Совёнок

Пробуждение было намного хуже, чем сон. Засыпая с Алисой, Михаил проснулся в одиночестве. Ещё в полу-сне, он несколько раз пошарил по дивану руками, в попытках найти, куда же делась Алиса. Но пальцы его встретили лишь пустоту, и его охватил ужас — всё это ему только снилось. Никого и не было рядом, а он наверняка спит сейчас в кровати детдома. И тогда Ромашов в панике открыл глаза. И оказался в квартире учительницы девушки. Значит, они всё же засыпали вместе. Так куда Алиса делась сейчас? Не могла же она, спрашивается, просто куда-то провалиться, раствориться… Он сел на диване. Руки сами собой потянулись к подушке, на которой она спала. На ней не осталось никаких следов, что доказывало, что девушка ночевала здесь. Помимо… Помимо её тонкого запаха, который Михаил почувствовал, проведя ладонью по одеялу. От этого аромата у него помутилось в голове. Он шумно сглотнул, и поднёс одеяло к лицу, чувствуя, как горький ком подкатывает к горлу. И вместе с ним по спине пробежали мурашки. Ромашов сжимал одеяло, так, как сжимал бы Алису, если бы она только разрешила. Дыхание сперло. Словно охватило какое-то странное оцепенение. Он стал гладить, сжимать одеяло, прислонять его к лицу, вдыхая её запах. Пальцы зарывались в одеяло, а перед глазами мелькали воспоминания, как он гладил по спине Алису. Она была совсем такой же… Стоп. Что он творит? Окончательно помешался? Михаил просто скинул одеяло на пол, и шумно вдохнул воздух сквозь зубы. Ведёт себя, как полный идиот. Сидеть и вдыхать её запах, как безумец… Абсурд. Ему немедленно захотелось встать и уйти. Взгляд зацепился за часы, на которых было почти одиннадцать, уроки давно шли. Но ему было всё равно. Всё казалось нереальным. Дышать её запахом сейчас казалось полным бредом, надо было заняться делом, начать думать рационально. Надо трезво оценить ситуацию. Подумать. Успокоиться. Неожиданно, Михаил услышал звон посуды на кухне, и тут же все его убеждения рухнули в бездну. Он просто подскочил, чуть не завалившись обратно от того, что от резкого движения потемнело в глазах, и бросился на кухню. Она не ушла, не бросила, она готовит завтрак! Реальность оказалась куда разрушительнее. У плиты стояла учительница Алисы, и жарила себе яичницу. Увидев, что Ромашов проснулся, Марья Васильевна по-доброму улыбнулась, но это вызвало в его душе новую волну негодования. Значит, эта женщина удостоилась знать, куда подевалась Алиса, а от него она просто молча сбежала? Зубы заскрипели от злости, глаза гневно сузились. — Доброе утро. Где Лиса? Алиса, то есть. — полу-сонно пробормотал он, даже не думая позаботиться о приличии. Михаил чувствовал себя каким-то обманутым, униженным, недостойным. В нем шевельнулась обида и даже злость на себя за то, что он проспал уход Алисы. И главное, всегда сон был таким беспокойным, а рядом с ней парень буквально отключился… Ещё вчера девушка упомянула, что он спал, «как труп» днём, что было вообще не свойственно. Странно, что Алиса даже не разбудила попрощаться… — Доброе утро. Выспался хоть? — всё так же по-доброму обратилась Марья Васильевна к другу своей любимой ученицы. Она хорошо относилась к друзьям своих воспитанниц. Хоть и помнила, что этот мальчик очень грубый. В прошлый раз женщина списала это на температуру, а сейчас, видимо ожидала от него более благостного настроения. — Я задал вопрос. — сухо, и крайне холодно ответил ей Ромашов. У него не было ни малейшего желания поддерживать с ней светскую беседу. Женщина не представляла для него пользы. Да, он хотел отблагодарить её за помощь в прошлый раз, но сейчас Михаил желал иного. Он ждал, что она ответит. — Она уехала уже. Не стала ждать тебя. — поджав губы, произнесла женщина. Яичница пожарилась, и она положила её на две тарелки, поставив одну перед Ромашовым. Он сел за стол, хоть и абсолютно не хотел есть. По идее, он уже должен был ходить по рынку, и выбирать одеяла. Далеко не в одиночестве. Но вместо этого просто спал, как дурак. Слишком расслабился, позволил себе забыть о работе, забыть обо всем. Присутствие девушки рядом слишком сбивало его с толку, волновало, ломало привычный уклад жизни. Нет. Не стоило так сильно отдаваться каким-то заведомо несбыточным мечтам, пытаясь в них спрятаться. Пытаясь выдать их за реальность. Нет. Всё будет, как он решил вчера. Заполучить её расположение насильно, и тогда всё встанет на свои места. Если он, конечно, сможет подчинить Алису своей воле. Он был уверен, что сможет. Если завладеть какой-то особой информацией… И тогда, зная что она рядом не по своей воле, Ромашов не будет сходить с ума. Уклад жизни останется прежним. Вот только, хочет ли он этого? Ответ был очевиден. Нет. Но Ромашов просто не умел по-другому. Он не верил, что рядом с ним могут быть по желанию. Хотел, но… Но каждый раз жизнь била его по лицу, пытаясь доказать обратное. Жестоко и беспощадно. — Сама не захотела, или вы?.. — задумчиво произнес Михаил, глядя в глаза Марьи Васильевны, спрятанные под толстыми очками. Женщина неоднозначно покосилась на него, и Михаил ощутил мгновенную вспышку раздражения. Почему нельзя просто четко ответить? В целом, Алиса могла просто уйти, чтобы не пропускать уроки, как не хотела вчера… Ромашова злило, что девушка решила пойти против его воли, разрушая все его намеченные на день планы. А ведь он ей помог вчера… Хоть и ради собственной выгоды в будущем, но это не отнимало его дня, потраченного на другого человека. — Сама, разумеется. Она, думаю скоро вообще уедет от вас. В свою квартиру то жить. Официально я возьму опеку, а она… — мягко, и с какой-то мечтательной улыбкой произнесла Марья Васильевна, накалывая на вилку кусочек яичницы. Видимо, представляла, как ученица сможет заходить к ней каждый день, скрашивая одиночество… Но Ромашова от одной мысли об этом всего передёрнуло. — Не сметь. — ядовито прошипел парень, хлопнув ладонью по столу. Так, что стоящая на ней тарелка подпрыгнула. — Прости? Я не услышала. — непонимающе моргнула женщина, глядя на гостя так, словно видела впервые. Но она и вправду видела его настоящего впервые. До этого Михаил притворялся. Мысль… Мысль, что у него могут отобрать то, что обязано принадлежать ему… То, что с самого первого дня само стремилось в его руки… Сводила с ума… — Услышали. Я сказал не сметь. — так же ядовито продолжил Ромашов, чувствуя, как в душе с каждой секундой появляется злоба. Как эта женщина вообще посмела подумать, что имеет право отбирать у него ЕГО человека. Ту, которая обязана, ту, которая будет принадлежать ему. Кто она вообще такая, чтобы так покушаться на его Алису? Его душа клокотала от ярости и возмущения. Руки сжались в кулаки, вызывая у женщины, сидящей перед ним, страх. — Что не сметь? Девочке помочь? — всё ещё думая, что она лишь ослышалась, одними губами проговорила учительница. Она так и замерла, с поднятой рукой с вилкой и кусочком яичницы на нём. — Лезть, куда не просят. Она будет жить в детдоме. — стукнул ладонью по столу Ромашов, его начало трясти от раздражения. Алиса может спать у себя в квартире, ходить сюда сколько угодно, хоть каждый день общаться со своей учительницей. Но, потерять возможный контроль, как и возможность видеть её каждый день? Потерять возможность встречаться с ней в детдоме на выходных? А если она вообще решит перейти в школу ближе к дому… Лишив его вообще всех встреч? Продолжать волочить свою жалкую жизнь в одиночестве, без неё? Нет! Михаила от этой мысли бросило в жар. Он так долго был совсем один, что совсем сжился с этим ощущением. И появление в его жизни человека, живого человека с которым можно было поговорить, прикоснуться, вырвало Ромашова из привычной ситуации. Теперь это казалось ему таким же необходимым, как глоток воздуха. — Прости, но это ей решать. — поджав губы, произнесла Марья Васильевна. Было видно, что она сдерживает себя, чтобы не сказать что-то менее приличное. Пришёл в её дом, пользовался её кроватью, едой, да ещё и по возрасту спокойно мог быть внуком… Если бы этот мальчик не был другом Алисы, женщина сказала бы пару ласковых, и давно выставила его вон. Она собралась поговорить с ученицей о том, каким человеком является её одноклассник, если она сама не видела. — Не сметь влиять на её решение. Настаивать как-то. — хмуро бросил Ромашов, приблизившись к женщине через стол. Со стороны он был похож на змея, подкрадывающегося к жертве, так ядовита была его поза. Чуть склоненная набок голова, суженные глаза, поджатые губы, побелевшие от напряжения пальцы, сжавшие край стола. Он был мрачен и решителен. — Если моя помощь… — попыталась было женщина, но Михаил опередил её, резко подскочив на ноги. — Я сказал не сметь! — от громкости, и грубости его тона, женщина невольно вжалась в стул. Ромашов усмехался. Он чувствовал себя величественным в этот момент. Глядя на него, рядом никто и не вспомнил бы, как парень мнется, подбирает слова, теряется. Сейчас он был совсем другим. И это было приятно. Приятно ощущать себя лучше, сильнее, могущественней других. — Ты чего так кричишь… — испуганно пролепетала Марья Васильевна, раздумывая над тем, не стоит ли позвонить в милицию. Ей стало на самом деле страшно, и она просто не знала, чего ждать от Михаила. Не понимала, почему он резко стал таким. Таким злым, чуть ли не агрессивным, бесчувственным. — Она будет жить, где живёт сейчас. — постучал указательным пальцем по столу Ромашов, посчитав, что разговор окончен. Надо было возвращаться в детдом. Ехать в другой город он сегодня уже не успеет, стоило сесть на электричку с утра. Да и, он собирался поговорить с Алисой. Пусть объяснится. — Ты чего так взбудоражился то? В гости будешь приходить, видеться сможете. — Я не собираюсь объяснять. Доказывать, переубеждать. Скажу одну вещь. Для меня выслать вас из этого города лёгкое дело. Знакомые имеются. — ядовито продолжил Михаил, процедив воздух сквозь зубы. Он не хотел переходить к шантажу, всем сердцем не хотел. Он даже думал вообще перестать таким заниматься. Но, сейчас… Сейчас он был готов на что угодно, лишь бы его не перестало быть его. — Ты чего? Мальчик, ты что говоришь такое? Я отродясь ничего плохого не делала, чтобы за мной машина приезжала. — замахала руками на него женщина, явно ни на шутку испугавшись. После лагерей мало кто выживал, а в её то возрасте… Это был бы билет в один конец. — Делать и не надо. Всё сделано давно, а вот подписей не хватает. И тех, кого за эти подписи заберут. — скрестил руки на груди Ромашов, отвернувшись к окну. Во времена, когда власть сажала по поводу и без, делать ничего было и не нужно. Достаточно было просто. Быть. И найти недоброжелателя. — Ты мне на полном серьёзе сейчас угрожаешь? — выдохнув, и несколько раз обмахнувшись кухонной тряпкой произнесла Марья Васильевна. Было видно, что она напугалась ни на шутку. А значит, не стала бы делать что-то против его воли. — Предупреждаю. Алиса останется жить в детдоме. На вас мне плевать. Если заберут, только легче станет. — резюмировал Ромашов, поднимаясь со стула. Он не съел ни крошки. — Ты думаешь, ей понравится, что ты угрожал мне? Она захочет общаться с тобой? — слышал он из кухни, уже надевая пальто. Парень едко усмехнулся, мысленно обещая себе, что если хоть слово из их утренней беседы вылетит с кухни, учительница отправится в путешествие в тот же миг. — Она не узнает. А вы не расскажете. Если же хоть слово вылетит — за вами приедут. Уж поверьте, мстить я умею. — бросил он, поправляя красный шарф. Тот самый, который завязала Алиса. От воспоминаний, как девушка стояла так близко, и поправляя, касалась его одежды и его самого по собственному желанию, у Михаила по телу прошла волна жара. Он прикрыл глаза, мысленно представляя её лицо перед своим. И тут же качнул головой, стараясь отогнать от себя эти назойливые картинки, стал намеренно думать о другом. О деле. Ромашов мог бы отдать ей шарф, но не хотел. Он был важен, как доказательство. Доказательство, что кому-то может быть не всё равно на него. — Да как же так! Я вам приют дала, еду, и такая благодарность? — крикнула женщина, явно пребывая в шоке от заявлений друга Алисы. Никто, никогда в жизни не угрожал ей подобным. Она жила честно, по правилам, и её все любили. И тут появляется какой-то ребёнок, устанавливая свои правила? Готовый клеветать на неё? В голове была только одна мысль — рассказать Алисе, чтобы она прервала общение с этим мерзким человеком. — Я не просил. — только и сказал Ромашов, почему-то вспоминая Катю. Так она всегда отвечала на его подарки и знаки внимания. Стоило заглянуть к ней… Хоть на минутку. Хоть девушка и довела его до истерики, Ромашов успел соскучиться по ней. Всё же, его любовь не гасла так легко. Даже просто увидеть её милое лицо было ему достаточно. — Она никогда тебя не простит, если ты на меня настучишь. Никогда. — донеслось до Михаила, вызывая у него гадкий, пронзающий до глубины души смех. — Ну тогда не лезьте не в свою жизнь. И я больше не появлюсь. — произнёс он, хлопая дверью. А оказавшись на улице, Ромашов достал сигарету, с удовольствием отправляя ее в рот. Алиса бы разозлилась. Её раздражал дым сигарет. Как забавно, что теперь в его мыслях то и дело появлялись две девушки. Но сейчас он собирался отправиться только к одной. А к другой позже. Когда найдёт повод зайти. Возможно, какой-то новый донос, чтобы передать Николаю Антоновичу. Улица встретила Михаила холодным ветром, сдувающим с деревьев последние жёлтые листья. На асфальте, земле, скамейках виднелся иней. Было немного сыро, но в целом довольно тепло. Дышалось легче. Однако на душе скребли кошки. Думалось, что будет, если Алиса всё же узнает об угрозах… И Ромашов не успеет это предотвратить. Его замутило, и лишь прикосновение к шарфу помогло чуть успокоиться. По возвращению в детдом, Ромашов в первую очередь зашёл в свою комнату, и подошёл к своей же кровати. Находиться в холодной комнате после теплой квартиры было невыносимо, тело начинало вздрагивать от озноба. Он со вздохом накрылся одеялом, которые было всё таким же дырявым и тонким. Невыносимо. Почему он должен так мучиться, мёрзнуть. Их детдом хоть и считался одним из лучших в Москве, был старым, построенным ещё до революции, с кучей щелей, запахом плесени и бесконечной сыростью. Усугубляла ещё всё и приближающаяся зима. Каждый год, как холодало, жизнь в детдоме становилась просто невыносимой. Не работало отопление, все ходили в уличной одежде прямо по коридорам, а изо рта шёл пар. Порой приходилось ходить даже в варежках, чтобы не окоченеть. Лёжа на кровати, Ромашов стал думать, что делать с мебелью в квартире Алисы. Вернее, и его квартиры тоже. Он любовно покрутил ключ в руке, крепко сжал его, и засмеялся вслух. Всё же, жизнь порой вносит потрясающие коррективы. Новенькая за краткое время общения дала ему такое, чего своими силами пришлось бы добиваться годами. Михаил перевернулся на живот, искренне радуясь, что в комнате никого не было, одноклассники сидели на уроках. После чего полез достать свои деньги, чтобы пересчитать их. Двести семьдесят рублей бумажными, и возможно наберётся ещё десять-пятнадцать копейками. Очень даже хорошо. Можно было задуматься о покупке первостепенных вещей, таких как раскладушка либо кровать, большую плиту брать было дорого, да и он не видел смысла. Хватило бы маленькой электрической плиточки на две конфорки. Обязательно стоило взять стулья, стол… Конечно, надо было заняться и переклейкой обоев, заменой смесителей… Но, для этого надо было нанимать рабочих. А для этого требовалось куда больше денег. Ромашов решил ограничиться пока что косметическим ремонтом — на этом можно было сэкономить. Об остальном он подумает потом. Очень хотелось вернуть Алисе пианино, его завораживала её игра. От воспоминаний, как её пальцы легко бегают по клавишам, стало тепло на душе, и он решил обязательно вернуть проданное ворами пианино. Но потом, когда будет возможность. Потом. Михаил быстро сходил в душ, привёл себя в порядок, помыл волосы, почистил зубы, надел приличную рубашку, не мятую ото сна, и спустился вниз, в класс. Сейчас был урок истории, а до перерыва оставалось не больше пяти минут. Он решил подождать, встав у двери класса. Как только прозвенел звонок, одноклассники устремились к выходу. Заметив Ромашова, они то и дело оглядывались, словно опасаясь, что он следит за ними. Его губ коснулась улыбка. Нет уж, их мечта, что он никогда больше не появится в классе не станет реальностью. Хоть парень и провёл неделю в забытье, болея в полном одиночестве, сейчас он был полон решимости и здоровья, чтобы вернуться к прежней жизни. А то, что его боятся, это даже хорошо. Значит, уважают. Алиса вышла из класса одной из последних, и выглядела она очень подавленной. Весь вид её говорил о том, что её мучили тяжелые раздумья. Михаил на миг задумался, не из-за того ли, как она грубо ушла, не попрощавшись? Если она печалилась из-за него, он даже был готов простить. Девушка настолько погрузилась в мысли, что даже не заметила Ромашова, а когда он положил руку ей на плечо, она вздрогнула. А подняв голову, с испугом огляделась по сторонам.Одноклассники с интересом глядели на неё, перешёптывались, поворачивались к Михаилу с такой же настороженностью, но высказать, по-видимому, ничего не решались. Алиса чувствовала себя неуверенно. — Что ты мне даже доброго утра не пожелала? Сбежала, как невеста после неудачной брачной ночи. Я настолько плох? — насмешливо протянул Михаил, сжимая худое плечико. От ощущения её тепла, близкого присутствия, от её в очередной раз распущенных волос, которые девушка даже не пыталась собрать, внутри у него потеплело и нежно заныло. — Ещё раз это скажешь в коридоре, и меня на порог не пустят. Уйди. — тихо произнесла Алиса, воровато оглянувшись по сторонам. Лишь бы никто не услышал… Она понятия не имела, как объясняться, если одноклассники услышали такое откровение от Михаила. Легче просто попросить перевести её в другой детдом… — А я скажу. Прекратишь меня сторониться, хоть. Если выбора не останется в виде общения с другими людьми. Опять будешь говорить эту херню, что боишься, если рядом увидят? — вмиг переменившись, сухо заметил Ромашов. Она стесняется. Опять стесняется его. Как же его раздражало это лицемерие. Быть с ним одной, а на людях вести себя так, словно он пустое место. Неприятно. Очень неприятно. Пальцы сжали её плечо чуть сильнее, выказывая, как же сильно его бесит лживость девушки. Как же его раздражает её притворство! А ведь говорила, что не стесняется… Предательница! Просто предательница. Алиса вся замерла, глядя на него. А он поджал губы, глядя на неё сверху вниз. И эта игра в гляделки длилась с минуту, пока Михаил не ощутил, как кто-то ткнул его в спину. — Сова… Ты какую ночь пропадаешь уже. Нам надо поговорить. — услышал он голос Саши, и тут же ощутил, как его начинает наполнять недовольство. Опять Григорьев лезет, куда не надо. Безумно хотелось избавиться от него. Давно. Если бы он только пропал, растворился, исчез… Жизнь без него казалась такой прекрасной. — Ну, говори. Что тебе надо от меня? — грубо бросил Ромашов, всё ещё не выпуская плеча Алисы. Пусть бывший друг уйдёт, исчезнет, и не мешает ему выяснять отношения с ЕГО человеком. Девушка, буквально физически ощущая взгляды других людей на себе, их шёпот, явно была очень напряжена. Михаил не понимал её проблемы. Можно было просто постоянно ночевать у себя же дома, не отчитываясь ни перед кем. С директором он бы договорился. — Для начала, отпусти её. — указал рукой на плечо девушки Саша, после чего Ромашов картинно поднял ладонь, и убрал в карман. Он не собирался показывать, что чужие слова могут иметь на него влияние, нет. Но, и превращать их разговор в громкую ссору, в которой он может быть виноват на глазах у всех, не хотелось. Он должен быть чист перед обществом. Всегда. — Зачем? Мы с ней мило спим в обнимку все ночи, когда меня не было в детдоме. Да, Лиса? — ядовито продолжил Михаил, отмечая, как девушка вздрогнула от его слов, как и от того, что Григорьев, да и добрая половина одноклассников услышала это. Да, Ромашов немного слукавил. Но, эти же события были. И объятия, и сон вдвоём. В голове тут же пронеслись воспоминания, как она лежит на кровати, шевелит губами во сне, её чёрные волосы, заполонившие всю подушку, как он тайно погладил по плечу… Голова шла кругом. Она не сможет отобрать у него это. Его воспоминания. То, что ни один диктатор в мире не сможет отнять. Можно отобрать у человека всё, вещи, свободу, дом, можно оставить его без ничего в пустой комнате. Но есть то, что вы никогда не сможете отобрать. Это воспоминания. Стереть их неподвластно любому тирану. — Что ты несёшь? Зачем ты это говоришь? — испуганно пролепетала Алиса, желая только одного — раствориться. Да, она действительно обнимала Михаила, в последний раз даже по своей воле… Но, заявить об этом во всеуслышание?! Немыслимо! Он ведь знал, понимал, что её из-за этого окончательно затравят. И всё равно сделал. Для чего, для чего он это сказал? — А что такого? Ложь? И то, что ты мне блинчики готовила, ложь? — склонил голову набок Ромашов, откровенно насмехаясь. Девушка невольно сделала шаг назад, ловя невероятную диссоциацию. Вот он мило кладёт голову на плечо, смущается от каждого прикосновения, рассказывает о своих страданиях по Кате, заворожённо слушает её игру на пианино, в целом, ведёт себя как обычный застенчивый парень… И тут же воспоминания, как жёстко он говорил с ворами в её квартире, манипулировал, записывал на диктофон, и сейчас откровенно позорит её. Какой он, настоящий? Злой, жестокий, не видящий ничего кроме выгоды, как твердят все вокруг? Или же, именно то добро, что изредка прорывается из его души истинное? То, каким он был в детстве, пока не погрязнул во зле? Может, это просто защита? А может, она просто хотела оправдать Ромашова, придумать ему образ, чтобы он не казался настолько невыносимым, жалким, до тошноты жестоким… А может, хотела таким образом оправдать себя, и то, что проводила с Михаилом время? — Прекрати сейчас же! Об этом никто не должен знать. То есть, это ложь. То есть… — Алиса пыталась оправдаться, путалась в словах, Михаил откровенно забавлялся, а Александр с глазами полными недоумение смотрел на ругань. В один момент, видимо, решив встать на сторону девушки, или просто желая прервать этот поток непонятной речи, Григорьев с размаху влепил оплеуху Ромашову. Тот подпрыгнул на месте и схватился за ухо. Лицо его перекосилось от боли. — За что? Ты с ума сошел? Что я тебе сделал? Что я тебе сделал? — закричал Михаил, сжимая ухо рукой. В глазах его блеснул испуг. — Не подходи ко мне, гад! Не тронь меня! — он говорил, и закрывал голову руками, словно заслоняясь от возможного удара. Алисе невольно стало жалко Михаила — но она понимала, что он не стоит этого. Не стоит её жалости. — Нечего клеветать. А тебе вообще никогда лишним не будет. Алиса, пойдём со мной. Я помогу восстановить тебе имя, не связываясь с этим. — спокойно, и даже как-то брезгливо сказал Саша. Он не удостоил Михаила и взглядом, а лишь протянул Алисе руку. И она приняла её, видя это как единственный выход уйти от клеветы за спиной. Лишь бы он не узнал, что сказанное Ромашовым правда. Пусть то, что они действительно ночевали вместе канет в небытие. Саша обещает помочь… Как — не имеет смысла. Вдвоём они пошли в следующий класс, оставляя Ромашова за спиной. — Ты что так бросишь меня? Вот так просто? Я же не врал! Я не врал! Ты же говорила, что не хотела делать мне больно! Зачем опять? Снова? — истерично, находясь в какой-то жуткой панике, кричал Михаил. Его начало трясти от беспомощности и безысходности. Вторая девушка, вторая, кто могла стать его вот так просто уходит, и опять с его извечным соперником! Это походило на какое-то проклятие, насмешку судьбы, которую просто никак нельзя обойти. — Оставь меня в покое, Ромашов. Мы обо всём договорились. — бросила девушка, даже не обернувшись. Она боялась. Боялась, что если обернётся, то её жалость пересилит здравый смысл, и их общение окончательно перейдёт точку невозврата. Оставить его сейчас казалось лучшим вариантом. И всё равно, что в груди от истеричного крика Михаила тягостно ныло. Она должна. Обязана. — Нет. Нет, так дело не пойдёт. Ты поедешь со мной на рынок. Сейчас. Ты обещала! — он уже наплевал на то, что его видят, и бегом поспешил за Алисой, хватая её за руку, за пряди волос, за одежду, но она не обращала на него внимания, словно его и не было рядом. Он хотел удержать, удержать хоть ещё на секундочку, чтобы посмотреть в её глаза, в которых нельзя было различить ничего, кроме пустоты, и бесконечного безразличия. Его глаза стало резать от того, какой сильный поток слёз хлынул из них, но Ромашов даже не заметил. Ещё не восстановившись окончательно после прошлой истерики, это ощущалось особенно остро. Михаил просто бежал следом по коридорам школы, пытаясь ухватиться, удержаться, хоть на миг продлить сладкую ложь, что он может быть нужен. — Я ничего тебе не обещала. Ты сам всё придумал. — только и заметила Алиса, сохраняя всё самообладание, чтобы не обернуться к нему. Ей не было всё равно на его боль, но она понимала, что ему всё равно на её. И это различие заставляло её идти, холодно и жестоко идти вперёд, оставляя его далеко позади. Она ощущала, как Михаил хватается за неё, как он пытается удержать её, и понимала всю его тщетность. Им надо прекратить это общение. Она получила помощь, и дала ему то, что он просил взамен. Теперь оставалось не пересекаться в её же квартире. И найти настоящих друзей, которым можно доверять. — Тебе второй раз дать по уху? — заметил Григорьев, вмиг обернувшись, и отцепив ладонь Ромашова от рукава рубашки Алисы, с таким выражением лица, словно тот был навозным жуком. — Не смей! По голове вообще бить нельзя! Так идиотом можно стать. — в истерике выпалил Михаил, прикрыв голову руками. Он знал как поступать, когда нужно добиться своей цели, знал, как что-либо продать, знал, как выпытать информацию из человека. Но сейчас он не знал абсолютно ничего. Он просто смотрел, как Алиса уходит, и чувствовал, что вот-вот все рухнет. Бездна отчаяния и безнадёжности, в которую он погрузился уже давно, окончательно поглотит его. И если это произойдет, ему просто не для кого будет даже притворяться хорошим. Привычное дело доносить на кого-то, сдавать утянет его в свои сети, отвлекая от боли хоть как-то. — Ты без ударов им стал. Пошли от него. — сухо резюмировал Саша, прикрывая девушку рукой, и отводя её как можно дальше от Михаила. — Нет! Мы же помирились… Я тебе помог. Не выбрасывай меня… Не выбрасывай… Нет… — кричал он даже больше сам себе, чем ей. Ему уже было всё равно, как он выглядит в лицах других. Всё равно на всё. А в голове была только одна мысль. Он отомстит. Обязательно отомстит. Вытерев слёзы, Ромашов отправился в противоположную сторону от кабинета. Он собирался уехать. Сам не зная куда, возможно, просто побродить по городу. Находиться рядом с ней в одном здании сегодня было невыносимо. В руке он сжимал спасительный ключик. — Он слишком достал тебя? Могу провожать тебя от класса, и до комнаты, чтобы не лез. — мягко предложил Григорьев, когда Михаил наконец отстал, и они остались стоять вдвоем в школьном коридоре. Алиса неоднозначно кивнула, лишь на миг обернувшись назад. Ромашова там не было. Он не пошёл в класс на уроки. А она просто не знала, как ответить своему «спасителю», что его выводы не верны. Что она сама искала общение с Михаилом, и что он помог ей по просьбе. Но, сказать об этом — значило подтвердить его слова о совместном сне. А это означало конец всему. Алиса и утром то ушла только с одной целью. Она могла остаться, могла поехать с Ромашовым на его пресловутый рынок, о котором он говорил без остановки, но понимала. Хватит давать неоднозначные намёки ему. Хоть она и крепко спала, но время от времени просыпалась, и замечала, как Михаил наблюдает за ней. Как он иногда наклоняется вперёд, будто желая рассмотреть с максимально близкого расстояния, а после отворачивается на другой бок, и старается уснуть. Замечала, как он подолгу глядит на её лицо, и конечно, ощутила как перед самым рассветом парень погладил её по плечу, подумав, что Алиса не заметит, ведь она спит. Подобное внимание несколько смущало, наталкивало на мысли, что он может делать дальше? Продолжать случайные прикосновения? Эти объятия, непонятно почему волновавшие её, а может в один день вообще попробует поцеловать… От последней мысли что-то оборвалось в груди, стало тяжело дышать и Алиса открыла глаза, наблюдая за спящим им. Он лежал на боку, и положив ладонь под щёку, широко улыбался. Было ощущение, что он смотрит, продолжает подглядывать, но нет. Глаз был закрыт на одну треть. Алиса постаралась прогнать мысли о том, что он может попытаться поцеловать потом. Она никогда не целовалась ранее, даже не представляла, как это может быть. Она вообще не думала о мужчинах в таком плане, рассчитывая сделать это когда-нибудь потом, когда будет готова. Может, после того, как найдёт хорошую работу… Она понимала, слишком хорошо понимала, что не является для Ромашова ценной как личность, как отдельный человек. Для него такой была Катя. А, она… А ей он пользовался просто потому, что она позволяла. И кто его знает, что Михаил представлял, когда прикрывал глаза, обнимая Алису. Кого он представлял? Наверное, не её саму, а Катю. Дождавшись возвращения Марьи Васильевны, Алиса искренне поблагодарила учительницу за приют, пообещала на выходных опять заглянуть, и просто уехала, решив навсегда закончить с их странным общением, которого не должно было быть с первого дня. Ромашов должен был остаться один. А она завести друзей. Так было правильно. Вот только почему от этого самого правильно её как будто выворачивало наружу, внутри всё сворачивалось в холодную и тяжёлую спираль и дышать становилось нечем? Почему так тоскливо становилось на душе? Она должна, обязана оставить Михаила и забыть про всё, обязательно должна…. — Спасибо. С чего такое участие ко мне? — как-то пространно ответила Алиса, выныривая из своих мыслей. Саша с самой первой встречи был добрым и участливым, но всё же, они были недостаточно знакомы, что он уделял столько времени ей. — Я знаю, на что эта гнида способна. Из-за него умерла мать Кати. — дернув щекой, как бы между делом заметил Григорьев. В его глазах мелькнуло такое странное выражение, что на минуту Алисе стало не по себе. И от его слов, и от тёмных глаз, в которых пряталась непроизнесённая угроза. — Что, прости? Он мне говорил, что из-за тебя умер твой отец. — непонимающе моргнула Алиса, припоминая разговор с Михаилом. Один говорил гадости про одного, другой про другого… Кому ей надо было верить? Кто врал? — Тварь… Всё знает. Это было, но не так, как он сказал. — дернул головой Саша, отведя глаза. Значит, в каком-то смысле слова Ромашова были верны? Она тогда не поверила ни на миг, а сейчас, исходя из реакции парня, решила поразмыслить. — Он всё переиначил? — тихо произнесла Алиса, услышав, как по коридору пролетел звонок. Перемена закончилась. Надо было идти в класс. — Как всегда. Это Ромашов. Он не может без этого. В эту субботу уже 7 ноября. В столовой будет музыка, торт. Возможно, придёт Катя… Николай Антонович обычно берёт ее с собой на такие праздники. Ты будешь? — быстро, и с улыбкой произнес Саша, как будто желая уйти с темы. Подобное удивило девушку, ведь, если он ни в чём не виноват, то сказал бы открыто, не боясь, как он делал всегда… — Да, конечно. Мне давно было интересно с ней познакомиться. — только и сказала Алиса, увидеть эту прекрасную Катю, о которой эти двое парней говорили с утра до ночи, хоть увидеть, что в ней такого. День революции она отвечала даже в другой стране, мама ставила ей увезенные с собой пластинки, и они даже приобщали швейцарцев к их национальному празднику. Те, конечно не понимали русского языка, но из уважения слушали записи. В этом году праздник наступил слишком быстро. — Прекрасно. Ты можешь сесть со мной, если хочешь. — предложил Григорьев, пропуская её вперёд себя в класс. Практически все сидели на местах, а учитель неодобрительно покосился на опоздавших, после того они синхронно сказали извинение, и получили разрешение сесть. — Ладно. Ромашов исчез. — проговорила Алиса, не понимая, почему это вообще её должно тревожить. Но почему-то, она подумала о том, что пропустить уже вторую неделю попросту нельзя. Его исключат, а с неоконченным образованием Михаил не сможет пойти в институт. Впрочем, её не должно это волновать. Их жизни больше не пересекутся. — Черт с ним. Пусть к ним и провалится. — слишком злобно для самого себя, заметил Григорьев, занимая место за партой. Алиса села рядом, мыслями находясь совершенно не в классе. Неделя прошла слишком быстро. И Михаил не появился ни в один день. Ни в классе, ни в столовой, ни даже в комнате. Он как будто исчез. Просто исчез. Времени ехать к себе в квартиру у Алисы не было, она училась, не поднимая головы от книг. Но какой-то частью она была уверена, что Ромашов скрывается там. После заступничества Григорьева ей не сказали ни слова, и стали общаться, как с равной, посчитав, что Михаил заставлял её проводить время с собой. Всё шло как нельзя лучше, и если бы именно так прошло прибытие Алисы в детдом, она была бы счастлива. Но сейчас, её без остановки грыз червь вины. Она обидела человека, который ей помог. Заставила его просто раствориться… И сейчас она до невозможности хотела, и тем не менее безумно боялась увидеть его на празднике. Который, к слову, наступал уже послезавтра.