Их проблемы, наши последствия

Слава выглядел ужасно. Бледный, с покрасневшими от слёз глазами, трясущийся, как осиновый лист на ветру, и постоянно всхлипывающий. Он явно не понимал, что происходит. Это улавливалось по стеклянному взгляду, да и в целом поведение Славы, будто тот вообще был не здесь. И Лев, если быть честным, не хотел возиться с ним. У него была практика в больнице, хоть и эта практика заключалась в том, что «принеси, подай, иди нахуй, не мешай». Это если кратко. А в целом ему нужно было прибираться, иногда позволяли менять утки больным, а большей удачей было то, когда подпускали совсем близко к пациентам, но только посмотреть, как выполняет работу настоящий врач. В общем, ничего интересного. Но Слава никак не укладывался в эти планы. Лев подумывал, куда бы его сбагрить. Но тот, будто услышал его мысли, и лишь сильнее вцепился ногтями в плечи, мыча что-то невразумительное. Лев тяжело вздохнул. Наверное, не стоит его бросать. Уж слишком жалко тот выглядел совсем, как потерявшийся ребёнок, что мог лишь истерить. «Вот никогда бы не подумал, что скажу такое про Славу, — мелькнуло у него в голове. — Нет, я просто отблагодарю его, что он помог мне добраться до дома, вот и всё». Но вот, что делать с ним, Лев не знал. Раз бросать его — это слишком бесчеловечно, то что? Успокаивать было явно не его коньком, как приободрить он не знал, да и вообще, какие слова можно сказать человеку, у которого друг порезал вены? Причём самостоятельно. Лев потёр переносицу, нахмуриваясь. Но он ухватил Славу за руку и повёл по коридору. Было бессмысленно стоять тут, тем более у всех на виду. Слава не сопротивлялся и послушно следовал за ним. Он даже не спросил, куда они идут, похоже, полностью отдаваясь в руки Льва. Или просто ему было уже настолько всё равно. А Лев и сам не особо знал. Лишь когда впереди показалась «сестринская», он завернул туда, просто надеясь, что там никого не будет. Иначе ему влетит за то, что шляется в неположенных ему местах. Но нет. Ему повезло, и комната была пуста. Он усадил Славу на стул, а сам принялся искать какое-нибудь успокоительное. Потому что без него тут никак. Порыскав в полках и в тумбочках, он таки нашёл скляночку с валерьянкой. Лев плеснул в стакан воды из чайника, понадеявшись, что она кипяченая, и накапал туда валерьянки. Он хотел верить, что после этого Слава успокоится и хотя бы перестанет реветь. Лев протянул ему стакан, и тот взял его и просто смотрел непонимающим взглядом. — Выпей. И тот глотнул, опустошая за один глоток всё. А потом Слава поморщился и спросил: — Это валерьянка? — Да. Славу передернуло, словно от тока. И он прошептал: — Плохо, плохо дело… Лев не понял, что такого плохого в валерьянке, но решил не уточнять. Слёзы прекратили литься по щекам Славы. Он больше не всхлипывал, не трясся, но замер, уставившись в одну точку. Его плечи опустились, кудри, что до этого словно ветви деревьев тянулись вверх, опали, распрямляясь, и будто угасали. Взгляд выглядел настолько опустошённым, что у Льва пробежали мурашки от чувства безнадежности, что он вызывал. Никогда он не видел Славу в таком виде. Тот постоянно улыбался, даже когда его били, даже когда говорили гадости ему в лицо, и даже, когда тот сидел у него на кухне, явно раздраженный, что ему пришлось целую ночь переждать в его квартире. А теперь что? Сломленный, уставший и просто… депрессивный. Словно солнце просто-напросто взяли и погасили. А небо застелили громадные, тяжелые, даже не серые, а мрачно-тёмные тучи, из которых беспрерывно лился ливень, отбивая тоскливую мелодию. Это было так непривычно, что Лев опешил. Слишком уж это выбивалось из обычного образа Славы. И как бы он не хотел признавать, но Льву стало жаль Славу. Но это была не та жалость, которую он испытывал к слабым, ничего не стоящим людям, которые настолько ничтожны, что даже не хочется их лишний раз трогать. А жалость, которую испытываешь просто из сочувствия. Потому что человек и вправду неплохой, а обстоятельства складываются не в его пользу. И хоть Слава и выглядел, как какой-то откровенный гомосексуал, но он был хорошим. Он не бросил Льва, когда тот был пьяным, и довёл до дома, хотя вовсе не был обязан этого делать. И мог бы его бросить. И к тому же спокойно отреагировал на то, что он встречался с Павлом, и даже позволил выговориться. Поэтому Слава не был достоин такого состояния. Лев и сам удивлялся тому, что он говорит. Но, с другой стороны, он же не совсем чёрствый сухарь? Он тоже может испытывать сочувствие к людям. Даже к тем парням, что плачут, как девчонки (и выглядят тоже), хотя это совсем не по-мужски. — Если хочешь покурить, то прямо и налево, — сказал Лев, понимая, что оставаться здесь дольше может привлечь к тому, что их заметят. И тогда-то, ему и влетит. — И выход там же. И выставил Славу за дверь. И себя тоже. Но Слава встал, как вкопанный, и никуда не пошёл, вопреки ожиданиям Льва. Он тяжело вздохнул, похоже, тот до сих пор не отошёл. Ну, хотя бы не ревёт. — Тебя проводить? Тот кивнул, но Лев сомневался, что это был осмысленный кивок. Звуки шагов раздавались по коридору, отражаясь от стен, создавая эхо. Мимо них проходили люди, но никто, слава богу, не обращал внимания. Лев подвёл Славу к двери и открыл её, запуская слегка морозный воздух внутрь. Они оба вышли на улицу, и Лев пожалел, что не захватил с собой кожаную куртку, потому что в одном свитере, на который был накинут тоненький халат, ощущалось холодно. Он достал из карманов штанов пачку сигарет и в качестве вежливости протянул её Славе. Тот, молча, взял и сразу же зажал её губами. Лев поступил точно также, а после зажигалкой поджег им обоим сигарету. После первой затяжки он сказал: — А я и не знал, что ты куришь. Но в ответ ему послышался сиплый кашель, и Лев всё понял. — Я только парю, — прокашлявшись, ответил Слава и ещё раз затянулся. Но в этот раз явно меньше, ведь никаких звуков задыхания не последовало. Тот присел на бетонные ступеньки, и Лев аккуратно пристроился рядом. На улице была слякоть. Грязь, смешивалась с лужами, создавая очень жидкую субстанцию, по которой невозможно было пройти не испачкавшись. Листья, беспорядочным веером лежавшие, начинали тускнеть и гнить. Сверху на них виднелся лёгкий иней, видно ещё не растаявший с утра. Вдалеке растекался молочный туман, окутывая всё пространство собой. Листья на деревьях уже опали, и голые ветви колыхались от ветра, угрожающе скрипя. Они были беззащитны, ветру ничего не стоило их сломать, ничего больше не согревало их. Они словно были предоставлены сами себе. Такое ощущение, что они брошены на умирание. Но это ведь не так. Да, зимой им придётся нелегко, но потом наступит весна и всё снова зацветет совсем как раньше. Но Лев выпустил дым изо рта и подумал, что это излишняя романтика. Это всего лишь растения. Всего лишь ботаника. В этом нет ничего такого таинственного, деревья сбрасывают листья лишь за тем, что зимой питательных веществ мало и на листья уже не хватает, вот, они и опадают, чтобы не кормить лишний рот. А после превращаются в удобрения. Простой цикл. — Слава, — тихо начал Лев, — я очень плох в утешениях, но я просто хочу сказать, что всё будет нормально. И ты сможешь скоро навестить Богдана. Правда, он будет, скорее всего, в палате реанимации, а туда кроме родственников никого не пускают, — он закусил губу, понимая, что делает хуже. — Но, я уверен его быстро переведут в обычную палату, и тогда ты сможешь навещать его. А потом и вовсе выпишут, и всё будет хорошо. Слава молчал. Обкусанные губы были сомкнуты в тонкую изогнутую линию, держащую сигарету. Но после он затянулся, разомкнул их, и серый дым, сливающийся с остальной обстановкой, слетел с губ, отправляясь вверх. Сигарета дотлела до фильтра, он потушил её об ботинок и кинул в мусорное ведро. Слава тихо попросил: — Дай, пожалуйста, сигарету, — и протянул руку. И Лев дал, вновь чиркая зажигалкой. Слава уже не так кашлял, хотя иногда хрипы вырывались у него из горла. Он смотрел куда-то вдаль, и его обремененное тоской лицо резко контрастировало на фоне яркой одежды: красной куртки, белым штанам в разноцветную клеточку и шапке с нарисованной рыжей собакой. — Ничего ты не понимаешь, — с горечью в голосе сказал Слава. — Эй, я не настолько бесчувственный, — фыркнул обиженно он. — Если я раньше бил людей не значит, что я остался таким же. Люди, вообще-то меняются. И ты, как «психолог» должен знать об этом. Так что… Слава от слов про психолога нервно вздрогнул. Его глаза расширились, будто он что-то осознал, а потом его лицо вновь скорчилось, будто от чего-то кислого или горького. Он поджал губы, сдавливая сигарету, и нахмурился, из-за чего появилась нехарактерная для него складка между бровями. Казалось, что он опять вот-вот расплачется. А после, достав сигарету изо рта, произнёс отстраненным голосом: — Я не про это даже. — А про что тогда? — Лев напрягся, уже совсем не понимая, что тот имеет в виду. Но Слава ничего не ответил. Лишь внимательно смотрел вдаль, будто бы и правду видел там что-то интересное. Но впереди был только мусорный бак да забор. Лев решил подождать, может, тот докурит и скажет? Но нет. Слава скурил сигарету практически до фильтра и не поленился кинуть её в мусорку, а не на землю. И ничего не произнёс, лишь наклоняя голову. — Знаешь, — начал Лев, — шёл бы ты, Слава, домой. Тебе тут нечего больше делать. Лучше приведи себя в порядок и постарайся не так переживать. Хотя, конечно, легче сказать, чем сделать. Слава неоднозначно глянул на него, но кивнул. Он молча встал со ступенек и пошёл к калитке, даже не попрощавшись. Лев наблюдал за ним и думал, что закончили они на излишне плохой ноте. Хотя он не хотел. Вот вообще. Но похоже, то ли он и вправду ничего не понимает, то ли они слишком разные, чтобы ладить друг с другом. Как кошка с собакой.

***

Изначально Лев не хотел заглядывать к Богдану. Пф, как будто у него дел других нет, чтобы навещать бывшего знакомого, с которым у них и так отношения не ладились. Но потом он случайно узнал в какой палате тот лежит. После прошёлся мимо этой палаты, чисто случайно, ему вообще другое нужно было. А потом понял, что у него появилась свободная минутка, и он может спокойно прокрасться к Богдану. Он сомневался, что это разрешено, но когда Лев следовал правилам? Правильно, почти никогда. Он старался, чтобы его шаги были как можно тише. При этом он накинул на себя максимально расслабленный вид, что он вовсе не занимается чем-то подозрительным. Так он дошёл до палаты и заглянул туда. В ней было всего две койки, но вторая из них пустовала, поэтому Лев без опасений зашёл. Богдан, кажется, совсем не изменился с их последней встречи на выпускном. Всё такие же чёрные волосы с чёлкой, зализанной на левую сторону, такие же зелёные глаза, правда, которые сейчас смотрели вовсе не на него, а в сторону, выражая высшую степень безразличности. Единственное, что выглядело совсем инородно, это капельница с кровью, чья трубка с катетером вонзалась прямо в руку Богдана. — Не думал, что мы встретимся при таких обстоятельствах, — хмыкнул Лев. Хотя на самом деле он вообще не думал, что они больше когда-либо пересекутся. Богдан ничего не ответил. Лев подошёл и сел на соседнюю кушетку, продолжая рассматривать того. И чем больше он вглядывался, тем больше отмечал, что кожа у того довольно бледная, и синяки под глазами, которые раньше были не так заметны, и даже бывшие давно пухлые щёки впали, делая лицо худощавым. Это удивило Льва. Всё из-за потери крови? Или из-за других причин? — Что, не хочешь даже разговаривать с бывшим приятелем? — хмыкнул он, начиная подозревать, что он вообще зря сюда пришёл. — Приятелем? — раздался настолько тихий и хриплый голос, что Лев его еле расслышал. — Ну, как-никак в одной банде были, — пожал он плечами. Богдан слегка нахмурился и отвернул голову в другую сторону. Вообще, его лицо не выражало практически ничего. Это не было, как тоска и потерянность у Славы или, как у их бывшего преподавателя Прохора каменная маска. Тот словно по-настоящему не чувствовал ничего. По спине прошёлся холодок. Богдан, конечно, никогда не отличался оптимизмом, но всё же раньше жизнь в нём горела. Щёки отливались румянцем, во глазах сиял блеск интереса. А сейчас… сейчас ничего этого не было. Взгляд был безжизненным, тухлым, словно он давно уже был мертвецом. «Но его состояние не настолько же критичное, — подумал Лев, оглядывая капельницу. — Это точно от чего-то другого». — Окей, возможно, сказанул лишнего, извини, — хоть Лев и не понимал, что не так он сказал, но решил на всякий случай извиниться. Ну, а мало ли, чем задел. — Поэтому просто считай меня своим бывшим одноклассником, хорошо? Богдан устало вздохнул, прикрывая глаза. — Зачем ты пришёл? — Просто узнать твоё самочувствие. — Нормальное, — пробубнил он. Хотя даже Льву было заметно, что явно не нормальное. Начиная внешним видом и заканчивая психологическим здоровьем (потому что, кто в здравом уме перережет себе вены?). Он тяжело вздохнул, понимая, что разговор явно не желал клеиться. Да и сам Лев, если честно, не до конца понимал, зачем пришёл к Богдану. От скуки? Реально узнать его состояние? Или попытаться выпытать причину такого идиотского, по его мнению, поступка? Он не знал, но факт оставался в том, что он уже сидит в палате. И нужно что-то делать. — Наверное, мне бесполезно спрашивать, зачем ты это сделал, да? Богдан не ответил и даже никак не отреагировал, словно Льва и не было в палате. И это начинало раздражать. Богдан, конечно, всегда был молчалив, но это уже совсем переходит все рамки приличия. Лев нахмурил брови, начиная постукивать пальцами по коленке. — Богдан, ты можешь хоть как-то отвечать, а? Но и в этот раз никакого ответа не последовало. Лишь тишина наполняла палату. Богдан смотрел на капельницу, из которой медленно перетекала кровь в организм. И Льву это напомнило себя, когда он лежал с ножевым ранение и также смотрел на капельницу от нечего делать. Но тогда ему было за радость, если кто-нибудь приходил поговорить с ним. А Богдан… Богдан не ценит и этого. Но тут внезапно он спросил: — А в туалете есть окна? И Лев настолько был поставлен этим вопросом в тупик, что несколько секунд просто моргал, пытаясь осознать его. Это было совсем не в тему. Да и к чему? — Ну, вроде были, — он никогда не обращал на это внимание. Но что-то такое в голове проскальзывало. — А сильно высоко? Тут Лев нахмурился, понимая, что дело идёт к чему-то не очень хорошему. Зачем ещё знать и высоту окон? Если только не… — Ты что собрался второй раз себе вены резать?! Богдан промолчал и перевёл взгляд на него. И Лев всё понял. Тот и вправду собрался это сделать. — Да ты, да ты издеваешься! Тебе врачи жизнь спасли, тратят на тебя тут ресурсы, а ты… — А зачем мне нужна такая жизнь? Лев фыркнул. Он всегда подозревал, что Богдан слабак. Это было заметно и в банде, когда тот боялся всего и явно неохотно участвовал во всём, и в целом жизни, ведь тот всегда старался скрыться, стать более незаметным. И даже, когда его задевали, никак не реагировал, молча принимая. Он всегда был безынициативным, какой-то рохлей, неспособной принимать решения. Удивительно, как он вообще в актёрское решил пойти, учитывая, как он не любил внимание и постоянно скрывался от него, уходя в тень. Но Лев никогда не думал, что Богдан настолько слабый. — Ты трус, — сказал он, поднимаясь с кушетки. — Вместо того, чтобы решать проблемы, ты даже не прячешься от них, а просто решаешь капитулировать. Это жалко. Богдан напрягся, сжимая одной ладонью простынь. Кажется, он хотел возразить, сказать что-то против, но у него не хватало смелости. Впрочем, это было ожидаемо. — И знаешь, если ты не ценишь себя, то подумай хотя бы о других, — продолжал Лев слегка грозным тоном. — Например, Слава. Ты знаешь, как он переживал? Он места себе не находил, он плакал, нет, он натурально ревел в три ручья и всё это из-за волнений о тебе. Да, он был весь бледным, хотя никакой кровопотери у него явно не было. И знаешь, да, я не слишком сильно знаком со Славой, но я уверен, что нет ещё более оптимистичного человека, чем он. И этот вечно улыбающийся человек вчера погас. Ты понимаешь? И это всё благодаря тебе. Думай хотя бы о том, как твои действия влияют на близких. И с этими словами он вышел из палаты, хлопая дверью, не дожидаясь ответа. Лев был зол. Он засунул руки в карманы халата и быстрым шагом пошёл по коридору. Шаги равномерным стуком отдавались в помещении. Слава ведь и вправду так волновался о Богдане, а тот даже и не задумывался об этом. Почему тому достаются такие хорошие друзья, а ему Павел? В смысле, Павел тоже часто волновался о нём, но сейчас явно нет, иначе бы уже давно появился на горизонте. И иначе бы не бросал его так нелепо и так глупо. Лев сжал кулаки. Это было несправедливо, разве он не заслуживает такого же трепета со стороны Павла, как у Славы к Богдану? Разве он должен один страдать? Он почувствовал ком в горле и как глаза стали слегка влажными. Вот чёрт. Он яростно толкнул дверь, ведущую на лестничную площадку, чуть не сбивая человека. Но он не обратил на это внимание, лишь отворачиваясь, чтобы тот не заметил его лицо. Лев быстро затолкал все мысли внутрь, не давая ничему просочиться наружу. Он же, в конце концов, не девочка, чтобы плакать над такими вещами. Ничего, переживёт. И только спускаясь по лестнице он понял, что, наверное, погорячился. Что не стоило говорить такое Богдану. Следовало лучше сказать это Павлу, ведь в какой-то степени для него это и предполагалось. Но, разве и для Богдана это не было правдой? Просто надо было сказать это мягче. Но Лев, в любом случае, не спешил идти извиняться. У него были ещё и другие дела.