Вороньи дети

      Зимний переход оказался на редкость утомительным делом.       Пожалуй, этого следовало ожидать, но Цит не предполагала, насколько на самом деле будет тяжело. Снега местами навалило больше, чем обычно бывало в Горисаде, хотя сейчас они находились значительно южнее, если следовать логике. К тому же, пусть со временем сугробы стали меньше, не первый день под ногами поскрипывал чёрный лёд, выглядывающий из-под снежных наносов. Тянулись бесконечные болота, наверняка непроходимые летом. И не единожды они долго плутали по равнине, чтобы обойти участки торфяников, не успевших промёрзнуть.       Один раз, ещё бредя по колено в снегу, Цитаэр заикнулась о снегоступах, но сэр Реймонд покачал головой: слишком велик, по его словам, был шанс наткнуться на иллатов. А сражаться даже в сугробе проще, чем в снегоступах.       У Цит, единственной пешей в компании, к этой логике были вопросы, но она промолчала. В конце концов, иногда Килан брал её к себе на лошадь, и она могла отдохнуть хотя бы немного. Ехать так всё время было нельзя: обе резвые боевые лошади и так были навьючены до предела. Килан, впрочем, предлагал, чтобы основную часть пути ехала Цит, но она так толком и не научилась держаться в седле за время путешествия: все думали, что ещё будет время спокойно потренироваться. Идти пешком было её выбором.       Сложно сказать, жалела ли она об этом. Сначала было невыносимо тяжело, спустя дней десять — терпимо. Теперь, когда сугробы временно остались позади, стало даже привычно.       В первые дни на ночных привалах и особенно после них хотелось выть от безумной усталости и дикой боли в ногах, да и вообще во всём теле. По утрам Цитаэр долго лежала, уткнувшись лбом в тёплую шкуру, собираясь с силами перед подъёмом.       Сэр Реймонд наверняка видел это всё, поэтому долгое время не было ни тренировок, ни ночных дозоров для неё. Впрочем, первое время даже Килана он не гонял с тренировками. Время было мрачное, тревожное, и тем ценнее была забота.       И всё же постепенно становилось легче. Сначала физически, а потом и на душе. Иллаты не попадались, путь продолжался. На привалах снова смеялись, будто нависшая тяжёлым мечом опасность куда-то делась.       В эту ночь Цитаэр впервые была в дозоре. Она, конечно, просилась и раньше, как только стало полегче и отпустило желание засыпать сразу, не дожидаясь ужина. Но до сих пор сэр Реймонд отказывал. Думал, видимо, что у неё не хватит сил.       В том, чтобы сидеть у костра, Цит имела и личную заинтересованность. Спала она отдельно, не могла заставить себя находиться близко к кому-то, а потому невозможно мёрзла даже с горячим магическим талисманом. Лечь вплотную к огню было опасно. А вот сидеть — пожалуйста.       Сэр Реймонд сказал, что сменит её в полночь. Цитаэр про себя подумала, что разбудить его у неё не хватит духу, но кивнула. В крайнем случае ей хватит сил досидеть до утра, а во время перехода заснуть всё равно не получится до следующего привала. Снова ночного. Но там уже видно будет. Пока главное не совершать ошибки в первую же ночь.       Напутствуя её перед первым дозором, сэр Реймонд, кроме всего прочего, кивнул на мех с вином: — Если замёрзнешь, погрей, выпей. Только не увлекайся.       Цит вновь кивнула. Интересно, это камешек в сторону гальдской попойки? Ну так она тогда на своих ногах дошла. И даже Килана дотащила. Хотя сама по себе эта попойка, конечно, ничего хорошего о них обоих не говорит.       Воцарилась тишина, какая бывает только зимой на равнинах. Слышно было только ветер, шуршащий снегом и низкими редкими кустами, да треск костра. В чёрном небе, усыпанном звёздными самоцветами, едва виднелись бледные голубые всполохи волховских огней. В Гальде они назывались светом Веллах и были связаны с северной магией.       Чем северная магия отличалась от любой другой и почему для неё богиня зажигает небесный огонь, Цит, магии никогда раньше не видевшая, не знала. Для неё это до сих пор было милостью горисадских небес, дарующих волхвам знаки и откровения. Хотя кэлльские боги понемногу стали проникать в её сердце, не в последнюю очередь благодаря сэру Реймонду и брату Йежичу, тепло напутствовавшему её перед отъездом, Цитаэр вообще с трудом отпускала привычные вещи. Пусть по-настоящему горисадкой быть она уже не могла, но и по-настоящему кэалью стать ещё не успела.       Серьги морозили уши. Раньше, дома, Цит носила в зиму пуховый платок, а теперь у неё было только тонковатое сукно. Грех жаловаться, сэр Реймонд и без того наверняка немало разорился на то, чтобы собрать в дорогу ещё и её, но было очень жаль, что все тёплые вещи пропали вместе с повозкой. Возможно, сними Цит тонкие серебряные колечки, риск отморозить уши напрочь уменьшился бы, но это были и обереги, и символы, отказаться от которых казалось немыслимым. Как минимум одну серьгу пытались вырвать разбойники, напавшие на повозку, ранка зажила до конца только недавно. Почему не закончили дело? Почему не попытались снять всё с как будто бы мёртвого тела? Что-то им помешало, но что — сейчас уже и неважно. Главное, ничего не пропало.       Четыре серьги. Одна — на первый год жизни, одна — на десятый, одна — на невестины шестнадцать лет, и одна — на помолвку. Позже должны были появиться ещё хотя бы две: на рождение первенца и с появлением первого сына... но ничего не случилось. Как не случилось покрыть голову платком и войти в дом мужа.       Когда-то матушка сетовала, что из-за своенравности старшей дочери младшая тоже вынуждена сидеть в девках. И так радовалась, когда Исхиль наконец-то получила возможность принять от хорошего работящего парня ту самую, заветную четвёртую серьгу. Готова уже была и жемчужная подвеска, которую никто, кроме семьи, не увидел бы под платком.       А теперь Цитаэр сидела у костра, нахохлившись как снегирь, в куцей куртке с чужого плеча, суконном платке, латанном шерстяном плаще, да ещё и с мечом на поясе. А вокруг звенела снежная тишина чужой заречной страны. Жизнь свернула не туда и стремительно покатилась под гору.       Впрочем, Цит не то, чтобы сильно страдала из-за этого. Ей было тяжело, и страшно, и холодно, и в первые дни она натерпелась такого, что кошмары снились до сих пор, но сейчас происходящее обретало смысл. Меч уже казался привычным, сэр Реймонд и Килан стали близкими. Может, Цит не так хорошо их знала, но успела поверить — и довериться. Даже если им она нужна была лишь для того, чтобы стать частью кэлльской армии и однажды пойти на убой во имя империи. Пусть так. Важно, что пока они были по-настоящему добры, а она получила силы и направление. Без этого в Кэлле она едва бы выжила.       Спать хотелось, но не слишком сильно. Несколько раз Цит поднималась и обходила лагерь: не столько из реальных опасений, сколько чтобы размяться. Холод за пределами круга кострового света был ещё более жестоким, зато бодрил. Тишина стояла по-прежнему звенящая. Даже не верилось, что где-то сейчас проливается кровь и решаются судьбы целых народов.       Горячее вино обожгло горло. Ущербная луна выползла почти в зенит. Цитаэр вновь подумала, что будет сидеть до утра, но зашуршал полог палатки, и вышел сэр Реймонд. Причём с таким бодрым видом, будто уже наступило утро. — А ты бы и не сказала, если бы я проспал? — улыбнулся он вместо приветствия.       Цит промолчала. И так всё ясно.       Налив себе вина, он сел рядом и вздохнул: — Знаешь, в чём проблема? Не в умении драться, не в происхождении и даже не в навыках выживания. Ты слишком взрослая, чтобы учиться некоторым вещам. Сколько тебе? У вас считают годы жизни? — Считают. Двадцать. — Как и Килану, значит. Так и думал. Я уже говорил, что общение — тоже навык, который надо освоить. Но если разводить костёр, держать меч или ездить верхом я смогу тебя научить, даже до лета, если боги дадут выжить, то всё, что касается более... бытовых вещей, так просто не дастся. А это тоже необходимо воину. В конце концов, тебе предстоит постоянно быть среди людей.       Цит помолчала. Конечно, она была немного слишком сдержанной в общении, особенно со старшими, и многое предпочитала брать на себя, чтобы не утруждать других, но сэр Реймонд был неправ, что она вообще не умела общаться. Раньше всё было иначе. Совсем иначе. — Я понимаю, о чём вы. Но дело не в том, что меня вырастили такой. Дело скорее в Кэлле. Последние события в моей жизни не очень располагают к тому, чтобы вообще хоть с кем-то говорить. Тем более с незнакомыми, если вернуться к Гальду. — Я не говорю, что что-то легко забыть или оставить позади. Но, во-первых, рано или поздно тебе придётся пересилить себя: невозможно всю жизнь убегать или убивать незнакомцев. А во-вторых, рано или поздно надо обрасти людьми, которым ты доверяешь. Причём настолько, чтобы доверить даже свою жизнь. Ты выбрала путь меча, и на этом пути не стоя́т в одиночку. Не то, чтобы я думал о себе слишком хорошо, но сейчас мы трое должны доверять друг другу. Иначе просто не выжить, тем более здесь. — Всего несколько месяцев назад вы думали, что я по меньшей мере беглая преступница, — Цит усмехнулась. — Но я понимаю. И согласна. И даже стараюсь, очень стараюсь. Просто некоторые вещи приходят не сразу, но только это не значит, что меня, такую взрослую, ничему не научить. Во всяком случае, я надеюсь, что ещё научусь. — Я не хотел сказать, что ты необучаема. Дело как раз в том, что воспитать ребёнка таким, как считаешь правильным, намного удобнее и проще, чем того, кто хоть сколько-нибудь видел жизнь. Поэтому иногда я и сам не знаю, как правильно тебя учить. Возможно я даже совершаю ошибки. И надеюсь, что ты меня за них простишь, потому что обоих своих учеников я обучал с детства.       Цит почувствовала себя неуютно и покачала головой. Не сэру Реймонду здесь надо просить прощения. — Я благодарна за всё, что вы делаете для меня. Какие могут быть извинения? Если бы не вы и Килан, я бы осталась где-нибудь в болоте, а теперь имею какую-то цель и могу идти вперёд. Выжила вообще. Вы заботитесь обо мне: еда, тёплая одежда, обучение. Даже если я не понимаю и не умею всего сразу, это не ваша вина. — Но и не твоя. — Наверное, нет. Просто жизнь сложилась вот так. И для того, чтобы перевернуть её с ног на голову, нужно чуть больше времени. — Рад, что ты это понимаешь и не опускаешь руки. — Я просто не хочу опускать руки. Сдаться можно когда угодно, но пока, раз я выжила, лучше уж попытаться что-то сделать, чего-то достичь, победить, чтобы потом жить спокойно. — Или умереть в бою? — Или умереть, забившись в дыру и трясясь от страха? Лучше в бою, там хотя бы есть шанс и выбор... хотя бы можно попытаться выжить.       Сэр Реймонд чуть заметно усмехнулся, но промолчал.       Вновь воцарилась тишина. Вино в кружке остывало, и Цит допила залпом, не чувствуя ни хмеля, ни даже тепла. Что-то ждёт впереди? Она всё ещё не могла представить, какой будет жизнь на настоящей войне. Казалось, что пусть тяжёлый, но мирный путь никогда не закончится. Хотя разум говорил, что будет совсем не так, но... — Иди спать, тебе нужны будут силы. И подумай над тем, о чём мы говорили, пожалуйста. Доброй ночи. — Да, конечно. Доброй ночи.       Она долго ворочалась, устраиваясь удобнее и сжимая в руках маленький талисман: неровный железный многогранник, источающий жар. Сон не шёл. Что ждёт её дальше? Как научиться тому, чему другие учатся годами? И какая всё-таки на вкус эта настоящая война?       Звёзды перемигивались над головой, такие же, как дома, а волховские огни струились, как заречные шелка купеческих жён.       Спустя несколько дней снега под ногами прибавилось, а участков со скрипучим льдом стало меньше. Местность стала по чуть-чуть приподниматься, Цит хорошо чувствовала, что приходится идти в горку. Начинался подлесок. Поначалу редкий и светлый, со временем он сменился тёмным ельником. Становилось ещё холоднее.       На очередном привале, глядя, как Цитаэр с Киланом, против обыкновения, жмутся друг к другу у костра, сэр Реймонд ободряюще сказал: — Начинается самая холодная часть пути. Сейчас до нас не доходят тёплые ветра с моря, они закрыты горами. Но это ненадолго. Дня через три перейдём Золотую реку, а потом дней через десять войдём в Кариваал, там уже теплее, да и весна всё ближе.       Звучало не слишком обнадеживающе. Цит была уверена, что к югу должно становиться теплее, приезжали же откуда-то смуглые купцы, жалующиеся на нестерпимый холод и везущие диковинные вещи, каких не может водиться на севере. Однако до солнечных земель ещё надо было пройти ледяную долину. Неужели ветра могут так влиять на погоду? Отсюда до моря ведь много дней пути. — Горы? Разве где-то здесь есть горы? — Конечно. Те же, что в Гальде, впереди и к западу от нас, а за нашими спинами — гряда, отделяющая от большой земли Йотку.       Цитаэр нахмурилась. Это расходилось с тем, что она знала. — Я немного знаю про северные земли, в общих чертах. Настоящие горы намного западнее. Если Золотая река — это Даждьва, по которой на севере проходит граница Кэллы, то ближайшие горы — Китовий хребет, а гальдский Китовий хвост — всего лишь сопки. И рядом с Йоткой тоже только сопки. Хвитасы или как-то так.       Сэр Реймонд посмотрел на неё удивлённо. — По Золотой реке и впрямь проходит граница, как раз недалеко от того места, где мы тебя нашли. Насчёт гор и сопок ты, наверное, права, хотя на востоке Йотки горы всё-таки есть. Вообще весь север Кэллы местность гористая, не считая долины Золотой реки. А ты на удивление немало знаешь.       Цит пожала плечами: — Я же с севера и чему-то всё-таки училась. Только не знала о том, как горы связаны с погодой. Получается, мы сейчас в междугрядье? И когда выйдем из него, станет теплее? — Не сразу, но да. За Золотой рекой, или, как ты говоришь, Даждьвой, станет получше, но настоящие изменения мы почувствуем ближе к Рейме. Это река, отделяющая земли западных князей от Кариваала.       Новая порция информации, которую требовалось осмыслить и, желательно, запомнить. Мысленно Цит попробовала нарисовать карту известных ей мест. Пока примерно получалось, но то ли ещё будет. Ещё эти кэлльские названия... то, что она знала, практически разбивалось о разницу имён.       От географии тему увёл Килан: — Значит, день Очага мы встретим где-то посредине нигде? — День Очага? — Ах, да, — сэр Реймонд подбросил дров в костёр. — Это один из главных праздников. День Очага, Вознесение, день Аликари. Названия разные, а по сути зимний солнцеворот, самый короткий день и поворот на весну. Утром завершаются тринадцатидневные службы в храмах, днём устраивается большой праздник, а вечером обычно собираются семьёй. Кое-где дарят друг другу подарки. Хотя в последние годы традиции чуть-чуть изменились, потому что на солнцеворот приходится ещё и день рождения нынешнего повелителя. Впрочем, день Очага — это день Очага, и вечерние домашние празднества неизменны. Ну, мы будем праздновать втроём, ничего страшного.       Что ж, Солнцеворот праздновался и в Горисаде, и даже похожим образом, ничего сложного. Вот ведь, а она совсем забыла, что он уже так скоро. Совсем заплутала во времени. С другой стороны, по-настоящему считал дни только сэр Реймонд, а у Цит по крайней мере было оправдание: она вновь постоянно уставала от непрерывного штурма снежной целины. А ведь ещё были ночные дозоры.       К реке они действительно вышли через три дня. Здесь она была намного у́же и, к счастью, плотно скована льдом. Справа вдали виднелись вершины сопок, отсюда — совсем невысокие холмики, и те оставались позади вместе с запертым ими Гальдом, бескрайними болотами и самой долиной Даждьвы, отделяющей герсландские земли от Кэллы.       Они покидали север.       Солнцеворот застал их на полпути между Даждьвой и Рейме. Это была вершина плоского холма, разделяющего долины рек. В редком ельнике удалось добыть зайца.       Килан учил Цит основам охоты, но в итоге по неосторожности чувствительно получил от подстреленного зверя и вернулся в лагерь злой и исцарапанный, таща зайца, оставляющего кровавый след от грубо разрезанного горла, за лапу. — Зачем же такое варварство, — покачал головой сэр Реймонд. — Ушастый всего-то хотел жить.       Неглубокие раны обработали зельем, разодранную одежду заштопала Цит, пока готовилась похлёбка из мяса и остатков крупы. Вообще провизии оставалось мало, но предполагалось, что скоро снова появится человеческое жильё, а до тех пор придётся довольствоваться сухарями, сушёным мясом и тем, что получится добыть на охоте. Но праздник есть праздник, и жадничать не захотелось никому.       Это был пир настолько богатый, насколько только возможно посреди заснеженной пустоты. А самая длинная ночь с заката расцветилась рыжими, синими и пурпурными огнями.       Килан, уже забывший о схватке с зайцем, рассказывал Цитаэр о традициях. — Первая чарка вина — огню, потому что это праздник возрождения и возвращения Аликари домой вместе с солнцем. Как Редага поила его вином, чтобы исцелить, так мы теперь приносим огню жертву, вот. А ещё по тому, как за ночь прогорит самое большое полено в костре, предсказывают, каким будет год. А всё остальное вообще не так важно, потому что самое важное — вкусно поесть в хорошей компании, лучше всего с близкими людьми.       Верил ли хоть кто-то, что Цит действительно близка им, неизвестно, но еда была вкусной и сидеть было тепло и уютно. Практически как будто дома, а не под звёздами на снегу.       Были песни на незнакомом языке. Наверняка на кариваальском, которого Цитаэр не знала, но слушала с удовольствием. Потом, словно вспомнив о ней, запели и на кэлльском. Она подхватывала несложные мотивы и чувствовала себя немного менее чужой, чем прежде, и от этого было тепло. Совсем не так, как дома, но всё же по-особенному тепло.       А утром, с первыми лучами солнца, они двинулись дальше, оставляя позади кострище с обгоревшим поленом, похожим на корабль, и последние отблески на вершинах Китовьего хвоста.       На второй день второго зимнего месяца, задержавшись из-за страшной пурги, бушевавшей беспрестанно несколько дней, они пересекли широкую полноводную Рейме, почти невидимую под снегом, и наконец вошли в центральные земли империи.