Двойное дно

Женя снова стояла перед зеркалом, но в этот раз она держала в руке уже не тональный крем, а пинцет. В зеркале были видны уставшие и покрасневшие после вчерашней истерики глаза, и выщипанные брови, что высились теперь над ними как горы. Бессонова еще раз взглянула в зеркало, обреченно выдохнула и пошла собираться в школу. Из дома она вышла как всегда: ни поздно, ни рано, и, наученная горьким опытом, обернулась. Там как обычно стоял Кирилл с улыбкой на пол-лица. Раздражение и гнев захлестнули Женю и поглотили её, как цунами прибрежные города. [Твою ж мать! Я ведь только вчера ему сказала, чтобы он так больше не делал, чтобы больше не заходил за мной перед школой! Да, я пыталась донести до него это в вежливой форме, но разве это моя вина, что он меня не услышал и не послушал?] После этого внутри Жени как-будто разжалась столь долго сгибаемая пружина, возмущение победило жалость, и она сказала: «Да иди ты на хер!» Несмотря на видимую грубость своих слов, Женя не имела цели оскорбить или обидеть Кирилла. Девушка просто хотела спокойствия, побыть одной и собраться с мыслями перед часами пребывания в школе, а присутствие Лобова рядом делало эти вещи невозможными, поэтому она как могла в этой ситуации, так и выразила свои чувства. Да и в принципе для эмоциональной Жени такие слова и мат были нормой, ведь позволить себе так выражаться она могла только с друзьями. Но Кирилл отреагировал на это не так, как предполагала девушка. Он мгновенно изменился в лице и скрылся из виду, как только Женя отвернулась. Поняв, что Кирилл действительно отправился в пешее эротическое путешествие, Женю кольнула вина, но она заперла её в темном подвале своей души и надела наушники. В них заиграла уже давно ставшая любимой песня Тома Оделла “Anover love”. “And I wanna kiss you, make you feel alright И я хочу тебя поцеловать, чтобы ты чувствовала себя хорошо, I’m just so tired to share my nights Я просто слишком устал делить свои ночи, I wanna cry and I wanna love Мне хочется плакать, и я хочу любить, But all my tears have been used up Но все мои слезы истрачены On another love, another love На другую любовь, другую любовь, All my tears have been used up Все мои слёзы исчерпаны… And if somebody hurts you, I wanna fight И если кто-то причинит тебе боль, я хочу драться, But my hands been broken, one too many times Но мои руки ломали уже слишком много раз. So I’ll use my voice, I’ll be so fucking rude Я воспользуюсь своим голосом — я буду чертовски груб. Words they always win, but I know I’ll lose Слова, они всегда побеждают, но я знаю, что проиграю. And I’d sing a song, that’d be just ours И я бы спел песню, которая принадлежала бы лишь нам, But I sang ‘em all to another heart Но я спел их все другому сердцу, And I wanna cry I wanna learn to love Мне хочется плакать, я хочу научиться любить, But all my tears have been used up Но все мои слезы истрачены On another love, another love На другую любовь, другую любовь, All my tears have been used up Все мои слёзы исчерпаны…” [Да, пускай в моей ситуации речь идёт не про любовь, но смысл всё равно остаётся тем же. Я не могу больше доверять людям, даже близким, на все сто процентов. Если подойду слишком близко, если доверюсь слишком сильно, то окажусь в опасности. Рома всадил мне не нож в спину, а кол, который проткнул мне сердце, и который теперь невозможно вынуть, как и залечить рану, оставленную им.] Но время на размышления закончилось, Женя подошла к школе. Переодевшись, и вспомнив, что сегодня первым уроком немецкий, Бессонова расстроилась. Но всё же взяла себя в руки и зашла в кабинет иностранного языка. Через двадцать минут появился и его владелец, а точнее владелица — Раиса Вячеславовна, завуч школы номер 202, преподающая язык великого Гёте. Её внешний вид заслуживает особого внимания, которое мы ему, конечно, уделим. Её крашеные белые волосы были уложены по моде восьмидесятых, на губах ярко-красным пламенем горела помада, а на веках виднелись чёрные блестящие тени. Из одежды на ней было алое платье-футляр с рукавами, обшитыми чёрным мехом. Шею обрамляло массивное золотое колье с разноцветными камнями, а в ушах поблёскивали столь же безвкусные крупные серьги. Подобный образ создавался не только на праздники и важные мероприятия, она одевалась в этом стиле “Советская бедная роскошь” каждый день. Если кто-то не знает про него, то я поясню. Главным правилом является надеть все имеющиеся в доме украшения, особенно золотые, даже если они не сочетаются. Хотя нет. Особенно если они не сочетаются. Также обязателен яркий макияж, и кричащая одежда. Вульгарность в этом стиле равна сексуальности и привлекательности. Ну и, конечно же, тяжёлые духи, обладательница которых может пригнуть к земле кого угодно, лишь пройдя мимо. — «Дети, ну что же вы меня не позвали?» — едва зайдя в класс, изумлённо спросила Раиса Вячеславовна, изогнув нарисованные брови. Но взглянув на лица учеников, она поняла, что ответа ждать бесполезно, и сменила тактику. Буквально за несколько секунд из эмоциональной болтушки женщина превратилась в каменную леди, броню которой не смог бы пробить даже Т-34. — «Так, ладно, начинаем урок.» — произнесла она ледяным тоном. Занятие началось как обычно с проверки домашнего задания, которое заключалось в рассказе темы наизусть. Из-за большого количества заданий по другим предметам и усталости нормально выучить этот текст Женя не смогла, хотя и понимала, что её оправдания никого волновать не будут. И вот настала её очередь. Женя едва смогла выйти к доске: от страха её чуть ли не трясло. Она уже видела эти выразительно закатанные глаза и гадкие ухмылки, уже слышала эти язвительные шутки и жестокие насмешки. Но учительницу она боялась больше, чем одноклассников и потому начала рассказывать. Под конец девушка вся вспотела и покраснела от стыда, так как часто запиналась и пару раз забыла, что говорить. Когда Женя закончила, Раиса Вячеславовна обдала её с ног до головы холодным колючим взглядом и разочарованно сказала: «Садись, Евгения, четыре.» Рома сразу же выкрикнул: «Что-о-о?? Четыре??! А почему не пять??! Ну всё, больше не умничка.» Вася поддакнул ему: «Да вообще, не гордость школы!» Остальные мальчики в группе тоже начали бросать высказывания по типу: «Позор, не уважаю.» Женя сидела, сцепив руки, и молчала. Она еле сдерживала все те бушующие чувства, что испытывала сейчас. Среди них был и гнев, и ярость, и обида, и ненависть. [Хватит, хватит, ХВАТИТ! Прекрати! Не надо! Ты был моим другом! Моим близким другом! Зачем ты так со мной поступаешь?! Разве ты лучше меня? Разве ты перестал плакать, когда на тебя кричат учителя? Разве ты не расстраиваешься, когда не получаешь желаемого? Когда есть кто-то лучше тебя? Тогда почему? Почему ты смеёшься?! Хватит!ХВАТИТ!!! Почему остальные молчат? Почему пропускают мимо ушей? Почему позволяют ему это? ПОЧЕМУ?!] Ответа на эти вопросы Женя не знала и лишь продолжала молчать. Остаток урока прошёл как обычно, за исключением одного случая. Темой занятия были праздники в Германии, само собой вспомнили и про колдовство, волшебников и прочее. Раиса Вячеславовна спросила, где собираются ведьмы на шабаш, а Рома, видимо хлебнувший где-то бессмертия, ответил, что они собираются в учительской. Ему повезло: учительница просто посмеялась, но Бессонова никогда не забудет тех мучительно леденящих секунд после озвучивания шутки, когда ещё не было понятно, чем обернётся для Ромы и остальных этот маленький анекдот. Женя уже была готова выйти из кабинета, когда Раиса Вячеславовна вдруг попросила её остаться «для разговора». Внутри Жени всё похолодело, она захотела выбежать из кабинета и больше не возвращаться, но вместо этого осталась. — «Итак, Евгения, я хочу с тобой очень серьёзно поговорить… Почему ты скатилась?» — строго спросила Раиса Вячеславовна, поправив очки и нахмурившись. Женя просто онемела от шока. [Что? О чём она говорит? У меня всегда «5» в четверти по немецкому, я нормально работаю на уроке. Какое ещё “скатилась”? Я же ведь просто плохо рассказала тему сегодня…] — «Да, да! Именно скатилась» — подтвердила учительница, видя недоумевающую Женю. — «Разве так учат темы? Через пень-колоду? Зачем ты тогда вообще в школу ходишь, если не за знаниями? Только за оценками? Ну и какой тогда толк? Чего ты в жизни тогда вообще добьёшься?» — продолжала она терроризировать девушку. Раиса Вячеславовна ещё что-то говорила, кажется про то, что Жене нужно взять себя в руки и не расслабляться, но та её не слышала. В голове набатом звучал внутренний голос: «Ну вот, теперь и ты скатилась, теперь ты на дне, больше не особенная, больше не выделяешься среди остальных отличной учёбой. Ты и так не самая красивая, не самая добрая, так ещё теперь и не самая умная. Позорище.» Здравый смысл пытался перекричать эти роковые слова, донести до Жени, что это неправда, что это просто завучу стало страшно, что она потеряет такого талантливого ученика и надбавку к зарплате. И именно поэтому и ещё из-за ряда причин она сейчас отчитывает Бессонову из-за такой малейшей оплошности. Здравый смысл пытался, но потерпел поражение в борьбе с Жениной ранимостью и неуверенностью в себе. На глазах у девушки навернулись слёзы, она собрала всю свою выдержку, чтобы не разрыдаться прямо там. В этот момент Раиса Вячеславовна, которой уже наскучило отчитывать никак не реагирующую на её слова Женю, сказала: «Ну, что ты стоишь и молчишь? Скажи уже что-нибудь!» — «Этого больше не повторится, Раиса Вячеславовна, я исправлюсь»— проговорила Бессонова, опустив голову. — «Вот и отлично! Иди на следующий урок» — сказала учительница, довольно изогнув кроваво-красные губы в улыбке. Женя вышла за дверь и судорожно вздохнула, вытерев слёзы. Ей оставалось вытерпеть еще целых 7 уроков.