Госпожа Лань

      Следующим утром она проснулась в одиночестве. Воспоминания об этой ночи неприятной дымкой пронеслись мимо. Горечь осела на её языке, оставляя после себя отвратительное послевкусие.       Кровать в месте её заключения была ужасно неудобной. Даже будучи предназначеной для супругов, она не отличалась ни размерами, ни мягкостью. Все кости прочувствовали на себе твёрдость Гусуланьских матрацев, шея неприятно затекла на непривычной постели. Между ног неприятно саднило. Конечно, Цинхэн был аккуратен, но даже так ей было больно пошевелиться, отчего ей оставалось лишь лежать, скрючившись в неблагопристойной позе.       Вскоре подошла служанка. Она была молчаливой, будто застывшей ледяной статуей. Она помогла привести себя в порядок, отдала уже остывший скромный завтрак и откланялась. Овощи были противными на вкус, рис остыл и неприятно склеивался во рту, травяной отвар сильно горчил. Стало страшно от осознания, что этот рацион будет её пищей на всю оставшуюся жизнь. Она устало опустилась на подушку, устраиваясь у низкого столика. Девушка принесла ещё пару склянок от лекаря, на привязанном клочке бумаги была написана дозировка: две капли на половину стакана, два раза в день. Для чего пить это, зачем что-то делать, она не понимала. Оставалось смиренно сидеть, наблюдая за однотипным пейзажем за окном. Таким образом прошла пара дней.       Она лезла на стенку от безысходности. Золотое ядро поддерживало её жизнь, но духовные каналы были запечатаны и даже медитация не приносила особых плодов кроме очередного приступа бессилия. Её никто не беспокоил, даже новоиспечённый муж. Девчонка, приставленная к ней, приносила еду и воду, подготавливала бочку для мытья, убиралась и следила за обстановкой. По этим занятиям стало понятно, что она являлась заклинательницей, которую прислали следить за ней. В первый день она принесла несколько листов бумаги, где были написаны условия заключения. Запрещено посещение заключённой любым живым существам, кроме особых случаев. Таковыми являются: её супруг, Лань Цинхэн, Лань Цижень, Лекарь Лань и Лань Гуймин, призванная наблюдать за заключённой. Запрещено наличие в месте заключения вещей досуга, острых, опасных для матери будущего наследника. Изысканные яства также под запретом. Запрещено выходить за порог дома. Заключённая обязана следовать правилам Ордена Гусу Лань.       И множество, множество подобного. Под запретом было всё. Можно лишь дышать, да и то, Юэ Лян была уверена, что следовало делать это особым образом, не нарушая правил Гусу. Просто мрак!       В таком умеренном (безжизненном) темпе прошло ещё пару недель. С каждым днём она все больше забывала о течении времени вокруг неё. Порой она могла уставиться в одну точку на столе ранним утром, а отмирала она лишь поздним вечером, когда Лань Гуймин напоминала принять лекарство и укладываться спать. Делала она все это молча. Да и сама Юэ Лян не говорила с ней, не хотела. От одного звука фамилии Лань её тошнило, а эта девушка, хоть и не была виновна, принадлежала к этому роду.       Вскоре её начало мутить не на шутку. Она перестала есть из-за боязни вывернуться наизнанку в буквальном смысле. Прибывший лекарь подтвердил: беременность наступила. Юэ Лян была неприятно удивлена, хотя и немного рада: ей больше не придётся спать с Цинхэном. Но забеременеть с первой и единственной попытки? Сродни чуду.       Её волосы потеряли природный блеск, нежную мягкость. Предобморочное состояние преследовало её по пятам, а желание лечь и не просыпаться было притягательнее с каждым днём.       Из-за прогрессии беременности её порции были увеличены в сравнении с первыми днями пребывания здесь, как сказал лекарь, но даже они не могли утолить внезапно открывшийся голод. Живот уже прилично выпирал из-под одеяний. Восьмой месяц, если она не ошиблась. Цинхэн навестил её пару раз, принёс кислых локв и угрюмо молчал, глядя перед собой. Юэ Лян не могла смотреть на него без гнева. Он ведь глава клана, он здесь главный, так почему не мог помочь ей уйти!? Не мог или не хотел? От этой мысли гнев неудержимой волной поднимался откуда-то изнутри. Глава Ордена без власти, вот умора.       Тихими (других здесь не было) вечерами она размышляла о сюжете романа. В нём, если память её не подводила, чего в последнее время случалось всё чаще, Госпожа Лань убила кого-то из наставников(?) и была запрета до конца своей жизни. Тут они с ней были похожи. Каковы шансы, что она и являлась этой Госпожой Лань? Очень высоки. Те детали, на которые она не обращала внимания раньше, обрели в новом свете иной смысл. Светлые янтарные, уже потухшие, миндалевидные глаза, тонкая белая кожа, иссиня-чёрные волосы, уже не такие блестящие как прежде. Ей стоило обратить на это внимание гораздо раньше, понять и сбежать куда глаза глядят, но она была такой глупой, такой непонятливой.       Ах, вот если бы она только... но увы, мечты приходилось часто прогонять, дабы при возвращении в реальный и суровый мир не было так плохо. На днях родится её ребёнок. Дочь, надеялась она.       Она думала, что хоть как-то смогла повлиять на этот мир, но была разочарована, когда ей поднесли малыша. Красный, сморщенный кусочек изюма. Он издавал такие крики, такие рыдания... Юэ Лян испугалась и разрыдалась вместе с ним. Ей было слишком страшно за себя, за него, за всё.       На следующий день она была разбужена своим криком. Кошмар, приснившийся ей с участием её маленького сына, как его разрывали старейшины этого псевдосвятого Ордена.       Её прижал к груди Цинхэн, а она вцепилась зубами в его руку, до крови. Было приятно отомстить хоть как-то, хоть кому-то.       Он подал ей сына, а, дождавшись пока она успокоится, начал тихо говорить. –Старейшины разрешили вам выходить за порог дома до калитки. Я буду приносить сына каждую неделю на пару часов. –Меня могут оправдать? –Нет, моя Госпожа. Простите... –В твоих извинениях нет смысла. То, за что ты просишь прощения, в этом ты не раскаиваешься, верно? Не спорь! Я не хочу тебя здесь видеть, ты... ты ужасен, Цинхэн! Ты и твоя семья, чёртовы Лани! Я не хочу отвечать за то, в чём не виновата! Почему именно я? Что за проклятые интриги Старейшины плетут у тебя под носом, а ты и в ус не дуешь? Ты такой плохой глава, что собственные подчинённые ни во что тебя не ставят?!       В ответ он прижал её к себе, глуша рыдания в расшитой белой мантии.       Цинхэн забрал сына, которого было решено назвать Хуанем (привет, канон!), и ушёл в закат. Юэ Лян ещё долгое время смотрела им вслед, беззвучно давя слёзы. Она не хотела себе такого будущего, не хотела. Она и сейчас уже ничего не хочет.       В последнее время Юэ Лян стала слишком слезливой. На коже оставались следы от малейшего воздействия, волосы осыпались сильнее обычного. Спать хотелось всё больше, а ноги совсем её не держали. Подобное случалось с ней в прошлой жизни, когда уровень гемоглобина сильно падал. Тогда мама колола ей болючие уколы, пичкала печенью, гречкой и мясом. Приятный подростковый период...       Когда Цинхэн вновь почтил её своим присутствием, она опять лежала в постели, не в силах подняться. Она попросила его принести ей побольше мяса, рыбы и соков. Он не смог отказать её измученному телу и уже спустя сутки она ела то, о чём так давно мечтала. Цинхэн приносил ей подобное ещё продолжительное время, и Юэ Лян смогла ощутить улучшение самочувствия. Был ли это эффект плацебо, или она действительно нуждалась в питательной еде? Она склонялась к последнему.       Непродолжительное время прояснения рассудка закончилось и она вновь погрузилась куда-то глубоко внутрь себя. Там было хорошо. Она не осознавала своё существование ещё долгое время. Вновь вернулся упадок сил. Это продолжалось ещё очень долгое время, судя по тому, как сильно отросли её волосы.       Пока в один прекрасный день Лань Цижень, брат Лань Цинхэна (язык не поворачивается назвать его мужем) не пожаловал в её дом. Он ещё не обзавёлся своей знаменитой бородкой, а потому был определённо очень похож на своего брата. На руках у молодого мужчины расположился пухлощёкий карапуз, тянущийся к ней своими короткими ручками. –Здравствуйте. Я привёл А-Хуаня. Мой брат просил передать, что он отбыл по срочному делу. Племянник вёл себя слишком беспокойно и я решил принести его к вам. Вас не затруднит?       Этот юноша был слишком похож на её любимого бяоди. Его взгляд так и пылал любовью к племяннику, что не могло не причинять ей боль. Сама она так и не смогла полюбить его так же сильно. –Конечно. Прошу вас. А-Хуань вёл себя настолько плохо? –Он хороший ребёнок, тихий и послушный, но всё же тоску по матери не способно потушить ничто. –Вы хороший дядя, Второй Господин Лань.       Цижень на миг остановился. – Или же, правилами Ордена запрещено проявлять любовь к родственникам? – Юэ Лян нахально выгнула бровь, не контролируя своё поведение. Она уже ожидала выговора, когда Цижень неожиданно потупил свой взор и опустил голову. – Нет, что вы. Просто А-Хуань слишком милый ребёнок. Он очень... одинок, прямо как я в детстве. Вот и стараюсь не оставлять его одного.       Юэ Лян устало выдохнула. Здесь этот деревяшка ещё не очерствел. – Старейшины не позволят А-Хуаню недолго, до определённого возраста, пожить со мной?       Цижень на это с сожалением выдохнул. – Нет. Я пытался, но они сочли доводы неразумными. Они не доверят вам воспитывать наследника. Мне удалось лишь упросить их разрешить проводить встречи с Хуанем почаще. Простите. –Не стоит. Вы не виноваты. Благодарю что делаете так много для нас. Я очень это ценю. – Юэ Лян притворно приложила руку к сердцу. Она боялась навредить сыну, да и сама не до конца понимала, что и как с ним делать, как проявлять любовь. Она не видела смысла нянчиться с маленькими детьми, пока это могут делать чужие люди, но старалась не показывать этого в таком суровом традиционном обществе.       Они немного посидели с Циженем. Ребёнок мирно лепетал, нежился на руках у матери и глядел своими тёмными глазками куда-то ей в душу.