Ангелы зовут это небесной отрадой, черти считают мучением ада, а люди называют это любовью. Генрих Гейне
Джеюн смутно помнит о времени, когда зародился в новом обличии. Кем он был раньше — не имело долее никакого значения. В голове гуляла пустота, яркий свет застилал слезящиеся глаза, а спину разрывали режущиеся наружу величественные белоснежные крылья. Чистое дитя, на вид десяти лет от роду по человеческим меркам, свернувшись в позу младенца, пребывало на медном полу, поверхность которого слегка утопала в кристально-чистой воде. Мальчик плакал и плакал, а от чего — не понимал и сам, ведь пронзающая спину боль нисколько не походила на ту, что удушала его плоть изнутри. Обессиленный от переполняющих эмоций, он был на грани потерять сознание, как по водной глади поблизости раздались всплески шагов. Чья-то ладонь дотронулась основания дрожащих крыльев, и боль немного стихла. Джеюн распахнул глаза, в которых плясали лишь светлые пятна, словно он ослеп, и постарался схватиться за незнакомца. Но, найдя чужую руку, едва не потянул ее обладателя вниз, когда, попытавшись встать с колен, из спины до конца с громким хрустом вырвалась плоть с перьями. — Поздравляю со вступлением на небеса, — раздался невозмутимый голос, и незнакомец все же помог ему подняться на ноги. — Что со мной произошло? — не на шутку перепуганный мальчик, крепко вцепившись в чужое запястье, пытается уловить глазами хоть что либо, но тщетно, ибо вокруг была лишь темнота. — Твои душа и разум избавились от всех воспоминаний. — Но… зачем? — Твоя душа приглянулась Всевышнему. Это благодать, которой редко при перерождении удостаивается существо, что уже ступало в земной мир. — А кто такой вы? — Твой наставник. А ты, Джеюн, избранный небесами ангел-хранитель. — Наставник, — льются обжигающие слезы из глаз новорожденного ангела, — а почему я ничего не вижу? — Тебе не будет дано что-либо видеть до тех пор, пока не примешь небесные законы к уму и не научишься быть верным последователем Божьим. Маленький хранитель не предполагал, что небесный свет будет сокрыт от него на долгие столетия. За массивными дверями, где его Наставник будет обучать его служению Богу. Сколько ангел помнил себя после перерождения, он никогда не позволял себе ослушаться старшего, и никогда не позволял себе оступиться, когда страх перед неизвестностью окружающего его мира сковывал горло, становясь препятствием к воспроизведению заученных ангельских законов. А страшно было, ведь чуткий слух четко улавливал, что ни один его экзамен с Наставником не проходил один на один, ведь мощная энергия неких гостей звенела в ушах. Более того, ощущение тысячи глаз на себе сковывало тело от столь пристального внимания. — Джеюн, тебе стоит запомнить, что есть грехи, которые Господь простить не захочет, но нет грехов, которых он не может простить. А значит, чего бы ты ни натворил, не строй на грехе гордыню, мол, — все равно мне прощения нету. Проси о нем. Не тебе судить, что будет прощено, а что — нет. Его всегда учили быть верным сослужителем, который был создан, чтобы поклоняться Богу и восхвалять Его, ибо Он заповедует ангелами Своими. Его готовили к предстоящей роли посланника в мир людей. Финальной точкой стал день, когда через шестьсот лет Джеюн — красивый юноша с чистыми помыслами в душе — покрылся божественным сиянием, что приятно покалывало в каждой клеточке духовного тела. И вот, юнец должен был присоединиться к ангельскому миру. Настал день, когда Джеюн заслужил увидеть своими газами окружающий его мир святых. Будучи совершенно нагим, он стоял на коленях и упирался ими в гранит посередине площади посвящения, закрывая тело размашистыми крыльями то ли от непрекращающегося ветра, то ли от ощущения на себе бесконечного числа глаз. Ангел слышал гул звуков непонятной природы и трепыхание множества крыльев. Все это его окружало и заставляло теряться в догадках. Вот уже много лет он пребывал словно в другом измерении, находясь в неведении и отрешенности, а его мучения, по словам Наставника, окупались сполна, ведь подобная покорность учению очень льстила небесной чете всех рангов. — О, Господь, я молю, открой ему глаза, чтобы он мог видеть. Тогда открылись глаза юноши, и он увидел. Сотворенные Всемогущим, как и он сам — огромные вестники с числом крыльев от трех до шести восседали на пьедесталах и косились на него несколькими сотнями глаз. Джеюн пытался представлять собравшиеся лики святых, пока изучал ангельскую иерархию, однако сейчас их вид кажется сном или необыкновенной фантазией, что посещала его беспорядочные мысли на протяжении долгих лет. На первом ряду располагались свирепые херувимы с четырьмя лицами человека, быка, орла и льва. И вид этих животных был как вид горящих углей, словно огонь ходил между ними, и исходили из этого огня сияние и молнии. Стражники божьего престола, что охраняли сам Эдемский сад и путь к древу жизни с пламенным мечом, внушали своими размерами, невольно заставляя все тело сковываться. На мощном львином теле росли четыре крыла с разбросанными по ним глазами, что уставились на юнца и словно гипнотизировали своей энергией. Джеюн постарался отвести взгляд, надеясь, что ощущение прожигания собственной плоти чужими зрачками уменьшится, однако с неба спустилась дюжина небольших сфер, которые были неким воплощением сгустка золотых колес с любопытными глазами. Покружив вокруг парня, малютки, по всей видимости, тоже недавно рожденные, взмыли в небо и присоединились к полноценным офанимам, размеры которых можно было сравнить с горами. Ангелы правосудия и воли подпирали собой бескрайние небеса. Вид колес и устроение их — как вид топаза, и подобие у всех одно. Юнец хотел глянуть еще выше, однако защипало в глазах от сияния. Он сощурился и узрел ряд серафимов — у каждого из них по шесть крыльев: двумя ангелы высшего чина закрывали каждый лицо свое, и двумя закрывали ноги свои, и двумя парили, заслоняя пик небес, да божий престол. Всякий из них имел определенное место, и всякий стоял в рядах с одной целью — чтобы славословить Бога. На фоне остальных существ Джеюн и его Наставник сильно выбивались. Согласно описаниям книг, они походили на описание потомков Адама и Евы, за исключением всего одной пары крыльев. Таковыми были низшие чины святых духов, что были максимально приближены к земному миру. Старший архангел, чей голос был с Джеюном с самого его перерождения, позвал его встать наконец с колен и предстать перед могучими ликами в уважительном поклоне. — Тебе открылась возможность полноправно вступить в ряды святых, — произносит учитель и заносит над головой Джеюна огромный кувшин. — Орошаю тебя, с воли Его руки, чистой водой из самого истока реки Эдемской, чтобы отныне из тебя, дитя, исходил лишь невинный свет. Так и засияло тело новоиспеченного ангела-хранителя, а крылья широко бесстрашно распахнулись и явили себя во всей ослепительной красоте святого свечения. С новым ангелом в мир прибыл и новый человек.***
Его звали Пак Сонхун. Это и прочел Джеюн на бирке, что ленточкой была прикреплена к ножке младенца. Малыш мирно спал в родильном отделении после осмотра врачами, будучи ненадолго отделенным от матери, и в первые сутки своего рождения скорее походил на неподвижное сморщенное создание. Такой был его человек — подопечный, которого отныне ангел должен оберегать. Джеюн наклонился к крохе и подул легкой прохладой ему на лицо, развеивая всю тяжесть и усталость после нелегкого выхода на свет, а после прикоснулся к макушке, пропуская в неразвитое тело собственное священное сияние, связывая себя с этим мальчиком на длину уготованной долгой человеческой жизни. В такие моменты беззащитности разум людей наиболее восприимчив к потусторонним явлениям. Поэтому ранее неподвижный малыш, словно почувствовав что-то приятное, тут же слегка зашевелился. Отдавая часть своей энергии, хранитель соединял себя с чужой душой, очищая ее от следов прошлых перерождений. Так делалось, чтобы люди начинали жизнь с чистого листа, а тяготы прошлого не давили со всей своей мощной силой на только начинавшую развиваться земную оболочку. Это была награда, ведь за перерождение полагалось полное забвение. — А мы в чем-то с тобой похожи, — слегка улыбается ангел вибрациям чужой души, понимая, что малютка испытывает внутри весь спектр чувств, как и он сам, ведь, только увидев окружающий его небесный мир, Джеюн был вынужден спуститься на землю и немедленно приступить к обязанностям, справляясь одновременно со всеми эмоциями. В обязанности хранителя входила необходимость присматривать издалека, наблюдать и, лишь в крайних случаях, защищать. Ни больше, ни меньше. Пока мальчик рос, Джеюн всегда был рядом с ним: стоял в дальнем конце комнат, пока с ребенком были родители, и сидел поблизости, стоило Сонхуну остаться одному. Он был свидетелем того, как очищенную душу заполняли краски жизни, как его подопечный впервые открыл глаза и с неподдельным удивлением разглядывал мир. «Интересно, я тоже так выглядел?» — думал ангел о своем первом разе, внимательно изучая настроение ребенка. Первый смех. Первый шаг. Первое слово. Пака не оставляли почти ни на секунду, что порой Джеюну казалось, что он был лишним в семейной идиллии. Но ребенок продолжал расти, и постепенно становился более самостоятельным. Конечно, так считали его родители, но на самом деле, ответственность на себя принял хранитель. Первое падение. Первая рана. Сонхуну было два года от роду, когда он начал интересоваться всем и, наконец, был способен исследовать что-либо без чьей-либо помощи. Почти… Одной ночью он решил слезть с кроватки, пока все спали, и почти бесшумно отправиться вразвалочку по потемкам на кухню. Ловя глазами тусклый лунный свет из окна, Пак с глухим звуком приложился лбом на ходу прямо о тумбочку. Плюхнувшись на пол, Сонхун так не хотел, чтобы о его проказе узнали родители, что он изо всех сил сомкнул зубки и старался не хныкать — лишь маленькие слезы бесшумно катились по пухлых щекам, а носик подергивался и забавно шмыгал. — Неужели ты настолько уже научился все понимать, что так сдерживаешь себя? — произносит Джеюн, присаживаясь на корточки подле него, зная прекрасно, что его никто не слышит и не видит. Его подопечный так не хотел, чтобы его поругали, но на утро его лоб все равно бы украшал синяк, поэтому нынешние старания были ни к чему. Сидя на полу темной кухни, Пак все не решался возвращаться в кроватку — ангел ощущал через их связь неподдельный страх, будто ребенок стал бояться не столько догадки родителей, сколько темноты, куда сам же добровольно пошел. Хранитель осторожно дотронулся до лица своего подопечного и хотел утереть слезы, но, естественно, физически у него все равно не вышло бы это сделать. Тогда он обеими руками обхватил его лицо и начал передавать тепло своего спокойствия, чтобы оно разливалось в чужой душе, а страх далеко отступал. Сонхун что-то почувствовал, и уже более внимательно смотрел перед собой в темный коридор, но больше не боялся — словно ощущал необъяснимую безопасность. — Как же так, Хуни, останется ведь синяк… — смотрит Джеюн в умные карие глазки, а после решает чуть вмешаться и помочь, касаясь губами маленькой переносицы и прислоняясь своим лбом к чужому. — Во сне пройдет, не беспокойся, я об этом позаботился, — мягко шепчет ангел, а Сонхун неотрывно продолжает всматриваться в темный коридор перед собой, словно даже слышит…чего никак не может быть. В ту ночь у Сонхуна по лицу рассыпались очаровательные родинки. Первый выход в мир. Первые сложности. Первые страхи. По мере взросления кошмары часто стали преследовать Пака. Джеюн старался быть осторожным, посещая его сны. Хотя это были непростые моменты для его подопечного, однако ангел не мог отрицать, что ему особо нравилось проводить время во снах Сонхуна. Хотелось остаться там подольше, но вечно подопечный спать не мог. Ангелам воспрещается ставить себя превыше Всевышнего. Правилом вето было и раскрытие их собственного «я». На земле они служили человеку и всегда при этом находились в подчинении у Бога. В мире сновидений своего подопечного Джеюн пребывал отстраненным от Всевидящих глаз, будучи в закрытом смертном сознании Пака. Хотя бы в такие ночи ангел-хранитель мог общаться с Сонхуном, быть ему другом, по-настоящему поддерживать и чувствовать себя действительно нужным, живым… Настоящим… Сперва Пак был непоседливым и игривым ребенком, а когда подрос и пошел в школу, он заметно поменялся. Возможно, он мог казаться скромным, что активным одноклассникам было просто скучно с ним, но наедине с собой был очень мечтательным. Тогда Сонхун начал увлекаться рисованием. — У тебя, я смотрю, чудесные таланты, — Джеюн стоял около письменного стола в комнате одиннадцатилетнего подопечного и внимательно разглядывал каждый рисунок, развешенный над рабочим местом. — Мне бы хотелось, чтобы и мальчики твоего возраста поняли, какой ты прекрасный человек. Он старался всячески дать Сонхуну понять, что тот заслуживает счастья и любви, даже если ему казалось, что никто из его сверстников его не понимает. Тогда Джеюну во сне сказали его первое «спасибо» и крепко стиснули в объятиях. Пусть даже если сон забудется Сонхуном уже на утро… Пусть даже его человек ни за что не узнает о его существовании, но все же… Джеюн никогда не забудет. — Сынок, это твой новый друг? — в один выходной день миссис Пак разглядывала законченный рисунок, выполненный цветными карандашами, где за школьной партой сидели два человека. — Нет, это просто друг, — со стеснением произнес Сонхун, не решаясь дать более полный ответ, как и рассказать маме о своих делах в школе. — Ну хорошо, как-нибудь пригласи в гости своего друга, — тепло улыбнулась мама, подмигнув своему сыну, будучи радостной от того, что у Сонхуна постепенно появляются знакомые, да даже такие, которых тот впервые захотел нарисовать. — Обязательно, если смогу, — снова загадочно и застенчиво улыбаясь, говорит Пак. — Только вот… почему своему другу ты не нарисовал лицо с глазами, носом и ртом, как сделал себе? — Я считаю, что он слишком красивый, и боюсь все испортить, потому что недостаточно хорошо рисую. — У тебя прекрасно все получается! Главное, не опускай руки! И в этом Джеюн был полностью согласен с его матерью. Только вот за партой в школе Сонхун всегда сидел один, да и мало с кем близко дружил. Годы неумолимо шли, и настал момент, когда незрелый мальчишка распустился прекрасным цветком юношества. Самостоятельный парень, обучаясь в университете на дизайне, был успешным студентом, а внимания людей по отношению к нему можно было хоть ежедневно отбавлять. Высокий, широкоплечий брюнет с подтянутым телосложением и правильными чертами лица, усыпанного несколькими маленькими родинками — Сонхун воистину сиял красотой и обаянием на фоне остальной массы людей. Иногда он выглядел настолько серьезным и холодным, что Джеюну хотелось поднести свечу к этому образу, чтобы немножко растопить ледяную корочку. Это были редкие моменты, когда ангел ненароком ронял во время занятий рисунка канцелярские принадлежности, а после наблюдал за очаровательными проблесками недоумения на красивом лице. Порой во время мигреней подопечного из-за учебы гладил его по голове и дарил холодок, что слегка отрезвлял и помогал отпускать давящую боль. В двадцать один год Пак добился многих успехов и являлся всеобщим любимчиком. К счастью для юноши, ночи проходили спокойно, а с жизненными трудностями он, как правило, справлялся сам. К несчастью для Джеюна, ему редко когда была нужна помощь, ведь парень часто был не один. Ангел где-то в глубине себя немного завидовал Джею — лучшему другу Сонхуна, с кем тот мог делиться всем сокровенным. Ангелу нельзя испытывать зависть. Бог изначально создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего, но завистью дьявола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие к уделу его. Один верховный ангел однажды испытал это чувство — позавидовал славе Божьей и возжелал занять его место. Заразился и погиб виновник, ибо он сам себя погубил и смертоносным ядом греха омрачил свою душу. Джеюну нельзя думать о себе…он подчиняется воле Бога и счастью своего подопечного. Пускай ангелу и хотелось бы вновь говорить с этим смышленым парнем обо всем на свете. Но он не может делать это когда захочет, ведь ангел-хранитель играет важную роль в жизни человека, но при этом должен оставаться для него «никем» — лишь изредка наваждением во снах. Джеюну нельзя думать о себе, но это больно… Привязывать свое существование к Сонхуну, чувствовать весь его внутренний мир, наблюдать за ростом и знать о нем все, однако оставаться невидимкой. Таковы правила, и он не должен их нарушать. «Все люди грешны, всеми правит грех. Ты должен быть выше этого, ведь ты не человек» — вспоминал Джеюн учения своего наставника. Он не выбирал, кем ему родиться, но вот бы ему не довелось стать ангелом.***
— Ну разве так можно… — у Джеюна словно сердце и душа кровью обливаются, когда у Сонхуна, что лежал щекой на краю кровати рядом с рисунком и сидел на полу, срабатывает будильник спустя всего два часа сна. — Нет, нет. Только не это! — едва Сонхун разлепляет глаза, как ошарашенно смотрит на свой телефон, и на время сигнала, когда уже была пора выходить из дома и спешить на просмотр по дисциплине академического рисунка. Парень подрывается и сразу жалеет об этом, так как в районе копчика и затекшей шее тянет болью минувшей рабочей ночи и самой неудачной позе для сна. Широкая постель за спиной так манит к себе, однако Пак открепляет несчастный рисунок от деревянной фанеры, что опиралась на кровать, и помещает его в огромную папку к остальным работам. У ангела сжимает душу, видя поникшее лицо юноши и ощущая, как тот расстраивается, что не сдержал свое обещание не спать сегодня. Сонхун так и не довел портрет головы Зевса до идеала, не доработав бороду по правилам светотени, однако времени совсем не осталось. О завтраке даже не шло и речи. Пак решил, что отличным вариантом было взять такси и доехать до Корейского национального университета искусств, и он даже успевал, но сегодня все решило пойти не по плану. Огромной длины пробка протянулась по всей улице, что в итоге парень не выдержал, расплатился с водителем, накинул на плечо папку с работами и, покинув салон автомобиля, выбежал на улицу. Стремительно направляясь вперед по тротуару, Пак, кажется, не замечал никого и ничего. Овладевшее им беспокойство об опоздании, не явки на просмотр и, при таком раскладе, недопуске на предстоящий экзамен кружило голову ангелу-хранителю, который старался не отставать и не терять бдительность ни на секунду. Джеюн слишком хорошо знает своего подопечного — его напористость, стремление к успеху и привычку выкладываться до самого конца, и он был уверен, что Сонхун держится на волоске от того, чтобы ударить кулаком в какую-нибудь стену от злости за свою неудачу, а затем окончательно расстроиться и полностью разочароваться в себе. Телефон в кармане штанов вибрирует, и Сонхун поднимает входящий звонок от Джея, открывая второе дыхание и ускоряя бег: «- Я стою около входа, тебя подождать? Где ты сейчас?» — Да, я уже почти на месте, — рвано заверяет друга Пак, глотая ртом воздух. Парень заворачивает за угол и его глазам открывается огромное здание университета, а друг, заметив его, машет рукой, собираясь сбросить трубку, как… — Стой! — громко крикнул Джеюн, и шумно выдохнул, когда Сонхун под воздействием дополнительного спектра чувств от связи с ангелом, остановился за мгновение до того, как на перекрестке почти около бордюра практически перед его лицом на огромной скорости пронеслись два мотоциклиста, а за ними поспевала полицейская машина. От испуга Пак встал, как вкопанный, около пешеходного перехода, а уши словно заложило. Для ангела почти остановилось время, ведь считанные секунды отделяли его человека от прямого попадания на тот свет. — Дыши глубже, — Джеюн подносит ладонь к солнечному сплетению парня, тревожа связывающую их души нить, пуская по телу приятные светлые вибрации и тем самым немного успокаивая. — Правильно, Сонхун. И юношу действительно чуть отпускает, что он даже все громче начинает слышать доносящиеся из телефона возмущения Джея. «- Псих! Зачем так несся?!» — кричит Джей в трубку, стоя через дорогу около входа в университет, а после, дождавшись зеленого светофора, добирается до оцепеневшего Пака и за руку переводит через перекресток. — Придурок, — грозно хмурит брови Джеюн от того, что его подопечного так небрежно поволокли за собой вместо того, чтобы помочь успокоить бешено вырывающееся из груди испуганно сердце. — Придурки, — ругается Чонсон в след нарушителям дорожного движения. — Ты как, в порядке? — Я…у меня сердце на секунду остановилось. — Пока я с тобой, то не позволю ему остановиться, — обеспокоенно и очень серьезно произносит ангел-хранитель шагая рядом. — Слава Богу, ты обошелся одним испугом, — старается приободрить друга Джей. А Джеюна слегка задевает такой комментарий, ведь остережение Сонхун получил вовсе не от Бога. Казалось, все в этот день шло не так… Пак занял почти самую последнюю очередь среди своих одногруппников и теперь вынужден торчать в университете до самого обеда, в торговом автомате успели разобрать всю еду, оставив Сонхуна довольствоваться одним маленьким ореховым батончиком, а теперь он еще и узнал, что одним из преподавателей будет один из самых заядлых критиков, который даже не ведет его группу и лишь пару раз замещал пары. Будучи на пределе, Сонхун толком не разговаривал ни с кем и лишь стоял около расстеленного на мраморном полу черного полотна с выложенными двадцатью двумя работами по академическому портрету и старался не уснуть, облокотившись о стену. Парня мутило, и, по-хорошему, ему стоило если не выспаться прямо сейчас, то хотя бы нормально поесть. Лицо отвратительно горело после ночи, и парень, не вынося на себе косые взгляды, принимает решение немедленно удалиться в уборную, чтобы прийти в себя. Оно и не удивительно, что на обычно приветливого со всеми красавца дизайнера взирало много глаз — все попросту были удивлены столь отстраненному поведению, необщительности и кричащей неуверенности Сонхуна. Неясно, с какого момента Сонхун создал себе нечто наподобие второй личности. Джеюна сильно беспокоило, зачем Пак построил себе образ идеального во всем парня, закрыв этой маской настоящего себя — со всеми слабостями, наивными прекрасными детскими мечтами, дурачеством и забавным напеванием в любой момент времени любимых песен, что он обожал петь у себя в комнате, пока никого не было дома. В какой-то момент юноша должен был надломиться. Умываясь ледяной водой, Сонхун смотрел на себя в большое зеркало и словно еще сильнее угасал из-за вязкого болота переживаний. Хранитель, кажется, сходил с ума от недоумения, что такая реакция возникнет у парня на обычный допуск к экзамену. Как же Джеюну хотелось, чтобы подопечный мог его видеть и слышать… хотя бы раз тогда бы он сказал ему прямо о том, что не стоит себя корить за нелепые ошибки, вбил бы в его умную голову, что ему не нужно ничего и никому доказывать, ведь Пак уже является самым лучшим. Для Джеюна он самый лучший, обаятельный, добрый, талантливый и глубокий человек. Как такой замечательный парень может самостоятельно убивать себе нервы и с дрожью опускаться на черную плитку просторной уборной комнаты, опираясь спиной о стенку? У Сонхуна явно срыв от переутомления физического и эмоционального. — Прошу тебя, не нужно… — молит ангел, присаживаясь перед Паком и обеспокоенно глядя, как чарующие выразительные глаза наполняются солеными каплями слез. Джеюн прислоняет ладонь ко лбу Сонхуна и чувствует, что, кажется, начинает подниматься температура. — Ну что мы будем с тобой делать? В данный момент была чрезвычайно мала вероятность, что кто-то из студентов позволит себе уйти с очереди и случайно обнаружить Пака в уборной. Сам же Сонхнун быстрее потеряет сознание, чем встанет на ноги и направится хотя бы в медпункт университета. Хранитель не желал переступать никакие правила. С каждым днем его все сильнее пугали чувства, что зарождались внутри по отношению к своему подопечному. Он внутренне противился этим эмоциям, ведь ему никоим образом нельзя позволять своим чувствам туманить беспрекословное подчинение Небесам. Сперва Джеюн находил Сонхуна забавным ребенком, но только когда тот стал взрослым парнем, ангел не перестал считать его таким же милым и наполненным искрящегося очарования. Это было его собственной ошибкой — подолгу заглядываться на аккуратные, подаренные им самим еще в детстве, родинки, на забавно взъерошенные по утрам смольные шелковистые волосы, такую светлую кожу невероятно красивого мужского тела, глубокие темные глаза, на дне которых располагается вселенная, где ангел предпочел бы возродиться. А еще большей ошибкой казалась такая правильная связь душ, установленная еще при рождении, которая кружила голову так, что Джеюн не просто принимал ее как должное и использовал при работе хранителем, но, кажется, любил каждую клеточку этой человеческой души. — О, небеса, помогите, — тихо произносит Сонхун обнимая себя руками за живот, стараясь не замечать голод, крепко сощуриться, чтобы остановить бесполезные жалкие слезы, и перебороть паршивое состояние. Джеюн, не раздумывая, обнимает его спереди, и Пак, словно почувствовав это, слегка приподнимает голову, будто надеясь кого-то перед собой увидеть. Жаль, что так и не увидит, и это останется лишь мечтой ангела-хранителя. Если бы ангел имел физическую форму, то его подопечный бы знал, что их лица разделяют сантиметры. Пухлые губы необъяснимо притягивали Джеюна, а необоримая острая слабость не на шутку беспокоила, ведь парня только еще ожидал стрессовый просмотр. — Не бойся, — шепчет хранитель, прислоняясь своим лбом к чужому и стараясь убедить рассудок юноши. — Ты не один, я рядом. Хотя какой был в этом смысл, если он не мог по-настоящему ощутимо обнять Сонхуна и упрятать его от всех проблем своими крыльями? — Не важно, — через боль противится собственным мыслям Джеюн, — я в любом случае рядом с тобой. Мне достаточно, если я буду видеть… — по щеке ангела катится слеза от того, что душа надрывается от всего, что чувствует сам Пак, — видеть, как ты живешь счастливо. Джеюн расправляет свои белоснежные крылья, создавая купол над ними и укрывая Сонхуна, а после накрывает мягкие губы, целуя и передавая Сонхуну часть своей энергии, унимая чужие голод и дрожь. Легкая сладость нежных чувств растекается по обоим душам, а теплые искры света заполняют обоих до краев. Пак блаженно прикрывает глаза и чуть открывает рот, вдыхая больше воздуха и четко ощущая, как к души словно тяжелые камни спадают, а ангел решает углубить поцелуй, даруя еще больше сил. Приятно осознавать, что это действительно помогло, и взгляд красивых глаз напротив все лучше прояснялся. Джеюну стоит прекратить свои действия… Он медленно и нехотя отстраняется от Сонхуна, который словно смотрит прямо на него, и все же напоследок коротко целует самую красивую из дарованных им родинок, что располагалась на переносице. — Надеюсь, тебе лучше, — ангел складывает за спину свои крылья и отходит от подопечного на несколько метров, дабы не пойти дальше на поводу у собственных разгоревшихся желаний. Ему не дадут ответа. Но Джеюну достаточно ощущать через связь, что Сонхуну полегчало. Глядя с расстояния на парня, Джеюн старался думать о чем угодно, кроме столь желанного поцелуя. Это была его ошибка, ведь их души настолько прекрасно гармонировали друг с другом, что новая их связь с приятным волнением заполняла всего хранителя так, что крылья не прекращали трепетать. Их души так подходили друг другу… Джеюн словно родился с той единственной целью, чтобы стать ангелом Сонхуна. В голове он неосознанно возносил подопечного над всеми своими мыслями, хотя возносить мог по своему существованию только Бога. Это было опасно. Прознай Сонхун о нем, его бы непременно ждало наказание небес. И Джеюн решил прекратить…