Высокое голубое небо с наступлением осени с каждым днем опускалось все ниже и ниже вместе с верой Коула в свое счастливое будущее в новом учебном году.
Широкими шагами он нехотя шел вперед, топча влажные после дождя листья. Яркий ковер оставлял мокрые следы на обуви и невольно Коул улыбнулся: «Энн бы сказала, что это печальное, но завораживающее зрелище. Еще недавно полные жизненных сил листья любовались прекрасным небом, а сейчас медленно увядают, не способные снова подняться после падения. Похоже на людей», — заключил он и поправив ремешок на плече, побрел дальше.
Энн часто видела суть вещей, то, какими они были на самом деле, однако Коул в свои семнадцать лет не всегда мог уловить грань между «быть» и «казаться». Только рисуя у него это выходило.
Пышный ковер листьев в этот самый момент источал лишь слабое свечение, каким обладают все предметы и явления на земле. С раннего детства это волшебное несуществующее свечение преследовало Коула и не способный доказать остальным, что оно существует, он взял в руку карандаш и попробовал показать его таким, каким видел сам. Это свечение распалялось в сознании как костер, сдобренный керосином, и на бумаге появлялись образы. Тогда то, что ему казалось, становилось частью бытия.
В школе, где преподавателем уже многие годы был мистер Дэвис, можно было спокойно практиковаться и совершенствовать свое мастерство. Гнусавый голос мужчины и медленно двигающиеся глаза, словно он рептилия, восседающая за широким деревянным столом, нагоняли на учеников сонливость и приходилось прикладывать еще больше усилий, чтобы улавливать материал. Коул же решил, что это обстоятельство, наоборот, сыграет ему на руку и большую часть времени не расставался с альбомом для рисования.
Новый учебный год, как и все предыдущие, обещал лишь монотонные занятия и бесконечные попытки как можно четче изобразить тусклое свечение вещей вокруг и из мира фантазий на бумаге, ничего нового не ожидалось. В Эвенли ничего интересного в принципе не было, и потому они с Энн как можно чаще прятались в покосившемся деревянном домике, сокрытом за серыми стволами деревьев леса, где девушка писала удивительные рассказы, а он делал к ним иллюстрации. Но время беспощадно. Чем больше времени они проводили за хлипкими стенами, тем быстрее им это наскучило. Может, и не наскучило в полной мере, но точно стало простой обыденностью, а не удивительным приключением, каким было раньше.
Рукой он отодвинул загородившую путь тонкую кривую ветку, грозившуюся выколоть правый глаз, и исподлобья быстро окинул взглядом одноэтажное здание, в котором уже кипела жизнь.
Тут же с глухим ударом нечто впечаталось в его лицо. Щека начала неметь, а перед глазами заплясали звездочки. Коул пошатнулся, бездумно открывая и закрывая глаза.
Справа до него донесся знакомый голос, окликнувший его:
— Эй, Маккензи! — усмехнулся Билли Эндрюс, оборачиваясь на своих друзей. — Будь другом, подай мяч!
Потирая саднящую щеку и подбородок, Коул решил его игнорировать – обычно помогало.
Пока мистер Дэвис читал лекцию больше себе, нежели ученикам, этот парень, Билли Эндрюс, потихоньку устанавливал в классе беззаконие и хаос, чтобы в конечном итоге, словно он царь горы, забраться сверху и прибрать все себе. И, как обычно бывает в случае с подобными людьми, делал он все это не своими руками, а первыми, кто разделил его бунтарский и пакостный дух, и на жалость Билли единственными подпевалами. Именно эти малоприятные парни криво улыбались и глупо гоготали, провожая Коула хищными взглядами.
Убрав обед и повесив теплую вязанную кофту в раздевалке, он наконец вошел в класс – ничего не изменилось: Энн приветливо помахала ему рукой, расплываясь в искренней и веселой улыбке. Она не могла подбежать к нему, пока Диана не закончила плетение сложных косичек на ее голове.
— Коул! Ты вырос, — она с горящими глазами смотрела на друга, пока он усаживался на свое место. — Я как раз думала, что было бы здорово посмотреть кто как изменился за каникулы. Диана подросла на целых пять миллиметров!
— Вообще-то шесть, — хмыкнула девушка, дернув уголками губ. Она встретилась взглядом с Коулом, приветствуя, и быстро вернулась к плетению.
— Она говорит, что шесть, — затараторила Энн, — но я не могла ошибиться! У меня прекрасно развита зрительная память…
С задней парты свесился парень с темными вьющимися волосами. Он подпер кулаком щеку и принялся разглядывать Энн.
Наконец, когда она закончила рассказ об удивительных полезных свойствах зрительной памяти, превосходящей все остальные виды, парень заговорил:
— Я подрос на целых три сантиметра.
— Здорово, Гилберт, — за секунду лицо Энн сменило несколько эмоций и Коул попытался скрыть собственную улыбку, — я не замечала. Не то чтобы я не смотрела, просто…
— Как поживают мисс и мистер Катберт? — Коул понял, что нужно срочно спасать подругу и быстро сменил тему. Поджатые губы Дианы, скрывающие благодарность, были знаком, что он сделал все правильно.
Стоило завести разговор на эту тему, как Энн уже было не остановить – она говорила обо всех приключениях, в которых побывала. Мисс и мистер Катберт стали главными героями ее истории, впервые увидев, чем занимается Энн в свободное время и ставшими невольными участниками этого действа.
Коул тихо сидел за партой, подперев щеку рукой и слушал ее. Эти истории девушка повторяла ему по нескольку раз, в некоторых он сам принимал участие и Диана, к слову, тоже. Однако оба они молчали и лишь изредка делали удивленное лицо, распахивая глаза на моментах, где Энн вела себя особо бесстрашно, поскольку прекрасно понимали, для кого она это рассказывает.
Минута летела за минутой и все время Коул поддерживал подругу как мог, но она не заметила его стараний, так как смотрела куда угодно, но только не в сторону парней. Она то и дело стремилась вскочить с места и унестись в погоню за своими воспоминаниями и каждый раз Диана на нее шикала и усаживала на место, снова приступая к плетению кос.
— И я стою на ветке могучего старого дуба, — Энн дернула головой и Барри картинно закатила глаза, — и закат был так ал, что я…
Не церемонясь, совершенно бессовестно, звонок на урок прервал ее рассказ.
— Я жду продолжения, — улыбнулся Гилберт, задерживая на ней взгляд, и Энн ему слабо кивнула.
Ученики, гомоня и смеясь, разделяя общее недавнее веселье на улице, поспешили в класс.
Коул разложил баррикаду на столе в виде книги и дощечки для письма и спрятался за спиной соседа спереди, пододвинув альбом для рисования и чернила ближе.
Он бегло оглядел одноклассников и на секунду не поверил, что это все те же ребята, которых он видел в конце прошлого учебного года. Часто от взрослых Коул слышал, что все в его возрасте очень быстро растут и меняются. Сам в себе он начал это замечать еще пару лет назад, но никогда не думал, что это так сильно бросается в глаза. Парни заметно прибавили в росте, их плечи стали шире, голоса громче и ниже. Невольно сердце Коула пропустило удар. Девушки тоже изменились, теперь они были полностью готовы к браку и в какой-то степени парень им даже завидовал.
Как раз когда Коул начал ощущать, что взрослеет, он понял, что ему никогда не удастся обрести любимого человека. Как бы сильно сердце ни ныло от печали, разрываясь каждый раз, глядя на такую счастливую Энн, познавшую это волшебное чувство, он старался не показывать этого при ней. Как бы глупо это ни было в его ситуации, он верил, что однажды и сам узнает, что значит любить. К тому же, когда они с Энн были в городе, он слышал от одной пожилой дамы, что ее сосед, молодой военный, вместе со своим другом живут холостяками не первый год, отчего она начинала беспокоиться. На это ее собеседница, женщина лет тридцати в красивом дорого отделанном кружевами платье, ответила, что знала таких «холостяков» еще от разговоров своей матушки об ее молодости.
Для Коула, который несколько лет считал себя нездоровым, это стало откровением. Теперь в душе теплилась надежда, хоть и не сильно яркая, что и он сможет обрести счастье.
Скрип двери преподавательского кабинета вывел его из задумчивости.
Мистер Дэвис, хромая при каждом шаге на левую ногу, вошел в класс.
Коул уже было приготовился открыть альбом и начать рисовать иллюстрации к его «интересной» лекции, как необычное сияние привлекло его взор.
Преподаватель встал перед своим широким деревянным столом и Коул еле удержался от восхищенного вздоха.
— Доброе утро, ученики, — прокряхтел мистер Дэвис. По тому, с какими паузами он говорил, можно было решить, что до урока он пробежал не один километр. — Поздравляю вас с началом учебного года.
Ученики загалдели, особенно ряд девушек, и Коул разделял их нарастающий трепет.
— Прежде чем мы начнем, хочу уведомить вас, что из столицы к нам прибыл новый преподаватель – Мистер Филлипс, — он медленно моргнул и повернулся к молодому человеку слева от себя. Источник безумно сильного свечения для Коула коротко кивнул ученикам, чем вызвал новую волну шепота девушек. — Он с нами на этот учебный год. Мистер Филлипс студент выпускного курса и под моим руководством будет вести у вас некоторые занятия.
Коул сглотнул и опустил глаза.
Каждый человек, сидящий в классе, и любой предмет вокруг них источал еле уловимую ауру. У кого-то она была сильнее, у кого-то слабее, но все они кричали одно и тоже: «Нарисуй меня! Я настоящий!». Коул уже к этому привык и как только ощущал приятное покалывание в области шеи, сразу приступал к делу. Но никогда прежде он не видел такого мощного источника и вместо приятных мурашек предвкушения от хорошего рисунка он чувствовал, как напрягаются плечи. Яркие светлые глаза, темные волосы, слегка закрученные на концах, и точеные скулы ослепили его. Человек, во взгляде которого читалась напускная строгость, словно ангел, явивший свой истинный облик, озарил все вокруг.
Мистер Дэвис на вводном занятии рассказывал, чем они будут заниматься в ближайшее время, пока мистер Филлипс с нечитаемым выражением рассматривал учеников, ни на ком не задерживая взгляд.
Когда формальности были соблюдены и ученики уже начинали никнуть от медленного голоса преподавателя, прозвенел спасительный звонок.
— Благодарю Вас, мистер Дэвис, — кивнул мистер Филлипс, пожимая руку. — С нетерпением жду начала занятий.
— Я тоже, я тоже, — прокряхтел мужчина.
Быстро подхватив свой портфель, мистер Филлипс направился к выходу.
Коул тут же отвернулся к окну, делая вид, что разглядывает безумно интересный серый осенний пейзаж с пустым небом, затянутым облаками, пока молодой человек стремительно не прошел мимо.
Мистер Дэвис, как обычно бывало, ушел к себе в кабинет, оставляя взбудораженных учеников один на один с новой темой для обсуждения.
— Он очень милый! Да, Присси? — девушка с волнистыми русыми волосами, Руби Гиллис, мечтательно вздохнула, обращаясь к своей соседке.
— Согласна, — кивнула та. Присси слабо улыбнулась, смущенно отводя глаза в сторону, на что Коул хмыкнул.
Ученики снова поспешили на улицу заниматься своими обычными делами и Коул пересел на освободившееся место перед Энн и Дианой.
— Он показался мне неприятным, — скривилась Энн. — Но думаю, он глубокий человек.
— Почему неприятным? — удивилась Диана. — Мне он показался вполне… профессиональным.
— Как ты это поняла по одной фразе? — прыснула девушка.
— Ну у него взгляд умный, — было видно, как сильно напрягается Диана, пытаясь подобрать слова. В итоге она бросила попытки и просто отмахнулась. — Не знаю, Энн, просто показалось.
— А ты, Коул, что думаешь? — скрестила руки на груди Энн.
— Ну, — пожал он плечом, — обычный.
Брови девушки взлетели вверх, и она покачала головой:
— Коул, мне казалось, твоя фантазия может выдать что-то более оригинальное.
— Мне нечего сказать, — просто ответил он, стараясь сохранить невозмутимый вид, — он просто неинтересный.
***
Ранее в кабинете мистера Дэвиса.
Тусклый дневной свет проникал в маленькое пыльное помещение и Тедди Филлипсу тут же захотелось все вычистить. Зеленые тяжелые шторы наполовину закрывали грязное окно и вся обстановка с силой давила куда-то вниз весь приподнятый настрой.
— Присаживайся, Тедди, — вздохнул мистер Дэвис и у казал на запылившийся пуфик напротив небольшого деревянного стола. Он впритык был сдвинут к стене, еще пара сантиметров, и он точно бы не влез в крохотную комнатку, названную кабинетом.
Оттряхнув пуфик, Филлипс все же присел на самый край.
— Моя дорогая сестра Джорджия не писала мне три года, — глухо усмехнулся он, — и когда я увидел письмо, не на шутку испугался.
Тедди неловко улыбнулся, наблюдая как преподаватель медленно перебирает бумаги на столе, ища нужную.
— Но узнав, что мой племянник оказывается уже оканчивает институт и намерен проходить практику, — продолжил он, — я не удивился. Ты возмужал.
— Спасибо, дядя, — кивнул парень.
— Надо же… Джорджия помощник директора… — по-доброму ухмыльнулся мужчина, — не удивительно, что она отправила тебя ко мне. Думаю, я смогу тебя обучить всему необходимому.
Он наконец нашел нужную бумагу, ею оказалось расписание занятий старшего предвыпускного класса.
— Знаете, дядя, — Тедди прочистил горло, — сейчас в институте не спокойно.
— Да что ты. В чем причина?
— Все больше молодых педагогов склонны к гуманистическому направлению. Я не говорю, что это в корне неверно, — тут же попытался оправдаться он, видя, как напрягается челюсть мужчины в несогласии, — против прагматической теории я не настроен, однако традиционность уступает. Это меня огорчает.
Мистер Дэвис дернул уголками губ в полуулыбке и вздохнул. Он молчал некоторое время и повисшая неловкость разбавлялась громким тиканьем часов, стоящих у противоположной стены.
После недолгих раздумий преподаватель заговорил:
— Еще бы тебя это не огорчало. Ты был так воспитан, Джорджия постаралась на славу. Педагогика дело тонкое, Тедди. Я был воспитан совершенно не так, как ты, или тем более как эти шумные дети за дверью и как никто другой понимаю, о чем ты говоришь. Но что мы не можем отрицать, так это неумолимое движение времени, — он снова вздохнул. Казалось, мужчина о чем-то задумался, что-то вспомнил, но секунда помутнения быстро закончилась. — Многие годы мы говорим о гуманизме и я как могу стараюсь поддерживать это.
— Я слышал, что школа разделяет идеи Рудольфа Штайнера. Матушка говорила, вы несколько лет назад были в Германии.
— Это лишь теория, — кивнул мужчина, — возможно, в будущем из этого выйдет что-то толковое, но до этого далеко. Однако некоторые идеи мы действительно разделяем, пусть и являемся приверженцами традиции.
Тедди не нашелся с ответом.
Свою нишу в преподавании он нашел в традиционном подходе, именно по этой причине и решил поехать в Эвенли на практику. Он хотел еще раз убедиться в своей правоте. Его родной дядя, мистер Дэвис, внедрял идеи гуманизма в уроки и внеклассные занятия, несмотря на полярное направление школы. Тедди собирался доказать, что его теория лучше, методы эффективнее, а результаты будут выше.
В горле уже начинала оседать пыль, когда они закончили обсуждать все тонкости практики. На удивление мистер Дэвис был не против небольшого пари и разрешил преподавать так, как хотел того племянник. Программа оказалась не сложной, ему досталась литература, родной язык и математика.
За дверью нарастал шум, что было знаком о скором начале занятий. И действительно, несколько секунд спустя прозвучал звонок.
— Прошу, мистер Филлипс, — прокряхтел мужчина, поднимаясь со своего места, — познакомлю вас с учениками.
***
Первый учебный день прошел как обычно. Коул нарисовал несколько иллюстраций к стихотворениям, что они прочитали, и отдал все Энн. Если бы он принес это домой, родители были бы не в восторге. Каждый раз, думая, что делать с новый рисунком, он слышал их голоса: «Этой чушью ты только бумагу пачкаешь!», «Пойди выброси в печь, пользы больше будет». Энн оставляла рисунки в их тайном домике в лесу, заходя туда каждый день по пути домой.
На утро следующего дня стало холоднее и Коул шел быстрее. Весь прошлый день у него не выходил образ мистера Филлипса из головы. Он пытался его воспроизвести, но в тот же момент пожалел, что столько раз опускал глаза и отворачивался, и не смог запомнить все в деталях. Сегодня он планировал это исправить.
На удивление около школы почти никого не было, все с самого утра толпились в классе. Внутри было тепло, почти жарко, но Коула все равно била дрожь.
— Почему все так рано пришли? — удивился он.
Диана и Энн играли в ладошки и ненадолго прервались:
— Ну тут все очевидно, — улыбнулась Энн, — первый урок литература.
— И?
— Коул, ты вообще слушал мистера Дэвиса вчера? — закатила глаза Диана. Парень решил не отвечать на этот вопрос. — Литературу ведет мистер Филлипс.
— То есть целый урок ведет? Не просто наблюдает? — его сердце сделало кульбит.
— Ну конечно!
Ему было интересно. Вот как можно было описать это чувство. Мистер Филлипс был интересный. Его осанка напоминала молодое, но бойкое дерево, лицо выражало глубокую задумчивость и решительность, и голос…
— Попрошу не устраивать балаган, — раздался этот самый голос из приоткрытой двери учительской.
Ребята не ожидали такого начала и немного растерялись. Даже Билли, тащивший по полу за ноги одного из парней, остановился.
— Это он нам сказал? — недовольно спросил он.
Веселое предвкушение тут же сменилось на напряженное ожидание.
Коула как будто окунули в чан с ледяной водой. В голове сразу предстал образ человека, что мог обладать этим голосом и он ему не понравился. «Неужели Энн была права?», — подумал парень и стал сооружать баррикаду из книг на парте.
Как только прозвенел звонок, все с любопытством уставились на зеленую дверь в углу класса и когда она рывком распахнулась, немного вздрогнули.
— Доброе утро, класс.
Мистер Филлипс уверенно зашагал к доске и принялся мелом выводить тему занятия.
— Доброе утро, мистер Филлипс, — подхватили все.
— Сегодня мы подробно разберем произведение…
Его голос утонул в привычном для Коула гуле. Как бы он ни хотел сосредоточиться, рука сама потянулась к чернилам. Коул не услышал названия того, что читали на уроке, но слышал, о чем шла речь – рыцари, турниры, леди, которых нужно было спасти. Идея пришла сама собой. Она казалась такой правильной, так хорошо ложилась на бумагу, что самому не верилось.
— Ты, — мистер Филлипс указал на Энн, — как тебя зовут?
— Энн Ширли-Катберт.
— Читай.
И в своей привычной манере она начала зачитывать текст. Весь спектр эмоций отображался не только на веселых лицах смеющихся под шумок одноклассников, но и у самой девушки, так сильно она старалась.
Брови мистера Филлипса взлетели вверх и как только она закончила, сказал:
— Это было ужасно.
Плечи Энн тут же поникли, а Коул впервые поднял глаза. Все это время он рисовал одного из рыцарей круглого стола. Блестящие доспехи, переливающиеся в солнечном свете, детализированная кольчуга и лицо, уж очень похожее на мистера Филлипса.
Коул в растерянности смотрел то на него, то на подругу, не ожидая услышать что-то подобное так в лоб и открыто, на виду у всех.
Поэтому, когда послышался звон падающей чернильницы, он подскочил от неожиданности.
Все содержимое его баночки растеклось по альбому, тут же впитываясь, а ехидно улыбающийся Билли за его спиной как можно скорее убрал линейку.
Теперь в классе стояли трое – Энн, растерянная и приковавшая взгляд к его рисунку, Коул, у которого перед глазами все поплыло и мистер Филлипс, медленно подходящий к его парте.
Тяжелые шаги молодого человека громом отдавались в опустевшем сознании парня. Холодным взглядом он осмотрел сначала место происшествия, а затем и самого Коула.
Секунды тянулись словно часы, преподаватель был слишком близко и от него пахло табаком и чем-то сладким, но не приторным.
— Твое имя, — наконец нарушил молчание молодой человек.
— Коул Маккензи.
— Все это время, пока твои одноклассники читали, ты занимался этим? — скривился он.
Коул не ответил. Он боялся встретиться взглядом с преподавателем и поэтому снова и снова рассматривал чернильное пятно на альбомном листе. Чувство восхищения, что обманом возникло из-за яркого свечения вчера, постепенно сменялось раздражением.
— Я задал вопрос, мистер Маккензи, — повысил голос молодой человек.
— Д-да, — нехотя ответил он.
— К доске, — махнул рукой мистер Филлипс и сам пошел туда же. Он быстро написал фразу «Я не должен рисовать на уроке» и протянул мел. Коул осторожно подошел к нему, он чувствовал на себе его испытывающий взгляд и аккуратно забрал мел.
Преподаватель вернулся к уроку и текст о короле Артуре зазвучал вновь.
Первый раз Коула наказывали на уроке, но не первый за рисование. Родители не одобряли это занятие, поэтому приходилось делать это дома не так часто. Альбом, у которого несколько страниц стараниями одноклассника безнадежно испорчены, был добыт им с огромным трудом. Уговоры не прекращались несколько недель, прежде чем родители сжалились. И теперь его испортили, а наказали не Билли Эндрюса, а его.
Коул чувствовал, что у него отбирают самое ценное. Иногда ему казалось, что мистер Дэвис все видел, баррикада не спасала от его мутного, но проницательного взгляда, но никогда он не пресекал это. Теперь же все было по-другому.
Недолго думая, Коул принялся выводить буквы на доске. Хихиканье учеников стало добрым знаком и он продолжил.
— Что это такое? — возмутился мистер Филлипс, обернувшийся из-за возникшего волнения в классе.
На этот раз Коул не стал отводить глаза.
— То, что вы велели мне написать.
Красиво выведенная фраза «Я не должен рисовать на уроке» заняла половину доски.
Мистер Филлипс сверлил его взглядом и Коул ощущал, как нарастает его раздражение.
— Стирай и пиши заново, — он старался сохранить ровный тон, — пятьдесят раз. Чтобы все поместилось, — он задержался на упрямом лице Коула на мгновение, а затем снова вернулся к уроку.
Размашистыми движениями стирая красивые завитки, Коул думал лишь о том, что очень сильно ошибся на его счет. Однако с удивлением отметил, что ему по-прежнему было интересно.
