Мерзавец

Воспоминания не всегда бывают радостными… Они подобны огню! Могут разжечь целые пожары сжигая твою собственную душу, а могут и вовсе быть слабее жалкого фонаря не способного даже согреть окоченелые от мороза руки. Не способные освятить душу, еë лабиринты и катакомбы с цепями совести… Память… Удивительная вещь в их трудной запутанной жизни. Некоторые события могут напрочь стереться из нашей истории оставляя после себя лишь жалкие отрывки того чудного сновидения. Но некоторые могут стать для нас печатью, что останется на душе в течение долгих туманных веков… Тогда почему наша память так слаба на плохое? Почему мы помним только хорошее забывая о том, какое дерьмо с нами случалось? Почему мы помним только взлеты? А падения? Падения, когда мы с хрустом костей разбиваемся об суровую землю своих ожиданий и надежд. Когда наше сердце трещит, разрываясь от обиды. Когда из глаз льются дикие водопады, скатывающиеся по щекам вниз… Когда мы, облизывая губы чувствуем горький соленый привкус собственного ничтожества. Почему память не запоминает это? Возможно, именно так люди научились записывать свою историю. Человек научился писать, чтобы вновь вспомнить свою короткую сложную жизнь, но уже на бумаге, уже в танце чернильных слов и изгибов. Он будет писать о счастье и обмане, радости и лжи. Он будет писать о себе, ведь это его история. А кто мы такие, чтобы отбирать у него перо и чернильную кровь? Голубая необузданная долина для них стала слишком привычным видом, за эти несколько дней. Сколько они уже плыли? Сколько ещё проплывут? Вопросы, которые сжирали их обезвоженный мозг своими глупыми, не разумными строками обо всём. Да, они думали обо всём… Им дали достаточно времени чтобы всё переосмыслить вновь, сгладить углы их резкого грубого предубеждения. Оглаживая пальцами непослушную вшивую синеву, высунув руку за борт, может и приносило мнимое удовольствие в урагане чувств и небылиц, но не позволяло заткнуться страшному голосу в голове. Да… Это всё сплошная небылица… Всё так было и есть. Они не видевшие жизни люди, жившие в роскоши, шелках и стразах, вдруг поверили в жалкого лживого мародёра, которому не чужда чужая жизнь и кровь. Да… Они попались в ловушку чувств. В зубастый капкан алых глаз и сладких речей, даже не замечая какие зверства творил их суженный… А суженный ли? Не знали детишки алмазной колыбели… Но сердца невольно щемило лишь от одной мысли, что они могут его больше не увидеть. Привязались к этой сволочи морской… И ничего ведь не сделаешь! Впервые они ощутили желание кого-то защищать до потери пульса, кого-то хотеть до пены у рта. Да… Они скучали… Скучали, как жены партизанов скучали по своим мужьям сосланных в Сибирь, как горевала Ярославна, рыдая под хмурой березой по своему царю. И им хотелось рыдать, но пелена обиды была куда сильнее, чем столь сентиментальное чувство. Ведь их окружает лишь синева! Лишь рыбки были им утешением… лишь облака были свидетелями горя и разлуки. — Вот это молодёжь пошла… Горе вы луковое… Ну что же вы так приуныли то, детвора? – их пелену мыслей разрезал чужой бодрый голос. Бодрый с легкой морской хрипотцой, но такой приятный, будто у актёра театра! Мужчина, сидящий перед ними с веслами, стал единственным живым зрителем их немых страданий, ведь они не хотели разговаривать с ним. Окрестили вторым предателем, хоть и понимали, что это не так. Он не виноват в том, что служит такому подонку. Седовласый низкий мужчина с деревянным протезом ноги, потрепанной темно-синей жилеткой и дырявыми штанами стал их единственным собеседником и слушателем. Не иронично ли, что он тоже пират? Бинт со старческим добродушием смотрел на них лишь вздыхая. Юнцы были словно два разбившихся о мель корабля… Сели на песчаную дюну и не желали даже сдвинуться, дожидаясь попутного ветра, что сможет вытащить их из этой природной западни. Но этот ветер всё никак не приходил к ним. Всё обходил их наивные лица стороной. Но в ответ они озлобились на него закрывая паруса, ощущая обжигающую кожу злость и несправедливость. Не глупцами ли они притворяются? — Страшна любовь в своей разлуке... Может поговорите со стариком? Или поешьте? Если вы будете тощими, то он подаст меня вам на ужин даже глазом не моргнув. Сделаете старику одолжение? – продолжал свой говор Бинт чуть смеясь и глядя на мальчишек в упор. Оба разбитые и угрюмые… Они сидели напротив него спрятав ноги под деревянной перекладиной, скрыв свои дорогие макушки за соломенными шляпами, что успел прихватить моряк и грозно смотрели на мужчину перед собой сверкая двухцветными глазами. Блондин вёл себя подозрительно тихо… В ушах матроса до сих пор стоял его пронзительный крик, когда они только отплывали от Проклятья. Несколько километров орал, не переставая! Всё кричал и кричал, повышая октаву своей ругани, пока и вовсе не сорвал голос наконец-то замолкая. Впервые тогда старикашка радовался этому грустному и даже печальному факту… Но говор серебро, а молчание в золоте, не так ли? Поэтому теперь Рунэ сидел молча лишь хмуро пересчитывая чаек над головой в те неожиданные минуты их громкого появления. Флоренс же наоборот. Он сидел сердито, обиженно на всë живое и громко дышащее. Казалось, что он обиделся даже на море, что лишь смеялось над его по-детски надутыми губами, что лишь окружало их своей ласковой прохладной синевой! Красные как огонь волосы стояли дыбом, хвост съехал куда-то в сторону, пока деревянный крабик в густой алой копне лишь хлипко держался за пару волосинок! Ещё немного и он упадет! Пропадет также, как и капитан с его глаз. Но светлые очи даже видеть этого не желали… Он пилил ими горизонт, что делил небо и землю пополам. Но что главнее на этом горизонте? Море или бескрайние небо? Чего больше, воды или белых облаков?.. Бинт просто не мог смотреть на таких юношей… Они провели вместе на корабле столько дней, столько недель! Его черствое сердце сжималось при виде грусти в этих чистых детских глазах… Ведь они напоминали ему его ребенка, оставленного на берегу… Да… Далеко за горизонтом! В огромном порту усыпанного белыми водяными цветами, была его дочурка. Такая же молодая, такая же глупая, как и сорванцы перед ним. Ему жутко хотелось утешить детвору… Ведь почему дети столь ранимы? Неужели и взрослые такими когда-то были? Неужели они утратили такие светлые чувства под гнетом жизни?.. — Он не бросил вас. Поверьте мне, просто так надо было сделать. У него не было выбора – опустив глаза на свои сморщенные мозолистые руки произнес матрос. Черные от грязи и копоти, руки, прошедшие огонь и лед, шторма и обстрелы… Они многое прошли, покрываясь шрамами и мозолями. Он ощутил, как его резко обожгли взглядом молодые и открытые этому миру глаза. До ушей донесся тяжелый сдавленный вздох нефритового война… Принц же скрипнул зубами рявкнув. — Так надо было сделать? Не было выбора? Не смешите нас! У него всегда был выбор и сейчас он его сделал – грубо выплюнул красновласка даже не желая слушать друга предателя. Да, капитан предал их. Предал выбросив, как оттраханные игрушки после дома терпимости! Флоренс ни капли не верил словам Бинта. Нет, даже больше! Он теперь вообще не верит тому мерзавцу и всему тому, что он им говорил. Ведь он пудрил им мозги! Пытался откупиться подарками! Лжец! — Он выбросил нас за борт как того и всегда хотел! А вы нам говорите, что у него не было выбора? Он всегда был таким, прости меня господи, блядуном! С самого начала! – заводился его высочество складывая руки на своей груди, будто пряча под ними собственную душу. С каждым словом сердце колотилось всё быстрее, голова всё сильнее гудела, когда под ребрами страшно скулили кошки желая вырваться на свободу. Он обижен. Он расстроен. Они прошли монстров, стражу и разделили целую ночь в руках друг друга… Они...! Разве можно быть таким скотом, чтобы выбросить их с корабля?! — Ему пришлось это сделать. У него были на это свои причины – всё продолжал мужчина, смотря на юнцов добрыми и даже сочувствующими глазами… Какие они глупые и наивные… У всего есть свои причины. У каждого дуновенья ветра или поцелуя. Всё несет в себе что-то, что скрыто от слепого человеческого глаза. Ведь даже море скрывало от них целую историю, а они что? Глупцы божьи используем его лишь как источник богатства! Дурость сплошная! Но тогда почему и у мерзавца не может быть своих причин? — Знаете… Я вам кое-что расскажу. Вы бы никогда от него этого не услышали, да и мне он не позволил бы это рассказать. Вы же знаете его, упертый баран наш капитан… Хах, такой же глупец, как и вы… – вдруг после недолгого молчания вновь заговорил матрос, шепча последние слова с улыбкой. Мальчики напряглись, заинтересовались, резко отрываясь от своих скучных дел. Они наконец-то выпрямились, делая вид, что им не интересно слушать подобную чушь… А сами навострили уши покосившись кто куда. Глупые они всё-таки, но такие смешные! Их встреча в тот день ознаменовалась прибытием в одинокий порт на окраине изумрудной долины, что усыпана зелеными круглыми морскими шарами – водорослями из человеческих мыслей. Тот день навсегда отпечатался перед глазами ещё молодого моряка ведь… На борт пиратского судна ступила необузданная душа, некое создание с алыми глазами. Нечто, что лишь было одето в шкуру человека. Бинт тогда переносил канаты на фрегат в такой спешке, словно носил целые раскаленные ядра, а не простую веревку! И пусть с небес жарило солнце своими поцелуями по их головам, но мелькнувшую на горизонте молнию заметили не сразу… Знак, пророчащий бедствие. — «Ещё немного и можно на перекур… все уже давно разбежались?» - вздыхал тяжело мужчина, потягиваясь в спине. Молодость тогда била ключом, он был в полном расцвете сил! Волосы густые и шелковистые, ни единой морщины на лице. Ах! А от бабонек и отбоя не было! Не жизнь, а сказка! И именно в такой сказке хотелось бы ему прожить ещё много лет… Множество забвенных бессмысленных лет в пьянстве и распутстве пролетели бы за считанные секунды! Если бы его не прервала выросшая из неоткуда тень, скрывающая от него игривое солнышко. — Эй, че застыл? На драку нарываешься? А?.. – цыкал матрос и с каждым градусом поворота его тела его уверенный тон сменялся на удивленное оханье от портрета перед собой. Мальчишка. Да, перед ним был юноша! — Э… Тебе че надо, малой? Шуруй куда шел! Нечего взрослых отвлекать – выплюнул Бинт желая как-то отделаться от этого надоедливого юнца. Попрошайка небось! У него у самого всё под завязку, а он ещё и какому-то сопляку давать что-то должен. Вот ему, а не деньги! Но мальчишка лишь молча стоял над чужой душой гипнотизируя своим единственным глазом… Единственным?.. — «Какой уродский шрам… Ему же от силы лет 17. Где схлопотать то успел?» - вдруг поразмыслил брюнет, отрываясь от канатов, теперь он с живым интересом стал подмечать странные детали незнакомого молодого стана, что осипшим голосом разрезало тихую гавань. — Можете отвести меня к капитану? – твердый тихий голос без капли стеснения требовал капитана судна, что сверкало за спиной мужчины. И эта твёрдость ещё сильнее подкармливал интерес матроса к этому сорванцу. На первый взгляд ему показалось, что это обычный никому не нужный сиротский мальчишка без гроша за душой. Но с каждой секундой их напряженного молчания он понимал, что перед ним совсем не простой человек. Он осматривал высокую тощую фигуру в оборванной старой одежде. Хотя нет, одежда была даже не плохая для того времени, правда вся в заплатках с торчащими нитками и пятнами от смолы. Рубашка его была черной от этой вредно пахнущей жижи, как и руки, скрытые под рукавами, лишь тонкие пальчики торчали под лоскутами ткани. Эта тканюшка смотрелась на нем, как мешок из-под лука! Висела на исхудалом теле, как балахон на крысе, что решила нырнуть в человечьи обноски. Ключицы болезненно торчали из-под смуглой тонкой кожи, казалась она просто обтягивала кости – как прозрачные чулки женскую голень. Вид его был не самым хорошим… Взъерошенные спутавшиеся темные волосы, насмерть запутанные в колтунах, доставали до плеч, пока среди этого черного беспорядка мелькали редкие белые волоски. — «Да что это за тип такой?.. С бомжатника какого сбежал? А может раб? Цепей не вижу…» - хмурился взрослый, глядя на мальчонку искоса. Что-то странное было в этом лице, что-то неуловимо подозрительное для такого детского потрепанного лика… На пол лица уродливый ели заживший шрам… Видно было, что пару лет назад схлопотал – зубцы ещё не схватились. Впалые щеки и пристальный, почти не моргающий алый глаз. Эта краснота наводила ужас, ведь как у человека может быть такой цвет? Как вообще бог мог наградить его лучшее творение такой страшной изюминкой? Эти глаза были пусты, они словно стекляшки с пятнами крови! Не было в них ни жизни, ни смерти. Была лишь пустота, скрывающаяся в потемках багровых следов на белоснежном снегу… Мурашки невольно прошагали по плечам целым взводом. — Тебе нужен капитан? – вновь переспросил он его, будто желая убедиться в том, что ничего себе не напредумал, ведь как этот юнец может проситься в матросы? Но мальчишка кивнул, продолжая молчать и топтаться на месте. Что-то было не так в этом ребёнке… Но что? — И вы отвели его к капитану? Неужели он настолько плохо тогда выглядел?.. – сквозь долгую, но такую нужную для их душ историю прорезался мягкий голос его высочества. Флоренс даже представить не мог, как выглядел в те годы мужчина… Вот так он провёл юность? А что же было до этого, раз он таким пришёл в порт?! И почему-то от таких мыслей становилось совестно… Они даже толком ничего не знают о нём, а взгромоздили на его плечи собственную защиту, так ещё и обругали, когда он делал последний рывок ради их спасения. Когда ставил всё на zero в треклятой рулетки жизни. Неужели они настолько отвратительные, что не поняли этого сразу? Принц прижал к груди колени, пока сам потирал свои длинные замершие от воды пальцы уткнувшись носом в ноги. Почему он им ничего не рассказывал?.. — Но почему вы посчитали его странным? Попрошайки зачастую и выглядят так, как вы нам его описали… Тогда почему именно его вы выслушали до конца? – хмурясь вставил свой вопрос и блондин, суетливо тарабанящий ногтями по деревяшке. Теперь у него было ещё больше вопросов в, итак, гремящей от мыслей голове… А зачем Джек нужен был его власти? Зачем императрице нужен был тот, кто был подобен оборванцу? Зачем ей капитан? Рунэ не понимал её намерений, он до сих пор не мог понять, как она смела отправить его на верную гибель! И как он посмел оскорбить того, кто их защитил от рук целой эскадры белых голодных лебедей… А если бы они остались на корабле? Их бы забрали, лишив головы того, кто им так дорог. Да… Он им дороже прежней жизни. Но от дороговизны человека вопросов не становилось меньше и Бинт это понимал, по-доброму хмыкая мелким влюбленным дуракам. Ах, даже захотелось закурить от такой слабады! Что он и сделал, достав небольшой кусок пергамента и мешочек с рассыпным куревом. Он нехитрыми движениями лишь пальцами завернул себе целую папиросу, наточенную вкусной крепкой травой с заморского берега. Табак растили на многих островах, но он предпочитал кислый привкус травы Ла-ла, с Песчаного хребта. Эта трава обладала необычным вкусом… Лаймовая кислинка смешивались с сухостью длинных голубоватых листьев и их влажным, почти миндальным вкусом. Аристократы впервые увидели подобные самокрутки. Синяя стружка из листьев закатывалась в коричневатую трубку… А дым то какой шел! Молочно-голубой… И от одной только этой дымки стало слишком любопытно, чтобы думать о собственном здоровье. — А.… – открыл рот красновласка, но поспешно сомкнул губы не зная, что ему говорить. Просто так взять и попросить сделать им эту гадость? Нет, это как-то не вежливо… Самому сделать? Они оба не умеют делать папиросы, да даже одного вида их производство было достаточно, чтобы скрестить на себе руки. Но матрос перед ними слишком долго жил бок о бок с молчаливым и скрытным пиратом, чтобы не научится замечать желания этих золотых птенцов их водяного общества, — Вы хоть курить умеете? – скручивая поинтересовался тот. Всё-таки, а вдруг не курят? Они же задохнуться от количества табака! Поэтому им он засыпал куда меньше сушенных листьев чем себе или же товарищу дальнего плавания. — На, главное пыхтите не через нос, а через горло. Не хватало мне, чтобы вы тут ласты склеили… - недовольство старика сменилось его милостью, ведь история продолжалась, пусть и совсем другое было её начало. Всё имеет свойство забываться, стираться из памяти, как лужи на гравии. Воспоминания иссыхают, превращаясь лишь в бесполезную грязную пыль, которую можно растереть пальцем проводя по закостенелым полкам архивов жизни. Но почему-то многое о их встречи сохранилось настолько отчётливо, что прожитая четверть века не смогла зарыть под песками времени вычурные фрески его лихой молодости, — Да… Он был странным. Но это его и отличало от нас, простых обывателей Надежды. Высшему свету свойственно всё самое новое, самое элитное! Они ведь люди особого класс. Класса хрустальных туфель и алмазных ошейников. Да… Белый свет не хуже гладиаторских боёв, только увы оружие лишь перья, бокалы да шлюхи укромно ожидающие своих господинов на балконах огромных бальных притонов. Белый дым всегда был неотъемлемой частью любого торжества. Неважно, где, неважно в каком семейном имении или усадьбе – курево было везде. Его носили в золотых портсигарах с бриллиантовой огранкой, облачали в блестящую поталь, начиняли эти трубки розами, виноградом и даже листьями кайрами, лишь бы выделится из толпы! Ох, дикое место этот закрытый от простых глаз народ. Принц всегда видел вокруг себя курящих людей… Они были неотъемлемой частью его мировоззрения. Его братья любили горькие поцелуи, отец и дядя – все вокруг него заигрывали с дымом, словно самые искусные соблазнители. Но он сам не имел особого чувства для такого занятия. Настроения как-то не находилось… А тут… Посреди открытого океана он сделал первый затяг моментально скрючившись в кашле. В горло ударила горечь, а глаза заслезились… Принц умирал от отвратительного кома в бледной гортани. Умирал, невольно вспоминая те удушающие поцелуи. Поцелуи, пропитанные порохом, пропитанные ромом и страстью. Пропитанные настоящим человеческим теплом… Да… Он не был идеальным любовником. Казалась, что мальчишка и вовсе был не от мира сего вновь и вновь стуча по голове мужчине. Но… Этот мужчина видел в нем личность. Видел в нем не ходячий мешок с деньгами, не принца с золотой короной, а человека. Он видел в нем Флоренса. И задыхаясь в голубом дыме он вспоминал его. Вспоминал того, кто пусть и обокрал его единожды, ведь золото это просто блестяшка, пусть и угрожал ножом… Но он спасал их и показывал мир недоступный люду с блестящими пустыми улыбками. Рунэ вдыхал тяжелый дым даже не морщась, словно курил и не в первый раз… Пускал молочные облака рисуя узоры, вглядываясь в линии тлеющего табака, словно в книгу, написанную пером безумца. В его империи курить считалось сродни поклонению их императрице. Женщине, чьи покои окутывал бледный туман ароматов и смеха смешивающимся с треском курильных палочек… А в армии и вовсе было грехом не закурить. Он давно бросил, но этот аромат… Терпкий аромат табака создавал чувство, словно он вновь был рядом с ним. Он вновь бурчал что-то недовольно, скалил им зубы, ругался, пинал их, но всё равно протягивал им руки… Пепел пыльцой валился с папиросы, как и мысли на голову блондина. И такие вот слова сказал он ему с горяча? Именно такое он выкрикнул, надрывая голос?.. — «Quel idiot je suis…» - вдруг твердого, как гранит, генерала одолела маленькая, совершенно безобидная тоска… Грусть, по человеку, которому он успел сказать лишь сто лживых слов, переплетающихся в нитке злобы… столько подлости, столько гнили! Неужели он и в правду защищал их всё это время? Неужели они были настолько слепыми идиотами, что даже не замечали этого?! Тогда какая эта любовь! Это эгоизм! Эгоизм, что лишь имитировал светлую искренность! Впервые сотня прочитанных книг не дали ему ответа. Как быть? Можно ли исправить содеянное?.. Можно ли что-то исправить? Собрать разбившиеся осколки кровавого рубина разделяя холодные поцелуи с драгоценным камнем… — Он всегда был таким?.. Таким, какой он сейчас есть? – и это вопрос стал для мальчишек единственным и самым главным… А что они знают о том, кто разделил с ними каюту, ночь и душу? Насколько сильно они наивны, даже не задумываясь о том, что могло нравиться этому грубияну. Что мог скрывать этот мерзавец? А видели ли они его улыбку? Слышали смех? Они же совсем… Совсем ничего не делали, отдавая себя в смуглые израненные руки. Полагаясь на того, кто возможно никогда раньше и не видел людей подобных им! А они… Ах… Они звери, даже не желавшие знать что-то о том, кому они должны жизнь… — Джек всегда был таким. Он всегда был… Таким… Сложным? – сощурив один глаз промычал Бинт, — Да, он был сложным. До того, как он заполучил в свои руки Проклятье, ходила легенда, что в портах видали мальчишку просящегося работать на борт пиратских кораблей. Но самое странное, что он не засиживался на выбранных судах и целого путешествия… Сбегал на берег на первой же остановке. И именно тогда пошел слушок, что он что-то искал, рыская в самых отвратительных местах Надежды, залезая туда, куда ни один здравомыслящий человек не полезет… — Попав на ваш корабль он тоже сбежал? Что он искал? – откашлявшись спрашивал Де-Круз втягивая носом мягкий дым сигареты. Второй раз закуривать он не попробует… — Да… Он сбежал… Мы с командой уж думали, что не вернется, но… Он вернулся с добычей… Глаза Бинта удивленно распахнулись, когда после нескольких дней тишины на пороге Тритона вновь вырос мальчишка со шрамом на лице. Теперь на его голове виднелось ещё больше белоснежных прядей среди угольных спутавшихся волос. Он явился к ним вновь. Вернулся на фоне не просветного сумрака с рукой, облитой брусничным соком, с горящими, как огонь глазами и улыбкой, искривившейся в безумной радости. Он сжимал в своей руке странный предмет так сильно, что резал об её углы ладонь окрашивая кости в цвет жизни. Он как умалишённый впился глазами в темные силуэты матросов перед собой. В их искривлённые от удивления морды. От страшного интереса и страха, что пробирался под кожу царапая внутренности. Молодой, совсем не опытный Бинт уставился на юнца видя… В его силуэте что-то за чем хотелось идти. Хотелось узнать, что это за человек стоял перед ним сжимая вещицу радуясь ей, но истекая водопадами крови. Главная легенда, что взросла перед ним из-под черной ночи. Да… Этот малец не был человеком. Ох, совершенно не был такой тварью, как человек. И сколько бы глаза цвета холодного металла ни смотрели на окровавленную руку, но предмет, покоящийся в грешной ладони и по сей день бренчал на поясе капитана Проклятья. Испачканное его душой сокровище… Голодное. Но такое нужное в этом кровавом непроходимом море жизни… — Это ведь… — Компас… - шок вырвался с бледных уст… Компас. Это же компас! Но почему? Почему именно это искал капитан? Зачем ему ради какого-то компаса совершать такие безрассудства?! Зачем?! Чертов безумец! — Но… Кто пойдет на такое ради компаса? Его же в любой лавке можно купить! Зачем ради этой дряни со стрелкой так рисковать?! Мистер Бинт, зачем он его искал? Но вместо ответа в их руки кинули книгу в мягком кожаном переплёте. А книга ли это была вообще? При одном взгляде на этот сборник с листами казалось, что книжонка от малейшего дуновения развалится на части лысея! С её обложки клочками отрывалась кожа, слой, что так часто контактировал с чужими руками. Листы торчали, их уголки были помяты и обуглены… И даже заглянув внутрь листы больше напоминали папирус прожжённый древностью лет. Но то, что было там… То, что вырисовывалось кривым беглым почерком – навсегда изменило их взгляды на того, кому принадлежали эти записи. На того, кто кровью писал страшные тайны на этих страницах одной истории… Длинные пальцы вцепились в желтую бумагу, они сдавливали книжку желая вгрызться глазами в манускрипт. Желая узнать как можно больше, как можно шире! Узнать же наконец-то, что на уме у этой скотины! У этого мерзавца, урода и падали! У их мерзавца! У ИХ УРОДА! Дыхание застряло где-то в горле, грудь сперло. Бледность накатила на лицо, как свадебная фата скатывается по лику грешницы. Они вчитывались в каждую строчку… Сжимались сильнее, их трясло от злости. Нет. Быть того не могло… Сколько лет?.. Столько лет?!.. Он не был идиотом. Нет. Их капитан был совсем не глупым пиратом держа все свои секреты не на бумаге. Зачем ему записывать такие важные для него вещи? Они могли стать его главной слабостью. Но его главная самая болезненная слабость… Его сердце… Уже видело очертания второй столицы Надежды… Места, где плющом цвела высокая правда их необъятной родины… Картуга… Как много в этом названии смысла! Как много в этом месте красоты и грации! Ведь это было подобно театру! Театру высокого искусства, где декорации создавали немыслимые пейзажи из домов и дорог стекающихся улиц и высоких обителей с бальными стеклянными залами. Где актеры становились путеводными звездами в мир красок и игры, где каждый мог примерить на себя любую маску превращаясь в нового героя! Вы можете быть певцом, художником и рыцарем, можете хлебнуть страху становясь разбойником, а можете кружиться в танце скрипок и виолончели, как настоящий музыкант. Вы можете слиться с этой водой или стать каплей яда в кристальном сосуде. Лишь коснись маски – ты станешь другим. Здесь вы не найдете сказок о милых глупых детях сбежавших под ручку через окно за парящим юношей, здесь не будет голосистых дам променявших своё пение на танец ног, здесь вы не увидите прекрасную историю о сбежавшей из башни принцессы... Здесь творятся постановки подобные горю Ромео, ужасной метели Пьера, безрассудству Чацкого, грубости Чичикова и хитрости Хлестакова... Вы может покорить целый мир встав на сцену! Но сможете ли вы пережить её злобные взгляды? Отрастить зубы во имя искусства? Картуга была огромным вытянутым архипелагом, который с землёй связывал лишь длинный каменный мост ведущий через пролив Ремарка, но не мосты были центром этого чудного театра. Точно не эти безвкусные мосты! Это столица искусства! Столица моды и музыки! Ах, как же красиво там было… Настолько, что хотелось умереть от одного взгляда! Как же легко дышалось в её обители! Вся золотая молодежь стекалась в русла амфитеатра, что начинал свой показ до самого вечера прежде, чем вновь закрыть двери перед носами любопытных гостей. Белокурые дома, расписные витрины скрывающие за своим стеклом пышные пестрые театральные костюмы… Таких не сыщешь ни в какой столице! Ни в одном свете такого нет! Яркие шелка и стразы, камни с размером руки и перья, переходящие в мелкую сетку. Множество кружева и шуб скатывающихся по плечам милых дам юркающихся от них в толпу. Они словно дикие грациозные кошки, качающие бедрами и зазывающие своими сладкими как конфеты духами. Ах, кажется, можно было задохнуться от спектра парфюма на этих красавицах! Мальчишки впервые оказались за кулисами этого огромного театра. Они ныряли в толпу людей желая пройти дальше по главной площади, по главной сцене всей многоголосой пьесы. Ах, она просто ломилась от людей! Просто трещала по швам от звуков аккордеона, от пения молодой актрисы и свиста мужчин, что бросали ей цветы под юбку. И ведь куда не глянь, а все как на показ! Все как будто сошли со страниц великих сценариев, великой драматургии их золотого века! Ах… Ну разве не прекрасно? — Фло… Куда ты бежишь? Мистер Бинт сказал нам идти на Красную улицу, она же в другой стороне! Флоренс, Allez au diable! Постой же! – возмущенно поинтересовался Рунэ вновь закутавшийся в броню безразличия. На его лице снова не единой эмоции, словно напрочь стертый рисунок! И даже маска не помогла бы ему обрести улыбку, ведь махитовые глаза выдавали злого мужчину с потрохами. Он взволнован. Он устал. И вообще, зачем ему оправдываться перед немой сценической толпой? Сейчас он следовал за принцем, что невольно ускорился, расчищая перед ними путь толкая прохожих в своей глупой манере напоследок бегло извиняясь перед ними. — Простите! Прошу прощения! Извиняюсь! Моё искреннее сожаление! Ох, огорчу вас! Простите!.. – и это случалось каждый раз, когда он толкал человека с желанием прорваться дальше. На этой площади они ощущали себя, как сельди в бочке. Словно они лишние актеры в этой огромной постановке, где у каждой смертной души была своя роль! Кажется, та комнатушка в которой они ночевали в прошлый раз теперь, не выглядела так мелко и тесно… В ней было даже уютно, ведь там был тот, кто делал даже самый узкий мир гигантским полотном! Удивительно, как на вид огромная улица может стать уже чертового дверного проема в забытой Богом церквушки… Флоренсу было не привычно быть лидером в их небольшом путешествии. Отпугивать людей, прорываться как чертовы партизаны вперёд и думать, что им делать дальше. Всё это раньше делал другой человек… ох, боже… Сколько они всего повесили на его плечи, сколького они не понимали, крича на него и возмущаясь? Они же совсем дети! Но у детей есть свойство взрослеть… Мужать в моменты опасности и становится гранитной стеной, за которой можно укрыться… — Я тебе еще раз спрошу. Куда мы идем? Я по-твоему со стеной разговариваю? - но глаза сами нашли ответ на вопрос равнодушного генерала… Легко нашли ту нить всей их истории, что привела их к началу… К началу всего их путешествия. Началу того, кем они были. Кем они были с самого рождения. — Вы можете довести меня до Картуги? Я заплачу! – слова эхом пронеслись на подкорке памяти. Да. Он заплатил. Заплатил тем, что нельзя положить в руку или продать. Отдал себя, отдал свою душу в рабство сладкому чувству, стекающему мёдом по губам… Голубая равнина вновь рисовала пеной узоры, вновь строила острова из водорослей отправляя по своим течениям сотни обломков прежний жизни… Но даже эта обречённая на смерть жизнь умудрялась вцепиться в крупицы света ногтями расцарапывая судьбу в кровь. Разве могли они так просто оставить её? Разве могли поддаться её провокациям? Нет… Они будут держаться до последнего вздоха и кашля, лишь бы вновь вернутся туда, где их ждут. Небольшое хлипкое бамбуковое судно, увешанное сетями и снастями подбирало попутный ветер своими небольшими парусами. Экипаж был совсем прост и ленив… Старики, не моложе! Так почему эти старики, держа удочки забили тревогу глядя на дрейфующие осколки? Почему они закричали, поднимая панику? Поднимая шум не свойственный их возрасту? Почему у дрейфующих осколков был оскал с алым блеском зрачков?.. — ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ! – он снова здесь, блятская судьба. Не смогла унести его на дно преисподней? Нет… Ему рано туда. Очень рано. Ведь заросшие в воде раны, заросшая душа и озлобленный крик его разума никогда не позволит уйти ему на покой. Да… он будет вечным военном в этом аду из смеха и плача. Он будет собственным палачом обреченным отсечь себе голову в случае безумства. Но никогда. Слышишь судьба? Никогда он не сдохнет по твоему сучьему упрямству… Его тело затягивали на качающуюся от суеты лодку. Тело, замороженное ледяным течением, но не убитое им. Раны его покрылись небольшой коркой, ведь соленая вода лишь помогает им заживать… Рыбаки взглянули на юнца с ужасом, волнением и каким-то старческим любопытством, который пришёл к ним с годами. На них смотрел единственный здоровый глаз, пока обсохшие от жажды губы не могли даже разомкнуться. Мужчина валялся на деревянном полу молча, лишь хлопая покрытыми солью ресницами… Но в один момент даже его хриплый осипший от жажды голос сказал... — Господа… Рому не найдется?.. – губы треснули в ухмылке, капельки крови выступили наружу, но он рад… Он найдет их вновь. Обнимет и с удовольствием примет все их удары… ром… как ему хотелось рома и терпкой любви…