Forget Everything

Жизнь на Красной Линии, как всегда, кипела. Хотя «кипела» — сильно сказано. Скорее текла. Те же рабочие, возвращающиеся с ферм или так называемых электростанций, коими являлись подключенные к преобразователю и генератору установленные в несколько рядов довоенные велосипеды без колес; те же старые вредные поварихи в столовой с размалёванными лицами, мешающие свое безвкусное варево в огромных грязных чанах; те же белобрысые, мертвецки бледные и почти поголовно больные спиногрызы с одинаковыми лицами и их истеричные мамаши; те же бабёнки с похотливым взглядом, выискивающие очередную жертву в лице уставших неверных мужей и худощавых патрулирующих солдат. Никто новый сюда не приходит, каждый день одни и те же одинаковые несчастные лица. Только уходят. Но пункт назначения один — Лубянка. И каждый, кто хочет жить, боится лишний звук издать, лишь бы не угодить туда, откуда не возвращаются. По пути в свою скромную государственную комнатушку, носившую гордое название «квартира», майор разведки Морозов уже и не надеялся найти хоть какую-то отдушину в толпе одинаковых безликих людишек, боявшихся поднять на него глаза. — Опа, Пашка! Здорово, братан! Павел повернул голову в сторону, откуда исходил звук, и обнаружил там своего школьного товарища. С Сёмой они пересекались достаточно редко, хотя и жили на одной станции. Так уж вышло, что смены и выходные у них практически никогда не совпадали. Даже когда случались моменты их встречи, времени поболтать не было: то Семён на работу опаздывает, то сам Морозов убитый после очередной вылазки. Жаль, конечно, с его работой и поговорить не с кем. А вообще-то хотелось бы. Да и сегодня в таком хорошем настроении. Павел растянулся в улыбке. — Сёма, здорово! — мужчины пожали руки и обнялись. Оба решили, что сейчас самое время выпить и поговорить, потому и отправились в столовую, где за пару ласковых слов и десять-пятнадцать патрончиков могли организовать бутылку самогонки. Все тут было более чем скромно. Небольшая комнатушка с барной стойкой, сложенной, как говорится, из того, что было; четыре пластиковых столика с запаянными ножками, которые любезные товарищи сталкеры притащили с поверхности, еще в первые лет десять после удара; повидавшие виды клеёнки, местами неаккуратно заштопанные; гнутые вилки, ложки, побитые эмалированные кружки, колотые гранёные стаканы. Играла музыка советских времён из старенького магнитофона, стоящего в углу на табуретке. Людей тут было уже не очень много, на ужин редко кто сюда приходил, старались есть дома, потому что все лучше, чем здешняя баланда. А в столовой только рады — меньше возни. Но майора Морозова тут все хорошо знали. Толстая повариха Зина, которой уже было пятьдесят с хвостиком, завидев его на пороге, перестала орать на какого-то мужичка, жаловавшегося на отвратительный вкус сегодняшней похлебки, сразу же растянулась в широкой и кривоватой из-за тёмной помады улыбке, оголяющей желтые не менее кривые зубы, поправила фартук и переключила все свое внимание на него. Павел улыбнулся и попросил самогонки и что-нибудь на закуску, щедро отсыпав на деревянную столешницу патронов. Зиночка тут же побежала на кухню, а мужик, плюнув, махнул рукой и ушел, продолжая недовольно что-то бубнить себе под нос. Семён с Павлом же приземлились за свободный стол, продолжая говорить о жизни в ожидании заказа. — Да, Пашка, хорошо ты однако ж устроился, — качнул головой Сёма. С его лица не сходила улыбка, было видно, что он действительно был рад встрече. — Ты-то как? — А у меня вот Ксюшка вчера родила в ночь. Сынок! Марленом назвать решили. Верю, настоящим богатырем вырастет, — с довольным лицом высказался мужчина. — Да ты что! Вот так новость. Рад за тебя, поздравляю, молодой папаша! К ним подбежала молоденькая официантка, дочь Зины. Она поставила посреди стола тарелки, бутылку с мутной жижей и рюмки. Конечно, не упустила возможности посветить глубоким декольте прямо у лица Павла. От нее пахло тошнотворной смесью ароматов, которыми была заполнена вся кухня, советских духов, разбадяженных спиртом, и пота. Она улыбнулась самой пошлой улыбкой, на которую, судя по всему, была способна и спросила, нужно ли что-то еще. Морозов с присущим ему безразличием отрицательно качнул головой, на что девушка немного разочарованно нахмурилась и ушла восвояси, виляя бёдрами. Ему уже порядком надоело ей вежливо отказывать. Давно не секрет, что Зина мечтает выдать свою Оленьку за него замуж. Даже сама Оленька без ума от него и вся из кожи вон лезет, чтобы ему понравится, но уже два года без толку. Выпили. Выпили за встречу. Выпили за новорождённого Марлена. За Ксюшку. — Со мной все понятно. А ты чего никак не остепенишься? На тебя вон все вешаются, а ты… — начал уже изрядно захмелевший Сёма. Павел закатил глаза. — Тридцать два года уже как никак. Пора бы… — Не начинай. Не нашел я еще ту самую. А пока меня холостяцкая жизнь более чем устраивает. — Как знаешь. Морозов нахмурился, опрокидывая очередную рюмку. Он слегка поморщился от отвратного вкуса, решив, что эта точно будет последней, а не то его вырвет. Павлу не раз и не два уже говорили, что ему давно уже пора найти себе даму сердца. И начальство, и сослуживцы, и вот знакомые. Да он бы и рад, только вот даже взгляд никто не цепляет. Все одинаковые, глупые и доступные. Никакого азарта. Никакого интереса. Здешние подходят только для разового развлечения и ни на что больше не годятся. Прискорбно, конечно, но ничего больше не остаётся, кроме как продолжать служить в кругу ненавистных ему людей на нелюбимой работе и жить в осточертевшем государстве, повинуясь глупым порядкам, не задумываясь о строительстве семьи. Так еще и Корбут с Москвиным чудят. Сегодня было собрание, на котором обсуждали находку спартанцев. Правительственный бункер Д-6. На многих станциях объявили мобилизацию, конкретных приказов ему самому еще не давали, отправили отдыхать до завтрашнего вечера, а потом уже быть готовым к вылазке. Сёма осмотрел внимательно товарища, который в секунду стал хмурым, как туча, и, переведя взгляд куда-то в сторону, заулыбался. Он хлопнул Павла по плечу, сказал, что уже пора в медблок, навестить Ксюшку и Марлена, а ему самому пожелал удачи и велел не упускать шанс. Морозов, озадаченный резким уходом Семёна, не сразу понял, что он сказал. То ли так глубоко засел в своих мыслях, то ли самогонка была какая-то не такая. Да и долго думать ему не пришлось. — Извините, все столы заняты, можно к вам подсесть? — послышался рядом с ним немного низковатый, но приятный женский голос. Павел повернул голову к его обладательнице и глаза его загорелись. Перед ним стояла молодая девушка, ей было максимум лет двадцать пять на вид. Бледное личико с небольшим румянцем украшали большие зелёные глаза, обрамленные густыми длинными ресницами, аккуратные брови, пухлые розовые губы. Она была одета в серый вязанный свитер, заправленный в зеленые брюки, затянутые армейским ремнём, который явно подчеркивал переход от узкой талии к довольно пышным бёдрам, а на плечи была накинута черная куртка. Круглая горловина свитера немного сместилась, открывая взору правую ключицу, рядом с которой, ближе к плечу, мужчина заметил часть, должно быть, достаточно крупного синяка. Русые волосы были собраны в небрежный пучок с чёлкой-шторкой. Павел удивился самому себе. Ещё никогда он с таким вниманием не разглядывал девушек, даже будучи слегка пьяным. Он опомнился лишь спустя несколько секунд. — Да, конечно, — девушка одновременно смущенно и благодарно улыбнулась и устроилась на место, где минуту назад сидел Сёма. Она печально вздохнула, осмотрев предложенную в столовой еду, повесила куртку на спинку стула, поправила свитер и принялась ковыряться в тарелке ложкой. Морозов продолжал разглядывать ее. Он понимал, что выглядит это очень странно, но оторвать взгляда от нее он просто не мог. Наверное, вид у него был совершенно изумленный. Она была именно такой, какую он всегда искал. Как манна небесная. Он никогда не верил в любовь с первого взгляда, но сейчас ему казалось, что настигло его именно это чувство. Павел перевел шокированный взгляд на проход в столовую, где он увидел Сёму, улыбающегося во все зубы. Он продемонстрировал сжатые кулаки, махнул ему рукой и пошел прочь. Ох и хитрец, оказывается, этот Семён! Впрочем, Морозов был ему даже благодарен. Вот что он имел в виду, велев не упускать шанс. Взглянув снова на прекрасную незнакомку, майор заметил, что она все это время так же разглядывала его и слегка смутилась, когда ее застали за этим делом. Мужчина улыбнулся. — Не хотите выпить? Девушка подняла на него глаза и, спустя минутное размышление, нерешительно кивнула. Павел разлил самогонку и поднял рюмку. Незнакомка повторила его действия. Они чокнулись и выпили. Морозов был слегка удивлен тому, что она почти не морщилась. Он втянул носом запах сухаря, который держал в руке, и надкусил. — Вас как зовут? — прервала молчание девушка. — Павел. — А я Варя. Она улыбнулась и протянула ему свою тоненькую ручку. Морозов ухмыльнулся и, подхватив ее маленькую ладошку своей, в сравнении, огромной лапой, аккуратно притянул ближе к себе и слегка коснулся губами. — Я очень рад знакомству с вами, миледи. Варя удивленно вскинула брови и улыбнулась. — Не знала, что на Красной Линии еще есть джентльмены. Что ж, действительно очень приятно, — Павел налил еще по рюмке. — За знакомство? Девушка с довольной улыбкой поддержала тост. Выпили. На сей раз уже и новая знакомая начала закусывать. Румянец на ее щеках становился ярче, а сама она становилось более разговорчивой. — Я вас тут раньше не видел. — Да что вы, — девушка отпила чай из кружки и забавно поморщилась. — Самогонка и то вкуснее. Надо же, гадость какая… — оба хохотнули в ответ на ее сравнение. — Я не отсюда просто. С «Театральной». Хотела вот перекусить и двигать домой. У нас, конечно, питание тоже на звезду Мишлен не тянет, но по крайней мере съедобно. Что ж, столицей я немного разочарована. — Какие мы нежные. Вы привередливы, прямо как принцесса, — усмехнулся Морозов, а Варя смущенно хихикнула. — В прочем, я согласен. Кормят тут так себе. Накинуть тем для беседы ему было трудно из-за изрядно захмелевшего сознания, но Варвара болтала без умолку, чем он был прямо восхищен. Болтушек было много, конечно, но так, как говорила она, не говорил никто во всем метро. Она рассказывала про Театр, про челноков, про книги, про свою младшую сестру-непоседу. А он все слушал и периодически комментировал, продолжая наливать в рюмки самогонку. Сам он решил остановиться, да и новая знакомая уже без особого желания допивала остатки, дойдя примерно до того же состояния, что и Павел. Ему интересно было ее слушать. Все ее шутки были смешными, все истории были интересны, ее голос, кажется, вовсе его гипнотизировал. Еще никогда ему не приходилось испытывать такого дикого интереса к кому-либо. Павел только хотел задать ей очередной вопрос, но его прервала внезапно появившаяся рядом жутко недовольная Олечка, поставившая на стол две кружки чая. Она сжала посильнее поднос, который держала в руках, и пошла обратно на кухню, смахнув случайно один из сосудов с горячей и мутноватой жидкостью. По лицу Вари было понятно, что ее больше расстраивало красовавшееся теперь на свитере большое коричневое пятно, чем возможный ожог. Она вздохнула, кинув безразличный взгляд в сторону уходящей Олечки. — Что ж, сервис соответствует качеству еды. Не вас ли ревнует? — девушка усмехнулась, взглянув на Павла. — Видимо. Ну, раз пошла такая пьянка, предлагаю перебраться ко мне. Переодеться. — В этом нет нужды. Я куртку накину, не переживайте. — В любом случае, до комчаса вы вряд ли успеете найти другой ночлег или способ добраться до «Театральной». Последний караван ушел с час назад, — Варя задумчиво отвела взгляд в сторону, не прекращая улыбаться. — Я, так уж и быть, сегодня посплю на кресле. — Если я не предоставлю вам много неудобств. — Что вы, какие неудобства? Мне в радость помочь милой даме. Жильё Морозова не было похоже на типичную холостяцкую лачугу, потому как он старался держать все в порядке, да и приходил он сюда не так часто: чтобы только отоспаться. В углу стояла не самая удобная кровать, из тех, которые до войны были в основном в больницах и детских лагерях, сверху старенький матрас и по-армейски аккуратно застеленная постель, над кроватью на стене висела на ремешке старенькая гитара, а рядышком стояла простенькая тумбочка. Напротив располагался письменный стол с лампой, на котором лежали парочка книг, блокнот, небольшая стопка бумаг, стоял стакан, в котором были несколько ручек, цветных и простых карандашей; стеклянная пепельница была пуста и отодвинута к дальнему углу, на стене над столом висела карта московского метро с разнообразными цветными пометками. В противоположной стороне стояло два шкафа: один с дверцами — для одежды и прочих вещей, один открытый — заставлен книгами. К столу был придвинут не самый симпатичный, но зато удобный и крепкий стул, а между книжным шкафом и кроватью стояло скромное кресло, на котором он и планировал сегодня вздремнуть. На полу лежал ковер с непонятным узором, на который он никогда не обращал внимания. Скромно? Да. Нужно ли ему что-то еще? Нет. Павел не боялся приводить кого-то к себе. Все, что касалось его работы он хранил не здесь, а в кабинете Корбута, если это должно было быть запечатлено на бумаге. Остальное сразу утилизировалось либо доносилось в устной форме. Зайдя в комнату, он сразу включил настольную лампу и выудил из шкафа аккуратный черный сверток, который немедленно протянул девушке. Варя с интересом все разглядывала, потому не сразу поняла, что именно он ей подал. Она не менее аккуратно приняла и развернула. Черный сверток оказался свитером, похожим на тот, что был на ней, но немного побольше. Мужчина стянул с ее плеч куртку, повесив ее на крючок рядом со входом, закрыл дверь и отошел к столу, принявшись выкладывать из карманов все содержимое. Варя же, отвернувшись от него, принялась стягивать с себя свой свитер. Павел периферийным зрением заметил шевеление в той части комнаты и осторожно повернул голову в ту сторону, стараясь никак не проявить себя за таким постыдным делом. В теплом и приглушенном свете, исходящем от настольной лампы, девушка казалась еще более соблазнительной и прекрасной. Только сейчас он заметил, какой она была маленькой и аккуратной по сравнению с ним. Ее тело в очень хорошей форме, что было большой редкостью для представительниц слабого пола не только на Красной Линии, но и во всем метро в принципе. Она расстегнула ремень, чтобы выправить свитер, и брюки аккуратно опустились, оголяя бёдра. Руки и спина были довольно-таки крепкими, из чего следовало, что ей либо часто приходится иметь дело с тяжелыми вещами, либо она занимается спортом. Спортсменка с «Театральной»? Интересно. Со спины было понятно, что на ней простой серенький топ безо всяких застёжек. Левое предплечье было забинтовано, видимо, поэтому она все время придерживала рукав. Не хотела, чтобы кто-то увидел. Павел не до конца понимал, как он, выпивавший только что с другом в столовой, подобно пятнадцатилетнему влюблённому мальчугану, подглядывает сейчас за тем, как знакомая ему буквально часа два девушка из его заветных мечтаний переодевается у него дома. Может, он упился до галлюцинаций? Или это все ему снится? Или самогонка была настояна на каких-то неправильных грибах? Может, не вернулся живым с последнего задания и попал в рай? А какая разница? Даже если это сон, то он точно не хочет, чтобы этот сон заканчивался. Павел тяжело вздохнул, отворачиваясь. Он принялся разглядывать то, что выложил из карманов на стол. Портсигар с папиросами, забитыми непонятно чем, и бензиновая зажигалка в блестящем отполированном корпусе с гравировкой в виде пятиконечной звезды. Выдвинув стул, он сел и откинулся на спинку, положив правую ногу на левое колено. Девушка, продолжая осматриваться, внимательно изучала содержимое книжного шкафа. Она аккуратно водила пальцами по корешкам книг, едва касаясь их. Павел внимательно наблюдал за каждым ее движением, не отрывая глаз. Он достал папиросу из портсигара, зажал ее в зубах, пододвинул пепельницу и уже собрался поджечь, но остановился. — Я закурю, ты не против? — довольно тихо спросил он. Уставший голос казался немного хрипловатым. Где это видано, чтобы он у женщины разрешения спрашивал? — Конечно, — отрешенно ответила она, а Павел со спокойной душой чиркнул зажигалкой и подкурил папиросу. — Я смотрю, ты любишь читать? –Я смотрю, ты наблюдательная, — хмыкнул он и затянулся. Выпустив струйку горького дыма изо рта, он перевел взгляд на ее левое предплечье, скрытое рукавом свитера. — Что с рукой? — Подглядывать вообще-то не очень хорошо, — ответила она безразлично, не отрываясь от своего занятия. Будто бы видела, что он смотрел. Угрызений совести Павел, тем не менее, не испытывал. Он лишь ухмыльнулся. — И все же? — Поранилась, пока дома ящики таскала, — безразлично ответила она. Павел слегка ударил пальцем по папиросе, стряхивая пепел. — На «Театральной» я периодически появляюсь, но с тобой и там не пересекался, — девушка усмехнулась. — Наверное, потому что я не шлюха. — С чего ты взяла, что я могу ездить туда только к шлюхам? — удивленно и с усмешкой поинтересовался мужчина. — А зачем еще можно приехать на «Театральную»? Только если за импортными шмотками. В любом случае, я на девяносто процентов уверена, что дальше рынка и театра ты там никогда не уходил, — девушка обернулась на него с улыбкой на лице. Что ж, она была права. — Ладно, но что тебя привело в столицу? — Варя тяжело вздохнула, отводя взгляд. — Сестрёнке срочно нужно лекарство. Его нигде не достать. Тут один добрый мужчина помог. Да, немного нелегально, возможно, меня отправят на «Лубянку» за это потом, но за сестру я на все готова пойти. Варя поднялась и плавно прошла мимо него, усаживаясь на кровать и стягивая кирзовые сапоги. Она легла на спину, уставившись в потолок. Морозову стало даже немного стыдно за то, что начал заваливать ее вопросами. Он затушил сигарету и вновь принялся разглядывать девушку. Она слегка морщилась, поглаживая рукой живот и грудину. Именно туда и попал чай. Точно. Павел начал винить себя уже за то, что не сразу вспомнил про это. Он достал из тумбочки в столе фляжку и смочил содержимым платок. Морозов уселся рядом на кровати. — Ты обожглась, дай протру спиртом, — Варя молча подняла полы свитера до уровня, где начинался топ. Павла слегка покачивало: сказывались усталость и весь выпитый алкоголь. Он уперся рукой в кровать и второй протирал красноватое пятно. Мужчина старался делать это максимально аккуратно, чтобы не надавить сильнее нужного. Как будто мину обезвреживал. Когда дело было сделано, он удовлетворенно улыбнулся и поднял глаза на девушку. Она смотрела ему в глаза. Зрачки у нее были настолько широкими, что до радужки оставалось совсем чуть-чуть. Ее размеренное дыхание, необыкновенные глаза, румяное лицо — всё в ней завораживало. Всё-таки она прекрасна. Губы были чуть приоткрыты и так манили, что он еле сдерживался, но понимал, что не должен торопиться. Девушка будто сама читала его мысли. Она улыбнулась и притянула его лицо руками к себе, нежно касаясь губами. По всему телу пробежалась волна мурашек. А после тьма…