***
Кабинет Святого Мунго объял девичье тело стерильностью, холодным синим пламенем настенных факелов и судорожным ожиданием. Слой хлорки комкался белым порошком в зазубринах белой плитки. Запах лечебных снадобий обволакивал носовые пазухи предвкушением неизбежного. Отвлечься здесь было не на что. Куда бы ни примыкал рассеянный взгляд ведьмы, она всегда будет натыкаться на отражение собственного беспокойства. Вот чем ещё были пропитаны эти стены — постоянством неминуемых новостей. И зачастую они не звучали ободрительно из уст целителей. Они профессионально выполняли свою работу, заботясь о физическом состоянии волшебника, и почти никогда о ментальной составляющей. Для них ты всего лишь тело, распластавшееся и чувствовавшее себя уязвимо на кушетке. Это был, кажется, третий раз, когда Гермиона посетила магическую больницу за последний месяц. В первый раз её доставил Гарри, когда она, не отойдя от шока, почти не чувствовала, как теряла кровь из-за вспоротой ладони. Благо, всё обошлось всего лишь раной. В её организме не были найдены частицы тёмной магии, которой мог быть пропитан клинок. Помимо разрезанных сухожилий и сотрясения, Грейнджер ни на что не жаловалась. По крайней мере, она осталась живой. И почти здоровой. Ей пришлось снова наведаться в Святое Мунго, чтобы снять швы. Поттер не хотел даже слушать о том, что Грейнджер могла сама позаботиться о своих увечьях. Его не убедили и доводы девушки о том, что, вообще-то, она сама оканчивала Академию целителей. Он хотел, чтобы она оставалась под контролем специалистов. И Гермиона была не в том положении, чтобы спорить. И, вот, она снова здесь. Под пристальным вниманием целителя-акушера, собиравшего всю необходимую информацию, чтобы определить будущее молодой ма… ведьмы. Решение о том, чтобы добровольно сдаться магическому исследованию её женского здоровья далось Гермионе с непосильным трудом. Оказалось, что услышать подтверждение — уже известной — беременности было равносильно ведению боя на поле битвы. Грейнджер с огромным удовольствием бы вновь сразилась с полчищем врагов, нежели переступила порог кипенно-белого кабинета. Она чувствовала, как по слегка округлившемуся животу стекала вязкая жидкость, мерцавшая мириадой вспомогательных веществ. Специальная мазь, позволявшая импульсам из волшебной палочки проникать сквозь плоть и кости, чтобы рассмотреть растущий эмбрион. Гермиона осознанно глядела в строго противоположную сторону, не желая оглядываться на голограмму сбоку от кушетки. Акушер старательно водила кончиком древка, диктуя прытко-пишущему перу каждое наблюдение. Грейнджер напрягала не только шейные позвонки, но и слух, пытаясь заострить свои рецепторы на чирканье пера, а не на тихом голосе молодой целительницы. Из всех бушевавших внутри эмоций Гермиона ловила себя только на одной. Страх. Ведь было нормально — бояться ответственности? Но это было так несвойственно Грейнджер. Она никогда не пасовала перед трудностями, какими бы масштабными они ни были. Всю свою жизнь она только и делала, что держала всё под контролем. Но это был ребёнок. То, что росло внутри неё, не подходило под привычные паттерны. Будь здесь Драко, он бы обязательно съязвил, сказав о том, что всю жизнь она носилась с Сироткой и Нищенкой. Материнский инстинкт у тебя в крови, Грейнджер. От мысли о Малфое кровь прильнула к вискам, усилив головную боль. Стресс, должно быть, пагубно сказывался на плоде. Но, возможно, Грейнджер специально доводила себя до ментального истощения, нарочно причиняя боль существу, произошедшему от лукавого. Гермиона не была точно уверена в том, кто являлся отцом. Как и не была уверена в том, что она не вцепится в руку целительницы, умоляя её о том, чтобы та лишила её ближайшей перспективы стать матерью. Грейнджер не сможет оставить ребёнка, зачатого не в любви. А в обмане, одержимости и слепой уверенности в том, что любого можно подчинить себе. Это даже звучало ужасно и извращённо. Человек привыкает ко всему, и я заставлю тебя быть со мной, хочешь ты этого или нет. В помещении повеяло могильным холодом, укусившим обнажённую кожу. Грейнджер поёжилась, приковав к себе внимание акушерки. Ведьма покачала головой, молчаливо намекая, что всё в порядке. Физический дискомфорт не стоял ни в каком сравнении с тем, что претерпевало девичье нутро. Скрипучий голос мертвеца был выщелочен из насмехательства, горькой ненависти и непрощения. Словно Нотт и вправду поселился где-то глубоко в сознании, не желая отпускать свою любимицу так просто. Даже после смерти. Она бы нисколько не удивилась, если бы собственный разум подбросил фантомный отголосок давнего знакомого, насмехавшегося над тем, какой подарок он оставил своей Нэнси Дрю. Целительница совершила последний круговорот на оголённом участке тела, сканируя организм наличие каких-либо отклонений. Гермиона не должна была думать об этом, но отчего-то ей хотелось услышать те самые прискорбные новости, которые скапливались в отражении начищенной плитки. Всё, что угодно, только бы не узнать о том, что она дышала в унисон с очередным плодом творений убийцы. — Мисс, Вы можете одеться, — прощебетала целительница, блаженно осмотрев округлости Грейнджер. Гермиона сглотнула перчёную слюну, нисколько не разделяя настроения акушерки. — Я буду ожидать Вас за ширмой. Волшебница очистила древко от следов геля, засунув его в карман. Встав и одёрнув низы халата, она схватила документы и перо, и скрылась за плотной занавеской. Гермиона продолжала пялиться в потолок, подсвечивавшийся факельным пламенем. Белый оттенок выжигал на роговице глаза слёзы, но горючая влага определенно не была следствием долгого разглядывания трещин на побелке. Грейнджер была почти готова к неизбежному, но продолжала оттягивать время, будто это было способно уберечь её сердце от шокирующих вестей. Девушка сморгнула несколько капель, образовавшихся в слёзных каналах. Гермиона слышала, что беременные слишком остро реагируют на внешний мир, и их эмоции становятся почти неконтролируемыми. Джинни признавалась, что была невыносимой, особенно в первый триместр, вечно выпрашивая у Гарри что-то экстраординарное. Но для Грейнджер самым желанным было узнать, что с зарождающимся плодом всё в порядке. И речь велась, очевидно, не о физическом состоянии эмбриона. Потянувшись к тумбочке, Гермиона вытянула из упаковки несколько салфеток. Её ладонь задержалась над округлившимся животе. Пальцы подрагивали, словно осязали под собой нечто противоестественное. Грейнджер старалась не прикасаться к собственным формам без крайней необходимости. Волшебница почти никогда не разглядывала себя обнажённой в зеркале, стараясь скрываться под балахонами бесформенной одежды. Она не хотела замечать очевидного. Осознавать, с каким стремлением менялась жизнь. Прикусив щёку изнутри почти до крови, ведьма быстрым движением стёрла остатки сияющего геля, ощущая через тонкий слой бумаги тепло. Оно прожигало подушечки пальцев, впитываясь через эпидермис пугающей истиной. Поднявшись на негнущихся ногах, Грейнджер взяла аккуратно сложенный свитер со спинки стула, и быстро натянула его через горло. Кашемир скрыл живот и позволил волшебнице облегчённо выдохнуть. — Всё в порядке? — обеспокоенно спросила молодая целительница, увидев выражение лица Гермионы, с которым та покинула уголок за ширмой. — Вы плохо себя чувствуете? — Нет, — отчасти она говорила честно. С самочувствием у Гермионы, помимо утренней тошноты и редкой боли в пояснице, было всё в порядке. Но её психические пробоины оставляла желать лучшего. — Просто здесь душно, — сымитировала капризный тон Грейнджер, словив себя на мысли, что беременным всегда кажется, будто что-то не так. Рыжеволосая волшебница расширила уста в улыбке. В кабинете стояла комфортная прохладная температура, но она никак не прокомментировала настроение пациентки. Вместо этого целительница взмахнула палочкой, послав на каждый дюйм охлаждающие чары. Грейнджер почувствовала, как пальцы укололо холодное веяние, сделав вид, будто это было то, что она требовала. — Узи показало, что с малышом всё в порядке, — целительница положила перед собой медицинскую карточку Гермионы, зачитывая то, что ранее выписало прытко-пишущее перо. — Вам совершенно не о чем беспокоиться. — Грейнджер судорожно кивнула, присев по другую сторону стола. Беспокоиться было о чём. — Беременность протекает очень хорошо. — И нет никаких отклонений? — спросив, Гермиона поняла, что её тон звучал, скорее, разочаровано, нежели обладал нотками обеспокоенности. Она буквально надеялась, что целительница скажет, что её беременности грозит прерывание. Но нет. Ребёнок был абсолютно здоров, судя по целительскому заключению. — Спешу Вас заверить, что Вашему малышу ничего не угрожает, — произнесла ведьма, вписав в карточку несколько рекомендаций. — Если Вы и дальше продолжите следить за своим здоровьем и не будете подвергать плод стрессу, то переживать совершенно не о чем. Грейнджер хотелось рассмеяться от слов целительницы. Гермиона совершенно не следила за своим здоровьем и не следовала никаким общепринятым показаниям. Если бы кто-то узнал, что ей пришлось пережить месяц назад, когда под плотью ведьмы билось крошечное сердце, то, наверное, это бы повергло в ужас. Она чуть не умерла, потеряла немало крови, получила сотрясение. Слишком вопиющий список для будущей матери. — Простите за нескромный вопрос, мисс, отец ребёнка чистокровный? — Гермиона опешила, расширив глаза. К чему вела целительница? И как этот факт был связан с её будущим ребёнком? — Да, — ответ был однозначным. И Нотт, и Малфой являлись чистокровными волшебниками, выходцами из древних родов. — Почему Вы спрашиваете? — Зачастую младенцы перенимают волшебный ген от отца, — интонация целительницы стала методичной. Девушка обвела глазами верхнюю строчку в документе с графой о статусе крови Гермионы. — Несмотря на то, что Вы являетесь маглорождённой, а отец — чистокровным, ребёнок возьмёт самое лучшее от волшебника с превосходительным магическим потенциалом. — Она выдавала сухие факты, готовя Грейнджер к непредвиденным обстоятельствам магической беременности. — Иногда отпечаток может не проявляться вплоть до рождения, но вполне возможно, что магия пробудится в плоде на этапе его развития. — Гермиона никогда не задумывалась о том, с какой разницей вынашивают ребёнка маглы и волшебницы. Колоссальной, по всей видимости. — Мать и дитя связаны, поэтому на протяжении беременности Вы можете чувствовать некоторый дискомфорт. Всплески неконтролируемой магии и упадок сил — самые частые симптомы. Это довольно-таки распространённая ситуация, но я бы посоветовала вам проходить обследования чаще, чем положено, чтобы исключить риск. — О каком риске идёт речь? В горле пересохло. Возникшие теории опустошили глотку от влажной слюны, провоцируя першение. Грейнджер инстинктивно потянулась к кашемировой ткани, но вовремя себя одёрнула. Материнские флюиды ей не свойственны, повторяла Гермиона. На мгновение Гермиона задумалась о том, что станет с ней, когда она привыкнет к существу внутри себя. Что станет с ней, когда она проникнется к нему настолько, что сможет назвать его своим ребёнком. Возможно, даже придумает ему имя. И неужели судьба бессердечно расправится с девичьим снисхождением и заберёт у неё то, от чего сейчас Грейнджер готова была избавиться. Очередное насмехательство и плевок в лицо той, кто так отчаянно старалась играть по правилам. По тем самым, которых никогда не существовало. — Такое случается редко, — целительница замедлилась, словно прокусывая дальнейшие слова, пробуя те на горечь, — но существует вероятность, при которой волшебница может не пережить роды. Гермиона часто заморгала. Услышанное показалось нюансом, вписанным в её жизнь мелким шрифтом. Та самая вероятность, о которой ведьма, разумеется, никогда не задумывалась. Потому что она не планировала становиться матерью так скоро. Как и не планировала становиться суррогатом, вынашивавшим ребёнка, чтобы впоследствии столкнуться со своей давней-костлявой знакомой. Смерть вновь выглядывала из-за угла, голодно скалясь. — Процент слишком мал, чтобы не повезло конкретно Вам, — рыжеволосая волшебница разбавила тягучую атмосферу лёгким безоблачным голосом. — К тому же, анализы показывают, что Вы сможете спокойно пережить беременность без ущерба своему здоровью. Слова целительницы не являлись гарантом будущего. Успокоительные фразы не были способны полностью размыть мелькавший на горизонте риск. Гермиона прекрасно понимала, что всё познается с опытом. И только по прошествию времени станет известно, попала ли она в «счастливое» число тех, кому парадоксально не повезло сохранить себя или ребёнка в утробе. — Вы правы, об этом ещё слишком рано говорить, — отмахнулась ведьма, хихикнув. Сидя в кресле, Грейнджер чувствовала, как стены давят на её честную натуру, сцеживая с неё лживые соки. Войти в роль блаженной и капризной было не трудно, но с каждой минутой становилось тошно от пришитой к лицу маски. — Ведь моему будущему малышу не больше девяти недель?.. Волшебница постаралась задать вопрос риторически. Будто ей и вправду известен срок наступившей беременности. Отчасти так и было, но в голове мелькали число и цифра, борясь между собой за право стать решающим звеном в этой череде анархичного существования. Девять и тринадцать. Гермиона вжала ногти во внутреннюю сторону ладони, протыкая кожу до мелких язв. Она старалась дышать как можно ровнее, вспоминая вычитанную информацию из книг по психологии. В голове набатом звучал голос миссис Морье, помогавшей Грейнджер справиться с наплывом приступа паники. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. — Приятно видеть такую ответственную маму, — целительница расплылась в улыбке, но Гермиона не могла ответить ей тем же. Лицевую мышцу будто залило бетоном, сохраняя перманентную растерянность. — Узи показало, что плод в своём развитии почти достиг девяти недель. Выдох. Значило ли это, что отец её будущего ребёнка — Драко?.. — Вы уверены? — слова выскользнули из уст так же стремительно, как ладонь опустилась поверх кашемирового свитера. И всё-таки Малфой оказался бы прав. Материнский инстинкт протекал по девичьим венам вместо крови. Пальцы с несвойственной тягой прижались к слегка округлившемуся животу. И теперь пронизывающее кожу покалывание не казалось противоестественным. Оно был желанным. Необходимым, чтобы понять, что Гермиона ждала ребёнка не от хладнокровного убийцы. Она носила под сердцем наследника Малфоя. Мужчины, которого она все ещё любила, но тщательно скрывала свои чувства, боясь, что новые реалии не позволят им быть вместе. — Разумеется, — рыжеволосая волшебница твёрдо стояла на своём, сжав губы в тонкую полоску. — Исследования всегда дают точный результат. И теперь впереди маячила скупая искра надежды, не спешившая преобразовываться в пламя. Одной лишь уверенности в том, что это ребёнок Драко, — было недостаточно. Грейнджер игнорировала мракоборца больше месяца, почти не выходя на связь. Она сделала это единожды, когда, не прочитав его письмо, вывела хаотичное: «Сейчас совсем неподходящее время для разговоров». Последний — и решающий — ход оставался за Гермионой. Она так долго и скрупулёзно выстраивала подле себя бетонную стену, и теперь ей придётся разрушить ту в одночасье. Сделать всё, чтобы вернуть себе того, кто был слишком ей дорог, чтобы так легкомысленно отпустить. Но за разрушенным щитом возникало очередной препятствие. Вопрос, давивший на грудную клетку болью. Сможет ли Малфой после всего случившегося принять девушку обратно? Найдётся ли у него время для разговоров? Да поможет Грейнджер гриффиндорские талисманы — храбрость и упорство.***
Июльский зной сдавливал лёгкие раскалённым воздухом, поджигая альвеолы летним пламенем. Собранные в высокий пучок волосы позволяли обнаженной шее впитывать в себя солнечные лучи, подрумянивая бледную кожу. Гермиона не помнила, когда в последний раз сталкивалась с солнцем напрямую, не прячась в прохладном кондиционированном помещении. Чувствовать на себе природную ласку было странно, но чарующе. Это напоминало Грейнджер о возвращении домой. В реальность, лишённую мрачных красок и буйства сурового ветра. Холод больше не обжигал плечи, непокрытых кусками одежды. Теплота скапливалась естественной влагой на теле, облачённом в тонкий сарафан. Почти такой же ей подарила Тинки в тот самый день, когда девушка в последний раз бывала в этом доме. Владения Малфоя не отторгали Грейнджер. Она так сильно переживала о том, что не сможет пройти защитный барьер, но ступив за опасную черту, не почувствовала ничего. Двор возле главного входа встречал Гермиону, как давнюю гостью, решившуюся вернуться сюда после всех жутких событий. Возможно, Драко намеренно не воздвигнул щиты против неё, оставляя за Гермионой доверительный статус. А, может, Малфой и вовсе плевал в лицо минувшей опасности, больше не видя смысла в том, чтобы защищаться против фантомного маньяка в маске. Всё кончилось. Гермиона позаботилась о том, чтобы поставить точку в этом леденевшем кровь рассказе. Здесь почти ничего не изменилось. По крайней мере, вне внутреннего убранства. Прилегающая территория была всё такой же ухоженной. Постриженный газон, рассаженные цветы, которые теперь благоухали, распустившись. Гермиона остановилась возле сада, заворожённо наблюдая за плодами, выглядевшими почти, как настоящее искусство. Колосовидные соцветия пурпурного оттенка смешивались с густотой шоколадного оттенка глаз, в которых отражались цветы. Амарант, шептавший о неумирающей любви. У Гермионы сжалось сердце, оцарапавшись о ребра. Она помнила. Голубые пятилистные цветы залечили расцарапанный участок под плотью, уведя волшебницу в иную степь значений. Незабудка гласила о памяти и верности. И, наконец, девичий взгляд примкнул к нежно-розовым лепесткам, сочетавшимся с оттенком её наряда. Гермиона аккуратно присела на колени, бережно сорвав мальву. Пальцами она ощущала, как пыльца впитывается в кожу, оседая одним из самых сильных намерений. Вложенный смысл о прощении чувствовался слишком явно, чтобы его игнорировать. Гермиона нуждалась в том же, именно поэтому рука сжимала цветок у основания стебля с такой силой, что могла разломать его пополам. Хрупкий. Прямо как помилование, о котором Грейнджер обязательно попросит, стоит ей взглянуть в глаза, покрытые жидким серебром. Она не уйдёт отсюда, пока Малфой не позволит ей объяснится. Волшебница понимала, насколько эгоистичной могла показаться. Но отчаяние подвигает человека на самые необъяснимые и возмутимые поступки. Гермиона могла смириться с любым навешанным на неё ярлыком, если бы это означало, что она могла приблизиться к желаемой цели. Гермиона была упёртой. И она не откажется от очередного шанса доказать это, какого бы труда ей это ни стоило. Переступить через собственную гордость оказалось тяжелее всего. Но ведь любовь способна стерпеть и не такое, верно? Уверенность в правильности совершаемого поступка окрепла в тот момент, когда целительница подтвердила одну из догадок Гермионы. Самую заветную и желаемую. Очередной барьер был сломлен новостью о том, что ребёнок носил в себе гены Малфоя. Их ребёнок. Разумеется, поначалу Грейнджер терялась в сомнениях. Внутренние демоны сгрызали убеждённость в том, что Драко примет этого ребёнка. Захочет быть настоящим отцом и делить родительство. Что, если он был не готов? Он молод, перспективен и совсем не подходил под критерии семьянина. К тому же, его визит в Англию был временным. Как сказал Гарри, полномочия Малфоя окончательно завершатся, как только Паркинсон отправят в Азкабан. И Гермиона все ещё переживала, что между ней и службой во Франции Драко выберет второе. Неумолимая карьеристка внутри Грейнджер отнеслась бы к этому решению с пониманием. Но нутро, пропитанное любовью к Малфою, не принимало такого развития событий. Конечно, она не могла заставить Драко отказаться от привычной жизни в пользу той, кто с ловкостью игралась с его чувствами. Однако повлиять — никто не запрещал. Блейз смог утешить огрызавшихся демонов, бушевавших внутри ведьмы. Проницательный итальянец знал своё дело, когда внушал Грейнджер уверенность в том, что самый лучший исход этой продолжавшейся битвы — это разговор с Драко. Забини оставался в Англии до тех пор, пока не вынесут приговор Паркинсон. Был ещё одним наблюдателем из первых рядов, пытаясь понять, как лучшая подруга смогла поставить на кон всё ради жестокого психопата. Блейз оставался беспристрастным, но Гермиона видела, с каким мучением он сохранял стойкость. Она знала, насколько ему было тяжело. Они оба потеряли близких друзей, но Забини вёл этот счёт. Он лишился двоих за одну ночь. Гермиона никак не ожидала, что Блейз проникнется к ней ещё большей симпатией, узнав о том, что она буквально порубила на мелкие кусочки Теодора. Ей казалось, — как и в случае с Драко, — что итальянец возненавидит её за такую хладнокровность. Но единственное, что она услышала от Блейза, ни шло ни в какое сравнение с надуманными опасениями: — Я рад, что ты надрала этому мудиле зад. Сучонок заслужил. После таких слов было невозможно держать нейтралитет. Гермиона и Блейз проводили почти всё свободное время вместе, делясь друг с другом своими мыслями касательно суда над Пэнси, раскрывавшимися подробностями о деятельности Нотта. И, конечно, в их разговорах всегда присутствовала личность Малфоя. От него было просто невозможно скрыться. Забини стал первым, кому Гермиона рассказала о беременности после посещения Святого Мунго. Он стал первым, кто по-настоящему обрадовался будущему ребёнку Гермионы… и Драко. Их ребёнку. Итальянец умолял Грейнджер, чтобы та позволила ему стать крёстным малыша. И Гермиона не смогла устоять от красноречий мулата, крепленных бокалом огневиски. Она надеялась, что Гарри сможет пережить сенсационное решение подруги. Если бы не Блейз, Гермиона вряд ли бы переступила порог владений Малфоя. Она бы не ступила и шагу, если бы не звучавший в голове голос с едва различимым лазурным акцентом. Забини смог убедить её в том, что Драко нуждался в Грейнджер. Больше, чем она в нём. Но с этим доводом волшебница не спешила соглашаться. Ведь теперь, когда все проблемы остались позади, ничто не могло отвлечь девушку от собственных чувств. И ничто в мире не было соизмеримо с её желанием быть с Драко рядом. Вместе. Всегда. Навечно. — Нарциссу бы хватил удар, увидь она такое пренебрежительное отношение к цветам. Гермиона застыла на месте, качнувшись вперед от неожиданно прозвучавшего голоса за спиной. Она едва не упала, выронив из рук сорванный цветок. Символ своего прощения. Волшебница нащупала зубами губу, вонзив их в тонкую кожицу. Его тон был по обыкновению вездесущ. Внезапно июльская жара сменилась зимней грозностью, опустив столбик термометра до опасно-низкой температуры. Грейнджер вздрогнула, ощутив, как влажное от жары тело покрывалось застывшими льдинами. Взгляд, оценивающий её спину, замораживал каждый дюйм кожи, заставляя девушку принять статичное положение. — Не смогла удержаться, чтобы не забрать себе частичку красоты, — искренне ответила Гермиона, схватив с травы упавший цветок. Она прижала розовые лепестки к своему животу, руководствуясь инстинктами. Грейнджер казалось, что даже с такого обзора были заметны округлости её тела. Но это просто невозможно — крой был достаточно свободным, чтобы Драко догадался о том, что находилось под тканью раньше времени. — К тому же, когда-то они принадлежали мне, — самоуверенность взыграла над здравым смыслом, делая тон волшебницы слегка игривым. — Ты распорядился о том, чтобы именно эти цветы украшали мой дом. — Она надеялась, что Малфой помнит о том дне, когда Пэнси брала у них фиктивное интервью. Потому что Гермиона не забыла. Дом Грейнджер напоминал оранжерею, сотканную из композиций мужских флюидов. — Старшеклассники рассказывали, что цветы — прямой путь к сердцу девушки, — и как бы Гермиона ни старалась, ей не досягнуть до надменности Малфоя. Его чванная интонация обволакивала слух, притягиваясь к девичьей душе магнитом. — Но я никогда не думал, что такая банальщина сможет поразить тебя. — О, конечно, ведь я зубрила, у которой сердце суше, чем страницы пергамента, — ощетинилась Грейнджер, почувствовав оскорбительный укол между лопаток. Жгло сильнее, чем от соприкосновения с солнечными лучами. — Наверное, об этом тебе тоже рассказали твои дружки. Удивительно, но перепалка с Драко чувствовалась, как одно из проявлений ностальгии. Очередное напоминание, что вернулось на круги своя. В свою привычную реальность, в которой они больше не были связаны общим делом, именно поэтому им было так необходимо вкусить давно забытые ощущения. Каково это — проверять друг друга на прочность. Удивительно, что рутинная привычка набрасываться друг на друга — словесно — стала чем-то необходимым. Чем-то почти приятным. — Мои дружки о тебе не говорили, — спокойным тоном ответил Драко. Гермиона ощутила приближающиеся шаги за спиной. Она чувствовала каждой клеточкой тела близость мракоборца — и оно реагировало вполне ожидаемо. Взрывом предвкушения. — Они знали, что могли поплатиться за это своими языками. Не удержавшись, Грейнджер вскочила на ноги, резко обернувшись в унисон с последним произнесенным словом. Оно толкнулось в волшебницу напором, стоило ей встретиться с отточенными чертами лица. Драко стоял на расстоянии вытянутого пальца — она даже не услышала, как он подкрался к ней, чтобы сократить пропасть. Гермиона могла почувствовать аромат миндального десерта, хрустевшего приторностью на языке. Могла уловить сигаретный дым, отпечатавшийся на коже волшебника. И впервые не ощутить возрождающуюся тошноту, потому что вуаль смога, исходившая от Драко, никогда не являлась чем-то, чему Грейнджер противилась. Напротив. Тянулась слепо, на ощупь следуя за чувствами. Драко пах, как симбиоз противоречий. Сотканный из самых поразительных, но не менее ядовитых нот, способных заполонить и умертвить девичью бдительность. Грейнджер уже однажды попалась в эту ловушку, и осталась в ней навечно. В башне старост, пытаясь собрать Малфоя по кусочкам, пока он истекал кровью. Именно тогда она впервые поняла, насколько остро ощущает его. — Зачем ты пришла? — вопрос вывел Гермиону из лабиринта воспоминаний, вернув в июльский день, клонившегося к вечеру. — Поговорить о тебе, — она звучала несвойственно себе. Банально. Но никаких иных рычагов у неё не было. Гермионе приходилось импровизировать. — О нас. — Мне казалось, у тебя нет времени, — отмахнулся Драко, но сделал это беззлобно. Скорее, издеваясь в своей привычно-нахальной манере, прощупывая почву, по которой должна была протий Грейнджер, чтобы завладеть его вниманием. — Или ты, наконец, нашла для меня время в своём плотном графике? — Прекрати, — с нажимом произнесла Гермиона, отведя взгляд в сторону. Сейчас она старалась смотреть куда угодно, лишь бы не встречаться с ртутным взором, разрезавшим её напополам, чтобы достать из неё необходимую правду. — Прекратить что? — вторил Малфой. Он прикоснулся к девичьему подбородку холодными пальцами, повернув голову волшебницы на себя. В очередной раз заставил Грейнджер повиноваться. Взглянуть к океан бездонных глаз и утонуть в нём без возможности на спасение. — Золотой девочке не нравится чувствовать себя виноватой? — Да, я чувствую себя виноватой, — сдалась Гермиона, вырвав из пучин сознания первопричину, из-за которой явилась к Драко. Вспомнила обо всём, что ей говорил Блейз. — Я убила твоего друга. — Чистосердечное жалило нёбо. Грейнджер впервые произнесла эту жуткую фразу, наблюдая за тем, как меняются эмоции на лице Драко. От слабого проблеска заигрывания не осталось ничего. — И, мне кажется, мы оба заслужили паузу, чтобы прийти в себя. — Ублюдок, потрошивший невинных людей, мне не друг, — яростно выплюнул Малфой, неосознанно вжав пальцы в девичью кожу сильнее. Она могла бы издать хоть какой-то звук, сигнализируя о дискомфорте, но его не было. Прикосновения Драко являлись панацеей, спасавшей девушку от месяца одиночества. Даже такой, на первый взгляд, жестокой. — Но когда-то Тео был твоим другом, — упрямилась Гермиона, желая полностью убедиться в том, что Драко не винил её в смерти Нотта. — Поебать, — отмахнулся мракоборец, пригладив подушечками следы от собственных вжатых пальцев. — Эта лживая дружба не стоила и кната. — Почему-то мне кажется, что ты лжёшь, — волшебница накрыла мужскую ладонь своей, перебивая холод длинных пальцев девичьей теплотой. Объективным суждением, разнившимся с тем, что пытался ей скормить Малфой. Это было очевидно. Каким бы выносливым в эмоциональной гонке ни казался Драко, Грейнджер знала его слишком хорошо, чтобы распознать обман между слогов. Теодор занимал не последнее место в жизни Малфоя, и даже его раскрывшееся альтер-эго не могло перечеркнуть годы их близости. Это просто невозможно. — Понабралась приёмов у своего магловского мозгоправа? — ерничал мракоборец, полоснув оскалом по нутру волшебницы. Гермиона раскрыла рот в удивлении, но не нашла в себе сил отразить словесную атаку. — Не нужно копаться в моей голове, Грейнджер. Тебе хорошо известно, насколько там темно. Он понизил тон, попытавшись вырвать ладонь из-под пальцев ведьмы, но она не позволила. Вжала ногти в бледную плоть, оставляя умоляющие полумесяцы. Останься со мной. Вопреки всему, будь со мной. — Мне нравится эта тьма, — произнося эту фразу, Гермиона чувствовала, как подступала к границам обрыва. Она добровольно прокрадывалась к краю, норовя заглянуть в кишащую неизвестностью бездну. — Мне нравишься ты. — Смелая гриффиндорка, — Малфой гортанно рассмеялся. Он протянул вторую ладонь к девичьему лицу, очертив точеные стрессом скулы. Его зрачки плотоядно расширились, оставляя тонкий ореол серебра вокруг. — И пиздецки отчаянная. Его прикосновения играли на контрастах. Те, что ощущались на подбородке, кишели злостью и невыраженной обидой. Но нежность, впитывавшаяся в щёки, олицетворяла настоящего Драко. Именно его она любила всем сердцем. Своего Драко, ставившего на кон весь мир ради неё. Ради того, чтобы она могла дышать и радоваться жизни, не боясь, что очередной психопат захочет порезвиться с ней в угоду своих больных желаний. Её Драко менял свои ориентиры ради того, чтобы чувствовать ту самую близость, что разрывала обоих изнутри. — Ты не злишься на меня? — Гермиона вновь попытала удачу, надеясь, что Драко не станет облачаться в шипастый панцирь, надеясь укрыться от вездесущего любопытства ведьмы. — А должен? — наконец, он опустил ладонь, удерживавшую подбородок, ниже, курсируя подушечками пальцев по ямке над ключицей. Грейнджер несмело пожала плечами, дрожа от того, насколько явственно ощущался лёд, прокатывавшейся по коже очередным мазком указательного пальца. — Да, Грейнджер, я был зол на тебя, — сдался Малфой, вырывая из голосовых связок признание с мясом. Оно кровоточило отчаянностью. — Зол за то, что ты решила сыграть со мной в ебаную молчанку, выбросив из своей жизни, — он шагнул, едва не наступив на носок девичьих туфель. Гермиона чувствовала, как в носовые пазухи заливается сладость, исходившая от тела Малфоя. Волшебница почти давилась этим щедрым куском, но мысленно просила ещё. Больше. Глубже. — Это единственная причина, из-за которой я могу злиться. Но точно не из-за того, что ты решила поквитаться с тем, кто отравлял твою жизнь. — Я больше никогда не сделаю тебе больно, — Гермиона обхватила мужское лицо, пытаясь притянуть Малфоя к себе, но он противился. Она никак не могла расколоть оставшиеся крупицы принципиальности. — Обещаю, что не оставлю тебя. — Не разбрасывайся словами, Грейнджер, — он криво усмехнулся, пряча за натянутыми уголками губ разочарование. — Однажды ты уже поклялась мне. Впустую. — Нет-нет, сейчас… — она набрала в лёгкие воздуха, смешанного с пачкой выкуренных сигарет, раздражавших слизистую, — между нами всё будет иначе. — Нами? — интонационно подчеркнул мракоборец, цепляясь за это новоявленное слово клешнями. — Неужели ты предлагаешь мне дружеское перемирие? — Малфой игрался с её чувствами, преподавая девушке урок. Измывался над расставленными акцентами. Но Гермиона знала, чего он добивался. Ход все ещё оставался за Грейнджер, и только ей решать, куда вести эти запутанные отношения. Она миновала вытянутые руки, успевшие сполна обласкать девичье тело. Двинулась вперёд, руша между молодыми людьми оставшуюся стену. Цветок мальвы упал к ней под ноги, затоптавшись подошвой. Руки дрожали, но смелость купировала судорожное сокращение мышц, вливая в каждое сухожилие по капли решимости. Гермиона обхватила мужской корпус, прижавшись к Малфою. Её пальцы бороздили по хлопковой ткани футболки, цепляясь за ткань с такой силой, что могла её с легкостью порвать. — Мы всегда были друг для друга кем угодно, но точно не друзьями. Гермиона ощутила, как накаченные руки сомкнулись на её спине кольцом. Чувственные пальцы обнимали девушку за талию, и на секунду Грейнджер напряглась, думая о том, что Драко мог задеть её живот. Но разве она не хотела, чтобы он узнал? Девичье лицо спряталось у груди Драко. Она почти не вздымалась, сохраняя статику. Будто чернильное сердце не желало отвечать на телесный контакт. Противилось. Не выдавало себя, умалчивая о вполне естественной реакции. Гермионе было прекрасно известно, насколько сильным может быть пульс Малфоя, когда они оставались наедине. Обнажёнными духовно, не заботясь о способах защиты, если что-то пойдёт не так. Ведь в этом союзе априори было что-то не так. С самого начала. С того дня, когда они пересеклись взглядами в Большом зале в начале седьмого курса. Тогда Гермиона мечтала, чтобы Малфой сгинул из школы, её жизни и всего мира. Но теперь, когда их жизни перевернулись на сто восемьдесят градусов, она хотела, чтобы Драко оставался единственным на всём белом свете. Отвечал на её объятия, стоя посреди руин. Потому что тот мир, в который так верила Грейнджер, не заслуживал Малфоя. — Гарри сказал, ты возвращаешься во Францию, — мучительное осознание добавило дёгтя, разбавляя приятную воронку размышлений. Им придётся об этом поговорить, и Гермиона настраивала себя на любой исход. — Будешь скучать? — губы мазнули по виску, оставляя возле линии волос скромный поцелуй. И на сей раз это и вправду ощущалось целомудренно. Гермионе хотелось отшутиться и бросить колкость в ответ, скрывая за сарказмом разраставшийся в горле ком. Но не могла. Что бы она ни сказала в данную секунду, любой ответ расценивался, как обман. Лживое сокрытие единственного желания — не отпускать Драко. Однако сделать это, означало, оставить Малфоя без выбора. И удерживать мракоборца насильно возле себя Грейнджер не собиралась. — Мне предложили новую должность, — Гермиона сжала ткань в кулачке, словно боялась, что последующие подробности новой жизни Драко тут же отбросят его по другую сторону Ла-Манша. Она напряглась в его властных руках, и он это почувствовал, потому что в следующую секунду прижал её к себе сильнее. — В британском отделе. Грейнджер поспешила отстраниться, не веря собственным ушам. Он, действительно, сказал это? Услышанное не было промыслом её разыгравшегося воображения? Галлюцинацией — одной из тех, что подбрасывало искалеченное сознание. Но, кажется, всё происходящее было более чем реальным. Настоящим. Ощутимым под трясущимися пальцами, что постепенно приходили в нормальное состояние. — После смерти Саммерсета Поттер занял его должность, — Гермиона кивнула. Она знала, что последний месяц Гарри готовился официально вступить в права начальника отдела. — Избранный предложил мне место своего заместителя, — фыркнул Драко, будто это он делал одолжение. Его улыбка сверкала ярче солнца, выжигая в карих радужках ведьмы восхищение. Впервые ей не хотелось стереть спесь с лица Малфоя, она ею любовалась. — Не то что бы я рад прислуживать Поттеру, но это неплохая перспектива остаться здесь. С тобой. Её сердце не ёкнуло. Оно сорвалось с клапанов, рухнув вниз. К ногам, потоптанной мальве и прижатой туфлями траве. Долгожданные слова — те, о которых она грезила на протяжении месяца, — впитались слуховыми рецепторами. Грейнджер бесконечно воспроизводила в своей голове чарующий голос, смакуя последнее предложение. С тобой. Малфой хотел остаться с ней. В очередной раз менял свои привычные ориентиры, чтобы насладиться совместным будущим рядом с ней. Он полностью разделял намерения Гермионы, и подыгрывал ей в очередной раз, круша принципы взаимностью. Драко в очередной раз доказывал ей, что способен променять абсолютно всё ради шанса остаться рядом с той, кого он любил. И Гермиона принимала эту любовь, ловя одно из её проявлений, бережно сохраняя внутри. — Неужели твоё напыщенное эго сможет выдержать такое сложнейшее испытание? — Гермиона засмеялась во весь голос, позволяя нескольким собранным прядям выбиться из причёски, упав на лоб. Драко бережно подхватил один из локонов, намотав на палец. — Иди к чёрту, Грейнджер, — Малфой засмеялся в ответ, щёлкнув ведьму по носу. — Всенепременно, Малфой, — она игриво отстранилась от мракоборца, взглянув на его исподлобья. — И я обязательно захвачу тебя с собой. Гермиона закатила глаза, словив себя на странном ощущении. Будто подобный диалог уже случался с ними в далёком прошлом, когда они были друг другу никем. Двумя старостами, пытавшимися уничтожить друг друга любыми из возможных способов. И кто бы мог подумать, что сейчас они были готовы положить головы ради безопасности друг друга. Взаимная ненависть переросла в сильнейшую привязанность, а затем во всепоглощающую любовь. И этот путь они прошли отнюдь не в один шаг. Но это, определенно, того стоило. Заметив, что Малфой достал пачку сигарет, Гермиона смущенно опустила взгляд вниз. К ткани развивающегося сарафана, скрывавшего округленный живот. Если Грейнджер ждала подходящего момента, чтобы в очередной раз поделиться с Малфоем сокровенным, то это был именно он. — Думаю, это, — она указала пальцем на неподожженную сигарету, которую Драко уже успел зажать ртом, — не самая лучшая затея. — Это мой дом, Грейнджер, и я все ещё не вижу твоих херовых предупреждающих табличек, — раздражённо ответил Малфой, достав из другого кармана палочку. — Я-то смогу вытерпеть ужасный запах, — волшебница едва сдерживала улыбку, стараясь говорить как можно серьёзнее. — Но кое-кому пагубные привычки отца точно на пользу не пойдут. Гермиона затаила дыхание, прикусив нижнюю губу. Широкие глаза впитывали в себя комичную картину, изображавшую то, насколько Драко Малфой мог быть уязвимым и растерянным. Его взгляд блуждал от радужек ведьмы к её животу, осознавая всю серьёзность произнесенных слов. Несвойственные ему эмоции разливались по его хмурому лицу медленно. Перекраивая привычный снобизм искренней и неподдельной… радостью. Грейнджер не могла проследить, с какой скоростью мракоборец тасовал свои эмоции — от полнейшего шока до волнения, перекрещивавшегося с восторгом. — Ты шутишь, — хрипло отозвался Малфой, не в силах пошевелиться. Зажатая в руках волшебная палочка не спешила распылять искру, а впоследствии и вовсе упала на траву — к нежно-розовым лепесткам. Гермиона не успела опомниться, как вновь оказалась зажатой цепкой хваткой мракоборца. Расшитые выступавшими венами руки прижимали девичье тело с таким рвением, что Грейнджер была уверена — ещё немного, и она задохнётся. Чувства Малфоя поглотят её целиком, но ведьма едва ли могла противиться этой перспективе. Она была готова уйти на дно, захлебываясь в красиво звучавшем дыхании, опалявшем её макушку. Драко опустил голову, задевая своим носом девичий. Гермиона прикоснулась устами к щетинистой скуле, и жест произвёл на Малфоя сокрушительный эффект. Спусковой крючок дёрнулся, заставив мракоборца найти своими губами уста ведьмы. Этот поцелуй чувствовался, как долгожданное прощение и отпущение всех заработанных грехов. Сминающие уста, ласкавшие требовательно, чтобы ворваться внутрь, ощущались, как финальный рывок перед концом долгого пути. Гермиона не смогла сдержать стона, когда язык нырнул глубже, исследуя нёбо в очередном рвении вкусить все прелести ведьмовской храбрости, которая так нравилась ему. Грейнджер отвечала с клубившейся внутри отчаянностью, искусывая губы Драко. Волшебница добралась ладонями до головы Малфоя, погружая в волосы пальцы. Она затрагивала длину, поглаживая выбритые виски. Впервые она не сдерживала себя, переживая, что близость — лишь потрясающий пропуск перед маячившей точкой. Гермиона собрала остатки воли по кусочкам, буквально заставив себя прервать поцелуй. Она в последний раз зацепила устами губы Драко, слизывая с них сладость. Забирала её себе целиком, чтобы в случае поражения, сохранить на всю жизнь. Запечатывая внутри себя вечным напоминанием о том, как бывает хорошо. И так бывало только с ним. — Если ты не готов стать отцом, я пойму… — Замолчи и не порть момент, — рыкнул Малфой, заткнув ей рот очередной порцией нежности. И теперь он целовался с ощущаемой претензией, переубеждая внутренних демонов Грейнджер в обратном. — Любимая женщина станет матерью моего ребёнка, — Драко вдохнул эту фразу в девичьи уста, выведя свои намерения языком по нёбу. — Об этом я и мечтать не мог. — Я люблю тебя, Драко, — прошептала Гермиона, чувствуя, как ломался голос от переизбытка чувств. Она ощущала себя оголённым проводом, вот-вот вспыхнувшим из-за надвигавшейся волны. Рука Малфоя опустилась ниже, бережно прикасаясь к её животу. — Я люблю тебя, Гермиона, — вторил Драко, укрывая их своим признанием от внешнего мира. Теперь они точно ощущали себя, как дома, в руках друг друга. В сердцах друг друга, обмененных в знак вечной и сильной любви. Их долгие скитания завершились. Но история только начиналась. Мучительная борьба длиною в семьдесят три месяца. Долгие шесть лет подошли к концу со слезами счастья и чувством долгожданного освобождения. Можно, как угодно, обозначить сроки заточения в собственных мыслях, доселе не принадлежавших Гермионе. Не общепризнанной героине, а той, что сражалась в личной битве. Но теперь она прекрасно понимала, каков на вкус итог битвы.