Я перестану ждать тебя

В конце XIX в уже были известны тысячи и тысячи токсических соединений, способных повредить белое вещество головного мозга. Лечить подобные отравления не научились. Нет, конечно, лучшие врачи стремились облегчить страдания пациента, но уж слишком голова - темный предмет для изучения. Яков Платонович был обречен на многомесячные блуждания по лабиринтам собственного сознания, пока измученный организм, поняв, что помощи ждать неоткуда, не начал восстановление самостоятельно. Штольмана, уже практически здорового человека, не могли выпустить из закрытого учреждения, не могли так просто вернуть на службу, требовались комиссии, допросы, повторные подтверждение лояльности. Надворный советник Штольман слишком много знал, и пока доктора сами до конца не были уверены, что бывший агент владеет собой на все сто процентов, выпускать из тюремной больницы его никто не собирался. Однако прогресс выздоровления Якова Платоновича внушал сдержанный оптимизм. Если доктор Сараев еще несколько месяцев назад видел симтомы острого поражения когнитивных способностей (надворный советник с недоумением смотрел на дверь и вежливо спрашивал, как ее открыть), то спустя полгода это был уже достаточно сохранный мужчина средних лет, разве что пребывающий в тяжелой апатии и депрессии. Доктор знал, что это тоже нарушение со стороны химии мозговых процессов и выписывать агента не спешил, подлечивая порошками. - Какой сегодня день, доктор? - поинтересовался однажды на фоне еще недавнего полнейшего равнодушия пациент Штольман. - 20 декабря 1891 года, Яков Платонович. - Прошло так много времени! - вдруг ужаснулся Штольман. - Время и скорость его течения есть понятие относительное, - нейтрально пофилософствовал доктор. - Зима? - еще более ужаснулся Штольман, заглянув в окно. Доктор удовлетворенно записал что-то в журнал наблюдений. Пациент явно восстанавливался. Прогресс. И действительно, после того, как Штольман узнал текущую дату и ужаснулся, сколько времени прошло с начала его болезни, он быстро пошел на поправку. Упрямая личность свободного человека окончательно выкарабкалась из лабиринтов сумрачного сознания. Спустя полгода, после многочисленных проверок, когда врачи убедились, что надворный советник окончательно восстановился, Штольмана отпустили. Имя его отравителей так и осталось неизвестным. Охранка спустила дело на тормозах. Мало ли их, агентов маститых и не очень, что сложили свои головы на службе Отечеству? Отечество агента Штольмана не забыло. Яков Платонович вновь поступил на службу в судебный департамент. Память восстанавливалась быстрее, чем былая эмоциональность. Надворный советник помнил почти все, так ему казалось, за исключением мелочей, но более он совершенно никого не любил. У него исчезли желания, привязанности... Так он легко восстановил отношения со всеми коллегами по службе, даже с самодовольным Уваковым, не чувствуя совершенно никакого негатива к усатому карьеристу. Очаровательную девушку-медиума он, конечно, помнил, но события последней ночи перед отравлением - нет. Одно время Яков Платонович даже подозревал в собственном отравлении Анну Миронову, но, поразмыслив, решил, что благовоспитанная адвокатская дочка - неудачный вариант на кандидатуру агента контрразведки. От собственного дела, да и дела,связанного с деятельностью на военном полигоне его отстранили. Причин ехать в Затонск не было, но его туда тянуло просто необъяснимо. Штольман ловил себя то на просмотре расписания столичного поезда, следующего в направлении провинциального городка, то в разглядывании шумной толпы на Невском. Кого он там искал? Душа неясно побаливала, хотя объективных причин к этому не было. Доктор Сараев, наблюдающий пациента, давно отменил все лекарства. - Дальше сами, господин Штольман, сами! - вполне оптимистично объявил он ему в их последнюю встречу. - Внутренних резервов у вас достаточно. Отстранив надворного советника от дел, касающихся контрразведки, Штольману почти сразу передали расследование, связанное с масштабной подделок сторублевок. Местами обращения фальшивых ассигнаций стала столица, поволжские районы и Польша. Ущерб государству составил уже несколько сотен тысяч рублей, а преступников вычислить так и не могли. Присланные судебной канцелярией поддельные сторублевки были совершенны, эксперты вычислили лишь небольшую разницу в рисунке сети. Сегодня для следственного эксперимента Штольман отправился в Купеческий банк и попробовал разменять фальшивую купюру. Удивительно, но даже предупрежденные о хождении фальшивок кассиры спокойно осуществили размен. - Штольман?! - раздался за спиной изумленный голос. Это была Нежинская. Яков Платонович обернулся. Нина растерялась. Ее Штольман выглядел совсем чужим. Наконец, в глубине его глаз мелькнула знакомая смешинка. - Госпожа Нежинская, - поклонился он. Фрейлина во все глаза разглядывала бывшего любовника. Все так же красив, но чужой, холодный... - Якоб, мы должны немедленно поговорить! - почти приказала она. Увидев, что на лице собеседника не возникло ни одной эмоции, кроме вежливого недоумения, Нина решительно вытащила карточку с адресом и передала ему. - Сегодня, в восемь! Ты должен обязательно придти, Якоб, слышишь?! - втолковывала она ему. - До встречи, Нина Аркадьевна! - вежливо кивнул Штольман. Он ее помнил, но эта красивая ухоженная женщина не вызвала у него ни одной особой эмоции. Вечером Штольман, поразмыслив, решил навестить госпожу Нежинскую, как и пообещал. Нина Аркадьевна встретила его в роскошном кремовом шелковом платье. Она явно рассчитывала произвести впечатление. Фрейлина надеялась, что он голоден, во всех смыслах голоден, и они, наконец, восстановят былые отношения. Однако Нина просчиталась. Яков был безукоризненно вежлив, галантен и только. Нина была в ужасе от произошедших с ним перемен. Перебрасываясь ничего не значащими фразами, они съели горячее и десерт. Наконец, Нина решила спросить напрямую. - Ты помнишь наши свидания, Якоб? Одно из них было прямо здесь, в гостиной, на этом столе. Штольман улыбнулся знакомой фрейлине полуулыбкой. - Помню. Но я уверен, что все миновало. - Посмотри на себя! Ты как неживая природа, Якоб! - ужаснулась Нина. Яков Платонович не стал спорить. Он переключил разговор на общих знакомых, на последние сплетни столицы, которые эта женщина могла ему рассказать. Нина добросовестно делилась с ним всеми новостями, пытливо вглядываясь в лицо любимого немца. Может, он ее все-таки дурит?! Но увы, Штольман был предельно честен и искренен. - И какие у тебя планы на ближайшие несколько недель, Якоб? - наконец спросила Нина. - Служба. Но, помимо всего прочего, я бы хотел съездить в Затонск! - признался Штольман. Нежинская оторопела. - Зачем? - Поговорить с моими бывшими коллегами. - О чем же? - Как минимум, о событиях той последней ночи в Затонске. - И к ней ты тоже собрался? - как-то торжествующе спросила Нина. - К Анне Мироновой? Да, разумеется, и к ней тоже необходимо заглянуть. У меня есть вопросы, обоснованные... - Она замужем, Штольман! - взорвалась каким-то мстительным восторгом Нежинская. - Кто замужем? - недоуменно спросил Яков. - Твоя Анна! - торжествующе припечатала его собеседница. - И, по слухам, давно на сносях! Эти слова не нашли в душе Штольмана никакого отклика, только удивление. - Вас это смущает? На мой взгляд, это же естественно. Анна Викторовна - молодая женщина, разумеется, она могла выйти замуж. Нина лишь покачала головой, растерянно разглядывая своего Якоба. Ни одной ноты фальши. - Да нет, не смущает, - процедила она. - Думала, смутит тебя. - Перед законом все равны! - пожал плечами Штольман. Проводив надворного советника, вежливо не заметившего ни оголенное плечо, ни призывный взгляд, Нина сама закрыла за ним дверь и всхлипнула. Ее Якоб умер в ту декабрьскую ночь. А этот... это лишь оболочка, кукла вуду какая-то. Без страстей, без эмоций. Он даже свою Миронову, и ту забыл! По дороге домой Яков сидел в пролетке и смотрел на ночное небо. Сильно стучало сердце. Он не мог понять причины, но догадывался, что начинается очередная паническая атака. Не стоило употреблять алкоголь. Водился за ним подобный недуг. Доктор обещал, что несколько недель, и, при условии соблюдения здорового режима, и это сойдет на нет. Если понимать, что с тобой происходит и набраться терпения, то и паническую атаку можно было пережить без особого труда. Лежишь, дышишь как можно спокойнее, пьешь воду и пытаешься унять несносное серцебиение. Уснуть, правда, в таком состоянии было сложно, а если вдруг забудешься - тут же накрывали кошмары. В них надворный советник ходил по лабиринту и никак не мог выбраться. Одни двери вели в другие двери, другие в третьи, и не было этим дверям ни конца ни края. Сегодня все было по-другому. Добравшись до постели, Штольман с трудом разделся и рухнул на простыни укрывшись теплым одеялом. Навалились бессвязные отрывочные воспоминания. Велосипед с незнакомкой, мягкая тонкая ладонь в руке... - Яков! - кричала девушка на берегу реки, а он уходил, уходил с большой досадой. Поверх бессвязного бреда навалились давно забытые эмоции, вкуса которых он даже не помнил. Первой эмоцией была тоска, неподъемная грусть, от которой и дышалось то с трудом. Опять водоворот... Теперь он прижимал в осеннем парке заплаканную девушку, он чувствовал ее слезы на своей щеке и мягкость меховой шапочки, которой она так доверчиво прижималась к нему. Яков вспомнил шелк волос, голубые глаза и ... нежность. Такую нежность, от которой он прекратил задыхаться, а просто лежал и смотрел в потолок. Он знал, что у этой нежности есть имя. Анна. У них был роман? Яков не помнил и не имел особых доказательств в своей памяти, но реакция Нины Аркадьевны была вполне определенной. Бывшая любовница явно ревновала, и этому должна была быть причина. Что же, по словам фрейлины, Анна Викторовна замужем. Сколько времени прошло с их последней встречи? Не менее трех лет. То, что барышня за это время устроила свою жизнь, было вполне естественно. Он не помнил отчетливо ее лица, но помнил, что барышня хорошенькая. Анна Викторовна, должно быть, подросла, еще более похорошела, отбоя от женихов, должно быть, не было. Беременна. Ну, это вообще естественно для молодой женщины, да и для немолодой тоже. И хотя в следующие несколько дней Яков что есть силы успокаивал свой разум, пытаясь хоть частично структурировать эмоциональную сторону воспоминаний, яркие вспышки узнавания не давали жить. Он вспомнил хлесткую пощечину во всю щеку и последующий мучительный стыд, он вспомнил такую теплоту и такое желание защитить... Эмоции не оставляли его. Воспоминания о девушке из прошлого не давали спать, не давали спокойно работать. Штольман принял единственно верное решение. Не желая беспокоить чужую, в общем-то, ему девушку, он нанял филера, поручив тому узнать подробности о теперешней жизни Анны Мироновой. Зачем это ему, Якову, он сам до конца не понимал. Штольман успокаивал себя тем, что "он несет за нее ответственность". Что это значило по отношению к далекой замужней женщине, он и сам до конца не понимал. Тем не менее, вестей от агента он ждал с нетерпением, и лишь текущие дела службы отвлекали его. Фальшивых ассигнаций всплывало все больше и больше, уже по всей Империи, полиция же приходила в отчаяние. Штольман поднял все дела фальшивомонетчиков за последнее десятилетие. Все преступники отбывали каторгу или жили на поселении. Однажды, его внимание привлек отчет следователя из провинции. В документе молодой полицейский указывал, что у него в городе проживает несколько странных купцов-старообрядцев, баснословно богатых. Один из них в юности отбыл наказание за подделку пятирублевок. В настоящее время купцы ни в чем противозаконном не замечены, но раз в несколько недель они ездят в Польшу, по причине, ему непонятной и несколько надуманной - на лечение. Штольман немедленно отбил телеграмму молодому следователю с просьбой ни в коем случае не выдавать себя и не производить обыск, а продолжать наблюдение. Итак, след от фальшивых ассигнаций все-таки возможно тянулся в Польшу. Эта версия требовала проработки. Через пару недель филер привез, наконец, обещанный отчет о нынешней жизни голубоглазой девушки из Затонска. Итак, Анна Викторовна Миронова, а ныне Клюева, вышла замуж около полугода назад и по возвращению из Европы, где проходила лечение ее мать, сразу же отбыла по делам мужа в Варшаву. Ее муж, Андрей Петрович Клюев, не был знаком Штольману, но Яков знал его отца, не особо чистого на руку дворянина, владеющего, по слухам, просто огромным состоянием. Андрей Петрович приходился миллионеру единственным сыном и, разумеется, единственным же наследником. Что же, похоже Анна Викторовна нашла себе прекрасную партию, хотя, может быть, это ее родители постарались. Отчет был исчерпывающим, филер даже скопировал карточку болезни женщины, на которой было выведено: Замужем, беременность первая, плод один. Яков пожал плечами. Похоже, все в порядке, и эту страницу прошлой жизни можно было закрывать. Он благополучно доработал до вечера и думать забыл о полученном отчете. Однако ночью его опять накрыло. Пот струился струйками по лбу, сердце грозило выкочить из груди, а в сон вернулись кошмары. - Яков! - отчаянно кричала голубоглазая девушка. - Яков! Его воспаленное сознание откликалось на разные лады: Аня, Анечка, девочка моя... Под руками возникло ощущение нежной, шелковистой кожи и предчувствие безграничного счастья... Появилось страшное желание увидеть Анну Викторовну, хоть краешком глаза, к ней рвалась его душа. Бежать, искать, защищать, наконец ...но он сдержал себя. Кто он ей?! В ночи мелькнуло понимание: он был влюблен в девушку из прошлого, отчаянно влюблен, и вместе с этим пришло смиренное осознание, что чувства эти никуда не делись.