхающим. Наверное, пламя должно было стихнуть после первого же раза с Таку, но оно лишь предательски хлебнуло воздуха и встрепенулось, раздуваемое близостью Мурасе. — Ты останешься? — вопрос дался Тооно с трудом, дыхание перехватило, и Тооно расстегнул пару пуговиц рубашки. Он не готов был к возражениям, но все же хотел знать ответ. Что скажет Мурасе, если дать ему чертов выбор? Тооно передал Таку бокал и подобрал сигарету, затягиваясь ей после Мурасе. А потом расстегнул еще одну пуговицу и еще одну, впитывая взгляд Мурасе, который избегал смотреть в глаза, но все же смотрел на Тооно, и Тооно захлестывало глупое ребячество. Он очень давно никого не пытался соблазнить, но Мурасе кажется одну за другой открывал в Тооно новые грани. Таку не хотел отвечать. Не Тооно — себе самому. Если Тооно не настаивал, не угрожал и не использовал наркотики, если он оставлял выбор, то… То не было на самом деле причины отказать и не признать себе, что Таку… нравится? Нравится запах сигарет и вкус вина, нравится, как Тооно целуется, как возбуждает его близость, стоит Тооно действительно захотеть сделать это с Таку. Таку с некоторым усилием заставил себя не пялится на то, как Тооно расстегивает рубашку. В этом выпаде было что-то такое… Не просто очевидно-соблазнительное, но мальчишеское, что сейчас не смешило, но раззадоривало, гораздо больше, чем препарат. — Твои планы всегда работают? Так ведь? Таку склонил голову и потянулся за бокалом. Он, как и сигарета тоже оказался у них один на двоих. — Этот нравится мне больше прошлого, — признался Таку, отпив вина. — И правильный вопрос звучит не так. Но я хочу остаться. Таку поставил бокал и теперь коснулся руки Тооно, что замерла на очередной пуговице. Тооно дал Таку отпить свой глоток и даже еще один, слишком уж хотелось переспросить: «Ты серьезно?» Но Тооно находил свой ответ, в том, как Мурасе развернулся к нему всем корпусом, поджимая под себя ногу, и как он пил, не спеша, не для того, чтоб забыться и забыть, что он именно здесь сейчас. И оказалось не нужно держать крепко или принуждать, можно было даже дать этому времени быть, сплетаться с дымом, с запахами вина и одеколона Тооно, сквозь которые пробивался запах самого Таку — времени, в котором уместно оставаться рядом не потому, что Тооно не оставил Мурасе выбора. Тооно знал, что все равно не позволил бы Таку уйти, но то, что тот решил оставаться сам, было таким терпким, таким неожиданно значимым. Таку расстегнул предпоследнюю пуговицу сам, и Тооно, болезненно сглотнув, с трудом и гордостью выдавил: — А на ужин сегодня басаси, — он смутился как мальчишка. — Ты ведь голодный… — вырвалось у Тооно очевидное. Чувствуя себя полным идиотом, Тооно поймал Таку за ворот и, устремляя взгляд вглубь его глаз, накрыл его губы своими, всасывая в себя нижнюю, лаская ее языком. Поужинать, наверное, и правда стоило, но они целовались, а потом торопливо раздевали друг друга, и только когда от одного из неловких движений, чуть не опрокинули бутылку на столике, немного пришли в себя. — Здесь? — спросил Таку, приподнимаясь над Тооно и кивая головой на пол. — Ты безумец, — прошептал Тооно, даже не пытаясь справиться с сердцебиением и головокружением. В них был свой кайф и приход оказался незабываемым, покруче, чем от любой наркоты. Тооно ловил его жадно, множа и не боясь передознуться. — А я… никогда не мог тебе отказать, — вдруг признался Тооно, стекая с дивана вниз и утаскивая Таку за собой, отталкивая от них столик, посуда на котором отозвалась мелодичным звоном. Таку был удивительным: он дарил и дарил Тооно что-то совершенно непостижимое и неизведанное. Тооно еще не занимался сексом на полу. Много где у него было в юности, но вот так не было никогда, и…вроде бы стоило не торопиться, но Тооно спешил. И чуть замедлился, лишь поняв, что оказался снизу, позволяя Таку окончательно опрокинуть себя на ковер. Мурасе теперь возвышался над ним на фоне белоснежного потолка — он выделялся вызывающе яркий, а медные его волосы казались почти алыми. Глаза Таку золотились, и Тооно провел по его щеке, очерчивая скулу — кончики пальцев покалывало от этого прикосновения. Он чуть закусил губу, давая себе любоваться снова… Прежде чем поменяться местами. — Я? — Таку изумленно приподнял брови. — Это все еще твои планы. Таку не знал, отчего торопится, но торопился, он склонился, целуя Тооно в шею и скользя губами и языком дальше, всем телом сползая ниже. Пальцами одной руки лаская сосок Тооно, а второй расстегивая его брюки — Тооно не мог, кончено, позволить себе ходить дома в спортивных штанах или шортах, словно президентский люкс обязывал его всегда выглядеть, как на приеме. Таку не думал, просто делал все, что приходило в голову, и вот уже обхватил губами сосок Тооно. Мурасе был быстрым и ловким, Тооно не успевал просчитывать его, а может просто… не мог. Теперь действовал Таку, а сознание Тооно плыло и пылало, покрывалось туманной пеленой, туманя и взгляд, а тело ныло, отзываясь на каждое прикосновение Мурасе. Тооно закусывал стоны — его губы от этого уже припухли, воспаленно пылая на лице. Тооно забывался, теряя контроль, уже не отличая свои планы от планов Мурасе. Расплавленной лавой Тооно растекался по ковру, не замечая, как зарывается пальцами в короткие волосы Мурасе, притягивая его к себе. Соски напряглись и встали почти до боли, как и член, а язык Таку был горячим и шершавым. Он дразнил, пусть и не пытался, но Тооно чуть выгнулся к нему, мысленно благодаря Таку за то, что тот расстегнул его ширинку, давая члену место. Тооно был дома и под идеально пошитыми, мягкими домашними брюками на нем не было ничего. И теперь член чуть болезненно терся о джинсы Мурасе. И Тооно сказал бы: «Сними их немедленно», если бы не проглотил очередной стон, который вырвался на волю протяжным выдохом, густым и горячим, полным того тумана, что застил рассудок Тооно. Таку все спускался поцелуями вниз, к животу, уже осторожно лаская член Тооно пальцами, и следующее действие не было даже его идеей, просто логичным продолжением всего. Коснуться напряженного члена Тооно языком не было безумием или каким-то там решением для Таку, просто… Таку обвел головку языком, снова обхватил член Тооно ладонью и опять поймал губами его сосок. Собственные джинсы мешали ужасно, но Таку не хотелось отвлекаться на них, и он попросил Тооно: — Расстегни. Мурасе действовал и управлял, он сказал, что делать, и Тооно… просто послушался, с нетерпением. Неконтролируемо выгибаясь навстречу такой чарующей, лишающей воли ласке Таку, Тооно чуть дрожащими руками нашел пуговицу джинсов Таку и потянул вниз молнию. Тооно не предпочитал минет. Было в нем что-то… Такое, чего Тооно не мог позволить. Не себе, а другим с собой. Это было даже более лично, чем быстрый трах в туалете, где Тооно бесспорно управлял не то, что каждым движением, но каждым вздохом и своим, и чужим. Но остановить сейчас Таку Тооно не мог. Он лишь впитывал траекторию его языка, отчаянно стискивая веки, впиваясь пальцами в ворс ковра, словно так удерживая себя на месте. Страхуясь от того, чтобы не сбежать? Картинки вспыхивали в голове одна за одной. Тооно не видел, но представлял, как Таку это делает, и медленно сходил с ума. Тооно не пытался себя утешить тем, что Мурасе делает ему минет совершенно по своей воле. О нет, по своей инициативе: Мурасе управлял удовольствием Тооно, а значит и им самим, а Тооно все не находил в себе воли ни на какие возражения. Он даже не особенно пытался сдерживаться, но все тело наливалось напряжением и возбуждением, вытягивалось в струну, ждало, и Тооно хотел… Сам не зная чего и парил, теряя представление о поле и потолке, зависая в невесомости и едва понимая, что Мурасе снова делает все по-своему. Тооно не сдержал стон, а шерсть ковра оставалась на пальцах клоками и липла к ним. Тооно хотел сделать хоть что-то, не остановить, но изменить диспозицию, чтобы было как только… вчера? Но время играло с ним злую шутку: Тооно словно проживал вместе с Таку свои треклятые тридцать лет, и каждая секунда между ними множилась на бесконечность, а каждая ласка Таку становилась больше и ярче втрое. — Таку, — вышептал Тооно на пределе сил, — Не так, — голос Тооно был слаб и едва слышен, но все еще не терпел возражений. Тооно хотел больше — хотел кончить в Таку и увидеть в его глазах отражение всех своих желаний. Или просто… себя. Но для этого нужно было решиться посмотреть. Таку только кивнул, хотя Тооно не смотрел, оставаясь в своих ощущениях, и Таку подумал, что это выглядит… потрясающе. Тооно выглядит потрясающе. Таку отстранился, скидывая джинсы и белье, и за это время Тооно открыл глаза. Мурасе остановился, и Тооно сумел поймать потерянное дыхание и открыть глаза. Таку возвышался над ним и раздевался для него — у Тооно опять перехватило дух. Он снова сжал ковер, удерживая себя на месте, любуясь. Мурасе не рисовался, каждое его движение было лаконичным и простым, он, наверное, даже не подозревал, как хорош. Тооно с восторгом понял, что ему даже не понадобилось просить — Мурасе был искренним и смелым даже в этом? Тооно так долго не хотел верить в то, что Мурасе просто такой… хороший? Отзывчивый, прямой, честный, принципиальный, острый на язык, вдумчивый, талантливый, блядь. Тооно ужасно заедало этим его образом, он искал изъяны. Но время шло, и Тооно лишь ярче видел достоинства. Ореол Мурасе не померк, когда тот начал курить, когда Тооно узнал, что Таку, как любой человек может напиться — образ Мурасе стал лишь реальнее и завершённее. Мурасе вырос, но остался таким же, он все больше отдавал себя работе. Он хотел помогать и помогал. Тооно такая идея казалась безумной, но он отчего-то не мешал Мурасе. Теперь не было никого, кто был бы с Тооно так долго. Рядом, но не вместе? Как в песне… Мысли мелькали в голове, не отвлекая от Мурасе, наоборот… накладываясь на то, как тот уронил с себя джинсы. Тооно сам не понял, что улыбается, во рту вдруг пересохло, и он непроизвольно облизав угол губ, сказал хрипло: — Иди сюда, — позвал и качнулся вперед, садясь, ловя Мурасе за руку, почти роняя его на пол. Таку упал на одно колено, оказываясь им между ног Тооно, а потом переместился, снова обхватывая бедра Тооно коленями. Поза была… странной, наверное, но в целом подходящей. Теперь член Тооно упирался Таку в живот, и это заводило. — Пришел, — прошептал Таку, наклоняясь и целуя Тооно в шею. Таку был трезв, как впрочем и вчера весь день, и теперь уже не нервничал ни о чем. Он снова приподнялся, чуть смещаясь вверх, опираясь руками вокруг головы Тооно, а потом качнулся, пытаясь впустить Тооно в себя. Тооно выгнулся и уже оказался внутри. Эти ощущения не померкли, Тооно еще не привык к тому, как это… так невообразимо узко, что почти нет места ни для какого движения, так ярко и полно, а удовольствие подступает изнутри и множится, если просто быть внутри. Тооно поймал Таку за шею, притягивая к себе, чтобы видеть лучше, чтобы целовать. — Пришел, — выдохнул он, осмысляя, улыбаясь. Тооно и Мурасе были настолько разными, что в их вселенных даже время текло иначе, однако сейчас оно сошлось, стало одним и обволакивало их. Что там час, каждый миг значил невероятно много, наполняя под завязку. Мурасе больше не был под кайфом и в смятении, и Тооно позволил себе точно знать, что все… это между ними работает и так, со всеми их выборами, с настоящей решимостью. Это простое знание делало Тооно пьяным и немного сумасшедшим. Он позволил себе рвануться вперед, делая удовольствие для них обоих острее, высвечивая его. Находя член Таку ладонью и… обхватывая его глубоко, полно, жарко, желая, чтобы Таку почувствовал так, как сам Тооно сейчас. — Ещё, — выдохнул Тооно, забываясь, но ища взгляд. Он нашел, и его желание сбылось — Тооно видел на дне зрачков Таку бесконечное удовольствие, то же, что чувствовал сам.