Светоносный

      Пак Сонхун смотрел на мыски своих стоптанных кед, которые выглядели до ужаса неуместно на мраморном полу Апостольского дворца. Да и весь его вид не слишком гармонировал с этой многовековой роскошью: мятые льняные брюки и рубашка, расстёгнутая до груди, имели не тот уровень пышности, который соответствовал бы количеству здешнего золота.        Его провели в комнату, которая принадлежала неофициальной кадровой службе святого престола. В углу гудел вентилятор последней модели, плохо справляющийся с жарким ватиканским воздухом. Сонхун глубоко вдохнул полуденный зной и стал оглядываться.        Золото и белизна — все в этом дворце смотрелось одинаково. Единственное, что, пожалуй, отличало это помещение от прочих — стойкая атмосфера постоянно кипящей работы. В комнате пахло трудом, пахло спорами, руганью, сырыми чернилами, бумагой, компромиссами и терпкими интригами. Пак Сонхун легко умел определять эти запахи, потому что ощущал их с самого детства.        Когда он в последний раз здесь был, комната выглядела поскучнее. Теперь же на одной из стен расположилась фреска с Львом I, встречающим Аттилу у границ Рима. Солнечные зайчики играли на огромной папской трехуровневой тиаре, украшенной камнями. От стены пахло краской. Фреска была совсем свежей. Сонхуну было не очень понятно её назначение. Похоже, картина была напоминанием, что любые проблемы с кадрами легко решаются деньгами.        Пак ухмыльнулся и ткнул пальцем в сырое лицо папы. Краска пристала к коже. За дверью раздалось шарканье шагов, и Сонхун поспешил спрятать запачканную руку.        Широкая дверь за его спиной распахнулась с громким скрипом. В кабинете появился молодой послушник. Он уже открыл было рот, чтобы представить входящего, но оказался тут же заткнут громогласным возмущением:        — Никак не привыкну к этому отвратительному цвету! — кардинал Антонелли движением руки прогнал юношу. — За что такие мучения с этой сутаной? Ходишь, как кровью облитый.        Кардинал — сухой сморщенный старик с живым лицом — подошёл ближе и протянул Сонхуну руку. Молодой человек коснулся губами перстня на его безымянном пальце. Антонелли перевёл взгляд на фреску и скривился. Все морщины на его тонкой коже пришли в движение.        — Ну и уродство.       Сонхун рассмеялся.          — А мне нравится. Без неё стена выглядела пустовато, — Сонхун снова обернулся к изображению. — Художник постарался. Пусть и близко не Рафаэль.        — Да? Как по мне, папа Лев толстоват. Хотя, может, это его еще и приукрасили.        Сонхун улыбнулся. Кардинал сел в кресло, предназначавшееся для посетителей. Он взглянул в окно и замолчал, но продолжал хмуриться. Тень задумчивости опустилась на его влажное от пота лицо. День был солнечный, звонкий девичий голос пел «Amada mia, Amore mio» на минорный лад. Несмотря на свою крошечность, Ватикан жил и дышал полной грудью. Был конец августа. Стояла ужасная жара. Можно было легко разглядеть, как под палящими лучами плавится воздух. Из окна виднелось множество небольших домов. Если бы Сонхун перешёл в другой конец дворца, то мог бы заметить и собственный — маленький белый с красной черепицей, почти игрушечный. Пак перевёл взгляд на старика.       — Так зачем вы меня позвали, кардинал Антонелли?        Старик обернулся. Голубые глаза его слезились, кустистые брови, наконец, перестали хмуриться. Он смешливо закряхтел:        — Такой же нетерпеливый, как отец.        — А отец такой же нетерпеливый, как дед. А дед — как прадед, а прадед, как прапрадед, а вот прапрадед, — улыбнулся Сонхун.       — Ну всё-всё, прекрати. Должен же я ворчать на молодёжь. Мне не положено переходить сразу к делу, нужно изобразить важность,  — прервал его кардинал и довольно ухмыльнулся. — Престолу нужно, чтобы ты кое-что выяснил.        Молодой человек закатил глаза: как будто его вообще могли позвать для чего-то другого. Сонхун всю свою недолгую жизнь только и делал, что выяснял «кое-что» для папского престола. Кардинал цокнул в ответ на это выражение. На секунду Сонхуну показалось, что Антонелли ничего ему не скажет и передаст задание кому-нибудь другому просто, чтобы Пак не выпендривался. Среди оставшихся иезуитов было полно хороших шпионов, которые без всякой язвительности с радостью примутся за дело. Но Антонелли по-старчески вздохнул, откашлялся и начал:       — Иоанн Павел оказался не совсем таким папой, на которого мы рассчитывали. Ты же слышал слухи про него? — Сонхун кивнул. Он слышал, что новый папа грубиян, активист и самое страшное — любитель реформ, что не очень устраивало кардиналов — истовых поборников традиций. Иоанн Павел I оказался на престоле всего неделю назад и уже нажил себе гораздо больше врагов, чем друзей. Как же на конклаве так промахнулись? Это был интересный вопрос. Пак подозревал, что без вмешательства его ордена тут не обошлось.        — Он и вас не устраивает, кардинал?        — Я служу Церкви, а не папе. И пока Иоанн Павел занимает свою должность, я буду всячески ему помогать. Но я боюсь, что скоро может произойти что-то нехорошее, — Антонелли обернулся к столу. Он достал из бумаг какую-то записку и протянул её молодому человеку. — Ты повезешь на Корсику картину. Там у подножья Монте-Чинто есть небольшой доминиканский монастырь. Их приор работает над монографией о христианской живописи. Много работы, большое дело.        — Как это связано с папой? — Сонхун взял записку.        — Приора зовут отец Винченцо. Он хороший человек. В курии его очень уважают как сильного учёного, богослова, приятного, но не слишком публичного человека. Такой советник пригодился бы Иоанну Павлу. Ему нужны свои люди.        — Так значит картина — взятка?       Антонелли хитро улыбнулся, поправил свои ярко-красные одежды и ответил:        — Возможно. Неделю картина будет там, затем ты привезёшь её обратно. Но это не основное твоё задание. Пока ты будешь в монастыре, я хочу, чтобы ты пригляделся к одному новицию. Про него в ордене ходят всякие слухи. Монахи поговаривают, что мальчишка говорит со святыми.        Пак ухмыльнулся. Почти в каждом монастыре после войны объявилось минимум по одному такому монаху-мистику. Большая часть из них были всего лишь сумасшедшими. Сонхун тогда был совсем маленьким и ничего не помнил, но отец обожал рассказывать ему, как в один момент начало казаться, что почти все иезуиты и доминиканцы переквалифицировались в психиатров, чтобы бороться с прогрессирующим безумием Церкви.        — Я должен выяснить, правда ли это?        — Постарайся, Сонхун. У мальчика большое будущее. Он очень умён и очень верен настоятелю. Винченцо ему покровительствует. Даже подумывает отправить его на учёбу в Париж.         Сонхун взглянул на клочок бумаги. На шершавой поверхности неровным почерком было выведено «новиций Ким Сону».        — Что мне делать, когда я все выясню?        — Ничего. Тебе нужно просто собрать информацию. Кардиналы сами будут решать, что делать с мальчиком.        Сонхун удивлённо взглянул на Антонелли. Кардиналы? Кардиналы не занимались подобными вопросами даже во времена Жанны д'Арк. Что-то подозрительное было во всей этой истории. Пак чувствовал, что ответ лежит на поверхности.        — Не слишком ли просто?        — Я боюсь, что это наоборот может быть оказаться сложно. Говорят, что юноша настоящий затворник. Он живёт в монастыре уже больше десяти лет, а слухи начали ходить только около года назад, когда оттуда ушла кучка послушников.       — Ушли разом?        — Да, — кардинал пожевал нижнюю губу. — В общем, разузнай, что можешь. Новому папе неприятности не нужны.        Сонхун кивнул.        — На границе не будет проблем?        — Нет, — Антонелли мотнул седой головой. Пот скопился в складках его лба, и старик утёр его платком. — Я обо всем договорился. Французская сторона обо всем уведомлена.        Сонхун кивнул и ещё раз взглянул на записку. Ким Сону. Ким Сону. Азиат в доминиканском ордене на французском острове под настоятельством итальянского приора. Как он там оказался?        «Он новиций. Должно быть, ему не больше девятнадцати,» — подумал Сонхун и убрал бумажку в карман.         — Что-то еще я должен знать?        — Ничего особенного, — Антонелли поднялся со стула, а потом вдруг застыл, задумавшись. Несколько секунд он стоял, затем нерешительно продолжил:  — Разве что, поговаривают еще, что мальчишка абсурдно смазлив. До неприличности. Как бы интерес отца Винченцо не выходил за рамки его приорской работы. Да и сам будь осторожнее, приглядывай за ним. Наставляй. Запереть такую красоту в монастыре все равно что выбросить кусок мраморной говядины уличным псам.        — Расточительно? — Сонхун усмехнулся, но кардинал его шутку не подхватил.        —  Растащат до последней крошки,  — серьёзно ответил Антонелли. — Уничтожат. Ничего от мальчика не останется.

      Следующим утром Сонхун стоял на пристани с небольшим заплечным мешком и раздражённо поправлял пояс своей сутаны. Чёрная тяжёлая ткань быстро напиталась влагой морского воздуха и тянула всем своим весом к земле. Пак ждал паром и нескольких рабочих, которые должны были сопровождать его и картину. Только светало. Солнце бледным шаром висело в небе, Сонхун жмурился, глядя на него, и чувствовал довольство от того, что все же сумел раскусить замысел Антонелли.        Доминиканцы пользовались в курии большим уважением, слыли искусными мыслителями, ораторами и богословами. Такой человек в качестве папского советника будет хорошей опорой, если Иоанн Павел решится на реформы. Вот только генерал доминиканского ордена, уважаемый курией, — это не только поддержка, но вместе с тем и опасность. В этом случае благосклонность престола немного сдержит отца Винченцо, если в его голове поселится мысль о чем-то большем, чем должность советника. Взятка в виде картины купит немного преданности папе.        Но кардинал смотрел гораздо глубже и был прав, особенно стоило приглядеться к мальчишке. Он мог изменить расстановку сил. Советник с подобным оружием за спиной станет большой фигурой. Монахи, подобные Сону, всегда притягивали прихожан, а прихожане — это деньги. С ними больше не будет иметь значения, есть ли у отца Винченцо папские амбиции и лояльность престолу. Амбиции появятся у кардиналов. Иоанн Павел окажется под угрозой и вряд ли захочет покинуть престол сам. Тогда даже его жизнь может оказаться в опасности.        В том случае, если мальчишка действительно сумасшедший или просто лжёт, то это скажется на репутации самого Винченцо. Если приор вовремя не удалит новиция из монастыря, то потеряет львиную долю уважения. В конце концов, проморгать еретика в собственной обители было бы для доминиканцев все равно, что расписаться в профнепригодности. Подобный советник папе не нужен.        Сонхун глубоко вдохнул солёный воздух. От Сону зависело положение новоизбранного Иоанна Павла I. Вряд ли юноша об этом вообще догадывался.        — Отец Сонхун, — раздалось со спины. Пак обернулся и увидел двух невысоких мужчин в серых комбинезонах. Они тянули специальную конструкцию на колёсах, к которой был прикреплён крупный деревянный ящик. Один из мужчин махал ему и улыбался. Сонхун поднял шляпу в приветствии.        — Паром уже здесь? — спросил второй.        — Ещё нет, — Сонхун взглянул на часы, — но скоро будет.        Паром появился через пару минут. Сонхун, рабочие и картина погрузились на судно и отправились к Корсике. Вершина Монте-Чинто виднелась сквозь утренний туман. Пак лениво думал о новиции, о его роли в этой истории. Юный, но влиятельный. Сонхун ухмыльнулся.