***
Цукаса был не совсем глуп — он знал, что отличался от остальных, в некотором роде был практически уникален. Однако, вопреки своему стремлению выделяться, он не испытывал от своих особенных черт чувства превосходства и гордости. Они были пропитаны гнусными, стыдливыми мыслями, которые он пронес через всё детство, с которыми шёл бок о бок с момента осознания своей уникальности. Цукаса был уверен абсолютно во всем, на всё имел своё твердое и непоколебимое мнение, но как только речь заходила об аспектах интимных, тут же заливался краской, мялся и в своей эксцентричной манере уходил прочь. Это также было одной из причин, почему ему за всё время не призналась ни одна девушка, а из друзей-парней у него лишь замкнутый молчаливый кохай и психопатичный затворник, учащийся с ним в одном классе. Никто просто не понимал, почему при таких словах как «порнуха», «дрочка», «конча», «сиськи» или «пизда», у него вдруг повышался голос, до неузнаваемости искажалось и бледнело лицо, а руки сжимались в кулаки. Часто за глаза его называли «целочкой» — ведь вёл он себя «прямо как крикливая целка». Цукасе, далекому от самоанализа, мысли о своей неполноценности давались мучительно тяжело. Один раз испугавшись своей собственной реакции и ощутив на себе недоумевающие взгляды мальчиков, он замкнулся в себе, и хоть внешне подобное было заметить тяжело, пребывал в постоянных думах о своей идентичности. Цукасе рассказали об этом, когда ему было семь лет: их с Саки мать являлась носителем уникального генетического заболевания, замеченного во всем мире около десяти тысяч раз за последние восемьдесят лет, преимущественно в Японии и близлежащих от острова странах, поэтому его возникновение часто сваливали на мутацию генов вследствие ядерной бомбардировки во время Второй Мировой войны. Суть его заключалась в том, что болеющий им человек обладал, так называемым, «вторичным полом» — сродни гермафродитизму, только наиболее ярко выраженному. Носители этого заболевания имели иное строение мозга и половой системы, а также органов, отвечающих за выработку гормонов. Уникальная связь больных и возможность вычислить друг друга в огромной толпе, наталкивали людей на мысли о том, что вызвана мутация была сношением когда-то женщины с инопланетянином, конечно, всё это было лишь байками, и исследования данной особенности стало в какой-то момент приоритетом для исследовательских центров Японии, а фармакологические компании в ускоренном режиме изготавливали препараты для регулировки гормонов у пациентов. Об «Альфах» и «Омегах» Цукаса узнал примерно в то же время, что и о людях, болеющих раком, ВИЧ-ем, страдающих неизлечимыми физическими и психическими заболеваниями. Особенность, передавшаяся от матери, также не поддавалась лечению, а в случае с Саки мешала повседневной жизни — девочка часто теряла сознание, быстро утомлялась, плохо ела и беспокойно спала. Узнавая об особенностях строения её тела, врачи разводили руками и говорили ждать полного формирования организма, а до того исключить любые стрессовые ситуации, физическую нагрузку и четко следить за дневным потреблением калорий. Развлекая и заботясь о сестре, в глубине души Цукаса надеялся, что его подобное не коснется. Скрипя зубами, он читал брошюры о гермафродитизме, гормонах и правильном формировании взаимоотношения полов, молясь, чтобы ему это никогда не пригодилось. Однако судьба избирательна и непредсказуема, а потому, в двенадцать лет, проходя очередной медосмотр, с осевшим на душе камнем Цукаса услышал о себе неутешительные новости, приправленные плохо сыгранным врачебным оптимизмом: «Твоя мама уже в курсе, но мы обязаны оповещать всех учеников лично о наличии у них каких-либо отклонений. Твоя половая система развивается в правильном темпе, формирование матки будет завершено годам к семнадцати-девятнадцати, но возможен и ускоренный рост. Ты что-нибудь слышал о «вторичном поле»?» — вот они — слова, которые Цукаса всегда боялся услышать: «матка», «вторичный пол». Они всегда ассоциировались у него со стойким больничным запахом, с белоснежным бельем и холодом постоянно проветриваемых палат. Он не хотел быть как Саки — ему казалось, что признание у него этой «особенности» сделает его инвалидом, как ВИЧ-инфицированные или раковые больные. Он не верил ни утешающим врачам, ни вдохновляющим строкам из брошюр. Он видел свою сестру, видел, как тщательно их мать скрывала ото всех свою «уникальность», Цукасу выворачивало от того, что каждый, кто об этом заговаривал, считал идеальным вариантом скрывать и прятать это от остальных, но самому всю жизнь прозябать с мыслями о собственной неполноценности, без возможности разделить это и гордиться этим. Лучше бы он вообще никогда об этом не узнал! Цукаса с горечью вспоминал, как в тот день выбежал из медицинского кабинета, утирая рукавом льющиеся рекой слёзы. Шли годы, регулярные медицинские осмотры хоть и не выявляли каких-либо отклонений и осложнений, всё сильнее подкрепляли уверенность Цукасы в том, кто он есть и отдаляли его от полноценной жизни. В пятнадцать лет ему выписали специальные гормональные препараты, они же «подавители» — лекарства, прием которых должен быть непрерывным и стабильным. Цукаса перестал пить их уже через полгода — это было делом принципа. Первая импотенция в подростковом возрасте — совсем не то, что бы хотелось на себе ощутить каждому мальчику-подростку. Вообще, сексуальные потребности у Цукасы всегда были снижены. Мастурбация не была для него чем-то постыдным и даже не казалась процессом интимным, до того момента, как он не узнал, что остальные мальчики и, о боже, девочки тоже! Он всегда считал это особенностью своей болезни, а потому не задумывался над значением и важностью этого процесса. Но почему-то, узнав, что это абсолютно нормально и что каждый в его классе подобным занимался, он не ощутил облегчение, он испытал откровенный ужас. Навязчивые мысли о том, что Тойя, Руи, Эму, Нене и… Саки… подобным занимаются, не давали ему покоя. Вечерами он сидел, зажав руками голову, с отчаянием представляя, как в этот момент на своей кровати мастурбирует кто-нибудь из его одноклассников. Неужели, это правда возможно…?! Странное, неведомое ранее наваждение одолело его: мысли о сексе всё чаще всплывали в самые неподходящие для того моменты, а разговоры одноклассников о «буферах» и «ебле» всё сильнее привлекали его внимание. Никогда раньше Цукаса не ощущал на себе удушающее чувство желания, сковывающее тело и затуманивающее разум. Обильное потоотделение, бессоница, регулярные поллюции, заторможенность реакций — горькое отчаяние охватило им, когда, перечитывая симптомы овуляционного периода, так называемой «течки» узнал нынешнего себя практически во всем. Слёзы застелили глаза, до боли сжались зубы. Жгучая обида на генетику, на мир, на себя не давали Цукасе успокоиться, казалось, весь мир в один момент рухнул, ничего уже не будет, как прежде. А так ли это? Неужели Цукаса Тенма, будущий шоумен и артист мирового уровня, так просто сдастся? Стать настоящей легендой возможно, лишь пробившись через тернии к самым звездам! Да! Именно так! «Настоящий мужчина не боится трудностей», — с гордостью думал Цукаса, запивая водой уже пятую таблетку, — Ничто меня не остановит! — с этими словами он стукнул по столу стаканом и ринулся в свою комнату, преисполненный уверенностью в завтрашнем дне.***
Тяжело, невероятно тяжело далось Цукасе пробуждение: ватное тело не хотело двигаться, глаза постоянно закрывались, сколько бы он не пытался их открыть. Ощущая окутывающую сонливость, Цукаса, по своей личной традиции, вскочил с кровати и потянулся, прогоняя подкрадывающийся сон. Отнюдь: перед глазами всё поплыло, в живот, от груди до бёдер, ударила тупая боль, так, что кровь отошла от лица Цукасы. Побледневший, он опустился на край кровати и посмотрел на себя в зеркало: отражение смотрело на него ничего не выражающим, пустым взглядом. Оно откровенно пялилось, не моргая, пока горячие руки не вцепились в светлые волосы и не начали активно тормошить их. «Не сметь! Живо взял себя в руки и пошёл умываться!» — мысленно ругал себя Цукаса, в любом случае, источником дисциплины у него всегда был он сам, себе он доверял и уважал, а потому, ослушаться внутренний голос для Цукасы было сродни предательству. Утренний душ и завтрак, казалось, отрезвили тело и разум. Уверенность в себе и сегодняшнем дне вернулась, словно никуда и не пропадала. Выпив «на всякий пожарный» ещё несколько таблеток, Цукаса двинулся в школу, вдыхая влажный морозный воздух, с наслаждением поддаваясь зимним порывам ветра, который остужал его, по какой-то непонятной причине, его раскрасневшиеся щёки.