Отпущение

Она была полностью слепа и глуха восемь секунд. Когда у неё спрашивают, она говорит «не помню». Но это всегда восемь проклятых секунд.

Туман, поднявшийся от набережной Сены, пахнет свежесрезанными цветами и земельной сыростью. Это сочетание малоприятное и слегка тошнотворное, зарождающее вязкий комок в горле. В день похорон тоже был туман. И в несколько следующих за ним. Алья сдёргивает с себя запотевшие очки и подслеповато щурится, надеясь высмотреть на горизонте нужный силуэт. Именно на горизонте, а не в черте двухполосной дороги по которой обычно одна за одной снуют машины. Единственное, что Маринетт может рассмотреть в тумане — серая полоска бордюра под ногами. Дорога, другие здания и деревья скрыты плотной белёсой завесой и угадываются только едва видимыми размытыми пятнами. Она поворачивает голову чтобы убедиться, что и дверь пекарни за их спиной смазалась и пропала в белом «ничего». Нет темного фона вывесок, нет тонких золотых букв и аккуратных рамок вензелей. Все это размывается и исчезает, оставляя после себя только белый лист. Словно знак, что нужно начать снова. — Машины ведь включают фары в такую погоду? — Алья остервенело трёт линзы очков краем своей флисовой рубашки в темно-серую клетку. — Если нет, то он вполне может кружить вокруг пекарни и просто нас не видеть. Она не успевает поднести усердно натертые очки к лицу, как стекла опять мутнеют. Алья со вздохом опускает их в нагрудный карман и поворачивается к подруге, чтобы одарить коротким и изучающим взглядом. — Ты бледная, — осторожное замечание заставляет Маринетт качнуться на носках и достаточно твёрдо приземлиться на пятки. — Успела позавтракать? Алья пришла когда родители все же уговорили ожидающую внизу Маринетт выпить травяного чая, заботливо поставив его на прилавок в бумажном стаканчике с отрисованным ей лично логотипом. Раньше этот факт лелеял гордость, но сейчас служит скорее напоминанием о том, как было когда-то. Тепло, уютно и размеренно. Сейчас же все совсем по другому, пусть и прошло чуть больше месяца. — Частично, — гаденькое чувство мгновенно разливается внутри. Внезапно завеса слева окрашивается в желтоватый цвет и Маринетт машинально отшатывается, крепко ухватив Алью за запястье. Туман расползается, разрезанный сначала двумя лучами фар, а потом и обтекаемыми боками. Небольшая машина цвета индиго с тихим шелестом шин останавливается рядом. — Наконец-то! Алья нащупывает ручку и распахивает перед ней дверь. Маринетт проскальзывает на заднее сидение, проезжаясь джинсами по обивке и останавливаясь только у противоположного окна. Алья, против ожиданий, садится спереди и щёлкает чёрным пояском ремня безопасности. — Добрый день, — улыбается им водитель. — Погода сегодня не лётная, правда? Алья втягивается в разговор быстро, разрешая Маринетт прижаться к окну, уставившись в него взглядом. Отсюда кажется, что они плывут в белом тумане, покачиваясь на его волнах как маленькая лодка. Такие иногда снуют по водам Сены, до отказа набитые туристами. Машина едет тихо, изредка подскакивая на небольших холмиках дороги и плавно вплывая в повороты. Начинает мутить. Конечно о завтраке и речи не шло. Просто очередная маленькая ложь чтобы успокоить окружающих. Раньше она надеялась, что враньё закончится с победой. Они расправятся со злом и Маринетт на правах героини явится с повинной к семье и друзьям. Но не случается как таковой победы и повинной. Вместо этого враньё окружает ее сплошной стеной и увеличивается как снежный ком, который кто-то пустил с горы. Теперь в списках она случайная пострадавшая, попавшая не в то место не в то время. В глазах родителей и друзей — помрачневшая от трагедии и следующих за ней событий девушка. На деле же Маринетт одна из главных виновников. Если не единственная. И пусть никто не говорит ей это в лицо, положение не становится лучше. Они бы сказали, если бы могли. Если бы знали кого-то кроме таинственной Леди Баг, что никогда не показывается на публике без маски. Но тайна личностей, самое главное и тяжелое враньё, похоже, теперь осталась с ней навсегда. — Куда же вы по двойному тарифу? — Обрывки чужого разговора долетают до неё как-то приглушенно. Мужчина за рулём крутит его играючи, ориентируясь на дороге почти в слепую. Фары помогают разве что отличить другие машины и определить примерную разметку по линиям движения огоньков за лобовым стеклом. — Да вот девчачьи посиделки, понимаете? — Алья в своём непринужденном вранье всегда естественна и убедительна. Наверное это присуще всем журналистам — уметь приукрасить или недосказать, увильнув от темы. Кто может, или захочет расспрашивать о повседневной дружеской встрече компании девчонок? Тем более когда ситуация выглядит как отрывок из обычного ситкома. Весёлая и жизнерадостная подружка везёт свою вечно хмурую и замкнутую «плюс один» на встречу таких же весёлых подружек, где главной темой станет обсуждение нового фильма, или очередной нашумевшей в узких кругах сплетни. — Вам как короче или дольше? Улицу вчера открыли так что можем срезать. Маринетт передергивает. Не так чтобы это заметил мужчина, но вполне очевидно для Альи, что бросает обеспокоенный взгляд в зеркало заднего вида. Без очков она едва может разглядеть ее лицо, но безошибочно определяет состояние подруги по ладони, крепко вцепившейся в ручку двери. — А мы не спешим, — в подтверждение слов она откидывается на спинку своего кресла. — Понимаю, — к облегчению Маринетт машина не входит в поворот который она не видит, а скорее чувствует. — Трудновато будет на это смотреть. В машине повисает молчание. Не приятное и обволакивающее словно пушистый домашний плед (такое бывало у неё с Лукой), а похожее на слишком сильно натянутую гитарную струну к которой каждый из них боится поднести палец. Лопнувшие струны ударяют глубоко и хлёстко, надолго оставляя себя в памяти. (Так с Лукой тоже было. Правда, всего однажды). Мужчина поджимает губы и, кажется, улавливает собственную ошибку спустя еще пару секунд. Наверное сопоставляет странную угрюмую девчонку сзади и все колонки новостей, которые ему довелось увидеть. Алья замечает усиленный мыслительный процесс раньше того как он вырвется словами и спешит первой открыть рот. — Кстати, не видели прогноз погоды? — Теперь и ее фраза кажется немного глупой и совсем не искренней. — Я слышала, что туман к дождю, а мы совсем без зонтов. К удивлению, тучи неловкости внутри салона расходятся мгновенно. — Уж поверьте, если я на смене то самое худшее, что вас ждёт — совсем никчемные осадки, — таксист закладывает пару поворотов и останавливается у рекламного баннера с картинкой какой-то цветочной поляны. Маринетт выскакивает из машины со скомканный прощанием, которое выдыхает одновременно с щелчком дверной ручки. Алья копошится в кошельке, отвечает на ещё пару неслышных вопросов и выходит следом, чтобы подвести ее к одной из дверей, которую с усилием толкает. Скрипят петли и они оказываются посреди маленькой лестничной площадки. Узкие ступени и перила улетают куда-то вверх, извиваясь в поворотах. Лестница выложена паркетом и слегка скрипит под ногами, но от этого помещение не кажется запущенным. Скорее старым, но вполне ухоженным. Всего шесть пролетов по двенадцать ступенек каждый и их встречает очередная дверь, которую Маринетт по инерции собирается пройти. — Секунду, — Алья звенит ключами и возится с замком, который поддаётся туговато, но быстро сдаёт позиции под напором уверенных рук. Маринетт не уверена, что сможет провернуть с ним такой же фокус самостоятельно. Ее вариант, скорее, ждать бравых ребят с чемоданчиком инструментов, или ночевать на небольшом дверном коврике. Говорят, что в квартиру перед хозяевами нужно запускать кошку, но за ее неимением Алья входит первой и нащупывает кнопку выключателя прямо у дверной коробки. Лампочка вспыхивает незамедлительно, заливая помещение приятным после всей туманной серости светом. Или может так кажется из-за огромных, в ее рост, окон? Маринетт пару секунд мнётся на пороге, ощущая что-то необычное и скорее нервное чем радостное. Они много говорили об этом, но сейчас, когда дело сделано, доля сомнения берет верх. Впрочем, доля сомнения преследует ее с того момента как темнота наконец сменяется режущим глаза светом. Маринетт переступает порог. — Все как ты просила, — Алья слегка неловко прохаживается взад-вперёд по небольшой комнатке. — Третий этаж, ванная вместо душа.- Она кивает на светлую дверь слева. — Балкон явно не сравнится с тем, что в твоей комнате, но это самое приличное из вариантов по карману. Когда чуть больше пары месяцев назад она получила стипендию, деньги упали в карман мертвым грузом. Казалось, что тратить такую сумму нужно вдумчиво и на что-то серьёзное. Маринетт даже прикрепила небольшой список на пробковую доску над столом, иногда дописывая в него относительно подходящие варианты. Когда пришло время, список не возымел ценности, а почти все деньги ушли одним платежом, опустившись на карту владельца небольшой студии в паре кварталов от парка. Маринетт осматривает квартиру бегло, стараясь не найти в ней каких-то недостатков с первого взгляда. Если они и есть то точно скрыты хорошим слоем белой краски. Среди белоснежных стен, окон и дверей, пол и шкафы выделяются контрастными коричневыми пятнами. Она опускает глаза чтобы убедиться, что под ногами тот же паркет, что и на лестнице. — Честно, сколько ты доплатила? Маринетт открывает один из шкафчиков скорее ради приличия чем из интереса. Алья проделала действительно внушительную работу, так что не хочется стоять столбом с каменным выражением лица. — Нисколько. Нино был таким серым, что владелец взял половину залога. Аргументировал тем, что на кухне подтекает кран и его нужно ремонтировать Когда Маринетт попросила о одолжении, основным пунктом была приватность. Квартиру должен снять кто угодно, но не Алья или Милен. Причина диктовалась не столько нежеланием распространять свой адрес, сколько паническим нежеланием хоть как-то привлечь к квартире внимание. — Вещи в углу, — Алья опирается бёдрами о кухонный столик. — Мы достали машинку чтобы она не сломалась. Машинка действительно стоит на прикроватной тумбочке, бережно установленная четко посередине. Маринетт смотрит на неё секунду, пять, все десять. Почему-то внутри остаётся тишина. Она не чувствует прошлого воодушевления при виде аккуратной катушки ниток, которую Алья так и не сняла с верхнего штырька. — Спасибо, — выходит прохладно и вяло. Алья кивает головой, а затем подходит ближе и ловит взгляд своими ореховыми радужками. Маринетт не часто видит ее без очков, от того в этом есть что-то необычное и личное. Алья без очков для неё — Рина. Но сейчас она все еще Алья. И это вызывает диссонанс. — У меня есть с собой бутылка вина, — Алья кивает на оставленный рюкзак, который заваливается на бок у двери. — Немного притупить нервы. Маринетт пару секунд думает перед тем как кивнуть. Они пьют вино сидя на голом матрасе, передавая бутылку из рук в руки. Чашка где-то в недрах коробки, о бокалах не идёт и речи, а подобные жесты говорят о близости лучше неловких и нелепых фраз, которые обычно выдают в начале дружбы. К пятому глотку в голове немного светлеет и Маринетт замечает, что нужно будет купить другие шторы. А потом осекается и хмурится от нелепости идеи. Шторы сейчас кажутся совершенно глупой проблемой, которая не имеет права сместить остальные. А потом Алья уходит. Она предлагает помочь, но Маринетт понимает, что правильнее сделать это самой. Что-то вроде финального жеста прощания, которое происходит скомкано и до странного неправильно. Подумать только, она съезжает от родителей сразу как приступы тошноты перестают мучать своей регулярностью. Хотя, если подумать, она решает этот вопрос для себя ещё с первым новостным выпуском. — Удар и стресс, — говорит ей мужчина из бригады скорой помощи, когда ее выворачивает ещё там, ему под ноги посреди разгромленной улицы. Тогда она не соображает и слышит голоса словно сквозь толщу воды. Зрение плывёт и Маринетт не запоминает лица, но точно помнит его форму. В тот момент она плачет уже сухо, или не плачет вовсе, потеряв слёзы раньше. Все страшное случается разом, оставляя ее без сил. И без маски. Без команды. Без Тикки вообще. Маринетт ставит на тумбу подставку для карандашей, чтобы в ранних сумерках обнаружить на ней багровые пятна. Всего их пять — четыре с одного бока и один рядом с цветком с другого. Она добегает до ванной тремя широкими шагам, подставляя руки под шумящий напор воды и закрывая глаза. В ушах набатом отдаёт голос неизвестного ей человека, приглашённого на ток-шоу Надьи Шамак, отрывок которого она случайно услышала в пекарне. «Она никогда не отмоется от чужой крови. Даже если засунет руки в азот.» Мутит снова.