***
Мелкой поступью, как крадется кот, бесшумно переставляя пушистые лапки, подошла самая настоящая зима. Осталось учиться каких-то три недели, а дальше только зачеты… Одно это слово вгоняло в тоску и увеличивало мандраж первокурсника, который безумно боялся сессии. — Да зачетная неделя вообще на расслабоне пройдет — автоматов наставят, ты же ходил, — поддерживал сосед. — Это вот на сессии надо переживать, а сейчас-то что? — Да ты-то понятно, хуй положил на это еще при поступлении, — усмехнулись в ответ. — Вот ты зря — я учился! — возразил Арсений. — Правда, буквально до второго семестра, но это уже другая история. — Как тебя еще не отчислили? — Антон искренне удивлялся и порой даже восхищался умением третьекурсника ничего не делать, но получать некоторое количество баллов, позволяющее не вылететь. — Расскажу после твоей первой сессии, а то так неинтересно, — Попов подмигнул, продолжая проходить какую-то компьютерную бродилку. И хоть температура за окном довольно давно опустилась ниже нуля, в 205 комнате веяло теплом, которое создавалось не только батареями, но и невиданными ранее нежными взаимоотношениями парней на «А». Чувства Арсения приобрели четкие очертания лишь после всей истории с казино, которая заставила переосмыслить взгляды на определенные вещи. За эти дни и недели он бесчисленное множество раз задавался вопросом: «Каково это — быть в отношениях с парнем: целовать губы, вокруг которых щетина; трогать плоский торс; видеть, в конце концов, перед собой член?» И ответ каждый раз находил его, как бы он не убегал и не прятал голову в песок — с Антоном это не имело значения. С Антоном было по-другому — влечение рождалось где-то внутри грудной клетки, а не на головке члена. Шастуна хотелось слушать, наблюдая за припухлыми и потрескавшимися от холода бледно-розовыми губами; хотелось узнать вдоль и поперек его девственно чистую душу, что пряталась где-то у сердца… А ещё хотелось засыпать в обнимку, есть с одной ложки, безотчетно болеть на баскетбольной площадке, улыбаться дурацким шуткам, вдыхать запах черничного геля для душа, убирать кудряшки с лица, примерять чужие кольца, кидаться подушками, слышать котячье фырчание… Хотелось любви. Ну и секса, да, несмотря на все сомнения. — Я так и думал! — Матвиенко аж соскочил со стула, когда Арсений все же решил поделиться переживаниями, которые могли съесть его изнутри. — Ты бы знал, как я боялся об этом поговорить. — Ты замечал?! — старшак почему-то никогда не думал, что его эмоции и чувства возможно будет считать, распознать и даже толково расшифровать. Он привык прятаться за маской суперуверенного мачо, не стесняющегося ничего и никого, общающегося развязно и предпочитающего образ оболтуса и сам не заметил, как этот воздушный пузырь лопнул под воздействием первокурсника. Сережа звонко рассмеялся, покачал головой и, как бы между делом, заметил: — Ты дебил! — Это я и сам знаю, — Арсений всегда был самоироничен, — но я сейчас серьезно. — Да конечно — это разве что слепой не увидит: светишься весь, по бабам не ходишь. Последний пункт самый важный, между прочим! — друг многозначительно поднял указательный палец вверх. — Вот когда у тебя был последний секс? — Эм-м-м… Месяц назад, наверно, помнишь, рассказывал про посетительницу, у которой я как-то задерживался? И все, — Попов поначалу не понял, к чему Серж задал этот вопрос, а затем рот сам медленно открылся… — Из-за чувств к Антону, да?.. — А называет меня еще тупым! — собеседник хмыкнул. — Я только не представляю, что делать — у нас только наладилось общение, и портить его своим признанием я не хочу… — от напряженной умственной работы маленькие молоточки ударили по вискам, и пришлось присесть на кровать. — А ты не думаешь, что это может быть взаимно? — интонация Матвиенко загадочно скакала, будто он что-то знал. — А с чего бы? — А ты его хоть раз с девушкой видел? — вопросом на вопрос продолжил компаньон, выстроивший теорию вокруг собственных наблюдений. — А к кому-нибудь у тебя на глазах подкатывал? И вообще говорил, что кто-то нравится? — Ну… Не видел, и он говорил, что личная жизнь на то и личная, — Арс понимал, к чему клонит Серега, но подобная мысль была для него сродни натягиванию совы на глобус. — Я ни на что не намекаю, но подумай… может он гей? — А я тогда кто? — насмешливо третьекурсник обвел руками самого себя. — Ты — гетеро с одним исключением — один раз не пидарас, как говорится! — ответ нашелся быстро, вызвав взрыв смеха. — Ой, Серега-Серега… Мне надо набраться смелости — одно дело с девчонками, а другое… — С Шастуном? — Да, с Шастуном совершенно иное, — Арсений улыбнулся своим словам, наконец-то на все сто пятьдесят три процента приняв свое влечение к соседу. Оставалось что-то с этим сделать.***
Последний месяц года всегда самый сложный — наваливается куча дел, которые необходимо решить здесь и сейчас. А жить когда? Некогда. Студенческая жизнь перваша превратилась в программу «Сдохни или умри» — с утра пары, после них тренировка по баскету, ибо первая игра в сезоне намечалась в середине месяца, а оттачивать игру, по мнению тренера, нужно было бесконечно. После потного кардио, в общаге делать ничего не хотелось, но, как и любому студенту, приходилось работать по ночам. Даже Арсений, привыкший к полуночной жизни, ложился раньше, чем сосед. На сон оставалось 4 часа. Супер. Почти здоровый. Наполовину. Эти четыре часа пролетали также моментально, как и предыдущие четыре предложения — не успел моргнуть, уже долбаное утро. Третьекурсник в эти моменты Шастуна старался не трогать, прекрасно понимая, каково это — не иметь сил и времени даже на то, чтобы приготовить. Будучи занятым меньше (читать — забивая на учебу), он получал удовольствие от готовки, именно поэтому в один из вечеров перед Антоном появилась тарелка макарон по-флотски. — Это что? — он удивленно поднял брови и уставился на соседа. — Ты заболел? — Ешь давай, это тебе, — отмахнулись в ответ, спрятав лицо подальше от любопытных глаз. — Сегодня вроде не выходной, и это — не завтрак, — поддел Антон, но потянулся за вилкой. — Отрабатываю… Антон, на самом деле, оказался обескураженным, машинально включив защитный механизм — иронию и сарказм. А внутренний ребенок хотел сложить из рук крышу, приговаривая: «я в домике», чтобы его никто не мог достать и смутить еще сильнее. Это что-то уже давно позабытое со времен тазика у кровати. Лишь тогда сожитель проявил явную заботу, оставившую долгий след на душе, который сейчас протаптывали вновь. Но вот что оставалось неясным: зачем? Зачем Арсений это делает? Для чего? Очевидным было только одно: алые щеки горели подобно раскаленным углям — еще немного, и можно было бы жарить мясо. — Спасибо… — повар не мог не получить слова благодарности от главного дегустатора. — Бля, очень вкусно! Где так научился? — В перерывах между тренировками с картами, — по-доброму ухмыльнулся Арсений, с превеликим удовольствием наблюдая, как его тощий и длинный сосед наворачивает сытный ужин. — Не сомневаюсь. Шастун сделал вид, что направил всю концентрацию на принятие пищи, но на самом деле даже сжигал калории, ведь, как известно, интеллектуальная деятельность способствует этому. В какой-то момент подлый мозг подкинул мысль о том, что все подозрительно хорошо, что не может складываться так идеально, и обязательно случится какой-нибудь казус. «Может я так влюблен в Арса, потому что понимаю, что он для меня недостижим?» — думал Антон, с минуту пытаясь подцепить макаронину с кусочком мяса. «Может и не стоит подлетать так близко к солнцу? Подпалить крылья легко…» — он рассуждал трезвым рассудком, но в подобных случаях напряженную работу мозга в одно мгновение перечеркивает разгоряченное сердце, которое буквально кричало, сигнализировало, выбивало ритм азбукой Морзе: «Крылья — ничто по сравнению с любовью». Обычные макароны по-флотски разрешали сложные жизненные коллизии. Слава еде! А в особенности той, что приготовлена рукой любимого человека. — Так уж и быть, тарелку помою… — пытаясь не выдать своих волнений, Антон вновь защитился юмором, как щитом. Арсений лишь фыркнул, угукнул и, гордый собственным результатом, поспешил отвести взгляд от соседа, потому что представил, как вместо макарон жарит его. Шутка. Или нет…***
В один из дней Дмитрий Темурович подозвал своего подопечного, чтобы обсудить «проект» — так они назвали их общее дело по поиску отца Арсения. Тот еще проектик… — Короче, я ничего сделать не могу, а вот Машин папа попробует. Было бы проще, если бы твоего дружка звали как-то иначе, нежели Попов. Знаешь сколько таких? Хоть жопой жуй, — усмехнулся Позов. — Блин, я к ней тогда подойду, сам поблагодарю, а то неловко… — Антон думал захватить еще коробку конфет, но после отказался от этой затеи, которая выставила бы его подкатывающим дураком. — Она в 403 обитает обычно, — кивнул преподаватель. По прошествии практически целого семестра, студент уже прекрасно ориентировался в стенах вуза — кабинеты, в которых проходили занятия, уже стали какими-то родными. И если поначалу Шастун ощущал себя маленькой букашкой в огромном и холодном замке, то сейчас коридоры согревали; портреты висящих докторов наук на стенах вдохновляли, а коворкинги стали любимейшими местами. Подойдя к 403 кабинету, что располагался рядышком с деканатом, Антон приоткрыл дверь на пару сантиметров, чтобы удостовериться в уместности ситуации. Миногарова по-свойски сидела за столом, закинув ногу на ногу. Жаль, что студент не сфотографировал её так — все журналы мира готовы были бы отдать любые деньги за такое произведение искусства. На чуть скрипнувшую дверь преподавательница отреагировала медленным поднятием головы, как это свойственно дивам. Завидев знакомый русый загривок и двухметровую фигуру, она на секунду дала волю губам сложиться в привлекательный полумесяц. — Так-так-так… А кто это у нас тут? — она кокетливо стрельнула глазками в сторону первокурсника, который не мог не улыбнуться в ответ. — Привет… Мария Альбертовна… — это смешение официальности и неформальности рассмешило обоих, и блондинка, волосы которой сейчас были собраны в растрепанный пучок, жестом пригласила в кабинет. — Чего тебе, Антон? — наконец, она сама перешла к теме разговора. — Да это, спасибо хотел сказать… За помощь в поисках отца Арса, — нижняя губа поджалась, выдавая некоторую неловкость. — А, да, без проблем, — отмахнулась собеседница. — Только забавное совпадение — снова этот ваш Попов. — Ну… — Шастуна капельку повеселила эта фраза, потому что Арсений действительно был всегда и везде, а чаще даже фантомным. — Мир тесен. — А тебе-то до него какое дело? — Маша неожиданно поднялась со стула, который еще секунды две после медленно крутился, пока не остановился боком к говорящим. Её бедро нашло край соседней от Антона парты, за которую он присел, и облокотилось на столешницу. Это всегда был запрещенный прием — любой преподаватель, принимающий подобную позу: привалиться на учебную парту, становился в сто раз круче. — Да ек-макарек, Маш… — подобный вопрос каждый раз и смущал, и чуточку раздражал, и даже умилял одновременно. — Что Маш? — длинноногая красотка привычным движением поправила пушащиеся волосы из пучка, лёгким движением заправляя их за ухо. — Так и скажи, что втрескался, — подведенные голубые глазки прожигали так, будто паяльником плавили канифоль. Юный менеджер запрокинул голову назад, от чего кадык подался вперед, создавая чарующий холмик, к которому хотелось прикоснуться и ощутить приятную вибрацию. И нет, речь сейчас не о каких-нибудь сексуальных игрушках и приблудах, а об обычном мужском кадыке, что пробуждает во многих женщинах влечение. — Поз сказал? — стадии «отрицание», «торг», «депрессия» Антон прошел, остановившись на «принятии». Открывшись однажды двум людям, он подвергал себя риску. — Димка тут вообще не при чем, сама догадалась, — не стоит забывать о том, что Маша — кандидат экономических наук, а не просто красивая куколка, влюбляющая в себя студентов. Шастун тяжко вздохнул. Как все-таки легко со старшим поколением — оно уже и так все знает, до всего додумалось. Еще бы подсказало выход — и вообще по красоте. — Я для вас открытая книга, что ли? Мария Альбертовна загадочно дернула бровью, складывая руки на груди. Конечно, с высоты жизненного опыта восемнадцатилетний мальчишка казался шмакодявкой, но чтобы настолько… — Поступки сами за себя говорят. — А что можно сказать о поступке, в котором я тебе приношу коробку конфет? Посчитала бы за подкат? Или попытку задобрить? — вести разговор с девушкой, чья фигура возвышалась рядом, оказалось некомфортно, поэтому первокурсник сам поднялся со стула, облокачиваясь на еще одну жертву бедер и тяжелого веса. — Ну и дурак ты! — преподавательница в умилительном жесте прикоснулась к плечу Антона. — Зачем вообще? — Ну как? За помощь, ведь «спасибо в карман не положишь», — удивился пекус бескорыстности преподавательницы. — В данном случае я ничего принимать не буду, можешь даже не стараться, — губы, накрашенные вишневой помадой, растянулись, из-за которых аккуратно проглядывали белоснежные зубы. — Вы, взрослые, такие странные… — челочка, спадающая на лоб, была убрана наработанными движениями пальцев. И нет, это опять не про то, о чем можно подумать. — Ты лучше у меня в следующем семестре ого-го как поработаешь! — вот она — истинная плата за содействие в деле родственных связей. — Ну не-е-ет! — котячьи глазки направились на преподавательницу. — Да, Антон, да! — насмешливо подытожили в ответ, уходя в сторону своего привычного места. — Чего не сделаешь ради любимых… — буркнул Шаст, покидая кабинет, витая в своих мыслях. «Семья ведь важнее учебы», — моральная верность принципов и сильные чувства толкали на подобные поступки. Его отец может гордиться собой, что воспитал юную особу с хорошими ориентирами и ценностями.***
Провести свободное время, впервые появившееся за пару недель, Ваш предложил на гитарнике. Хорошо, хоть эта студенческая традиция не канула в лету. Студенты собирались в спортивном зале на первом этаже, который переделан одновременно под комнату отдыха и склад со всякими матрасами и прочими бытовыми вещами. Шастун, никогда прежде не бывавший на подобных мероприятиях, с любопытством расспрашивал друга о том, что будет происходить. Первое, что ребята увидели, когда зашли в зал — маты, постеленные вкруговую и разноцветную гирлянды, огибающую их и по-волшебному мерцающую. — Как атмосферно! — воскликнул первокурсник, занимая удобное место на импровизированных «сидениях». По настоянию Саши, он захватил плед, в который попытался сейчас замотаться, но длинные конечности даже в поджатом виде не помещались под махровые покрывало. Он так и остался с накинутой тканью на плечах, из-под которой торчало два чёрных носка и одна коленках, обтянутая бордовыми спортивными штанами. После того, как присоединились те самые гитаристы, что раскрашивали любой вечер, обстановка сменилась — стала ещё более расслабленной, интимной, будто собрались все самые близкие поболтать шёпотом о волнующих проблемах. Первым запел, как выяснили ребята десятью минутами позже, Толя. Он перехватил гриф фигурной гитары левой рукой, зажимая пальцами аккорды так, что подушечки пальцев побелели. Основной корпус инструмента он облокотил на свое правое колено, а пальцы правой руки опустил на струны. Послышался мелодичный, мягкий, безумно приятный звук акустической гитары. Шастуну хватило несколько переборов, чтобы вызвать мурашки. — Больше не-че-го ловить… — начал Толя одну из основополагающих песен любого гитарника. — Всё, что надо — я пой-мал… — подхватили остальные. Приглушенный свет; гипнотизирующее мигание малюсеньких светодиодов, отбрасывающих цветные блики; убаюкивающий голос музыканта; согревающий плед не только снаружи, но и изнутри; верный друг под боком — настоящая студенческая жизнь, как она есть: нудная и тяжёлая местами, но изумительная по своей внутренней силе, наполняла Антона духовно, поселяя там непоколебимое спокойствие и счастье.