Одержимость

      Июнь, 2005 год       Она давным-давно посягала на ту грань, что велась тонкой линией меж их мирами. С неискоренимым любопытством стремилась протоптать себе дорогу прямиком в ад. И теперь, когда Грейнджер была настолько близка к настоящему лику убийцы, девушку вдруг одолело невозможное желание выстроить между ними баррикаду. Что-то весомое и ощутимое, способное обезопасить разум ведьмы от нещадного осознания.       Кто стоял перед ней, вальяжно прислонившись к стене. Кто смотрел на неё с неприкрытым — извращённым — наслаждением, смакуя растерянность на её бледном и обескураженном лице. Выжимая из каждой мышцы эмоциональный сок, настоявшийся за последние шесть лет. Он упивался этим концентрированным коктейлем, ни разу не поморщившись.       Вкусно?       Конечно, собственное величие всегда приятно ложилось на рецепторы, размазываясь по нёбу чужим поражением.       Разумеется, ведь он так мечтал об этой встрече. И долгожданный момент стал по-настоящему сладок, когда маска оказалась сброшена, а под холодным металлом показалось не менее ледяное выражение, неспособное синхронизироваться с понятием о чём-то положительном. Исключительно тёмное таинство, которое вот-вот станет явным.       Волшебница захлёбывалась в собственных эмоциях, словно водная гладь придавливала давлением ко дну безропотное тело.       Чувства перемешивались с алой кровью, пуская по венам чернильную злость. Она оседала копотью по кровотоку, снижая скорость циркуляции.       Ненависть обвивала конечности тягучей болью, притупляя сигналы нервной системы. Гермионе хотелось совершить хотя бы малейшее движение, но она не могла. Абсолютный парадокс накрыл её волной, заливаясь в слизистую горькой субстанцией.       Помимо всепоглощающей ненависти и злости, Гермиона ощущала, как страх прилипает к спине, копируя девичью позу. Становясь её неотличимой тенью, нависавшей позорным клеймом. Бравая гриффиндорка испугалась своего самого главного и неожиданного врага.       Годы борьбы с Тёмным Лордом теперь казались неприметной мелочью. Удивительно, как работает человеческий мозг, когда оказывается лицом к лицу с нерешаемой трудностью, нацеливавшейся перерубить жизненную нить. Все былые невзгоды просто меркнут. Становятся лишь фоном, маячившим на горизонте. Всего лишь пройдённый этап.       А, может, всё дело в том, что та война никогда не была чем-то, что принадлежало исключительно Грейнджер. Она всегда пеклась о безопасности друзей и искренне билась до победного, но Гермиона всегда держала в голове один немаловажный факт: когда настанет час главной битвы, от неё не будет зависеть ровным счётом ничего. Потому что противостояние Волдеморта и Гарри всегда было про масштабность и в нём никогда не было места для конкретного.       Личная драма стиралась под гнётом жажды добраться до своей правды.       У Лорда — террор и тоталитарный режим во всём магическом мире. У Гарри — освобождение от тёмного существа, давно забывшего, что значит грань между человеческим и чудовищностью.       Чистильщик же выставил свою главную цель вперед, подсветив волшебницу кровавыми софитами и окружив её останками тел тех, кого она когда-то знала. Он выстругал из случайной жертвы что-то особенное, заинтересовавшее убийцу настолько, что он потратил явно немало сил, чтобы придать их играм в кошки-мышки осмысленности.       Убийца наделил собственное преследование смыслом, понятным только ему. Породил новую войну, в которой место было исключительно для них двоих. Чтобы Грейнджер наконец-то смогла вкусить горечь личной драмы.       И все припасённые психопатом удары придётся отражать исключительно Гермионе. Самостоятельно, без помощи других. Прямо как она всегда и хотела. Ведь, как Грейнджер привыкла твердить, она кто угодно, но не жертва.       Она — боец.       И у неё появились все шансы, чтобы продемонстрировать свои способности на практике, подобравшись к психопату слишком близко. Гермиона уже обосновалась в его логове, пусть и не по собственной воле.       Паук мастерски сплёл паутину, разбрасывая сразу несколько сетей-ловушек. Настолько искусно, что обманом заманил Малфоя и Гарри в Мэнор, а сам, выбрав удобный момент, притянул своими лапами Грейнджер.       Двойные ходы всегда были у него в почёте, Чистильщик нередко примыкал к подобному ведению боя.       Рокировка, чтобы выдать желаемое за недействительное.       Гермионе казалось, что она сидела неподвижно целую вечность. На деле всего лишь несколько секунд, пытавшихся оттянуть неизбежное. Волшебница всматривалась в другой конец подвала, будто пыталась расчистить пытливыми зрачками фигуру, оттенявшуюся факельным пламенем.       Неужели она и вправду думала, будто бездумное разглядывание психопата поможет её расколотому сознанию собраться воедино. Склеить каждую частицу заново, сохраняя остатки ментального равновесия.       Но время шло — тянулось тягучим потоком, походя на раскалённую магму. Грейнджер сетовала на медлительность часовых стрелок, будучи в доме Малфоя. И чёртовы минуты — а, может, и часы — вновь были настроены против волшебницы, делая из неё свою узницу.       Гермиона терялась в исчислениях, сколько прошло с тех пор, когда она попала сюда. И это здесь до сих пор не стало обрамлённым конкретикой. Возможно, Грейнджер вообще находилась не в Англии, а где-то очень и очень далеко.       От этой мысли скрутило внутренности тугим узлом. Волнение обдало лицо ледяной пощёчиной, постепенно возвращавшей волшебницу в реальность, наполненную отвратительной вонью и витавшей в воздухе грязи. Ей хотелось прочистить горло от застоявшейся в трахее пыли, но рефлекторный приступ вытекал в неразборчивый хрип и содрогающееся тело.       К левому плечу вновь приставили гребаную миску, и Грейнджер едва удержалась, чтобы не пихнуть костью сморщенную руку. Доу нависал над её телом, подобно Архангелу, охранявшему девичью душу от когтистой лапы существа, сошедшего прямиком из адского пепелища.       Но только Освальд никогда не был человеком противоборствующим. Гнилая оболочка стала олицетворением его проклятого естества — такого же мерзкого, коим и был он на самом деле. И сколько бы тот ни пытался имитировать галантность, острый ум и обольстительность, судьбу не проведёшь. Она всегда отплатит по заслугам, превратив тебя в ту версию, от который ты так стремился убежать.       Всего лишь пешка.       — Выпей, — продолжал настаивать Доу, и Гермиона все-таки сделала выпад левее, почти выбила миску из рук профессора, но он сумел её удержать, бросив на девчонку гневный взгляд. — Невоспитанная сука.       — Пожалуешься на меня своему хозяину, жалкий червяк? — фыркнула ведьма, с упованием наблюдая за тем, как затряслись ладони Доу в жалких попытках не расплескать дурно пахнущее содержимое.       В его физическом — и психическом — состоянии наблюдались явные отклонения. Что это было — следствие всевозможных заклятий, которые на него накладывались? Или настоящая личность возымела верх над тем, кем он пытался казаться, но никогда, по факту, не был.       Впрочем, состояние Освальда — последнее, о чём сейчас переживала Грейнджер. Пошёл он к чёрту. Пошли они все к чёрту.       Гермиона и вправду не понимала, откуда в ней столько рвения к бессмысленным препирательствам. Возможно, неминуемая встреча со смертью наделяла её избытком храбрости, который ей хотелось выместить. Боец, напоминала она себе.       — Не груби, Освальд, — нараспев произнёс голос с другой стороны, и Гермиона инстинктивно повернула голову ещё левее — почти до хруста в суставах, — лишь бы отмахнуться от вкрадчивых нот. — Долгожданной гостье должно быть комфортно в нашем обществе.       Гермиона изумилась от последнего предложения, расширив глаза. Нотт говорил так, будто она оказалась здесь по его личному приглашению, испытывая дичайшее удовольствие, находясь между двумя неуравновешенными, явно жаждущими её скорейшей кончины.       Она смогла бы рассмеяться в ответ чистейшим безумием, но смех застрял в горле царапающейся эмоцией. Грейнджер так и не вымолвила ни звука, продолжив следить за общением истязателей.       — Но вы сами просили… — Доу осёкся на полуслове, не дав самому себе закончить мысль. Он заткнулся, а его потрескавшиеся губы сложились в тонкую полоску. Освальд уважительно поклонился тому, от кого исходила молчаливая власть. — Конечно, хозяин. И в мыслях не было обидеть гостью.              Последнее слово капнуло слюной на его подбородок, и жидкость могла бы разъесть верхний слой эпидермиса. Настолько ядовитым был подтекст, вложенный в обращение к Грейнджер.       Червяк испугался не на шутку.       Спорить не стал, покорно отойдя на три шага назад, прижимая к груди сосуд, будто тот был священным граалем. Гермиона впервые за эти тянущиеся резинкой минуты могла вдохнуть полной грудью и не нащупать в аромате гнильё. Такая мелочь сейчас ощущалась спасительной дозой, чтобы жить дальше.       Надолго ли? Никто не знал.       Гермиона, наконец, смогла отнять взгляд от Освальда, переместив взор строго перед собой. Как раз в тот момент, когда фигура на горизонте лениво оттолкнулась от влажной стены, и принялась выбираться из заточения плясавших языков пламени на оливковой плоти.       И если Доу выглядел ущербно и жалко, то над Ноттом рок справедливости был неподвластен. Бывший слизеринец — восставший из мёртвых — двигался плавно, подобно пантере, выслеживавшей тушу покрупнее, чтобы полакомиться сполна и утолить дичайший голод. Он не сводил иссиня-тёмных глаз с волшебницы — больное веселье блистало в глубине радужек, заигрывая с зарождавшейся паникой ведьмы.       Теодор выглядел иначе, чем в их последнюю встречу. В ту встречу, когда девушке подбросили обманку вместо настоящего Нотта. Тео стал мужественнее, в нём исчезла мягкость, привычное добродушие и широкая улыбка. Всё это сменилось резкостью — годы сточили черты лица, сделав их угловатыми. Даже природная расслабленность, вшитая в каждое сухожилие, преобразилась в чётко выверенные движения. Не успеешь моргнуть глазом, как Теодор сменит положение, оставив тебя в дураках.       И улыбка больше не сулила ничего хорошего — чернь оседала на губах, кривя их в издевательской ухмылке.       Гермиона пыталась уличить Теодора в очередной уловке. Пыталась представить, будто внутри него сидел чужой, управлявший телом почившего знакомого, как марионеткой. Дёргая ниточками в такт задуманным решениям.       Но чем ближе Нотт подбирался к Грейнджер, тем сильнее она уверовала в то, что рядом с ней находился тот, кого она давным-давно похоронила в своём сознании. Слишком много идентичного с той версией Тео. С тем безобидным мальчиком, лишь притворявшийся кем-то, кем, на самом деле, никогда не являлся. Возможно, какие-то вещи не вымываются чужой кровью и чередой бесчинств.       Ей до сих пор было сложно представить, что именно он убил её сокурсников. Пьянствующий Нотт, вечно прозябавший в своей непостижимой парадигме. Любитель женского внимания. Вечно сетовавший на жестокость мира. Решивший сублимировать свои психологические травмы путём мести.       Обиженный Теодор просто хотел измываться над невинными так, как на страдания юного мальчишки не скупилась судьба. С размахом и особенной щедростью.       Именно он изувечил Ханну, после чего отправился в Хогвартс, задумав продолжить свою жуткую миссию.       Болтал с Гермионой на том самом камне, шутя о том, что его папаша-урод предлагал за её магловскую голову пятьдесят тысяч, а после воплотил в Линде все свои ужасные желания. Теперь его лёгкая издёвка чувствовалась посылом меж строк, на который стоило обратить внимания, чтобы спасти десятки жизней.       Руки Теодора были по локоть в крови, ведь он разрубил Невилла, а потом сидел, как ни в чём не бывало в Большом зале, доедая обеденную порцию. Делал вид, что ничего не произошло, пока не сбежал со своего представления, позволив Малфою спасти девчонку от истерики. Как благородно.       Каждая смерть вырисовывалась на его лице безобразными мазками. И теперь Грейнджер казалось, что та маска с чужими зубами вместо прорези рта не такая уж и пугающая. Она могла скрыть собою предательство, ложь и годы заблуждений. Ничто не ранит сильнее, чем обнажившаяся правда. И для встречи с настоящим злом требовалось мужество, коего у Гермионы почти не осталось.       Ей хотелось забиться в угол и никогда не вспоминать то выражение, с которым Нотт сейчас осматривал её, остановившись всего в нескольких дюймах. Он был высокого роста — ниже Малфоя, но Грейнджер была брюнету по плечо, — и со своей высоты сейчас взирал на прибитое к спинке стула девичье тело.       Гермиона прижималась к ветхой мебели так плотно, что могла раскрошить жухлое дерево в труху. Пыталась отстраниться от нависающего парня, но его всеобъемлющее присутствие забиралось под шиворот кофты, присасываясь к коже пылкими прикосновениями.       Теодор присел, загородив собой свет от факела. Грейнджер продолжала противиться, отворачивая голову и смотря исключительно в пол. Боялась встретиться с хищником взором, тогда бы ему стало известно, насколько она уязвима перед ним на самом деле.       Его тёплые пальцы коснулись девичьей щеки — впервые он трогал её без слоя кожаных перчаток. Гермиона была уверена, что ладони убийцы — шершавые и априори мерзкие. Но руки чистокровного аристократа ощущались иным, таким… противоестественным. Мягкая подушечка сделала оборот на бархатной коже, медленно и мучительно, выманивая ответную реакцию.       — Соскучилась по мне? — несвойственная маньяку угодливость резанула по слуху.       Гермиона неосознанно дёрнулась от мужского голоса, и рука Теодора сместилась на девичью шею — прямо к вздувшейся вене.       — Мёртвым ты мне нравился больше, — ощетинилась Грейнджер, отстраняясь и от прикосновения.       Но Теодор был настойчив — ещё одна приобретенная черта, которая раньше в нём была незаметна. Он пригвоздил пальцы к ключице, смял хлопковую ткань под своим тяжелым касанием. Гермиона бесшумно втянула носом воздух, чувствуя, как капилляры едва не лопнули от удушливого цитрусового аромата.       Узнаваемый шлейф тянулся за Тео прилипчивой вуалью, укрывая волшебницу с головой. Она смогла бы воспротивиться этим гадким нотам, полностью обезоруживавшим её. Смогла, если бы не блеснувшая сталь, припрятанная в кобуре, видневшейся из-за плотной ткани пиджака.       Сиявшее в полутьме оружие контрастировало на фоне чёрной атласной рубашки, приковывало к себе карие радужки девушки. Манило знакомой гравировкой — латынью, носившей в себе особый смысл для убийцы. Смысл, который до сих пор ускользал из рук Грейнджер, не желая поддаваться. Гермиона ощутила фантомную боль в глазницах, вспоминая, что именно этот клинок делал с телами жертв.       Оставлял зияющую пустоту вместо белков. Шинковал плоть, служа пособничеством для мясника. Вырезал уродливый символ, ставший нарицательным.       Она часто видела личную игрушку Чистильщика, поэтому вещица не произвела на неё тот эффект, которого, возможно, добивался Теодор.       Напротив, опасность манила Грейнджер, заставляя обессиленную, едва находившуюся в здравом рассудке ведьму, тянуться ближе. Не к личному мучителю. Ниже его лица, пахнувшего сочными апельсинами в разгар сезона. Минуя цедровый сок, Гермиона наткнулась на запах костлявой, имевшей виды на такое эффективное орудие пыток.       Рукоять клинка пахла кожей, хладнокровием и отсчитанными секундами перед неизбежным. И ведьме невероятно сильно хотелось бросить вызов. Вынудить Нотта продемонстрировать свои особые умения во всей красе.       — Что дальше, Нотт? — спросила Гермиона с резкостью в голосе.       Такой, какую, наверное, никогда не ожидаешь услышать от забитого зверька. Но Теодор был прав — Грейнджер и вправду подточила зубы. И она была готова разгрызть ими убийцу, чтобы, наконец, подобраться к подноготной, полностью пропитанной сажей.       — Убьёшь меня? — вторила ведьма, кивая на клинок. Теодор оставался непоколебим, никак не желая хвататься за наживку ртом. Молча внимал мнимым попыткам ведьмы расколоть бесстрастие того, кто, в принципе, был лишён каких-либо чувств. — Так не теряй времени, закончи то, к чему ты так долго шёл. — Её подбородок мазнул по лацкану пиджака, а свисавшие по лицу волосы скрывали взгляд плутовки, решившей, что у неё имелись все шансы обхитрить самого Чистильщика. — Ну же, перережь мою глотку.       — Кровожадная пташка, такой ты мне нравишься намного больше, — Теодор отстранил Грейнджер от себя, обхватив её подбородок тёплыми пальцами. Он вжимал их в кожу так отчаянно, будто боялся потерять девчонку. Будто она и вправду могла исчезнуть из заточения, в которое он сам её и привёл. — В тебе столько экспрессии, это завораживает, но я не хочу спешить, — Нотт наклонился ближе, заставляя Гермиону дышать с ним одним воздухом. Давиться смертоносными выдохами парня, против воли проникавших в уста девушки. — Я люблю растягивать удовольствие.       — Чего ты хочешь? — уверенно задала свой главный вопрос волшебница, пропуская мимо ушей скабрезный подтекст, подкрашивавшийся одержимой сладостью в голосовых связках.       — Того же, что и ты. Поболтать по душам.       Его тон опустился до шёпота. Она впервые слышала Чистильщика таким. Пытавшимся сыграть в искренность, но ведьма прекрасно понимала, что за этими пленительными речами пустота. Вырытая яма, к которой он так завораживающе подталкивал Грейнджер, внимательно следя, чтобы та не отступилась, пока не придёт время самому скинуть её в бездну.       — Ну же, Гермиона, признайся, что у тебя накопилось ко мне много вопросов, — девичье имя, не подпитанное басистостью, вырвалось с очередным выдохом.       Грейнджер могла сколько угодно упрямиться, но она понимала, что Нотт прав. Ей и вправду было необходимо спросить его о многих вещах. О слишком многом, что накопилось за последние шести лет. И единственный способ узнать об обратной стороне его жестокости — поговорить.       Честно признаться, она всегда думала, что подобная тактика может сработать исключительно в художественной литературе, чтобы поместить читателя в необычные перипетии сюжета. Вывернуть душу чудовища наизнанку, показав, что он точно такой же, как и все. Такой же человек.       И если Теодор так хотел сделать из Гермионы свою личную Старлинг, то в этом был смысл. Он почти перекликался с заложенной целью намеченного девушкой плана.       — Как будто ты станешь делиться со мной сокровенными мыслями, — наигранная недоверчивость, чтобы проверить, насколько честен был Нотт. — Твоя снисходительность — что это? Очередная уловка?       Гермиона взглянула на убийцу исподлобья, замечая отличительную черту — россыпь веснушек на правой щеке. Похожее на созвездие, оно тянулось выше, к виску. Избранный, поцелованный солнцем.       Если бы в Аду имелось место солнцу.       — Моя снисходительность — это твой шанс остаться живой, пташка, — его хватка на девичьем подбородке стала жестче, этим Теодор почти напомнил Грейнджер о том, на что он способен на самом деле. И плотно сжимавшиеся пальцы на коже — ничто, по сравнению с его настоящими забавами. — И я бы не советовал играться с моим терпением.       Нотт запахнул пиджак, скрыв тканью выглядывавший клинок. Показал своим жестом, что не станет прикасаться к оружию без особой надобности.       Грейнджер стало досадно от этой мысли. Потому что ей, как никому другому, хотелось посягнуть на коллекционное холодное оружие. Украсть острое лезвие так же ловко, как Теодор выкрал то, что было так дорого сердцу волшебницы.       Пусть она погибнет, если не сможет дотянуться до заветного трофея.       Принуждаю убивать — так гласила надпись на рукояти. Пророческий смысл наконец-то дошёл до ума волшебницы.       И тьма целиком и полностью заполонила душу Гермионы, заставляя её слепо следовать пугающему наставлению.

***

      Было пиздецки странно возвращаться в место, схороненное в сознании под бетонными плитами. Малфой не раз применял окклюменцию, чтобы помочь самому себе справиться с самым главным кошмаром. И это явно был не ублюдок в маске, мучавший подростков пафосными речами и хлесткими ножевыми ударами.       Мэнор, готическая фактура, веками стоявшая в самом сердце Уилтшира. Родовое поместье, укромный уголок. Родной дом. Всё это никак не сопрягалось с истинным отношением Драко к стенам, пропитанным насквозь тёмной магией, истошными криками и хлипким величием полумёртвого безумца, решившего, что он — предреченный властитель мира.       Малфой мог бы охарактеризовать Мэнор Чистилищем, если бы верил в ту священную книжку, над которой так тряслись маглы. Но даже без веры он ассоциировал материальное величие древнего рода с чем-то, от чего несёт смрадом и разложением.       Так пахли страницы памяти, которые листаешь по инерции. По принуждению мазохистского мозга, решившего подбросить парочку особенно гадких сюжетов из прошлого.       От одного только взгляда на возвышающееся здание становилось тошно. Воспоминания прорывались наружу, заполняя купол окклюменции трещинами. Ментальная защита не могла справиться с нахлынувшими чувствами. И по разуму растеклись ошмётки убитых тел, доедавшихся Нагайной с завидным аппетитом. Драко до сих пор вспоминал это чудовище с особой брезгливостью.       Он хорошо помнил, как змея по одному лишь взмаху трупно-костлявой руки Лорда, нацеленной на очередное бездыханное тело, понимала, что следует делать. Хладнокровное существо ползла вдоль начищенного мраморного пола, оставляя после себя склизкие багровые следы. Чавкающий звук, перемалывающий плоть и кости умерших до сих пор сопровождали мракоборца в самых жутких снах.       Очередной из многочисленных приветов из давно минувшей реальности.       В такие моменты отец всегда заставлял Малфоя смотреть прямо. Зреть на то, что ждёт тех, кто не вписывался в идеалистический мир Волдеморта. И каждый раз Драко ощущал, как предательское несогласие с кровожадными методами обвивает шею удавкой, пульсируя порывом сбежать как можно дальше из проклятого Мэнора. Из этой ебаной жизни, поросшей садизмом и обезумевшими фанатиками. Сбежать от самого себя, не оглядываясь.       Судьба пошла навстречу загнанному в угол юнцу, улыбнулась краешками губ. Она дала ему право на освобождение, забрала тех, кто все эти годы вселял в неокрепший ум Драко страх и неподдельный ужас. Но вместо этого она преподнесла ему нечто иное, заливисто хохоча над наивностью прожженного слизеринца.       Он и вправду думал, что всё осталось позади. Малфой верил в то, что смог достаточно оторваться от прошлого, пока не заметил, что сделал круг, вернувшись к истокам. Туда, где он поклялся, что всему конец.       Драко никогда не стремился вперёд, он лишь топтался на месте. Имитировал стремление, но всегда был прибит гвоздями к этой чёртовой земле.       Он будто бы отмотал годы назад, как заевшую плёнку из магловского проигрывателя. Знакомая композиция зазвучала теми же напряжёнными нотами. Даже декорации остались неизменными — величественный особняк, скрывавший в себе множество секретов и чужой боли.       Только вместо восставшего из мёртвых в Мэноре поджидало само олицетворение смерти. Одно зло сменилось другим. И какое именно из этих двух зол меньшее, Драко только предстояло познать.       Сбоку послышался шелест листьев. Малфой резко повернул голову, заметив подкравшегося на полусогнутых Поттера. Избранный коротко кивнул Драко, на что тот ответил отрицательным покачиванием головы. Ему требовалось ещё немного времени, чтобы собраться с мыслями. Для Поттера такая задержка означала тактическое ожидание. Для Малфоя же это было, как надышаться перед смертью. Бессмысленно, но вполне сошло бы за мнимое успокоение.       Группа мракоборцев сидели в засаде, прикидывая самый выгодный путь, по которому они смогли бы проникнуть в поместье. Благо, у них во главе была живая карта, знающая каждое крыло, как свои пять пальцев. Уебок-папаша, вероятно, сейчас бы скривился, узнав, чем промышляет его сын.              Готовишь налёт на главную ценность Малфоев.       Драко сплюнул вязкую слюну под свои ботинки, вычищая собственный разум от высокомерного голоса Люциуса. Пусть катится к херам. Его святая вера в Тёмного Лорда атрофировала у Малфоя всё уважение к семейным ценностям. Они превратились в прах ровно в тот момент, когда папаша преклонил колено перед маразматиком, возомнившим себя кем-то великим. Последней каплей стала Тёмная метка, которую выжгли практически насильно, сыграв на чувствах сопляка.              Ну же, Драко, не противься. Или мне придётся расплачиваться за твою бесхребетность Нарциссой. Ты же не хочешь, чтобы твоя мамочка пострадала из-за твоей слабости?       Малфой был счастлив, что та, кому принадлежали сумасшедшие нотки в голосе, давным-давно гнила в могиле. Беллатриса тащила его за шиворот в гостиную, где обосновался Волдеморт, воркуя над его ухом о том, что метка взрастит в нём правильные убеждения. Ебаная сука.              Тогда Драко едва пришёл в себя после ночи тренировок на выдержку Круцио. Органы под плотью едва не превратились в месиво, наполняя рот металлическим привкусом. Малфой не мог говорить связно, боясь, что выхаркает сгустки внутренностей на сшитый на заказ костюм. Не хотелось портить лицемерную эстетику и представать перед Волдемортом в херовом виде. Ага, как же.       — Готов? — прошептал Поттер, вырывая Драко из пучины воспоминаний. Также резко, за шкирку. Серебристые радужки вперились в чёрные ворота, которые, он чувствовал наверняка, были отперты.       — Надрать ублюдку задницу? — хмыкнул Малфой, скрывая бахвальством притаившееся в глубине души волнение. Ложь неприятно царапнула язык, заставив мракоборца слегка повременить с ответом. — Конечно, готов, Поттер.       — Тогда вперёд, — обратился он к остальным, наложив на себя Дезиллюминационные чары.       Отряд мракоборцев, в котором насчитывалось десять человек, последовал примеру Избранного. Драко резко взмахнул палочкой, ткнув кончиком в своё предплечье. Тело, облаченное в защитную форму, покрылось мерцанием, и через несколько секунд слилось с окружающей обстановкой, сделавшись невидимым.       Каждый наперёд знал, куда именно следовать. Всё было несколько раз обговорено на собрании перед тем, как трансгрессировать в Уилтшир. Малфой предоставил схему поместья, очертив красными крестами самые знаковые места, которые могли стать для Чистильщика лакомым куском, чтобы утолить своё больное тщеславие.       Главная гостиная, подземелья и северное крыло — именно в нём два выродка Кэрроу и Долохов практиковали созданные ими проклятия на живых людях. Драко мог поспорить, что стены до сих пор хранили в себе отпечаток настолько тёмной и зверской магии, что вряд ли существовало контрзаклятие, чтобы вычистить всю чернь, коей были одержимы эти деспоты.       Малфой заметил, как высокая светящаяся фигура двинулась вперед, и незамедлительно зашагал за Поттером. В ночной мгле зачарованные тела очерчивались едва заметным обрамлением, блестевшими волшебством. Драко надеялся, что Чистильщик не высматривал их в бинокль, иначе испортит всю суть неожиданного визита.       Им требовалось застать убийцу врасплох, чтобы обезоружить и схватить. Поттер настаивал на том, чтобы ублюдок остался цел и невредим. Малфой был категорически против святой милости Шрамированного, но Избранный безустанно причитал о том, что виновник должен понести судейское наказание. Разбираться с ним должен Визенгамот, а не нацеленная на убийство рука Драко. Самосуд — не в правилах бывшего орденовца.       По мнению Малфоя, это был просто кретинизм. Если Чистильщик заслуживал смерти, почему они не могли разобраться с ним идентичным путём. Так же, как он замучил до смерти своих жертв. Вышибить клин клином, чтобы удостовериться, что блядский психопат не найдёт лазейку и не выберется из Азкабана.       Но все, разумеется, прислушались к Поттеру и вынудили Драко, стиснув зубы, согласиться. Очкастый был кем-то вроде командира, отдававшего главный приказ. Пока глава отдела был в пленниках у Чистильщика, всем заведовал Поттер, и отряд мракоборцев обязан подчиняться заместителю. Они слепо следовали за святошей, чтобы вызволить своего уважаемого Саммерсета.       И только Малфой, кажется, шёл навстречу маньяку, чтобы отомстить за те годы, что мразь измывалась над Грейнджер. Конечно, лучший друг золотой девочки, тоже мотивировался страданиями своей дражайшей подружки. Но Драко знал, что Поттер и близко не чувствовал такой надобности лично взглянуть в глаза Чистильщику.       Избранный не был готов убить ради неё. Малфой же был уверен, что ему не удастся держать себя в руках. Он выпотрошит мудака и развесит его ебаные органы подобно гирлянде. Ведь, кажется, от этого он впадал в экстаз? Драко был готов на всё, чтобы доказать каждому, как сильно для него важно долгожданное спокойствие Грейнджер.       Гравий хрустел под подошвой обуви, пока молодые люди пробирались всё ближе к особняку. Малфой остановился возле ворот, будучи в первом строю. Поттер замедлился по левую сторону от Драко, правее — один из его сопляков, выглядевший крепче, чем остальные парни, решившие поиграть в воинов. Второй строй затих сразу же, как только перестали слышаться размеренные шаги впереди.       Драко приложил ладонь к решетке, толкнув ту от себя. Она, подтверждая ожидания, поддалась, со скрипом отворившись. Проход был свободен, открывая мракоборцам путь к Мэнору.       — Не отставай, — обратился он к Поттеру, чтобы тот скомандовал остальным. Брюнет вырвал из волшебного древка искорку и устремил её по направлению к поместью.       Попасть в особняк не составит труда. Если Чистильщик ожидал гостей, то оставил все входы открытыми, предвкушая встречу со своей главной любимицей. Но если он вновь решил обхитрить их, заставить разбираться со своей очередной загадкой, то для этого случая у Драко был припасён козырь.       Родовая магия Малфоев, сочившаяся даже из мелких щелях поместья, позволяла каждому члену семьи, в чьих жилах текла кровь древнего рода, попасть в Мэнор. Необходимая руна, вычерченная в воздухе палочкой, позволила бы Драко проникнуть в место, ранее называвшееся домом.       Но в этом не было никакой надобности.       Как только мракоборцы миновали широкий проход, огражденный по бокам растянувшимися топиарами, Драко поспешил к громоздкой металлической двери. Он заметил, что ни в одном витражном окне, выглядывавшем на южную сторону, не горело пламя от свечей или факелов. Внутренняя обитель была лишена даже малейшего свечения, и это наблюдение стало очередным подтверждением, что Чистильщик мог скрываться в противоположном крыле или в бесконечных лабиринтах подземелья.       — Не отрывайся, — раздраженно процедил Поттер, толкнув Малфоя плечом.       — Я не виноват, что ты и твои неженки такие медлительные, — огрызнулся Драко и толкнул чёртову дверь ногой, наплевав на указания Избранного вести себя как можно тише.       Как будто превышение ебаных децибел сможет напугать убийцу.       Малфой не замешкался ни на секунду. Он знал себя слишком хорошо, чтобы позволить останавливаться на полпути к заветной цели. Если он даст зелёный свет ночным кошмарам, и те оживут в черепной коробке, пробивая толщ окклюменции, это остановит его раз и навсегда. Драко не сможет противиться отвратному дежавю, позволив ему поглотить себя целиком.       Ему нечего бояться. Точно не прошлого. Оно было распределено по могилам и тюремным камерам. Что убивало его долгие годы — сгинуло из этого мира. И мракоборец точно не позволит скелетам, сокрытым в хитросплетениях разума, вырваться наружу и испортить то, к чему так долго шествовал Малфой.       Им меня не ни за что не достать. Я не должен бояться. Страх — есть низменное чувство, отравляющее всю концентрацию и волю.       Перешагнув порог Мэнора, Драко ощутил, как холод собственного тела уступает температуре, царившей в доме. Перманентно ледяные ладони, кажется, впервые прочувствовали, насколько безжалостным может быть мороз, кусавший за верхний слой эпидермиса. Драко выдохнул ртом, заметив тонкую струю пара, выползавшую из невидимой брони. Погода за пределами дома заметно контрастировала с обстановкой внутри. Июньский вечер, плавно перетекавший в ночь, казался раскалённой кочергой, прислоняемой к лицу по сравнению с этой чёртовой Антарктикой.       Ублюдок наложил замораживающие чары на внутреннее пространство дома. Слишком мелочно, по мнению Драко. Зная Чистильщика, всегда готовишься к чему-то масштабному. Более изощренным ловушкам, способным задрочить до смерти, а это… просто бесполезная трата сил. Будто мракоборцы не были способны пережить несколько часов при низкой температуре.       За спиной раздалось несколько шагов — в омывающей каждый дюйм тишине было легко разобрать эти подкрадывающиеся маневры. Выпускать Люмос было строго запрещено. Отряд ожидал, что Чистильщик встретит их без типичного гостеприимства, отплачивая за визит беспроглядной тьмой. И они не прогадали.       Полная луна, налившаяся светло-оранжевым оттенком, раскидывала скромные блики на интерьер поместья. Мраморный пол превращался в янтарный глянец, поблескивавший на изумрудных плитах. Драко хорошо помнил, как хрустели его лицевые кости, когда он падал в приступе агонии.       Мракоборцы знали, куда следовало идти. Они держали в голове заученную схему Мэнора. Трое человек отправились в северное крыло, Поттер и ещё трое последовали в главную гостиную. Малфой и двое сопляков, державшихся за спиной парня, должны были исследовать подземелья.       Из волшебной палочки блондина вырвался слабый огонёк по направлению к витиеватой лестнице, к которой держали путь оставшиеся мракоборцы во главе с бывшим хозяином Мэнора.       В глубине души Драко был благодарен жеребьевке, отославшей его в самые низы особняка. Разумеется, это было сделано только лишь из-за того, что Малфой как никто другой знал бесконечные проходы, коими славился Мэнор. Но что-то подсказывало ему, что судьба в очередной раз повернулась к нему не спиной, позволив мракоборцу избежать своего самого жуткого воспоминания.       В этих стенах он чувствовал себя уязвимее всего. Будто многолетняя история навешивала на него паттерны, которым Драко был просто обязан соответствовать. Загнанный в ловушку подросток, стыдливо взиравший на то, как над знакомыми сокурсниками измываются Пожиратели, пытаясь добиться от них информации.       Я ничего не брала.       Короткое предложение прошило насквозь ржавыми иглами, внедряя в тело с каждым стежком девичий крик, дрожавший от неминуемой пытки. Издевательства, которое останется с ней навечно. Запечатленными на предплечье кривыми буквами, словно копировавшими надрывной и истеричный голос владелицы. Беллатриса тогда повеселилась на славу, заставляя Малфоя наблюдать за страданиями Грейнджер.       Он до сих пор считал, что тогда повёл себя, как ебаный трусливый щенок, не способный протянуть руку помощи той, кто лежала распластанной на чёртовом мраморе. В ней он видел себя. Такого же немощного, лишённого права бороться. Но если Малфой сам выбрал эту кривую дорогу, пусть и под давлением отца, то гриффиндорка страдала незаслуженно.       И Драко всё равно не решился ей помочь, несмотря на ревущее желание схватиться за её изувеченные конечности и выбросить ведьму за пределы поместья. Куда-нибудь, где никто не сможет её достать. В тот момент он все ещё считал её гребаной зубрилой и занозой в его жизни. Но она проникла слишком глубоко, отравляя и переиначивая его скотскую натуру.       Даже пресловутое грязнокровка не казалось больше уместным. Будто с каждым истошным визжанием девчонки из Малфоя выпускали остаток черни, опустошая его запасы мудацких повадок.       Возможно, путь искупления Драко ещё не закончился. Он только подходит к самому финишу, чтобы замолить все свои прошлые грехи. Малфой не спас Грейнджер тогда — семь лет назад, — поэтому в настоящем он сделает всё возможное, чтобы из её глотки никогда не изошло жалобное прошение о помиловании. Она больше никогда не познает боли. Никто не сможет причинить ей вреда, иначе Драко обрубит те ладони, что тянулись к волшебнице в надежде досадить ей.       Очередным препятствием в подвальном уровне служила кованая дверь. Вопреки всем ожиданиям и заготовленной руне, Драко увидел, что та была чуть приоткрыта. Ему не понадобился родовой отпечаток, чтобы миновать все секретные и важные проходы. Будто убийца нарочно оставлял входы открытыми, невербально приглашая своих путников разделить с ним укромный уголок.              Что-то явно было не так.       Чистильщик никогда бы не позволил им с такой легкостью проникать в его владения, не оставив хотя бы один приветственный сувенир. Чью-то оторванную конечность или расписанные кровью стены, например.       Мэнор замер в своём существовании, в нём не было жизни. Не было никаких намёков на чьё-то присутствие. Словно время остановилось здесь в тот момент, когда Драко и Нарцисса покинули свой самый главный ночной кошмар, а высланное приглашение было всего лишь очередной хитростью. Вынужденным ходом, чтобы отвлечь от чего-то поистине важного.       Отворив дверь, мракоборцы пересекли границу с подземельями, оказавшись в самом начале бесконечных троп. Прямо сейчас они находились на перекрёстке, от которого вились несколько проходов в глубинные залы.       Логика Малфоя оказалась приближённой к истине.       Время здесь и вправду осталось лишь узорами заморозков на стенах. Он чувствовал нутром, что здесь никого не было. Подозрительно тихо, пусто и скудно. Никакого намёка, что психопат решил устроить из Мэнора своё ритуальное пристанище.       Он прошёл дальше, задав темп остальным мракоборцам. Они шаркали по пыльному бетону, заполняя безмолвие посторонними звуками. Драко выдохнул в очередной раз ртом, но ничего не заметил в этой засасывающей темени. Единственным источником света служила небольшая щель из приоткрытой двери, но она затмевалась тенями молодых людей.       Всё, что Драко мог ощутимо уловить, — это мерзкий запах, заполнивший каждый дюйм нескончаемых подземелий. Впивающийся в слизистую холод не мог перебить зловонья. Малфой едва сдерживал рвотный рефлекс, прижав ладонь к лицу. Дышать становилось почти невозможно, головокружительный смрад беспощадно проникал в носовые пазухи.       Драко в очередной раз наплевал на устав Поттера, позволив палочке озарить пространство Люмосом.       — Мерлин милостивый, — пробурчал один из парней, споткнувшийся о собственные ноги от шока.       Малфой мог охарактеризовать увиденное несколько иначе. Более красноречиво, как полагается в моменты, когда изумление достигает своего апогея, выталкивая цензуру из голосовых связок. Пиздец.       Теперь Драко понимал, почему с каждым шагом становилось все невыносимее вдыхать кислород, насквозь пропахший трупным ядом. Они стояли всего в нескольких шагах от нечто, что должно напоминать мёртвого человека.       Мракоборцы продолжали ругаться себе под нос, не спеша подходить к инсталляции, сотворенной Чистильщиком. И ведь правда, ублюдок не поскупился на гостеприимство. Оставил самое лучшее из твоих творений на десерт, чтобы скрасить ожидание своих гостей.       Труп был будто забальзамирован в неестественной позе. Тело лишено ног, словно припаяно обрубками к полу. Вокруг останков можно было заметить полукруг из запёкшейся крови, высохшей слишком давно, чтобы стать багровой. Стать почти чёрной. От одежды почти ничего не осталось, как и от кожи, свисавшей кусками, обнажая выпирающие скелетные кости.       Ладони были сложены в молитвенном жесте, на выпирающих мизинцах висела подвеска с кулоном в виде волка. Голова отсутствовала, вместо неё — вдетые в шею весы правосудия. На обеих чашах лежали мелкие предметы, которых Малфой не мог разглядеть с такого расстояния.       Убитый изображал собою одну из тех статуй ангелов, которых Драко так ненавидел. Только здесь мертвец представал оскверненной версией, будто создатель смеялся Богу в лицо, плюя на каноны Всевышнего. Дьявол стругал своё искусство из плоти бедолаг, голосисто смеясь.       Драко проглотил слюну, пытаясь избавиться от судороги мышц. Он видел всякое, но каждая встреча с творениями маньяка давалась с трудом. Чистильщик постоянно превосходил себя в собственной жестокости, показывая, насколько далеко он может зайти в своих безумных задумках.       Больной гений, порабощенный тщеславием.       Сделав несколько шагов вперёд, Малфой, наконец, смог изучить загадочные предметы на окропленных алой жидкостью весах. На одной чаше он увидел знакомое кольцо с рубиновым камнем. Дешёвку, украшавшую руку Грейнджер, когда та была помолвлена с Германом. На второй же — золотую сережку. Ту самую, которую Драко не увидел на друге, лишённым сердца посмертно.       Жуткое осознание неприятно полоснуло по разуму, внедряя в черепную коробку довод, от которого кровь отхлынула от лица. Теперь Малфой походил на труп перед собой — такой же бледный, лишённый жизни.       Чистильщик никогда не претендовал на Мэнор. Поместье было очередным укромным уголком, отвлекающим их всех от места, в котором должно состояться главное представление.       Что-то подсказывало Драко, что тот, кого он считал мёртвым все эти годы, воспрял от вечного сна, чтобы отыскать свою музу. И он, вопреки желаниям мракоборца, нашёл её.       Малфой почувствовал, как одной ногой вступал в сплетенную змеей сеть.

***

      — Ешь.       Гермиона моргнула, отвлекаясь от гула беспокойства, дробившего черепную коробку с таким упорством, что могли раскрошиться кости. Она едва терпела головную боль, одолевавшую её последние несколько часов. Вероятно, это были последствия той дряни, что она вдохнула с рук Паркинсон. Ведьма прикладывала все возможные усилия, чтобы вытерпеть этот маскарад и не свалиться в обморок.       Под маскарадом Грейнджер подразумевала эту вылощенную обстановку, которую Нотт пытался создать, чтобы девушке было комфортно ожидать собственную смерть. Своеобразное пиршество, набрасывавшее мишуру на место, разложившееся временем и хозяйскими злодеяниями. Теодор неплохо постарался, скрыв за богатым интерьером подлинное уродство.       О том, что они находились в самом центре поместья Ноттов, догадаться было несложно. Просторное помещение вмещало в себе множество антикварных предметов интерьера. От редких картин, украшавших стены, до выструганной на заказ обеденной мебели. Бордовая краска с золотыми пилястрами символично покрывала стены. Броские детали как ничто другое подчёркивали, чем именно славилось это семейство.              Гобелен с изображением родового символа, украшавший большую часть противоположной стены, привлёк девичье внимание. Скалившийся волк с ярко-красными глазами взирал на девушку в ответ, пока та с любопытством рассматривала плотную серебристо-изумрудную ткань — в лучших традициях Слизерина.       — Я не голодна, — буркнула Грейнджер в ответ, так и не притронувшись к начищенным столовым приборам, кроме ножа. Его она предусмотрительно схватила сразу же, как только села за необъятный стол.       Она слабо представляла, куда зайдёт диалог с Теодором, поэтому сделала самый внушительный вид, будто капризная натура взяла верх и натравливала избирательный взор на десятки остывавших блюд. Девичья ладонь, обхватившая холодное серебро, водила по пустой тарелке, царапая эмаль с упорством. Фантазировала, словно вместо посуды было манящее лицо Нотта.       — Да, понимаю, — хмыкнул Теодор, не купившись на изнеженность. Грейнджер понимала, что он не идиот. Обмануть такого изворотливого мерзавца будет сложнее, чем она себе представляла. С Доу подобных проблем не было, но поэтому-то он и оказался подставным убийцей. — Пытливый ум жаждет пищи для размышлений. Ты себе не изменяешь, Гермиона.       — Гермиона? — издевательски вторила волшебница, склонив голову набок. Молодые люди сидели поодаль друг от друга. Нотт, как полагается хозяину, во главе. Гермиона ютилась по левую сторону. Тео не захотел, чтобы его ручной зверек ужинал на другом конце стола. Предусмотрительно. — А куда подевалось твое любимое прозвище?       — Маски сброшены, — Нотт не отреагировал на девичью иронию, продолжив лучезарно улыбаться. Гермиона намеренно не смотрела в его сторону, устремив взгляд на проклятый гобелен перед собой. Обнажавший зубы волк казался девушке куда притягательнее. — Нет нужды притворяться кем-то другим, когда всё стало известно.       — Кроме того, что ты больной психопат, мне не известно ровным счётом ничего, — отчеканила Грейнджер, мазнув острием по глубокой царапине на тарелке, оставшейся после очередного неаккуратного движения рукой.       Не выдержав, Теодор ударил по дубовой поверхности стола с такой силой, что бокалы и металлические блюда задребезжали от давления чужой злости. Любезная маска перекраивалась истинной натурой парня, срывая слой за слоем лживое радушие. От него не осталось ни следа, когда Грейнджер впервые перевела глаза на Нотта.       Его иссиня-тёмные глаза окропились чернью, контрастировавшей на фоне кипенного глазного белка. В омуте радужек можно было раствориться — Грейнджер силилась, чтобы не потонуть в собственном отражении. Полопавшиеся от гнева капилляры добавляли убийственному взгляду пущей свирепости.       Волшебница завороженно глядела в ответ, почти испуганно. Вся былая бравада растворилась в крови, сделав Гермиону почти беспомощной в обществе человека, сидевшего так близко, что становилось нечем дышать. Возможно, всему виной был туго затянутый корсет, а, может, всё дело заключалось в гнетущей тишине, вставлявшей спицы в девичье тело, чтобы марионетка сидела ровно и не высовывалась.       — Попридержи язык, — Тео оскалился подобно хищнику на семейном гобелене. Отличие от животного было минимально. — Мое гостеприимство может закончиться для тебя весьма печально. Ты же не хочешь повторения случая в совятне? — злостно проворковал Теодор, схватив бокал за ножку так резко, что едва не расплескал содержимое на белоснежную скатерть. — Малфой тебя неплохо подлатал тогда, но сейчас он может просто не успеть, — пожал плечами Нотт, разглядывая блеск стекла в танцевавшем пламени свечи. — Одно неаккуратное движение, Гермиона, и с твоего прелестного личика придется снять скальп.       Гермиона напрягла мышцы, чтобы не выдать дрожь, одолевшую ею целиком. Девушка испуганно взглянула нож в своих руках, подумав о собственном преимуществе против этого ублюдка. Она всё больше склонялась к мысли о том, что ей не удастся перехитрить Теодора. Его нрав был непредсказуем, как бушующий шторм в открытом океане. Если Гермиона и сможет предугадать его действия, это станет настоящим подарком судьбы.       А она, как известно, была не шибко благосклонна к ведьме.       — Ты обещал, что ответишь на все вопросы, — слова, обёрнутые в обиженный тон, выскользнули из девичьих уст. Теперь Грейнджер старалась вести себя предусмотрительно, больше не намереваясь кормить хищника сарказмом. Точно не тогда, когда он сидел так близко, что мог с легкостью вспороть ей глотку.       — А ты обещала, что будешь вести себя, как полагается гостье, — парировал Нотт, сделав глоток вина. Тёмно-лиловый след остался на уголке губ, и Теодор, не отнимая взгляда от девушки, смазал его кончиком пальца и облизал. Мерзость. — Покорно и с уважением.       Удивительно, как Теодор ловко менял параметры их ролей, навешивая собственные ярлыки. Он считал Гермиону гостьей, но как долго ей придётся выдерживать это амплуа, пока убийце не вздумается осквернить девушку очередным клеймом. Какими бы громкими фразами ни кидался Нотт, Гермиона прекрасно понимала, для чего они здесь собрались.       И никакой щедро накрытый стол, ни вычищенная до скрипа гостиная, ни натёртая посуда — ничего из этого — не сможет избавить Грейнджер от навязчивого чувства, что она здесь ненадолго. Запертая в четырёх стенах, рано или поздно, Гермиона освободиться из временного заточения.       Она пообещала самой себе говорить и думать с присущей рациональностью, но о действиях речи не было. Значит, волшебница сможет добавить немного варварских нот в эту псевдоидеалистическую симфонию.       Грейнджер отложила нож под салфетку, набросившись на запечённого поросёнка. Худая ладонь потянулась к ножке, оторвав внушительный кусок с неприсущей жадностью. Треск костей и разорванной кожи отозвались в Гермионе странной примесью воспоминаний о том, что нечто подобное Тео творил с живыми людьми. Сдерживая рвотный позыв, Грейнджер вонзила зубы в готовое мясо, разрывая его с нарочитым аппетитом. Она даже не жевала, только проталкивала блюдо вглубь пищевода, глотая каждую секунду.       Она зыркнула искоса на Теодора, надеясь, что это зрелище отобьёт у него всякое желание заставлять ведьму следовать канонам званого ужина. Быть может, аристократизм в нём взыграет над странной прихотью, и это откровенное пренебрежение этикету умерит его желания.       Но Тео лишь забавлялся над зверским голодом девушки, слегка расслабив чёрный галстук. Он с интересом наблюдал за тем, как Грейнджер поглощает несчастного поросёнка, подав ей кусок хлеба. Она вырвала корочку пшеничного из мужских рук, затолкав её в рот вместе с бедром животного. Жир стекал по подбородку, оставляя не отстирываемые пятна на белоснежном платье.       Гермиона почувствовала удовольствие, увидев запачканный подол. Тонкое кружево, покрывавшее её тело от плеч к щиколоткам, неприятно липло к коже. Грейнджер до последнего препиралась с Освальдом, принесшим ей этот вычурный наряд. Но жалкий червяк предупредил волшебницу: если она не примет подарок хозяина, ей придётся ужинать с ним абсолютно голой. Ведьме пришлось переступить через свои принципы.       И теперь, когда презент Нотта оказался залит мутно-коричневыми разводами, Грейнджер нагло ухмылялась самой себе. Первый шаг к уничтожению планов Нотта был сделан. Предвкушение мести наполняло её дух, пока физическая оболочка питалась запечённым мясом.       — Почему Нэнси Дрю? — спросила Гермиона с набитым ртом, бросив обглоданную кость на тарелку. Она не стала вытирать грязные руки салфеткой, вместо этого растерла ладонями оставшиеся следы по белому платью, широко улыбаясь в лицо Нотту.       Теодор подал ей бокал вина, но девушка лишь отрицательно покачала головой, вспомнив о том, что однажды уже попалась в эту ловушку. На его дне рождении, когда Нотт решил угостить наивную гриффиндорку фруктовым вином. Кто знает, что теперь было подмешано в алый напиток.       — Нужно спросить у тебя, почему ты так увлеклась этим посредственным детективом, — нахмурив брови, Грейнджер застыла. Копаясь в собственных чертогах разума, она никак не могла наткнуться на нужный фрагмент. — Считаешь, что я стал бы добровольно вчитываться в эту магловскую писанину?       Нотт вытащил из внутреннего кармана пиджака волшебную палочку, направив кончик древка в девичий висок.       — Легилименс, — чётко выговорил Теодор, продвигая собственное воспоминание в голову ведьмы.       Головная боль отступила, дав возможность чужому воспоминанию заполонить сознание волшебницы. Она оттолкнулась от стола, вжавшись спиной в высокий стул.       Мозг разрывался в агонии, цепи нейронов отделялись друг от друга, позволяя сфере проникнуть дальше. Дать обосноваться стихийной магии внутри разума, чтобы показать наглядно, каково это, — хранить такие ценные наблюдения. Грейнджер прикрыла глаза, стараясь подчиниться выбросу волшебства. Не было никакого смысла противиться, она бы только усугубила собственное положение.       Под закрытыми веками она увидела себя со стороны в заполненных коридорах Хогвартса. Намного младше, чем сейчас. Кажется, это был третий курс — она хорошо помнила, что носила именно эти джинсы, когда ей исполнилось четырнадцать. Гарри и Рон окружили её, болтая о своих мальчишечьих вещах. Гермиона слушала вполуха, больше заостряя своё внимание на занятной книге, которую девочка держала в руках. Оранжевая обложка искрилась судьбоносной отсылкой к настоящему. Приключения Нэнси Дрю.       Это было похоже на сон наяву, но Гермиона прекрасно понимала, что находилась в сознании. Парасомния ощущалась мрачным нависшим облаком. Грейнджер чувствовала себя странно, следя за собой со стороны мальчика, так сильно заинтересовавшегося в грязнокровке. Он смотрел безотрывно, считывал каждое движение. Наблюдал за тем, как движется девичий взгляд по строчкам. Словно упивался этой картиной, взращивая свою одержимость с малых лет.       Ей хотелось взреветь, чтобы Нотт пощадил ведьму и высвободил её разум от этих неуместных подглядываний. Гермиона не хотела больше купаться в чужой памяти, чувствуя, как эти обрывки прилипают слоем грязи к её разуму. И, словно по зову её истошно бьющегося сердца, Теодор смилостивился. Чары исчезли из мозговых извилин, позволив Грейнджер очнуться.       Она хрипло выдохнула, обхватив голову руками. Распахнув глаза, Гермиона повернулась к ухмылявшемуся Теодору. Он, казалось, упивался собственной безукоризненной памятью. Боль вернулась, но это было сущим пустяком по сравнению с тем, что испытывала Гермиона всего секунду назад. Собственную агонию она стерпеть могла, но то, что ощущал Теодор в эти короткие мгновения, — для неё слишком.       — Как ты это запомнил? — дрожащим голосом спросила Грейнджер, все ещё приходя в себя.       — Незаурядный ум и феноменальная память, — Нотт развёл руки в стороны, слабо скрывая своё тщеславие, раздувшееся до размеров необъятной гостиной. — Мне всегда было интересно знать, чем живут мои потенциальные жертвы, — на последнем слове Гермиона заерзала на стуле, впервые услышав от Теодора, пусть и случайно брошенную, но всё-таки правду. — Полезно хранить воспоминания, которые могут пригодиться и сыграть особую роль.       В чём-то он был прав. Незаурядный ум — то, что раньше Гермиона принимала за положительную черту в загадочном Теодоре. Сейчас данное оружие было направлено против неё, шинкуя остаток её жизни наточенным лезвием. Грейнджер не уставала повторять, что Освальд Доу и вправду был всего лишь верхушкой айсберга. Несложно было догадаться, что тот, кто вершит истинное зло, намного превосходил свою пешку.       — Ради чего ты совершал убийства?       Грейнджер подобралась к самому главному и волнующему её все эти годы. Не было никакого смысла ходить вокруг, да около. Она прекрасно понимала, что этот ужин не продлится долго. К десерту им так и не суждено перейти, Нотт поквитается с ней намного раньше, чем осушится его полупустой бокал.       — Разве для того, чтобы убивать всегда нужен мотив? Без него даже лучше, — он подпёр подбородок ладонью, взглянув на девушку широко раскрытыми глазами. Почти облизываясь при виде своей самой нужной игрушки. Гермиона силилась, чтобы не отвести взор в сторону, продолжая прямо взирать на Нотта. — Уебок Реддл кичился своей идеологией и вдалбливал ее в неокрепшие умы. И что из этого вышло? — Грейнджер не спешила с ответом, позволив парню закончить искренний монолог. — Ничего. Циничная цель обратилась прахом и от ораторских речей осталась тишина.       Признание Нотта слышалось чистейшим разочарованием. Словно все придуманные теории разбились о густой, заполоняющий пространство, голос. Он раз и навсегда разрушил то, о чём подозревала Гермиона. Она считала, что убийца преследовал особую цель. Предполагала, что маньяк совершает свои убийства с закономерностью, которая рано или поздно должна была подтвердиться.       Но Тео просто… развлекался. Как делал это, лишённый своей главной маски. Только вместо наркотиков, женщин и алкоголя — клинок, вырванные внутренности и чужие клятвы о сохранности секрета. Он просто переступил ту самую черту, создав себе более выгодные условия, чтобы утолить извращенную жажду пугающих впечатлений. Всё обыденное наскучило избалованному слизеринцу, и он решил сыграть по-крупному.       Ножки стула заскрипели, чиркнув по полу. Нотт поднялся со своего места, вновь с присущей вальяжностью направляясь ближе к Гермионе. Она не сводила с него взгляда, следя за каждым движением брюнета. Он двигался плавно, подгоняя каждый шаг под ритм пульса девушки, ревущего под побледневшей кожей.       — Я чувствую, как ты дрожишь от страха, пташка, — Теодор подошёл со спины и облокотился корпусом о спинку стула, на котором сидела Гермиона. Она сгорбилась, инстинктивно пододвигаясь к столу, но сильные руки парня притянули её к себе — она чувствовала тепло его проклятого тела даже через преграду в виде спинки. — И знаешь, что в этом самое прекрасное? — он опустил голову к девичьей щеке, вжавшись в накрашенное лицо волшебницы скулой. Доу заставил её нанести слой косметики, чтобы хозяин остался доволен. — Если бы я назвал причину, твое чуткое сердце обязательно бы принялось искать оправдания моим поступкам, — Тео слегка повернулся, мазнув сухими губами по красноватому пятну, оставшемуся от его прикосновения. — Но их нет — я тот, кто есть. И мне ничуть не стыдно.       Он был чертовски прав. К собственному удивлению, Гермиона в первые была готова согласиться с маньяком. Отсутствие мотива и вправду порождал в душе бо́льший страх, чем оправдывающая злодеяния цель. Намного мощнее чувствовалось послевкусие от пережитых событий, когда тот, кто по своей порочной сути должен хотя бы имитировать раскаяние, этого просто не делал.       Когда ты знаешь, к чему следовал человек, есть шанс оправдать его. Но подобному Теодору объяснений не было. Гермиона была права — он больной психопат, кичившийся количеством убитых.       Разве что приобретённый паттерн маньяка вложился фундаментом в его личность намного, намного раньше. И Грейнджер пыталась сыграть на банальной наивности. Очередной ход, чтобы раскрыть личность убийцы и исключить несколько пунктов из его психологического портрета.       — Или всему виной несчастное детство?       Волшебница почувствовала, как на личном вопросе его лицо сбросило жестокое ехидство, а пальцы, вжимавшиеся в плечи волшебницы, слегка дрогнули. Будто Грейнджер смогла найти уязвимую точку и вонзила произнесенную фразу как можно глубже.       — Упрямая пташка, — кто был упрямым, так это только Тео. Он пытался как можно правдоподобнее играть роль несокрушимого. Но быть и казаться — немного разные вещи, и Гермиона уловила фальшь. — Хочешь навешать мне ярлыки психически неуравновешенного? Втянуть смерть матери или влияние ублюдка-папаши? Это слишком просто. — Брюнет переместил ладони выше, взяв девушку за лебяжью шею, и повернул её на себя так, что едва не раскрошил кости под кожей. — Наш дражайший Драко не отличался счастливой юностью, но выбрал иной путь. Следуя твоей логике, все обездоленные должны объединиться против всего мира.       Туше.       Карий взгляд потускнел, стоило Грейнджер услышать имя, взятое за основу запрещенного приёма. Если Малфой любил играть грязно, то Нотту ни за что в жизни не отмыться от копоти, что насквозь пропитала его нутро. Она старалась не выдавать собственной слабости, но ни для кого в этой гостиной не было секретом, кто занимал особую нишу в жизни ведьмы. Расколотые безысходностью радужки впитывали в себя чужую проницательность.       Теодор ловко маневрировал в их диалоге, в конце концов переворачивая пазлы собственной истории так, чтобы задействовать в ней человека, являвшегося для Гермионы метафоричной Ахиллесовой пятой. Не стоило даже гадать, куда вжимать пропитанный токсином клинок, чтобы понять, — это обязательно сработает против девушки.       — Драко себя таковым не считал, именно поэтому он и выбрал другой путь, — честно произнесла Гермиона, противясь цепкой хватки на своей тонкой шее. Она понимала, что за последующие слова Теодор, вероятно, вырвет её позвоночник, заставив тем самым заткнуться. — А ты — жертва, пытающаяся скрыть свою обиду за этой уродливой маской, — Грейнджер подавила вопль, почувствовав, как ногти впиваются в затылок до распоротой кожи. — Ты просто жалкий трус, танцующий на костях тех, кто пытался обрести счастье.       — Ебаная лгунья! — взревел убийца, резко крутанув стул на себя.       Теперь Гермиона сидела лицом к лицу с Теодором, имея возможность разглядеть с такого близкого расстояния, как на его висках вздулся синий переплёт вен. Он нависал над ведьмой, излучая убийственный магнетизм. Угроза, исходившая от Нотта, перекликалась с цитрусовым ароматом, неприятно оседавший в носовых пазухах волшебницы. Она стойко выдерживала зрительную дуэль, боясь, что из-за стойкого желания отвернуться, она потеряет из своих наблюдений что-то важное.       — Не тебе говорить об обретенном счастье, Грейнджер, — рявкнул Теодор, стряхивая тональностью атмосферу мнимого гостеприимства. — Не ты ли жаловалась на судьбу, когда вернулась в Хогвартс? Ходила тенью по замку, шарахаясь улыбок. — Гермиона настырно молчала, сцепив губы в тонкую полоску. Она ощущала, как гнетущая правда опускается на её плечи — давит с такой же силой, как и мужские руки. Могильной плитой. — Нет? — парень склонил голову на игривый манер, но Грейнджер не поддалась. — Не слышу ответа, дрянь.       — Я хотя бы не слетела с катушек, как это сделал ты, — ощетинилась волшебница, вызывающе пододвинувшись к Нотту.       Она сделала это неосознанно, по зову принципа — раскрыть ублюдку глаза на его собственные ошибки. Будто являлась его личным ментором в вопросах морали.       — Не слетела с катушек? — Теодор раскатисто рассмеялся, запрокинув голову назад. Гермиона не разделяла его веселья, лишь презрительно сузила глаза, предчувствуя подвох. — Кажется, ты чего-то не договариваешь, дорогая, — он вернул своё внимание ведьме, придвинулся на несколько дюймов вперед, почти соприкоснувшись носом с девичьим. — Я всегда считал тебя честной, но Малфой, похоже, знатно поистрепал твою добропорядочную душу.       Грейнджер прикусила кончик языка, борясь с рефлекторным движением мышц. Она понимала, что сможет выдать тайны маньяку, сама того не осознавая. Теодор игрался с ней умело, выдергивая по ниточке каждую подробность. Он никогда не копал глубже — жертвы сами выдавали необходимую информацию, которой он впоследствии владел достаточно умело.       Но даже в обесточенных голосовых связках не было никакого смысла. Эту твердыню можно было с лёгкостью сломить. Всё нужное Нотт мог прочесть в омуте карих глаз волшебницы. Они служили сурдопереводчиком девичьих слабостей, помогая психопату разгадать главные загадки любимицы.       — Причинять боль себе или другим — особой разницы нет, — едва слышно проговорил Теодор, сравнив свой шёпот с треском догорающей свечи. — В нашем садизме тонкая грань, которую всегда можно переступить.       Тео разорвал хлипкую ткань на предплечье ведьмы, раскраивая шов платья напополам. Он выбрал ту самую руку, усеянную многочисленными шрамами. Часть из них почти сровнялась с цветом кожи, их выдавала лишь болезненная бледность, не более. Остальные все ещё оставались свежими рубцами — ало-фиолетовыми, как полагается ранам с глубокой историей. Их так просто не вывести с телесного полотна.       — Откуда ты?.. — Грейнджер задыхалась от потрясения, испуганно переводила взгляд с изрезанного предплечья на Нотта, ставшего косвенным виновником кровавых борозд.       — Я прожил с тобой три года, и ты думаешь, что все твои выходки остались незамеченными? — вопросительно усмехнулся Нотт, дотянувшись до палочки.       Гермиона не успела отреагировать. Выдавить из себя очередной вопрос, чтобы разложить услышанное по полочкам. Соблюсти порядок сбрасываемой информации, чтобы не запутаться. Нотт сделал всё за неё, погрузив с помощью легилименции в очередной транс, выпотрошив из разума девичье «я». Оставляя вместо привычных мыслей взрыв чуждых ощущений, достигавших маниакальных высот.       Грейнджер ощущала, что воздух покидает легкие из-за мощнейшего потока магии. Взгляд со стороны в очередной раз душил изнутри, альвеолы вяли из-за недостатка кислорода. Пугающая истина обрушивалась природным бедствием, хороня под собой то, что Гермиона принимала за чистую монету.       Ложьложьложь.       Воспоминания Теодора пробегали отрывочными сюжетами, наполняя устоявшиеся фрагменты новыми подробностями. Словно заполняя пробелы уже написанной истории, уничтожая сценарные дыры. Противоречия наполнялись жуткой логичностью, и от этого не становилось ни на йоту легче.       Гермиона наблюдала за собственной искренней улыбкой в ответ на каждую реплику человека, которого, — как ей казалось — она любила. Знала продолжение очередной проигрываемой сцены, могла пересказать всё наизусть. Ведьма с ужасом взирала на собственную близость с фантомным Германом, готовая пасть замертво от ощущения, что всё это время её просто обманывали.       Германа никогда не существовало. Об этом уже было известно после встречи с Даной. Но самое жуткое заключалось в том, что Грейнджер никогда не была знакома со Стефаном, которого она пыталась уличить во лжи. Бедный парень был просто узником маньяка, сорвавшего с него симпатичный скальп. Теодор примерил на себя его внешность и слишком вошёл в роль. Настолько, что прожил в этой удобной парадигме несколько лет.       Магический всплеск покинул разум волшебницы, оставив её наедине с собственными размышлениями. Она вытолкнула остатки легилименции, наконец, вздохнув полной грудью. Первый вздох после длительного удушения казался раскаленным ножом, распоровшим корсет и вонзившимся в грудную клетку. Горячо, больно и насквозь.       Грейнджер не чувствовала себя подавленно. Осталась лишь ненависть к Нотту, эта эмоция взыграла новыми красками, опоясывая языками злости его нависающую фигуру.       Гермиона была готова впиться в его самодовольное лицо и расцарапать плоть. Почувствовать куски человечьего мяса под ногтями. Причинить ему хотя бы малую долю той боли, что причинил ей он.       — Не слышу радостных воплей, Гермиона, — проворковал Теодор, погладив щеку ведьмы. Она грубо спихнула мужскую ладонь, выразив немой протест. — Ну же, обними своего суженного, который — о, чудо — оказался цел и невредим, — Нотт опустился на колени и развёл руки, выпятив грудь в обнимающемся жесте.       — Ты больной ублюдок, — прохрипела Грейнджер дрожащими губами. Она едва сдерживалась, чтобы не схватиться за нож и не вспороть его глотку одним взмахом.       — Когда мы трахались, ты говорила совсем другое, — он принимал девичье презрение за манкость. Оскорбления подогревали его интерес. Нотту всегда нравилось, когда жертвы боролись до конца. — Могу и об этом напомнить, если так сильно хочешь.       — Не смей, — прошипела Гермиона, скривив рот. Чувство постоянной тошноты усиливалось, и волшебнице становилось все тяжелее бороться с ней. — Ты убил того парня, чтобы замести следы.              — У него, как и у любой вещи, просто истёк срок годности, — цинично отозвался Нотт.              — Этим художником из Голландии всегда был ты, — выразила свою догадку Грейнджер, выставив указательный палец вперед, расчертив воздух. Внезапно её пробил озноб, сигнализировавший о том, что в руинах памяти осталось ещё кое-что примечательное. — И уборщиком в Отделе правопорядка тоже.       — Бинго! — хлопнул в ладоши Нотт. — Конечно, без малышки Пэнси ничего бы не случилось. Как хорошо иметь связи, которые без труда исполнят все твои прихоти, — величаво продолжал брюнет, довольствуясь тем, насколько гениально был исполнен план. — Бедняжка много плакала, вечно причитала, что не хотела причинять тебе вреда, — Теодор кривлялся, имитируя жалостливый голос на грани истерики, но безумие в глазах было невозможно перекрыть излишней театральщиной, — но любовь ко мне и страх за родителей перевесили дружеское сострадание. — Гермиона опустила взгляд в пол, но Тео не позволил ей эту роскошь, подцепив подбородок девушки своим пальцем и выровнял их зрительный контакт. — Понимаю, каково это, когда выбирают не тебя.       Теодор наивно полагал, что смог причинить Гермионе боль своим кичливым монологом. Но ничто из того, что он обращал против неё, не возымело такого эффекта, как добровольное желание Пэнси вонзить предательский клинок в спину Грейнджер.       Теперь всё встало на свои места. Очередная сюжетная брешь была залатана чистосердечным о том, почему Паркинсон стала служительницей тёмного существа, давно переставшего походить на человека. Любовь к Теодору была очевидной, Пэнси не раз заикалась о том, как сильно скучает по нему. Как сильно ей хотелось стать для него той единственной, что сможет растопить лёд в его чёрством сердце.       Она, определенно, нашла путь к его естеству. Наметила правильный путь, чтобы заполучить благосклонность своего любимого.       Но был ли в этом смысл?       Каково было Пэнси совершать столь грязную работу, зная, что Нотт никогда не выберет её. Ведь его предпочтения никогда не касались бойкой слизеринки. Львиное сердце всегда являлось оплотом его кровожадности. Та, кто занимала особую часть в его грёзах, сейчас сидела перед маньяком.       Он получил то, чего так сильно хотел. Цель была достигнута.       И по закону жанра Пэнси автоматически становилась блеклой фигурой в этой закрученной партии. Неужели её ждет та же участь, что и остальных жертв? Предупредил ли Теодор свою дражайшую подружку об этом немаловажном нюансе?       Что-то подсказывало Грейнджер, что Паркинсон ожидал неожиданный финал в этой истории. И ждать осталось совсем недолго.       — Признаюсь, я почти обиделся, когда ты выбрала не совсем меня, — продолжил откровенничать Нотт. Гермиона отвлеклась от дум, касавшихся бывшей подруги, внимательно вслушиваясь в изрекаемое Теодором. — Не стану кривить душой, пьяницу из Кабаньей головы мне не было жаль. Мы с Доу неплохо постарались, когда поменяли местами наши скальпы. — Он повернулся в профиль, позволив огню очертить острые черты. — Свой я щедро клонировал, чтобы без труда вернуть истинный облик. Меня даже не пришлось хоронить.       Магия Безликих.       Культ, о котором говорил Малфой, подтвердил своё существование в словах убийцы. Нотт почти ничего не утаивал, говорил искренне. По сравнению с Доу, ловко скрывшим всю правду на своём суде, Теодор не пренебрегал возможностью развязать собственный язык и выдать Гермионе информацию, и та — очевидно — могла обратиться против него.       Вот, почему никто даже не задумывался о том, что убийцей мог быть Тео. Драко и Блейз были уверены, что похоронили своего друга декабрьским днём. Но в могиле оказался не слизеринец, а пьяница из Хогсмида, которому просто не повезло.       Теодор был слишком уверен в том, что Грейнджер унесёт его секрет с собой в могилу. Но у волшебницы на сей счёт было своё мнение, которое она не спешила выказывать. Лишь молча слушала, делая вид, что играет по правилам Чистильщика.       — Пока я бежал в юго-восточную Европу, Доу совершал суд над твоей совестью, и она проиграла, выбрав не того.       Грейнджер складывала имеющуюся информацию воедино, соединяя недостающие фрагменты. В той битве проиграл не Освальд. Нотт нарочно разыграл данный ход, чтобы вывести их войну на новый уровень за пределы школы.       Гамбит оправдал себя. Проиграв Гермионе, Теодор лишь заманил её в более масштабную ловушку без шанса на освобождение. Неплохо.       — Но я не злопамятный, Гермиона, — его рука покоилась на девичьем животе, пальцы ощупывали низ кожаного корсета, но касания меркли по сравнению с вездесущим голосом, проникшим под кожу. — Несколько месяцев затишья помогли мне простить твою грубую ошибку, и я решил дать тебе второй шанс.       Грейнджер слабо качала головой, пытаясь вытеснить из разума воспоминания, подаренные легилименцией. Волшебница не хотела думать о том, с каким хладнокровием он обводил девушку вокруг пальца, измываясь над её наивностью. Эта издёвка пахла, как фруктовое вино и свежие мазки краски, остававшиеся на расписанном холсте их жизней.       От очередного упоминания псевдоотношений с несуществовавшим Германом, Грейнджер хотелось взвыть. Распороть глотку криком, позволяя осколкам разочарования впиться достаточно глубоко.       Гермиона часто задумывалась о том, как она отреагирует, когда её догадки наконец-то подтвердятся. Но они не шли ни в какое сравнение с тем, какая правда всё-таки перед ней открылась.       Одно дело — разочаровываться в том, кого когда-то любил. Совсем иное — тонуть в захлестывающем ужасе, понимая, что все эти годы ты пригревала змею на груди. Человека из прошлого. Того, кто считался мёртвым.       Кого не остановила даже сама смерть.       — Почему ты просто не убил меня? — Гермиона наполнила лёгкие воздухом, почувствовав головокружение от перенасыщения. Она втягивала живот настолько, чтобы не чувствовать давление мужской ладони на своём прессе. — Лживые отношения — очередной больной фетиш?       — Я не рассчитывал на твои страдания, пташка, я просто хотел, чтобы ты стала моей, — Нотт дёрнул за кожаный шов, притеснив Грейнджер к себе. Гермиона старалась не дышать, пока пальцы волшебника продолжали бродить по низам девичьего тела. — Если бы Малфой не вернулся, у нас всё было бы прекрасно. — Она с осторожностью всматривалась в траекторию движения из-под опущенных пружинистых кудрей. — Тебе ведь было хорошо со мной, Грейнджер?       — Я — твоя пленница и жертва, — Гермиона опровергала константу Теодора, характеризовавшая волшебницу, как кого-то, кем по-настоящему дорожил убийца. Без привязки к кровавым зрелищам. — Ты преследовал меня, ты жаждал моей смерти, — причитала ведьма, чудом сохраняя остатки спокойствия. — Ты убивал моих однокурсников, — обвинения продолжали литься на Тео, разъедая маску добродетели. — Ты разрубил на кусочки моего друга.       Однако Теодор будто не слышал доводов Грейнджер. Или просто не хотел внимать её объективному мнению, считая, что он всё делал правильно.       — Но я бы никогда не тронул тебя, — Гермиона едва не рассмеялась, заталкивая насмехательство поглубже до пощипывания в горле. — Единственный слизеринец, не смотревший на тебя, как на грязь, оказался не таким привлекательным, чем тот, кто всю сознательную жизнь унижал тебя.       Он ни черта не знал об их отношениях с Малфоем. Теодор постоянно упоминал о своём превосходстве над их судьбами. Мнил себя вездесущим и все слышащим, но, как оказалось, это были лишь громкие слова, подпитывающие образ всемогущего чудовища. Он так верил в собственную непревзойденность, не признавая, что не замечал самого объективного.       То, с каким упорством Малфой боролся с самим собой, чтобы вышколить лучшую версию себя. Расстаться с прошлой оболочкой, освобождаясь от клоаки загнанного подростка, ненавидящего не только весь мир, но и самого себя.       Видимо, Тео был так сильно увлечён собой, что проецировал свои самые худшие — и единственные — качества на других. Глядел на окружающих через призму своего нутра. Гадкого, испорченного и обиженного.       — Драко был честен в своей ненависти, и он смог ее искупить, а ты чудовище, притворяющееся невинной овцой. — Грейнджер чувствовала сильнейшую жажду обелить Малфоя в иссиня-тёмных глазах. Мерцавшие квазары покрылись ореолом ярости, сделавшей взгляд почти чёрным. Озлобленным. — И в чём смысл этих сравнений?       Гермиона поперхнулась остатком фразы. Грубый удар ладонью оставил на щеке разрастающийся бурый след. Оливковая кожа теряла свою былую привлекательность за считанные секунды, превращаясь в наливавшийся синяк вдоль скулы. Хлёсткая пощёчина заставила почти пожалеть о своём рвении отстоять честь Драко перед сидевшим монстром.       Теодор был прямолинеен в своём отношении к бывшему сокурснику. Он не смог вытерпеть и крупицы тепла, транслируемое Гермионой, когда та говорила о Малфое. Он по сей день соревновался с ним за первенство, вымещая несогласие с лаврами блондина рукоприкладством. Ожидаемая реакция.       — И это вы мне говорите о притворстве? — глумливо произнёс Теодор, разминая ладонь. — Кучка жалких лицемеров, возомнивших, будто у вас есть преимущество над тем, кто не хотел жить в притворстве?       Ответом Гермионы была кровь, смешанная со слюной, которую девушка сплюнула под ноги убийце, марая его дорогую обувь своей грязью. Она почти словила себя на удовольствии, несмотря на пораненную губу, из которой тонкой струей стекали бордовые капли. На зубах отпечаталась жидкость с металлическим привкусом, но рецепторы слишком привыкли, чтобы брезгливость одолела ведьму.       — Что ты скажешь мне насчет Эбботт? — знакомая фамилия послужила триггером, и Грейнджер отвлеклась от созерцания собственной крови на ботинках из драконьей кожи, и перевела карие радужки на ухмылявшегося Нотта. — Она была достойна жизни и выбора, будучи лживой шлюхой, изменявшей придурку Долгопупсу? Сука стала моей первой жертвой, не прошедшей проверку. — Огарки от нескольких свечей свалились на стол, погрузив гостиную в полумрак. Догорал последний фитиль, служа символичным напоминанием о том, что времени осталось не так много. — Блиставшая на страницах Пророка героиня оказалась не чище второсортного сброда.       Теодор заскучал без своей вещицы, вытащив из внутреннего кармана пиджака клинок. Ловко подбросив и покрутив оружие за рукоять, Нотт приставил остриё к груди ведьмы, чтобы она понимала, насколько его признание было правдивым. Полностью оправдывающим тот кошмар, что он успел вытворить за несколько месяцев своего пребывания в Хогвартсе.       — Или хочешь поговорить о Грант? — он обвёл кончиком клинка круг возле сердца Грейнджер. Пытался запугать, но Гермиона, вопреки естественному человеческому фактору, не чувствовала ничего. — Староста Гриффиндора, гордость Гриффиндора, о которой ходили такие слухи, что у ее ебаной мамочки мог случиться сердечный приступ. — Теодор углубил касание на замкнутой линии, вонзив точку под плоть. Недостаточно сильно, но этого вполне хватило, чтобы рвано выдохнуть от неприятного ощущения. — Она получила по заслугам, потому что в ее прогнившей сущности не было ни капли правды. Одна блядская ложь.       Гермиона слушала внимательно, пытаясь нащупать ту самую закономерность. То, что связывало жертв между собой. Что-то, что смогло бы указать на то, что Нотт не рубил избранных без разбора. И, кажется, волшебнице удалось вычленить из рассказа маньяка одно связующее.       Теодор не терпел лицемерия и наказывал каждого, кто скрывал свою тёмную сторону за вуалью целомудренности.       Ханна была изменницей, обманывавшей Невилла, но общественность возводила её к победителям, спасшим страну от сущего зла.       Линда являлась гордостью факультета, но за пределами старостата вела двойную жизнь, не отличавшуюся невинностью.       Они пятнали свою пресловутую репутацию — именно так считал Нотт. И он выступал борцом за справедливость, судя тех, кто в этом совсем не нуждался. Возомнил себя Богом, имевшим право отнимать жизни провинившихся. Его придуманная кара отличалась противоречием.       — Голдстейн, пригласивший тебя на свидание накануне своей смерти, — продолжил Тео, не дав Грейнджер прийти к умозаключению. — Как думаешь, почему я порезал его на лоскуты, пташка? — образ мёртвого Энтони по сей день не давал Гермионе покоя. Обезображенный когтевранец, подвешенный за крюки, до сих пор главенствовал в причинах ночных кошмаров девушки. — Давай же, скажи. Ты умная девочка и прекрасно понимаешь, к чему я веду.       Волшебница не могла представить, что такого мог совершить Голдстейн, чтобы натравить на себя Чистильщика. Она не могла вспомнить ни одного навязанного ему греха, который тот должен был искупить своей кончиной.       — Хорошо, я помогу тебе, — услужливо продолжил Теодор, накрыв девичьи ладони своими, опустив к левому запястью лезвие клинка. Гермиона сомкнула дрожащие пальцы в кулак, стараясь абстрагироваться от жара, передававшегося оружием. — Я подслушал его разговор с другими парнями, когда он говорил, что затащить тебя в постель окажется не сложнее, чем зачет по Травологии. — Она не верила ему. Не могла представить, чтобы мальчик, вроде Энтони, стал бы заключать мерзкие пари. — Вот кем ты была для святоши Энтони — просто наживкой для спора.       — А что насчёт Невилла и Драко? Чем они тебе не угодили?       Ей хотелось узнать о самых близких в этом списке. Какие счёты вёл с ними Теодор. Ему удалось загнать в ловушку Долгопупса, а Драко — случайно или намеренно — остался жив. Чем руководствовался Нотт, раскручивая дуло русской рулетки?       — Долгопупс просто мешался под ногами. Он зашёл слишком далеко в своем расследовании, и мне пришлось его устранить, — поделился сокровенным Тео, чиркнув остриём по шраму. Очередная царапина окропила разорванную ткань платья. — А Малфой… этот гребаный трус просто действовал мне на нервы. Бедный-несчастный Драко, решивший выбрать сторону поудобнее, — гримасничал Теодор, выпятив нижнюю губу. — Неплохо играть в праведника, когда не остаётся выбора, — эмоция брюнета моментально сменилась на пугающе спокойную, а зоркий, хищный взгляд пробудил учащенное сердцебиение в груди волшебницы, — примкнуть к бравой гриффиндорке, напев о любви. Салазар, как банально.       — Ты ничего не знаешь о Драко, — рьяно ответила Гермиона. Она больше не вжималась в спинку стула, стоило ей уловить, как трещит воздух от движений кудрявого демона, вновь демонстрировавшего своё величие над девушкой.       Нотт поднялся с колен, не отнимая рук от запястий ведьмы, и навис над ней. Грейнджер вздернула подбородок, смотря прямо. Ничто не колебало её в мгновение, когда карий омут с янтарным вкраплением смешивался в концентрированное противостояние с пасмурным небом, заточенным в радужках безумца. Ни вжимающийся в плоть клинок, ни оставшаяся крошечная царапина на груди. Всё это меркло на фоне предвкушения мести, поджидавшей удобного момента.       Гермиона лишь имитировала покорность — насколько ей удавалось это сделать. Но тело шептало об обратном, подготавливало Грейнджер к решающему раунду. Ждать осталось совсем недолго, и тогда маски и вправду будут сброшены.       — Конечно-конечно, — елейно сказал Теодор, расширив рот в омерзительной улыбке. — Не смею порочить ваш крепкий союз своим грязным языком, — обнажённый ряд белоснежных зубов демонстрировал хорошее настроение хозяина. Любимица веселила его, разбавляя досуг чушью. — Жаль, что у вас нет никаких шансов.       — Ты так в этом уверен? — Гермиона улыбнулась в ответ, подыгрывая мастеру едва уловимым сарказмом.       В тенях единственной горевшей свечи их союз выглядел, как симбиоз сумасшествия. Они передавали отравленный делириумом воздух из уст в уста, неосознанно пододвигаясь ближе. Теодор тянулся к Грейнджер, а она к нему, отвечая взаимностью на эту изломленную близость.       Взгляды молодых людей отражали лица друг друга. В карих топилась ненависть, в иссиня-тёмном море тонула одержимость, крепленная чем-то таинственным. Как глубина души Нотта, скрывавшая в себе чуждые жестокой твари чувства.       — Если ты не хочешь, чтобы твой любимый погиб, тебе придется выбирать, — они оказались на расстоянии одного неаккуратного слова. Чувствовать Тео было похоже на впивающееся лезвие. Слишком опасная близость. — Я или он, Гермиона. Прямо как в старые-добрые времена, — свободной ладонью Теодор обхватил девичьи волосы на затылке. — Но в этот раз я облегчу твой выбор, — он слегка оттянул голову ведьмы, позволив ей взмахнуть подбородком ещё выше. — Что милее твоему сердцу: секунды в объятиях Драко и его смерть, или вечность со мной и сохранность его никчёмной жизни?       — Я не люблю тебя, — жестокая правда отпечаталась на губах Теодора, склонившихся к девичьей шее, чтобы испробовать на вкус стучащий под плотью пульс. — Насильно мил не будешь, Тео.       — Плевать, — Гермиона пыталась увернуться от влажного касания языка, вырисовывавшего очередную метку на сплетении шейных вен. И она чувствовалась острее, чем выгравированное увечье клинком. — Человек привыкает ко всему, и я заставлю тебя быть со мной, хочешь ты этого или нет.       Уста Теодора беспардонно дрейфовали по коже волшебницы, забирая долгожданные секунды единения себе. Рассудок Грейнджер, давным-давно давший трещину, постепенно превращался в руины. Пепелище, на котором Нотт совершал свой очередной своеобразный танец, заполоняло сознание ведьмы целиком. Она почти не отдавала себе отчёта в том, что происходило на самом деле, за пределами её понимания.       Как и предрекал Теодор — девушка стала безвольной марионеткой в его руках, сжимавших предплечья волшебницы до хруста костей. Под давлением клинок вонзился в руку, распарывая плоть ровной линией.       Силы — духовные и физические — постепенно покидали Гермиону. Вместо них оставались лишь слабые попытки возразить рвению убийцы насытиться обществом трофея, которым ему всё-таки удалось овладеть.              Как оказалось просто вывести волшебницу из игры. Домогательства маньяка перекрыли доступ к былой уверенности.       С каждым новым движением мужских губ, чертивших дорогу от шеи к подбородку, истерика подступала к глотке всё явнее. Влага затмевала обзор, и Гермионе приходилось жмуриться, чтобы не дать волю солёным каплям, собиравшимся в слёзных каналах. Она давилась собственным страхом. Всё это время ей казалось, что у неё есть шанс на спасение. Но сейчас, остывая в хватке чудовища, Грейнджер осознавала, что всё это время она глубоко заблуждалась.       Иллюзорного шанса не было никогда.       Чистильщик ловко приманивал её в свою ловушку, чтобы продемонстрировать на что был способен. Смазывал механизмы капкана загадками, будоражившими сознание волшебницы. Он разгорячил любопытство ведьмы и обратил природный интерес против неё.       Академический интеллект ведьмы, которым она так гордилась, не поможет ей сбросить вездесущие руки дьявольской твари, сжимавшей её так крепко, что становилось тяжело дышать. Полученные знания не сработают против убийцы, целовавшего Грейнджер в уголок рта. Ей ни за что не справиться с вездесущим ароматом цитрусовых, горчивших на кожице девичьих губ.       Возможно, судьба всегда предрекала ей именно такой конец. Жалкий, до скрежета зубов омерзительный и безвольный. Бравая гриффиндорка отпечатывалась блеклым пятном на антикварном стуле посреди лицемерной роскоши, пока проклятая душа бывшего слизеринца наполнялась её слабостью и вынужденной податливостью.       Неверующая ведьма принялась молиться про себя, надеясь, что это поможет ей не сойти с ума, пока Нотт расставлял её ноги, вталкиваясь в её разведенные конечности корпусом.       Теодор схватил Гермиону за щёки, направив её лицо к себе, чтобы та не могла увернуться от продолжения ласк. Скривившись, Грейнджер попыталась извернуться так, чтобы обветренные губы не накрыли её. Не скрепили их воссоединение этим противоестественным жестом.       Грейнджер скатывалась по нисходящей спирали прямиком вниз. Ожидая мучительного столкновения с пропастью, кишевшей влажными звуками, скабрезным придыханием и нарочитой медлительностью. Ведь Нотт обожал растягивать удовольствие. Гермиона почувствовала развязывающийся узел тошноты в момент, когда Теодор опустился ниже, чтобы поцеловать её.       — Убери от неё свои ебаные руки.       Гермиона распахнула глаза, не поверив голосу, раздавшемуся за спиной. Так звучала внутренняя мольба о спасении — грозно, безапелляционно и по-честному злостно. Всего на секунду ей показалось, что она сошла с ума, имитируя в черепной коробке тональность, ощущавшуюся лечебным варевом, спасавшим множество душевных шрамов. Только так Грейнджер могла продержаться ещё немного, прежде чем последний удар сердца окончит жизненную агонию.       Но, судя по тому, что Нотт резко переключил своё внимание выше девичьего лица, Гермионе не показалось. Его глаза наполнились азартом, радужки облизывал синий огонь, демонстрируя нездоровое веселье.       — Малыш Драко, как всегда, подоспел к самому интересному, — Теодор дёрнул клинок на себя, слизав языком редкие капли. Гермиона взглянула на своё предплечье, ужасаясь тому, что всё это время не чувствовала, насколько глубокой была рана. — Ты вовремя, дружище.       — Я оглушил твою псину, — взревел Драко. Гермиона не могла пошевелиться, видя маячащее перед глазами оружие. В прямом смысле. Теодор не убирал свою вещицу, тем самым контролируя Грейнджер. — И с радостью продемонстрирую тебе заклятия, которые ты проебывал в Хогвартсе.       — Такая претенциозность, — скучающе произнёс Тео, не купившись на угрозы давнего друга. — Опусти палочку, Малфой, — он с лёгкостью резанул воздух острым концом, срубив одним взмахом кончик девичьей пряди волос. — Ты же не хочешь, чтобы наша драгоценная пташка лишилась конечностей? — дополнил Нотт, подмигнув Грейнджер.       Гермиона впервые не хотела, чтобы Драко вспоминал о здравомыслии. Её жизнь и так висела на волоске. Ему не стоило идти на поводу у Теодора, ведь для него всё это лишь игра. Как бы она ни повернулась, он всё равно вывернет ход в удобную для себя сторону.       Но спустя несколько мучительно долгих секунд она услышала, как древко глухо упало на пол. Грейнджер разочарованно, еле заметно покачала головой, думая о том, что Малфой совершил самую грубую ошибку. Ему стоило выстрелить в ублюдка Авадой, несмотря на риск, что тот успеет пронзить ведьму клинком.       Она была готова встретиться со смертью, если бы это означало, что Нотт навсегда останется похороненным под землёй. Такой конец от судьбы Гермиона бы приняла с улыбкой на лице.       — Неужели спустя столько лет ты даже не обнимешь меня? — театрально вздохнул Нотт, прислонив свободную ладонь к сердцу. — Столько лет дружбы и всё напрасно.       — Ты — лживый кусок дерьма, — презрительно вымолвил Драко.       — У всех есть свои недостатки, — перебил Теодор, глумясь над разочарованием, засевшим в голосовых связках блондина.       Гермиона думала о том, каково было Малфою, — узнать, что лучший друг оказался предателем. Она была уверена, что, несмотря на стойкость и рвение отомстить, в глубине души Драко был подавлен. Он винил себя в том, что не смог спасти Тео. Он в этом не нуждался. Тяжело уберечь того, кто сам сфальсифицировал свою смерть забавы ради. Но блондин этого явно не разделял.       — В этот раз я не допущу ошибок, — заявил Драко, сделав шаг вперед. Гермиона различила, как в нарушенной тишине скрипнула половица. Теодор не реагировал на движения друга, наблюдая за дальнейшими действиями мракоборца. — Я лично отправлю тебя в могилу. Больше никаких фокусов, Нотт.       — Я бы не стал кидаться громкими фразами, будучи безоружным.       Теодор обошёл Гермиону со спины, схватившись за ножки стула. Он торопливо повернул мебель на сто восемьдесят градусов, чтобы Драко, наконец, смог наблюдать за разворачивающимися событиями с первых рядов.       Эмоции на лице Малфоя были нечитаемыми. Почти. Потемневший взгляд, сменивший кристальное серебро на ртутные разводы, обратился к лицу волшебницы. Он созерцал бледный лик Грейнджер, едва сдерживая порыв, чтобы не вызволить её из импровизированной клетки. Его взор опускался ниже — к мокрым следам на шее. Желваки заходили на мужских скулах, стоило Малфою коснуться чернью глаз раскроенного платья, испачканного кровью. Багровый ручей стекал из раны поверх шрама, портя первозданный внешний вид Гермионы.       Заметив, что Нотт повернулся к ней спиной, Гермиона промолвила лишь одними губами, беззвучно. Нет. Догадываясь, какие мысли кружили ворохом в мыслях мракоборца. Ей не нужно быть окклюментом, чтобы понять, какие чувства пробивали брешь в хладнокровии солдата.       Она надеялась, что Драко сможет принять её немую просьбу и не станет вносить правки в сюжет, придуманный волшебницей буквально на ходу. Все заготовки оказались неуместными, поэтому ей придётся импровизировать.       Ставить на кон всё.       И, кажется, Малфой впервые за долгое время позволил девушке убедить себя. Разумеется, глаза продолжали недоверчиво впиваться в карие радужки девушки, словно пытались вычленить оттуда самое ничтожное объяснение. Но Гермиона, научившаяся у Чистильщика основам загадочности, карт своих не выдавала.       Она делала это на благо Драко, чтобы уберечь его от экспрессивных выходок. Свой шанс он уже оставил покоиться на полу.       — Пэнси, дорогая, твой выход, — прикрикнул Теодор, зазывая к себе свою верную приспешницу.       Нотт вёл себя водевильно. Хохотал во всеуслышание, заставляя столовые приборы, бокалы и тарелки дребезжать от природного баса и натренированной диафрагмы. Слишком жеманничал для того, кто потрошил людей, не моргнув глазом. Будто происходящее вокруг не предрекало нечто ужасное, заставившее бы вены осушиться, а тело окаменеть в кататоническом ступоре.       Теодору не хватало ещё с десятка человек в закулисье, чтобы те ловили увеселительные нотки и смеялись с ним в унисон. Как в ситкомах шестидесятых, пропахших нафталином. Это выглядело абсурдно. Но Гермиона чувствовала, как воздух наполнялся напряжением далёким от развлечения. Для психически-здоровых людей. Девушке было нисколько не забавно. Она чувствовала, как тревожность клубится червями в солнечном сплетении.       Гермиона и Малфой одновременно отреклись от немого диалога между собой, повернув головы ко второму входу.              Грейнджер совсем не знала планировку Нотт Мэнора. Всё то время, что её переводили из подвала в одну из комнат — кажется, на третьем этаже, если она правильно посчитала ступени, — а затем привели в главную гостиную, веки девушки были покрыты плотной чёрной повязкой, туго завязанной на затылке. Она лишь догадывалась, что та дверь, из которой медленной походкой вышла Паркинсон, вела в хозяйское крыло.       Пэнси стучала шпильками от дорогих туфель по полу. Этот звук напоминал Гермионе замедленную бомбу, тикавшую настолько мучительно, что порой человека могли посетить предательские мысли о том, чтобы детонатор, наконец, произвел взрыв, который впоследствии похоронит под собой всё живое.       Брюнетка не изменяла самой себе, представая перед бывшими друзьями во всей красе. Единственная свеча, жалко дожиравшая восковый ствол, словно специально бросала блики исключительно на Паркинсон, освещая её внешний вид. Гермионе даже не приходилось высматривать брюнетку.              Взгляд ненароком касался пышных форм, обтянутых шёлковой изумрудной тканью. Платьем это было сложно назвать — лоскутов едва хватало, чтобы прикрыть полуоткрытую грудь. Юбка заканчивалась выше середины бёдер, а левая её часть была удлинена тянувшимся шлейфом.       Пэнси никогда нельзя было причислить к олицетворению непорочности, но сегодняшним вечером она решила превзойти себя, вышагивая по праху разрушенных отношений словно по подиуму.       Гермиона взирала на неё без каких-либо эмоций. Она не могла ощутить к Паркинсон должной ненависти, как это было в их первую за долгое время встречу в доме Малфоя. Но и отголоска жалости ведьма никак не могла отыскать. Грейнджер считала, что та, кто прислуживает Нотту, не достойна никаких чувств. И видеть их взаимодействие собственными глазами, как поставить приговор двуличной суке.       Отвлечься от шедшей Паркинсон помог скрежет ножек, поцарапавших паркет. Волшебница перевела взор левее, заметив, что рядом с ней появился ещё один стул. Нотт, как полагается вершителю судеб, стоял между Грейнджер и пустующим местом.              Гермиона ощутила прилив дежавю. Щелчок флэшбека, отсылавшего девушку на шесть лет назад, когда Доу, притворявшийся Чистильщиком, разделял Гермиону и умиравшего лже-Нотта.       Грейнджер вспомнились и слова о том, что теперь ей придётся выбирать между Теодором и Малфоем. Неужели второй стул предназначался для повторения той жуткой истории?       Но ответ нашёлся быстрее, чем лихорадочные мысли заполонили мозг ведьмы.       — Присаживайся.       Пэнси, тянувшаяся к Теодору, чтобы одарить его поцелуем, застыла. Она явно не ожидала такого поворота событий. Как и Гермиона. Как и Драко, до сих пор стоявший, не шелохнувшись, по другую сторону гостиной. Уголки сморщенных накрашенных блеском губ потянулись вниз, обнажая растерянность. Вытянутые к телу Нотта руки застыли в воздухе, не в силах опуститься или позволить себе хамски коснуться воротов хозяйского пиджака.       — Этого не было в нашем плане, Тео, — обескураженно прошептала Пэнси, и уверенный взгляд обсидиановых глаз покрылся плёнкой уязвимости. Ей было страшно, ведь её предводитель был неуравновешенным убийцей, и она прекрасно это понимала.       — Импровизация куда зрелищнее, дорогая, — вкрадчиво ответил Теодор, но в его жесте не было ни капли паточного мёда, который источали голосовые связки.       Исключительно железная хватка, перетянувшая запястье брюнетки на себя, чтобы усадить Пэнси на стул. Он взял её грубой силой, и Паркинсон беспрекословно послушалась, лишь жалобно всхлипнув в ответ. Шлейф платья порвался, шинкуя безупречный образ Пэнси, выуживая из дорогих тряпок всю грязь, которую она пыталась скрыть.       — Драко, как ты думаешь, почему я собрал здесь прекрасных дам? — Теодор по-свойски обнял девушек за плечи, устроившись позади стульев. — Нашу очаровательную пташку, — касание пальцев вонзилось иглой в белое кружево, оставляя дополнительный шов, — и роковую Пэнси.       Гермиона сидела достаточно близко к бывшей подруге, чтобы уловить пудровый аромат, заполнявший носовые пазухи цветочными нотами без приторных приукрашиваний. Но этот запах перебивался чем-то ещё. Смрадным амбре, рисовавшим на теле брюнетки своеобразное клеймо. И Грейнджер не стоило гадать, чтобы понять, какой именно символ ложился на верхний слой эпидермиса.       — Теодор, ты меня пугаешь, — из Пэнси исчезла вся былая спесивость. Теперь она походила на забитую палками дворнягу, готовую на всё, чтобы избежать гнева своего мастера. — Мы же договаривались, что ты не тронешь его, — она кивнула на Малфоя, не спешившего ответить на завуалированный вопрос Нотта.       — Я и не собирался его трогать. Пока, — он опустился к плечу Пэнси, прислонившись к её блестевшим волосам. — Я лишь хочу, чтобы Драко принял участие в моём эксперименте, — Теодор направил хищный взгляд на Малфоя. — Мне безумно интересно понять человеческую суть. Способна ли она расколоться под давлением важного выбора?       — Нет, нет, нет, — залепетала Пэнси, догадавшись. Заёрзав на стуле, она пыталась высвободиться, но Нотт припечатал девушку к сидению одним нажатием на плечи. — Ты ведь не сделаешь этого.       — Что ты, конечно, нет, — голос Теодора пугающе снизился. — Выбор предоставлен Драко, я лишь исполню его прихоть.       Гермиона, в отличие от истерившей Паркинсон, пошевелиться не могла. К собственному удивлению, Пэнси всё-таки добралась до девичьего сердца, взывая к жалостливости волшебницы. Малфой был прав, Грейнджер всегда была сердобольной и всепрощающей. Даже после того, что сделала Пэнси, Гермиона не желала ей смерти. Ей не хотелось, чтобы Теодор измывался над её чувствами так зверски и безэмоционально.       Грейнджер не улавливала гомона, образовавшегося о троицы бывших слизеринцев. Пэнси громко рыдала, задыхаясь от впивающихся осколков, что треснули в образе её любимого человека. Пообещавший лучшую жизнь Теодор постепенно становился монстром и в её глазах. Драко кричал в унисон с Паркинсон, но в его речах не было осторожности. Он не церемонился, кидая в лицо Нотту правду о том, какое он ничтожество.       Всё, на чём было нацелено внимание Гермионы, сияло серебром в полумраке свечи. Если ей удастся добраться до бытового оружия, возможно, она сможет спасти Драко и себя. И Пэнси, разумеется, тоже. Может, сноровка Теодора всё-таки оставляла желать лучшего, и ему не удастся перехватить Грейнджер на скрупулезном воровстве столового прибора.       Гермиона протянула ладонь к тарелке, на котором лежала заветренная кость. Периферийным зрением она следила за Ноттом, умасливающим истеричную Пэнси. Он не заметил ничего странного, поэтому Грейнджер могла смело продолжать шарить по столу, не отвлекаясь от слежки за убийцей. Услышав, как Малфой нарочито перетягивает одеяло на себя, волшебница подумала о том, что он, возможно, догадался о её планах.       Худая ладонь юркнула правее, под тканевую салфетку, скрывавшую половину ножа. Гермиона отвела взгляд всего на мгновение, чтобы понять, в каком направлении двигаться. Ей требовалась всего пара секунд, чтобы ухватиться за рукоять, как вдруг перед глазами взметнулся знакомый клинок со сверкнувшей в тени латынью, и пробил плоть, а затем раздробил кость.       Вскрикнув, Грейнджер отдёрнула ладонь, задев кусок хлопка, успевшего пропитаться багряным пятном. Нотт перехватил нож и отбросил его в сторону, но нетронутая вилка с лязгом свалилась на пол — прямо под ноги ведьме.       — Гермиона, дорогая, ты опережаешь события, — Теодор, намотавший кудри на кулак, дёрнул девичью голову назад. — Не вмешивайся в выбор Драко, ты портишь всё веселье.       Трясшееся тело девушки имитировало досаду. Ведьма прижимала к груди проткнутую ладонь, чувствуя, как кровивший триумф просачивается сквозь тонкое кружево.       Гермиона силилась, чтобы не улыбнуться ублюдку, выплевывая в его лицо незначительный факт — он не смог уследить за всем. Кое-что упорхнуло из зоны его видимости и теперь придавливалось подошвой босоножек.       Гамбит оправдал себя.       Не только Нотт владел информацией о столь распространённой тактике в шахматах. Грейнджер была осведомлена о ней ещё с первого курса, когда наблюдала за тем, как мальчики разыгрывали свои комбинации, играя зачарованными фигурами.       Гермиона пожертвовала целостностью своей конечности, чтобы заручиться меньшим, но оружием. Вилка смогла бы подойти для самообороны. Она протопчет волшебнице дорогу к бо́льшему. Ведь импровизация добавляла зрелищности, ведь так? И Грейнджер с радостью её устроит.       — Ну же, Драко, — подначивал Теодор, отвлекшись от своенравной ведьмы. Она бегло оглядела вжавшуюся в стул Пэнси, которая даже и думала смотреть на Гермиону в ответ. Отлично. — Ты испытываешь моё терпение.       — Пожалуйста, Тео, — всхлипнула Паркинсон, сморщив глаза до растершейся туши под нижним веком. — Я же помогала тебе!..       — На кого падёт твоё милосердие сегодня? — ровным тоном спросил Нотт в очередной раз. Гермиона почувствовала облегчение, когда он ступил на сторону брюнетки, тем самым помогая Малфою сделать удобный выбор. — Не мучай нашу драгоценную Пэнси. Скажи хоть что-нибудь.       — Пошёл ты на хуй, Тео, — бросил Драко. — Я не буду участвовать в твоём ебаном цирке. — Гермиона могла поклясться, что Малфой едва заметно кивнул, будто давал сигнал, понятный только им двоим.       Он звучал, как комок нервов, который едва сдерживается, чтобы не взорваться от переизбытка чувств. Гермиона чувствовала себя похожим образом, но ей, в отличие от Малфоя, был известен вероятный исход сегодняшней встречи. И он это понимал.       Гермиона аккуратно опустила ладонь ниже, под высокую подошву. Больше она не позволяла себе допустить былых ошибок. Теперь Грейнджер наблюдала за Тео в открытую, чтобы тот не успел заметить её аккуратных движений. Она нащупала холодное серебро и пальцами протолкнула вилку в неразорванный рукав. Выровнявшись, она облокотилась на спинку на манер Пэнси. Только без слёз и истошных рыданий.       Грейнджер больше не чувствовала себя жертвой.       — Ты всегда был таким красноречивым, мой друг, — Теодор встал позади трясшейся Паркинсон. Нотт крепче обхватил клинок и окольцевал предплечьем шею Пэнси. Невысохшая кровь Гермионы все ещё теплилась на острие, готовившемуся нанести очередной удар.       Она явно осознавала, что короткий ответ Малфоя не сулил ей спасения. Но никто в этой гостиной не понимал, что последнее слово было далеко не за Драко. И даже не за Теодором, возомнившим, будто у него и вправду было преимущество перед натренированным мракоборцем и девушкой, чудом сохранявшей рассудок. Её изломленное нутро было подобно стали, что ковали в самых жестоких условиях. И никто не догадывался чем это может обернуться.       — Ты слышала его, Пэнси, — с деланным сожалением произнёс Нотт, усилив захват на девичьем горле. Паркинсон жалобно скулила, соглашаясь с уготовленной участью. — Драко слишком труслив, чтобы прямо сказать о своих предпочтениях, — он скосил ехидный взгляд на Гермиону. — Но я с радостью облегчу его задачу.       У Гермионы было всего несколько секунд, чтобы совершить задуманное безумие. На кон было поставлено всё, и, если она оплошает, то этим вечером суждено погибнуть не только Пэнси. Разъяренный зверь не станет щадить тех, кто решил обхитрить великого и ужасного Чистильщика.       Грейнджер ошибалась, когда думала, что академический интеллект не поможет ей справиться с тварью, что отравляла их жизни на протяжении долгого времени. Полученные в Академии целителей знания прекрасно пригодились ей, когда она прикинула нахождение бедренной артерии под тканью мужских брюк. Это было не сложно, как и в случае с шахматной стратегией. Азы, подвластные даже такой безобидной пташке, как Гермиона.       Вот только никакой безобидной пташкой она никогда не являлась. Уродское клише, навешанное грязным ртом Чистильщика, вымывали из неё бойцовскую личность и ломали стержень, которым она всегда могла похвастаться. Всю жизнь она делала всё, чтобы самой спасти себя. И этот раз не был исключением.       Гермиона слишком долго засиделась в роли благородной леди, взмахивавшей белоснежным платочком в ответ на рыцарские поступки тех, кто искренне хотел её защитить. Она была благодарна. Но, кажется, с очередным штампом тоже настала пора проститься.       Время остановилось. Всё происходило нереалистично медленно, словно адреналин, стучавший в висках, позволял в полной мере насладиться размеренностью, которая останется в воспоминаниях коротким мигом.       Теодор успел сделать надрез вдоль шеи Паркинсон, потопляя её крик в разрыве плоти о лезвие, но Гермиона украла у него судейство чужих грехов. Она торопливо поднялась со стула, вонзая вилку как можно глубже в мужское бедро.       Нотт зарычал ни то от боли, ни то от неожиданности. Его рука непроизвольно мазнула левее, распарывая глотку Пэнси глубиннее. Рана не должна быть смертельной, но с каждой минутой шанс на спасение ускользал сквозь булькающие всхлипы.       Он отшатнулся, придерживая торчавшую вилку, чтобы не открылось кровотечение. Грейнджер не стала терять времени. Сперва она схватила лежавшую на столе волшебную палочку, принадлежавшую Тео, и сломала её. Затем со всей имеющейся силой нанесла удар головой в самодовольное лицо Теодора. Ублюдок свалился на пол, но не смог проститься со своей излюбленной вещицей. Как трогательно.       — Теперь ты на своём законном месте, — победоносно протянула Грейнджер, обнажая зубы в наслаждающейся улыбке. — Повеселимся, пташка?       Девушка вжала подошву босоножек в шею Теодора, приминая его кости так, чтобы они сладостно хрустели в барабанных перепонках. Второй ногой она прижала плечо парня к полу, блокируя конечность, чтобы тот не смог ударить её клинком.       — Хитрая сука, — выплюнул Нотт, глотая кровь, стекавшую из сломанного носа. — Я тебя недооценил.              — Отойди от него, Грейнджер, — Драко подбежал к Пэнси, придерживая глотку девчонки бледными руками. Он выводил руны кончиком палочкой, помогая остановить кровотечение.       — Вызови подкрепление, Малфой, — Гермиона заговорила безжизненным голосом, не походившим той звонкости, которую она излучала обычно.       — Они снаружи, — с подозрением ответил мракоборец, продолжавший возвращать подругу к жизни.       — Замечательно, — Грейнджер глядела на обескураженного Нотта остекленевшими глазами, словно фарфоровая кукла, у которой была в арсенале единственная высеченная мастером эмоция. Чистейшее безумие. — Тогда я успею.       Она выдернула вилку из бедра, пролив на себя очередную порцию мучительного крика и последовавших оскорблений из уст чудовища, в один мир обратившегося жертвой. Гермиона вонзила столовый прибор в его запястье, чтобы Тео смог расслабиться и отпустил злосчастный клинок.       Как же всё-таки быстро сменились фигуры на доске их жизней. Ещё несколько часов назад Нотт мнил себя всесильным, а сейчас он визжал, как подбитая овца, коей он всегда казался. Но теперь являлся ею на самом деле.       Грейнджер подобрала оружие, отступив от шеи Теодора. Он пытался дотянуться до своего раненного бедра, чтобы пережать артерию, но волшебница пинала его по пальцам, не удостаивая его такой роскоши.       Наконец, она опустилась чуть ниже, и не церемонясь, нанесла первый порез на шее полуживой твари. Рана была несущественной, всего лишь царапина. Но на этом Гермиона не стремилась останавливаться. Заметив, что начальный удар поумерил пыл ублюдка, Грейнджер опустилась на колени, нависнув над лежащим Тео.       — Это тебе за несчастных девушек, у которых ты украл будущее, — она взмахнула лезвием и вонзила его основательнее, превращая плоть в решето. — И за Невилла, которого ты решил у меня украсть. —Нотт задёргался под её весом, чтобы прикоснуться к шее. Грейнджер прижала его ладонь к полу и отрывистым движением перерубила пальцы Теодора. — Помниться, с Крайтоном ты сделал тоже самое.       Вопль оглушил девушку, но этого было мало. Он превратил жизнь Гермионы в ад, и она стремилась показать убийце, насколько кошмарной была та реальность, в которую он её поместил на долгие шесть лет.       — Ты… ты…       — Не утруждайся, пташка, — слащаво прошептала Грейнджер, мазнув клинком по свежей ране, делая надрез левее, достигая яремной вены. — Ты слишком много болтал, чтобы я терпела твою предсмертную речь.       Она перерубила её, прокрутив оружие внутри тела Тео. Кровь хлыстала из кожи, превратившееся в месиво. Лицо Гермионы было окроплено багровой жидкостью, заливавшейся в рот. Она могла прочувствовать, какой на вкус была предсмертная агония Нотта. Жалкой, не оставлявшей после себя ничего, кроме следов сумасшествия внутри изломанной девичьей психики.       Чувствовала ли она удовольствие от совершенной мести?       Грейнджер будет помнить об этом до конца своей жизни. Она будет с наслаждением прокручивать каждый эпизод правосудия над Чистильщиком. Его пролитая кровь как символ освобождения. Как доказательство того, что никто больше её не потревожит. Теперь она убедилась, что мразь заснула крепким и вечным сном.       Гермиона задыхалась от переизбытка эмоций, продолжая наносить удар за ударом, кромсая тело Нотта, которое уже начинало остывать. Ей было мало того удовлетворения, девушка стремилась растянуть удовольствие. Вбивала клинок до онемения в ладони, чувствуя, как при очередных разорванных сухожилиях трупа к ней возвращался вкус к жизни.       Грейнджер пришлось вернуться в этот ад, несмотря на свою клятву бежать без оглядки. Вернуться в преисподнюю стоило хотя бы ради такой зрелищности.       Одно Гермиона усвоила точно.       Даже пташка однажды способна превратиться в Дьявола.