Remember when we first met?
У любого, оказавшегося в этой крохотной комнатушке, непременно закружится голова от духоты и запаха краски. Этому же "любому" обязательно вопьется в кожу что-то острое — кнопки, разбросанные по полу, или недовольный взгляд Сынмина. И, хотя Хван оказывается в этом месте часто, к духоте привыкнуть получилось, а кинжальный взгляд черных глаз друга каждый раз припечатывает его к стенке. Хёнджин не знает, чем так раздражен Сынмин, предпочитает думать, что плохой погодой и недостаточно горьким кофе. "Зачем ты берешь его в той кофейне, если тебе не нравится?" — вопрос, звучащий трижды в неделю (столько раз друг приходил в студию — по вторникам, четвергам и пятницам), так и остается без ответа в очередной раз. Сынмин просто отмахивается, плюется и вздыхает, но кофе в той кофейне так и не перестает брать, допивает до конца, оставляя бежевые стаканчики подставками под кисти. У Хёнджина и кистей столько нет, сколько стаканчиков в этом помещении. Вообще все в студии является дизайнерским решением Сынмина — стаканчики, детский плед на полу вместо ковра (и зачем он нужен?), прибитый к стене скейт в роли полки для безобразного надколотого гипсового бюста. Ким однажды подрисовал ему маслом синие усы и кое-как нацепил очки-сердечки на отвалившийся нос. Только повсюду оставленные холсты, дописанные и нет, служат упоминанием в этом пространстве самого Хёнджина. — Хван. Хёнджин друга не слышит, утопая в собственных мыслях, как в зыбучем песке. Они утягивают его глубоко в бездну, прилипая к коже чем-то ледяным и колким. Мысли врезаются в голову, заставляя жмурить глаза, хотя выцепить из них что-то путное выходит скверно. Хёнджин бросает быстрый взгляд на часы. Через пару часов за ним приедут, покачают головой и снисходительно посмотрят. Хёнджин смертельно устал встречаться с этим взглядом и с этим снисхождением. — Хван? От воспоминаний об этом взгляде Хёнджин ежится, как от декабрьского промозглого ветра за окнами, и кутается инстинктивно в кардиган, словно он поможет растопить образовавшуюся под кожей корочку льда. Внутренности стягивает холодом и тянет куда-то вниз, глубже в пустоту, которая разрастается в груди, а потом... — Хёнджин! Потом теплая рука Сынмина на плече за шкирку вытягивает его в реальность из этого болота. Реальность бледная, душная и звучит помехами из проигрывателя. Пластинка закончилась, нужно бы поменять. — Открой окно, говорю. Я пока музыку поставлю, — Сынмин легко сжимает плечо друга, чтобы тот вновь не провалился в собственные мысли, отходит к полкам, когда видит в ответ короткий кивок. — С тобой все нормально? — Да, — было, пока не захотелось понять почему. — Просто задумался. — Знаю я твое "просто задумался", с таким бестолковым выражением лица ни о чем хорошем не думают. С Тэмином поругался опять? — Мы не ругались. И это правда. Хотя лучше бы не. Лучше выслушивать крики, может, что-то разбить, хлопать дверью и злиться до кипящей крови, чем натыкаться на холодный осуждающий голос. Хёнджин не понимает, за что его осуждают. Но чувствует каждой клеточкой тела сквозящую во взгляде неприязнь, которая, как в зеркале, находит отражение в нем самом. Упоминание Тэмина отзывается мурашками по спине и желанием вжать голову в плечи то ли боязливо, то ли виновато. Хёнджин хочет уйти от этого разговора, хотя кажется, что Сынмин быстро теряет интерес к теме, переключая внимание на коллекцию пластинок на полке. Хван подходит медленно к окну, хватаясь за створки и секунду думает о том, что сам покрылся инеем и чудными узорами мороза, как эти стекла. В прочем, быстро прогоняет эту дурь, тянет створки вверх, впуская свежий воздух в крошечную комнату. Хёнджин чувствует облегчение, когда ветер хлестко бьет ему в лицо колючими снежинками, когда слышит шелест страниц оставленной на столе раскрытой книги по живописи. Сынмин охает тихо, подхватывая один из стаканчиков, в котором бурая от смешения красок вода. — Я хотел проветрить, а не снести тут все ураганом, — бурчит Ким недовольно, — прикрой. — Извини, не ожидал, что такая метель, — Хёнджин тушуется, но окно закрывать не спешит. В носу щекочет снежинками и морозом, пальцы словно примерзли к ручкам створок. И почему-то стало легче дышать. Ветром все удушающие мысли из головы вынесло. — Ты сейчас в снеговика превратишься, бестолочь, — голос Сынмина раздается совсем рядом, над ухом. Хван едва дергается и отходит от окна. — Иди лучше мазню свою доделай. — Не думаю, что закончу ее. Это просто... Чтобы не думать. Сынмин ловко закрывает окно, отряхивает руки и косится на холст. Смотрит с минуту, после чего решается все же выяснить, что изображено. — Это латук, — Хван даже не смотрит в сторону своей работы, бесконечно долго гипнотизируя часы на экране смартфона. Времени все меньше. — Типа, капуста? — Господи, нет, цветок латука. Означает "ледяное сердце". — Лучше бы это была капуста, — заключает Ким и внимательно смотрит на лицо друга. Ему совсем не нравится такой Хван. Слишком странный и молчаливый. Обычно его не заткнуть, а тут приходится даже самому что-то спрашивать, лишь бы слегка усталый голос его услышать. А еще он ни разу сегодня не смеялся. — Ты точно в порядке? — В полном, — отвечает молниеносно, отчего звучит совсем неубедительно. Для пущего эффекта Хёнджин тянет губы в подобие улыбки, но выходит совсем паршиво. Словно лицо судорогой свело. По крайней мере, Сынмину кажется именно так. Он качает головой и ничего не говорит, еще раз бегло бросая взгляд на картину. "Ледяное сердце", да? Выпытывать что-то у друга не хочется совсем, поэтому Ким принимает позицию стороннего наблюдателя, хотя внутри все скручивает больше от беспокойства, чем любопытства. Хёнджин, почти убежденный, что не вызывает подозрений, снова косится на экран смартфона, где всплывающим уведомлением возникает Тэмин. Пишет, что уже ждет его внизу. Хван мелко дрожит, будто оказался посреди метели в одном кардигане, и начинает суетливо бросать вещи в рюкзак. Главное ничего не забыть, чтобы не пришлось возвращаться. Ему это не понравится. — Уже уходишь? — Сынмин стоит у окна и наблюдает за метаниями по студии, складывая руки на груди. — За мной уже приехали, не люблю заставлять ждать. "Не люблю слушать, что слишком долго копаюсь тут" остается между строк. Хёнджин почти летит над ступеньками вниз, завязывая на ходу шарф, и продолжает мелко дрожать, но не от холода или нахлынувших от предстоящей встречи чувств, а от какого-то малоизвестного ощущения, название которому пока не в силах подобрать. Сердце замирает на мгновение, после чего с утроенной силой начинает биться о ребра, стоит в крошечном окошке в пролете между этажами заметить у машины две фигуры, одна из которых курит. Это точно не Тэмин. Хёнджин зависает на мгновение, после чего снова бежит вниз. Становится как-то тревожно, а в ушах гулко стучит его сердце. Ту-дум ту-дум ту-дум — Ты раньше, чем обычно, — тихо говорит Хван, останавливаясь рядом с двумя парнями. Он хотел бы, в общем, оставаться незамеченным, а лучше раствориться в воздухе еще наверху. — Удалось освободиться, чтобы не пропустить сегодняшний ужин, — Тэмин поворачивается на голос и берет Хёнджина за руку, притягивая ближе. Младший, в надежде сохранить хоть немного пространства между ними, кладет ладони парню на грудь и едва заметно отстраняется, когда чувствует чужие руки на спине. Тэмин тянется за поцелуем и хмурится, когда губами касается щеки. Хёнджин отворачивается, заглядывая ему за спину, все еще надеясь пресечь попытки перейти грань дозволенного (хотя бы при других людях). Тэмина такой поворот не устраивает, поэтому он почти с силой прижимается ближе. Если бы не слои одежды, то под кожу бы забрался. Становится неприятно. — Ужин? — Хван хватается за эту мысль и отстраняется от старшего совсем, сумев не захлебнуться чужой напористостью. — По случаю помолвки Криса. Или это не сегодня? — Ли сверяется с календарем в телефоне и своими заметками. — Точно, — Хван неловко улыбается, царапая пальцем щеку, где минуту назад ощущал горячие губы парня. Ощущение это нестерпимо захотелось стереть с кожи, содрать, выжечь. — Совсем забыл. — Привет? — Голос Сынмина раздается за спиной и оказывается спасательным кругом для Хёнджина. Рядом с другом становится спокойнее. — Привет. И только сейчас Хёнджин обращает внимание на того, кто все это время стоял позади Тэмина. Совсем незнакомый голос отзывается вибрацией внутри и белым шумом вместо мыслей. У Хвана будто весь воздух из легких выжгло, а в груди зашевелилось и раскатами грома заклокотало что-то пугающее. — Это Минхо, — сообщает Тэмин. Младший раньше слышал это имя. Минхо упоминался, как приятель Ли, с которым они познакомились однажды в Китае. Встретились по работе и обменялись контактами, после чего изредка справлялись о делах друг друга. Тогда Тэмин говорил, что Минхо живет в Китае, что значительно затрудняет их общение. Но то было лишь раз, Ли особо не распространялся об этом своем друге, упоминал только, что тот немного нелюдимый и грубоватый, сложно сходится с людьми, но очень надежный. Хёнджин не слишком интересовался "безымянным" другом, но теперь живое воплощение затуманенного образа стоит прямо перед ним, выражая уважительное равнодушие ко всему происходящему. Хёнджин по непонятным для него причинам немного опасается взглянуть на нового знакомого, ему неловко посмотреть Минхо в глаза, но, словно зачарованный, он, вопреки кричащему чувству самосохранения, смотрит тому прямо в глаза. И не может сделать ни вдоха. В чужом взгляде, в котором помимо кромешной всепоглощающей тьмы, кажется, ничего больше и нет. — Подкинете до общаги? — Сынмин в который раз вырывает Хвана из утягивающего в бесконечную пустоту вороха хаотичных мыслей, равняется с ним и вопросительно смотрит на Тэмина. — Без проблем, запрыгивайте. Общежитие Сынмина оказалось поблизости от квартиры Минхо, которую тот снял, когда приехал в Сеул. В машине стоит напряженное молчание, когда они трогаются с парковки. Даже радио не включено. Хёнджин, сидящий на переднем пассажирском сидении, жмется ближе к двери, когда чувствует привычно сжимающую его колено ладонь Ли. С ним весь день творится какая-то чертовщина, которая нашептывает на ухо о том, что нужно убежать далеко, где никто не станет даже искать. И чувство это разрастается, почти выходит из берегов, когда Тэмин касается его в очередной раз. Минхо и Сынмин на задних сидениях кажется ничего не замечают, уставившись каждый в свое окно. Хван в зеркало заднего вида смотрит сперва на друга, скучающе подпирающего подбородок, затем переводит взгляд на Минхо. Тот безбожно красивый, даже не высеченными острыми чертами лица, а природной притягательностью, которая выражается в ленивой расслабленной позе, в легких полуулыбках своим мыслям, в плавных движениях пальцев в такт только ему слышимому ритму. И все эти едва различимые хмыканья и заостренный взгляд делают с сердцем Хёнджина невообразимые вещи, поэтому он кладет ладонь себе на грудь, умоляя разбушевавшееся нутро, чем бы оно ни было, угомониться. — Никто не хочет подключиться к магнитоле? — Тэмин решается нарушить тишину, вопросительно смотрит на Хёнджина, который только неопределенно ведет плечом. — Если позволите, — оживляется Минхо и цепляет из кармана своего пальто смартфон. Он несколько мгновений сосредоточенно смотрит в экран, после чего в салоне автомобиля начинает негромко играть песня. И Хёнджин почему-то готов сквозь землю провалиться, узнавая в первых нотах один из своих любимых треков. — Твоя любимая, Джинни? — Удивляется Тэмин, сворачивая к общежитию. Вопрос повисает в воздухе, заставляя младшего чувствовать неловкость. Такой пустяк, но он кажется отчего-то до безумия интимным, тем, чем не хотелось бы делиться с первым встречным. А еще Хван почти кожей ощущает внимательный взгляд черных, как бездна, глаз на своем затылке, в которых на мгновение мелькает заинтересованность. Когда спустя несколько минут машина останавливается у входа в общежитие, Сынмин быстро прощается и покидает салон, Минхо хочет последовать его примеру, бросив в оправдание, что до его дома недалеко, он вполне может дойти пешком. — Не присоединишься к ужину? — Говорит Хёнджин прежде, чем успевает подумать. Следом в него летят два удивленных взгляда. Больше всех своим же словам удивляется он сам. — Думаю, Крис не будет против, — находится Тэмин и через плечо смотрит на застывшего в дверях Минхо. Тот сомневается немного, покосившись на младшего, потом кивает и закрывает дверь, усевшись обратно. Хёнджину же хочется провалиться сквозь землю снова. И кто его за язык тянул?***
На импровизированный мальчишник они все же опаздывают. Общее веселье тут же ударяет в голову, у Криса дома шумно и ярко, отовсюду слышится смех и музыка. Как только Хёнджин садится за стол, на нем тут же виснет уже знатно набравшийся Джисон, которого пытается оттянуть бесконечно извиняющийся Феликс. Хван только добродушно смеется впервые за вечер и говорит, что все в порядке. Все это будто Хёнджина и не касается, он не обращает внимание на то, что с одной стороны в него летят признания в бесконечной братской любви от Джисона, с другой слишком близко сидит расслабленный Тэмин. Младший чуть ближе жмется к Хану. На Минхо, сидящего напротив, он старается даже не смотреть, вот только ощущение чего-то копошащегося под кожей никуда не уходит, а только усиливается. Хёнджин бездумно ковыряет вилкой салат, шторм за ребрами все никак не утихнет. Хван потерял счет времени, потому что минуты тянутся для него бесконечно долго. Ему кажется, что прошло не больше получаса, однако обнаруживает, что уже заполночь, Тэмин успел выпить достаточно, чтобы не сесть больше за руль. Ему точно стоит перестать витать в облаках. — Мы, наверное, уже пойдем, — Крис понимающе кивает и поджимает губы, наблюдая, как Тэмин настойчиво тянет младшего танцевать. Тот упирается и шепчет ему о том, что пора домой. — Я вызову вам такси, — бросает Крис, провожая уже собравшихся по домам друзей. — Я могу вас отвезти, — звучит из другого конца комнаты. Минхо впервые за вечер смотрит на Хёнджина прямо, и от этого взгляда внутри все сжимается и вибрирует на высоких частотах. И снова его глупое сердце заходится в истерике. Ту-дум ту-дум ту-дум Прежде чем младший успевает возразить, Крис поддерживает эту идею, приводя в аргумент то, что не придется отгонять машину позже. Спорить сейчас нет никаких моральных сил, поэтому Хван только молча прячет взгляд, выуживая из куртки Тэмина ключи от машины. Всю дорогу они провели в тишине, никто из присутствующих не пытался завести светских бесед. Казалось, что они будут до дурости неуместными. Поэтому до самого дома Хёнджин слушал сопение Тэмина и пытался дышать ровно. Все попытки идут крахом, когда он, подпирая старшего, оказывается у собственного подъезда, а напротив стоит Минхо и снова смотрит на него своим острым взглядом, в котором притяжение черных дыр. — Спасибо, — выдавливает младший и неловко ловит брошенные ему ключи. Он смотрит куда угодно, но не на чужое лицо. Мнется с минуту, не в силах ни уйти, ни принять это давление. Теряется только. — Спокойной ночи, Джинни. Минхо уходит, а у Хёнджина за ребрами взрываются сверхновые. Все внутри него кричит от том, что от чувств этих нужно то ли спрятаться, то ли утонуть в них. Но не хочется ни того, ни другого.