Совёнок

Приводить квартиру в порядок невероятно утомило Алису. Она без особой радости взялась за уборку: мыла полы, вытирала пыль, складывала разбросанные мелкие вещи. Михаил тоже участвовал, но с гораздо меньшим желанием. Можно сказать, парень больше мешал, чем помогал: то ронял что-то, то не мог найти нужную тряпку. Он то и дело жаловался на усталость, ныл, что не любит убирать, и предлагал сделать перерыв каждые пять минут. Алисе пришлось в одиночестве заняться ванной: вымыть раковину, ванну, и туалет. Ромашов, тем временем, ходил следом, и вместо того чтобы помогать, постоянно ныл. В конце-концов, Михаил всё же принялся протирать пол в коридоре, но делал это с таким недовольным видом, что Алисе было легче самой всё доделать, чем слушать его бесконечные жалобы. Делал всё это он довольно небрежно. Словно, ему было противно пачкать руки. Мусор был собран в кучу мешков, и вынесен на улицу. Такого количества грязи и пыли ей раньше видеть не приходилось. Особенно много было мертвых насекомых, и обрывков паутины. Ромашов ни на секунду не переставал ворчать, что ему надоело все подметать и вытирать. Чем больше он нудил, тем чаще у Алисы возникало желание его стукнуть. В голове мелькала мысль, что даже если бы он не делал ничего плохого, с ним бы рядом не было людей, потому что вынести подобное нытье было за гранью. Почему он сам не понимал, что постоянные жалобы отталкивают потенциальных друзей? Алиса находила всё новые и новые проблемы поломки в квартире. В прошлый раз не было времени рассмотреть, а сейчас при свете дня разница бросалась в глаза. Окно на кухне было треснуто, видимо от ударной волны, его заткнули газетой, но это не спасало от сквозняка. Смеситель под раковиной на кухне протекал, вода капала прямо на пол. Штукатурка осыпалась, приходилось часто подметать. На потолке собирались подтёки, на обоях остались разводы от сырости. Было ощущение, что здесь не жили много лет. У Алисы не укладывалось в голове, как можно было так не следить за квартирой. Ей теперь предстояло жить в таком хаосе, и она не знала как. Исправлять всё было так… Дорого. Ещё и украденные вещи. От мысли, сколько денег понадобится, чтобы привести квартиру в порядок, Алису начинало мутить. Взять кредит из-за возраста она не могла, а ждать ещё полгода… Девушка невольно состроила такое страдальческое лицо, что Михаил даже замолчал, прервавшись на полуслове. Она не стала ничего говорить, но это молчание было красноречивее любых слов, и Алисе стало до слез жалко себя. Ромашов тоже молчал, сосредоточившись на пятне на обоях. Наконец он поднял глаза, сощурился и повернулся к Алисиному лицу. Его глаза смотрели задумчиво, и с легкой насмешкой. Девушка просто отвернулась, сделав вид, будто ничего не заметила, но на душе у нее заскребли кошки. Закончив убирать аж к пяти часам вечера, они просто сели на пол в бывшей комнате Алисы. Михаил с хрустом вытянул ноги, прислонился головой к стене, и даже расстегнул свой жилет. Чистый утром, сейчас он был изрядно помят, засыпан побелкой, пылью, какими-то бумажками и прочим мелким мусором. Парень стал разминать пальцы рук, сморщенные от слишком долгого контакта с водой, затем попытался выпрямить спину, нахмурив лоб и несколько раз дёрнув шеей, отчего та хрустнула. Алиса сочувственно покивала головой, она и сама еле держалась на ногах. Ещё и не позавтракали сегодня… Словно уловив поток её мыслей, Ромашов коротко бросил, ткнув пальцем в плечо девушки: — Если я сейчас не поем, я умру. И будешь отвечать за моё убийство ты. — Как я тебя еду приготовлю? Они вынесли плиту. Не костёр же посреди кухни развести. — тихо усмехнулась Алиса. Она настолько устала, что даже говорить удавалось с трудом. Но поесть очень хотелось. Несмотря на нытье Ромашова, он всё же немного подсобил, и девушка обязательно бы приготовила для него что-то вкусное, но сейчас не было просто никакой возможности. — Почему я об этом должен думать… Я итак помог тебе. Собирался вообще на другое время потратить. — недовольно выдохнул Михаил, бросив смурной взгляд на Алису. Он опять думал о каких-то своих делах, даже помогая ей. Его эгоизм поражал. В любую минуту он думал только о себе, даже если искусно притворялся. Казалось, он был не способен ни на что другое. Только «я, я, я» — и ничего, кроме «я». Другие люди для него словно не существовали, если не являлись целью средством для достижения цели, частью ее, или просто нужной вещью. — На что? Я тебе не наколдую еду. Мы даже продукты не покупали. — развела руками девушка, подавляя в себе желание спать. Глаза слипались, рот то и дело открывался в зевке. Усталость брала своё. — Зайди вон к своей учительнице. Может, у неё что есть. Раскладушку бы хоть одолжить. — указал пальцем наверх Ромашов, стараясь, чтобы это выглядело непринужденно. Алиса чуть не задохнулась от его наглости. Если он без разбора пользовался людьми, у неё от одной мысли о подобном даже зубы сводило. — Миша… Я не имею права пользоваться ей. — отозвалась она, закатив глаза. Ей и без того было неловко, что пришлось несколько раз воспользоваться добротой женщины. Ночевать, есть её еду… Марья Васильевна никогда не жила слишком богато, и постоянно объедать её, ещё и просить какие-то вещи Алисе казалось невероятно постыдным. — Заплати. И получишь право. С мебелью думать надо. Купить всё это несколько зарплат. Думаю, мне хватит какого-нибудь матраса… — зевнув, протянул Михаил. Его глаза смотрели на все с таким безучастием, что Алисе стало жутко. Было ощущение, что он заснул, сидя на полу. — Только матрас? Почему ты только о себе говоришь. — бросила она, уронив голову на руки. Если ему так нужен этот матрас, как и её квартира, так пусть и достаёт его самостоятельно. На миг подумалось, что легче было бы отплатить ему деньгами, но тётя ещё ни разу не прислала сумму, оставленную родителями. А Алиса потратила всё, что у неё было. Оставалось только на несколько проездов в трамвае, если она конечно, не оформит проездной. — Я помогал тебе, и ехал сюда с одной целью. Что у меня будет склад. О своём сне я позабочусь. Остальное — не мои проблемы. — пожал плечами Ромашов, в очередной раз являя своё гадкое нутро. Хоть бы ради показного приличия позаботился о ком-то ещё, кроме себя. — Ради склада ты выбросил тетрадь. И заломал меня на балконе. — ткнула пальцев в плечо Михаила Алиса, отчего он вздрогнул и отпрянул. Он весь напрягся и не двигался, а щёки его покрылись крупными капельками пота. Девушка заметила его реакцию, и тихонько засмеялась, но тут же снова стала серьёзной. — Шутка? Ты обниматься полезла. Я просто ответил тебе. — как-то очень рвано, словно желая как можно скорее съехать с неудобной темы, сказал Михаил. Алиса подавила желание усмехнуться. Она была намного менее застенчивой, учитывая полное отсутствие опыта в общении с противоположным полом. А может, играла роль, что Ромашов был для ей откровенно неприятен, и она физически не могла ощутить хоть толику смущения. Тут же её нехорошо тряхнуло. Она что, только что подумала, что может быть для Михаила привлекательной? Этого ещё не хватало… Она вспомнила, как он пытался её обнять. Как он, похоже, даже получал какое-то извращённое удовольствие от близости с ней — но на лице у него было написано откровенное презрение к любому проявлению дружеских отношений… Алиса глянула на Михаила, будто видела его в первый раз. Он не выдержал её взгляда и, перехватив его, смутился окончательно. Идиотка… — Я думала на секунду, а не как ты… — что она делает? Общается с одиноким человеком, который наверняка легко привязывается к людям… Она и не думала о таком ранее. Алиса просто общалась с ним ради дела, а он мог это воспринять, как личный интерес. Идиотка, дура… Она сама подписала себя под возможные неприятности. Ещё и сама давала какие-то странные намёки… Надо было вести себя поумнее. Теперь, конечно, поздно сожалеть. Но в любом случае, стоило ограничить общение с Михаилом. Никаких объятий, долгих разговоров, и прогулок. Пусть складывает свои вещи в квартире, и бегает за своей Катей. А Алиса больше не сядет рядом с ним за партой. Ей не нужна эта больная зависимость от больного человека. И Михаил не нужен. Неожиданно, где-то в груди что-то сжалось, словно его присутствие на секунду стало невыносимым. Потом отпустило. Или, возможно, оно просто стало менее острым. — А что я? Мне нравится это. С тобой, не с тобой. Всё равно. Мне нравится само чувство объятия. — сухо бросил Ромашов, понимая, что соврал самому себе. Если бы Михаил желал просто прикосновений, то он действительно мог нанять просто проститутку. Но ему до омерзения была противна одна мысль о прикосновении чужого человека. От последней мысли его нехорошо тряхнуло. Он что, только что посчитал Алису не чужой? Или Ромашов действительно считает… Нет. Полнейшая чушь. Бред больного сознания. Алису он знал настолько мало, но в тоже время она вызывала в нем такие сильные, абсолютно новые эмоции… Михаил сжал собственные же пальцы, наблюдая за девушкой краем глаза. Алиса подняла на него глаза, и он тут же смутился. Она улыбнулась и еле заметно покачала головой. Ромашов стал едва заметно вглядываться в ее черты. Они были обычными, простыми но в тоже время какими-то по-особому завораживающими. Ярко-зелёный, чуть прищуренный взгляд, волосы чёрные, длинные и густые. Захотелось коснуться их рукой просто чтобы ощутить, какие они… Невольно, он почувствовал дрожь, пробегающую по всему телу. Михаил одёрнул себя, и слишком быстро отвернулся. Алиса довольно громко усмехалась, вызывая у него совсем уж противоречивые мысли. Он ненавидел, когда над ним смеялись. А ей… Ей почему-то разрешил. Щеки стали пунцовыми, а ладони покрылись испариной. Она даже не заметила, как Ромашов стал чаще дышать, сжимая ткань брюк пальцами изо всех сил. Он в жизни не сидел с девушками так близко, и это вызывало в нём волнение. Михаил одёрнул себя, не позволяя задуматься о таком. Нет. Если бы он хотел добиться телесной близости, то это надо было сделать иначе. Заставить её, пригрозив чем-то, как он делал это с другими людьми. Проникаться самостоятельно, или показывать свою вовлеченность было бы путём в никуда. Он показал бы свою слабость, и больше не смог бы управлять девушкой. А именно контроль над ней был его целью. Заставить её подчиняться, делать то, что ему нужно. Заставить её думать, что то, что она делает — по её воле, а не по его указаниям… Именно это было для него конечной целью в их знакомстве. Сделать из неё бессловесную, но послушную и покорную фигурку, исполняющую его желания. Ромашов не понимал, что с ним происходит. Его трясло то ли от нервов, то ли от смеси желания и отвращения к самому себе. Чтобы как-то справиться со своими чувствами, он закрыл глаза. Надо было собраться с мыслями и успокоиться. Это было сложно — в голове вообще ни одной связной мысли не осталось. — Поедешь в детдом? — как-то бессвязно выпустил из себя Михаил. — Прямо сейчас? — выныривая из совсем уж странных мыслей, переспросила Алиса. Возвращаться туда так не хотелось… В очередной раз выслушивать недовольство соседок… А если они ещё и узнают, с кем она была в очередной раз. — Я у тебя спросил. Не отвечай вопросом на вопрос. Бесит. — отвернулся от неё Михаил, давя что-то странное в голосе. Что-то похожее на хрип или кашель, за которым он пытался задавить неловкость. Внезапно захотелось, чтобы в комнате был кто-то ещё. Просто, чтобы убрать это странное ощущение, повисшее в воздухе, изничтожить его. — Что тебя только не бесит… — усмехнулась Алиса, припоминая все их беседы. Ромашов раздражался, кажется даже от дуновения ветерка, и одновременно от того, что день был безветренным. — Когда ты мне приготовишь еду. — сухо бросил он, и вдоль к его словам, в животе заурчало. Поесть и правда хотелось, так сильно, словно во рту не было ни крошки пару дней. — Ладно, пошли к Марье Васильевне. И потом обратно поедем. Если ты, конечно не хочешь спать на полу. — поднялась на ноги Алиса, мысленно пообещав себе отплатить учительнице. Не деньгами, их бы женщина никогда не взяла. А каким-то важным для сердца подарком, возможно, создать композицию… Подобное казалось слишком сложным, девушка умела играть лишь по нотам чужих, самостоятельно не придумывая никаких мелодий. — Завтра я не пойду на уроки. Буду спать. А потом поеду на рынок. — поднялся следом за ней Ромашов, вызывая у Алисы негодование. Ей было всё равно на его отметки, но пропускать в таком количестве уроки из-за любой ерунды — просто свинство. Тем более, в выпускном классе. — А потом тебя отчислят. — скрестила руки на груди девушка, приобретая сходство со строгой учительницей, допрашивающей провинившегося ученика. Михаил, глядя на неё такую, едва сдержал улыбку. Маленькая, хрупкая и в общем-то наивная, Алиса совершенно не походила на грозную гарпию, какой хотела казаться. — Ты поедешь со мной. И это не было вопросом, либо предложением. — заметил Ромашов, тут же отмечая, как она потерялась. Добился. Сбил её с толку, и был абсолютно доволен собой. — С чего вдруг? — непонимающе моргнула девушка, вмиг растеряв всю показную строгость. Знала бы она, что Михаил планировал эту совместную поездку уже со вчерашнего вечера… Просто, чтобы донести больше одеял. Вдвоём было бы полегче. Он убеждал себя в этом. — Я спрашивал? Поедешь, и всё. — широко, и даже можно сказать елейно, улыбнулся парень. Она согласится, никуда не денется. — Я не буду прогуливать уроки! Я итак не знаю, как в комнату возвращаться из-за тебя… — возмущённо выдохнула Алиса, вызывая у него смешок. Эта девушка никак не казалась круглой отличницей. Она даже не могла решить мало-мальски простой пример, а сейчас строила из себя чистую и праведную. — Будешь. Ничего с тобой не сделают. Так, давай ты к учительнице, я на улицу. — завершил разговор Ромашов, застёгивая на себе пальто. Нет уж. Не святая. Как же ему хотелось найти грешки Алисы в этот миг… Найти компромат на неё. Просто для того, чтобы когда ей хотелось предъявить на него, у него было, чем ответить. От предвкушения подобной власти по рукам пробежала нервная дрожь. Нужно было посмотреть по её сумкам. А лучше, проникнуть в комнату. И тогда, тогда она станет его марионеткой. Как те некоторые люди, которым не посчастливилось оставить информацию против себя же на виду. — Уезжаешь? — спросила Алиса, видимо не поняв, куда он собрался идти. — Надейся. Сигареты куплю. Не могу уже терпеть. — сам не зная зачем, искренне ответил Михаил. Мысль о том, что он сможет владеть информацией о ней, и уже сам устанавливать правила их общения затмила разум. И как он сразу не решился… Не додумался… Она не хотела быть рядом, когда он пытался быть хорошим? Что же, ладно. В таком случае, Михаил собирался вести себя, как прежде. И явить ей настоящего себя. Конечно, в глубине души он понимал, что это неправильно и нечестно. Но, ему было так хорошо от её ложного присутствия рядом… Что Ромашов просто уже не мог отказаться, даже понимая, насколько безрассудно это будет с его стороны. Он просто хотел оставить Алису себе, как трофей, как доказательство, что рядом с ним может быть человек. Ради этого он был готов на всё. Глупо. Безрассудный порыв — если не сказать больше. Но он собирался держать эту игру по своим правилам, как привык с детства. Чтобы получить что-то, надо всего лишь сделать это возможным. Даже насильно. Особенно насильно. Ромашов покажет ей настоящего себя, и тогда ненависть будет хотя бы оправдана. Пусть она знает, на что он способен. Пусть боится его. Боится сделать что-то не так, чтобы он не воспользовался информацией против неё. И тогда он сможет её использовать. Как угодно. Это было бы нечестным с точки зрения морали, но сейчас Михаил слишком сильно хотел от неё именно этого. Да, это вполне в его правилах. Он хотел притвориться хорошим, хотел попытаться поверить самостоятельно, что он не такой, что он честный, справедливый и искренний. Но, нет. Ромашов обманывал самого себя, обманывал Алису, и получил в ответ то же презрение, как если бы вёл себя, как обычно. Так зачем вообще стараться? Какой в этом смысл? Его стремление к свету было притворством. А её притворная заинтересованность в нём вызвала у Михаила желание поступить так же. Дать надежду, и обмануть. Только вот как обмануть? Какую ей дать надежду? Пока что он не знал, и собирался поразмыслить об этом позже. Пока Ромашов собирался вести себя, как раньше, чтобы не вызвать подозрения. А когда соберёт компромат, явит истинного себя. И, тогда… Тогда Алиса будет вести себя, как он хочет. — Зависимости это очень плохо… — тихо произнесла Алиса, покрутив в руках ключик. Один. А остальные, видимо, спрятала в сумке. — А мне кажется, хорошо. Хоть что-то со мной навсегда. А ты никогда не пробовала? — с интересом спросил Ромашов, он занял свою любимую, наблюдательную позицию. И собирался искать грехи, ошибки, вытаскивая их по ответу, словно распутывая клубок нитей. — Фу, нет. Мне от запаха нехорошо даже. — махнула рукой Алиса, вызывая у него лёгкое раздражение. Что же, здесь осечка, но рано или поздно, Михаил обязательно найдёт её тайное место. Тёмное, потаённое. — Может, если бы ты попробовала, перестала так говорить. Это расслабляет. Даёт ощущения отдыха. — пожал плечами парень, будто от одних слов ощутив приятный привкус. — Фу. — констатировала Алиса, отвернув от него голову. Стоило дать ей попробовать хоть одну, вытянув всю правильность из девушки. Решила раскрыть его? Найти компромат? Нет уж. После того, как она в открытую показала своё безразличие, то попытавшись обнять его знакомого, то высказав все злые слова, на которые он думал не обижаться… Ромашов решил сменить тактику «игры». И тогда, получив ниточки, он сможет делать со своей марионеткой, что захочет. Пусть даже заставлять её обнимать себя по несколько раз на день, либо сопровождать его всегда, и везде. После того, как они несколько раз обнялись, его желание дошло до высшей степени, он буквально ощущал, как тело трясёт от перевозбуждения. Это было издевательством, обниматься лишь на миг, и потом оставаться без ничего. Даже от одной мысли о том, что было на балконе, его бросало в дрожь. Как же сейчас хотелось все забыть, стереть из памяти… Он сказал, что это было ошибкой. И он безумно хотел так ошибаться каждый день. В голове пролетела мысль, а что Алиса испытывает от его прикосновений? Что говорит в этот момент её тело? Хотелось рассмеяться или зарыдать от невозможности что-то изменить. От невозможности переродиться, и познакомиться с ней, будучи другим. С нормальной внешностью, хотя бы, и без мешка грехов за спиной. Стало интересно, она вообще целовалась когда-нибудь? И тут же, как обухом по голове ударило. О чём он вообще думает? Но мысли неслись быстрее, чем он успевал их тормозить. А мозг рисовал картинку, как Алиса целует какого-то парня, и причём делает это искренне, по своему желанию. Михаила стало мутить. Какого чёрта он вообще думает об этом… Что с ним случилось? Ромашов поднял глаза. Алиса задумчиво смотрела на него. Он постарался, чтобы взгляд его не выдавал волнения. Подумалось, что люди вообще чувствуют при поцелуе? Тепло, волнение, стеснение, или что-то ещё? Или человек не отдаёт себе отчёта как вести себя в момент, когда его целуют? Ромашов привык всё оценивать рационально, а сейчас не мог даже найти рационального объяснения тому, почему уже несколько минут стоит, как изваяние, и смотрит на девушку во все глаза. — Давай, я подойду к тебе через… Не знаю, сколько. Я не ориентируюсь в этом районе. Если не вернусь, значит заблудился. — полностью погрузившись в свои грязные мысли, бросил напоследок Михаил. Что ему ответила Алиса, он уже не слышал. Он старался уйти от заведомо несбыточной мечты, что их объятия на балконе могли привести к большему. О Кате Ромашов в этот момент вообще не думал. *** Марья Васильевна в воскресенье решилась посетить свою подругу, живущую на другом конце города. Алиса застала её практически в дверях, и женщина тут же позволила ученице остаться в её квартире без неё, предварительно показав всё, из чего можно было приготовить еду. Девушке было очень неловко, и она постаралась пообещать, что отплатит, на что учительница просто попросила почаще заходить. Ей было очень одиноко в последние годы. И сказала, что не знает, выйдет ли вернуться к ночи. Если нет, то попросила оставить ключ под ковриком, потому что он был один. Ключ сына был утерян вместе с ним. Ромашов, вернувшись через минут десять искренне порадовался, что в квартире не будет «чужих», и сказал, что пойдет делать домашнее задание. От него так пахло сигаретами, что девушка была только рада избавиться от него, и не стоять, не нюхать это. Алиса пошла готовить. Она решила сделать блинчики, какие её учила мама. Получило средне, половина блинов порвалась, а другая не доготовилась. На чужой сковородке было очень трудно сделать удачные… Но, найдя в холодильнике открытую банку сливового варенья, девушка попыталась скрутить рваные кусочки в аккуратные треугольнички, замаскировать неудачу. Вышло. Не очень, но по крайней мере, должно было быть вкусно. Махнув рукой, она пошла в гостиную, отметив, что давно не слышала никаких звуков от Михаила. Зайдя в комнату, Алиса увидела удивительную картину. Ромашов уснул на диване, подложив руку под голову. Он был закутан в тёплый плед, а на лице его было безмятежное и мирное выражение. Только глаза по прежнему оставались открытыми, как будто он подглядывал сквозь сон. Его губы медленно шевелились во сне, словно он что-то шептал, или продолжал недовольно бурчать, даже будучи спящим. Девушка осторожно присела на диван рядом с ним, давя в себе смешок, и едва ощутимо погладила Михаила по щеке. Он сморщил лоб, глубоко вздохнул и повернулся к стене лицом. Парень спал спокойно, не издавая ни звука. Его волосы разметались по подушке, жилет был расстегнут, и Алиса могла видеть выступающие ребра под белой рубашкой. Похоже, под неё он ничего не надел. Плед от его резкого переворота свалился на пол, и сейчас Ромашов подрагивал от прохлады. Девушка со вздохом подняла плед, накрыла Михаила им, и тихонько встала с места. Она решила не будить его, а заняться своими делами. Почитать про композиторов, благо, у учительницы было достаточно книг. Проснется, когда захочет. Алиса даже удивилась, как тихо он спит, практически даже не дыша. Издалека он выглядел совсем как маленький мальчик. Алиса даже не заметила, сколько времени пролетело. Она сидела на кухне, увлечённая книгой про детские годы Моцарта. Разумеется, она читала её ранее, и знала большинство фактов. Но обновить в памяти было полезно. Поэтому, она делала заметки карандашом в тетради. Их оказалось на удивление много, так что девушка даже останавливалась на время, перечитывая их, чтобы убедиться, что помнит всё. Всё оказалось не таким уж и сложным. Книга объясняла всё, от самого рождения Моцарта, его учения, и даже откуда появился в его жизни Сальери. «Человека, который смеётся» она пока что решила отложить на потом. Хотелось немного сменить жанр чтения. — Почему ты не разбудила меня? Темнота на улице уже… — заспанный голос вырвал Алису из книги. Михаил, потирая глаза зашёл на кухню. Несмотря на то, что он выспался, он был очень раздосадован. — Ну, почему ты меня не растолкала? — повторил он. — Должна была? Ты так забавно заснул, мне жалко будить стало. — Алиса подняла на него глаза. Сейчас он выглядел таким смешным. Совершенно не опасным, как твердили все о парне за километр. Отпечатавшийся след подушки на щеке, волосы, торчащие во все стороны, задранная рубашка, обнажающая край живота. Ромашов часто заморгал и покрутил головой. Глаза постепенно привыкли к яркому свету, и он перестал их жмурить. — Не помню даже, как отключился. Прилёг на одну минуту, и открываю глаза вечером. — бросил он, присаживаясь за стол к Алисе. На минуту девушка даже позавидовала ему, ведь ей тоже хотелось отдохнуть после уборки… Но единственный свободный диван оказался занят, а пойти в личную комнаты учительницы она бы не посмела. Она никогда не нарушала чужое пространство. — Видимо, устал. — пожала плечами Алиса, вернувшись к книге. За окном уже была ночь, а Марья Васильевна не возвращалась. Вероятно, таки решила заночевать у подруги… Трамваи в такое время не ходили, и видимо, девушке не оставалось ничего иного, как заночевать в квартире учительницы. Разумеется, предварительно скинув Ромашова на пол. Делить с ним диван она не намеревалась. Подобное развитие событий не могло не радовать, появляться в детдоме не хотелось хуже смерти. Ей бы наверняка не дали нормально спать вторую ночь. — Видимо… Ты смотрела на меня, пока сплю? — ледяные пальцы Михаила накрыли её руку, привлекая внимание. Алиса на миг задумалась о тех умозаключениях, к которым пришла днём. Не стоило давать никаких лишних мыслей. И девушка просто убрала руку под стол, отмечая, как его взгляд на секунду становится рассеянным, а в следующее мгновение уже становится абсолютно безразличным. Как будто, хотел скрыть что-то неуловимое, неведомое даже ему самому. — У тебя странные вопросы. — только и сказала она, отмечая, что он как будто закрывается от её явного отказа. Всё правильно, так и должно быть. Пусть уйдёт от заведомо ложных надежд. Но только почему ей самой от этих мыслей становилось как-то тоскливо? — Нормальные. Ответь. — буркнул Ромашов, надувшись, как маленький совёнок. С растрёпанными волосами, надутыми губами он выглядел слишком комично. Алису так и тянуло засмеяться, но она усилием воли удержала улыбку. Михаил видел её попытки, и сжал плечи, словно стараясь стать меньше. Почувствовав его напряжение, Алиса сменила тон на более дружеский: — Ну да, смотрела. Я тебе ещё одеяло поправила. — Удивительно, как не стошнило тебя. — пробубнил себе под нос Ромашов, сжав собственные же брюки. Девушка вообще не поняла, что именно так смутило его. Ведь, они уже ночевали в одной квартире, и Михаил не выказывал никаких неудобств. — Почему должно было? — с интересом спросила Алиса, оперевшись локтями о стол, и положив голову на руки. Парень, явно недовольно, стукнул ладонью по столу, так, что лежащая там книга подпрыгнула, а она невольно вздрогнула. — Не притворяйся глупой. Из-за глаз. — процедил он, указав пальцем на своё лицо. Было очевидно, как ему неприятно, гадко от мысли, что над ним в очередной раз будут издеваться из-за внешности. Невольно подумалось, как часто подобное вообще было? Как вообще можно осуждать человека за внешность, за то, что он не выбирал? Ромашов сидел весь сжавшись, словно чувствовал себя загнанным, униженным, и все это было написано у него на лбу. Так странно… Бояться уснуть рядом с кем-то, просто потому, что тебя увидят расслабленным. — Знаешь, я даже не замечаю, что у тебя с ними что-то не так… Да и после сна они перестали быть такими опухшими. — искренне произнесла Алиса, видя, что он вздрогнул от этих слов сильнее, чем вздрогнул бы от насмешки. Михаил не был красивым. От слова совсем. И, разумеется, он знал об этом. Но, её это не пугало. Не всем людям дана красота, но это ведь не значит, что некрасивым людям нет места в жизни. Тем более, он хорошо одевался, всегда следил за чистотой, от него не пахло неприятно, да и волосы были уложены. Если бы он не обладал таким мерзким характером, Алиса, возможно, подумала бы, что Ромашов даже симпатичен. Но его отвратительный нрав, как нарочно, заставлял именно так оценивать его личность. Отрицательно. — Ты действительно слепая. Или врёшь мне. Ужасно. Сходи за рецептом на очки. — как-то неловко проговорил Михаил, прикрыв лицо ладонью. Но Алиса успела увидеть, что у него на лице мелькнула искренняя улыбка. И она будто озарила его непривлекательное лицо, оставив на нем след какой-то детской беззащитности. Алиса мигом одернула себя. Она не должна была больше давать никаких даже намёков… Он всё расценивал не так. Совсем неправильно. Видел то, чего не было. Наверно, лучше было в такой ситуации вообще промолчать. Дура. Опять надо было играть роль. Показывать, что ей всё равно. Но ведь ей же… Ей же и было всё равно! Никаких искренних дружеских мыслей не могло быть и в помине. Он не друг. Не друг. Так почему ей сейчас так тепло на душе, видя его светлую растерянность? — Миш, прекрати. Иди, ешь свои блины. Я приготовила тебе. Остыли уже, правда. — отмахнулась девушка, указав рукой на холодильник. Можно было конечно разогреть их на сковороде, но опять мыть всю посуду ей было откровенно лень. И без того, работы за день было слишком много. — Прекрасно, мой завтрак, перетекающий в ужин наконец готов. Со мной идёшь. Будем горячий шоколад пить. — произнес Ромашов, будто бы тоже радуясь, что они ушли от щекотливой темы его внешности. Парень подскочил со стула, и пошёл к холодильнику, доставая еду. После чего он сходил к сумке, достав оттуда горячий шоколад, и рассыпал его по чашкам. Сам он сел напротив, за столом. Некоторое время они молча пили шоколад, и ели приготовленные ею блины. Михаил, стараясь скрыть своё волнение, протянул руку к тарелке, чтобы взять первый блин. Алиса, отвлечённо глядя вперёд, тоже потянулась за блином. Их пальцы соприкоснулись, и оба почувствовали лёгкий разряд, заставивший их вздрогнуть. Ромашов быстро отвёл глаза, стараясь не выдать смущение, и на мгновение уставился в окно, за которым мерцали огни ночного города, став есть угощение. Он попытался аккуратно свернуть блин, но варенье текло, оставляя липкие следы. Михаил старательно вытирал пальцы салфеткой, но всё равно чувствовал, как остатки варенья прилипают к ладони. Он поднял блин, и сделал первый укус, стараясь не смотреть на Алису, но чувствовал её взгляд на себе. Варенье сочилось по краям блина, и несколько капель снова попали на его пальцы. Ромашов быстро слизнул варенье с пальцев, пытаясь сделать это как можно менее заметно. В голове крутились мысли о том, как глупо и неловко он, должно быть, выглядит в этот момент. Михаил ел с явным удовольствием, эта еда отличалась от столовской, и Алисе было приятно видеть его довольное лицо. Приятно, что хоть еда и получилась не сильно красивой, но тем не менее вкусной. Подумалось, что она впервые готовила для кого-то не из семьи… Ощущение было странным, даже необычным. Да и, было бы кому готовить… Парню, который её раздражал буквально всем, и каждым своим поступком показывал, что это не зря. Да. Хорошо, что об этом никто не узнает. Соседки по комнате добились бы её выселения из детдома. Варенье из блинов стекало по его пальцам, и он тут же обтирал их о салфетки. Алиса пила шоколад, то и дело отмечая на себе его взгляд. Внимательный, оценивающий. Как будто он что-то решал про себя. Или же… Ему было просто непривычно есть рядом с кем-то? Смущался? Они ели молча, время от времени переглядываясь и тут же отводя глаза. Она не могла понять, почему Михаил так сильно смущается. Ей и самой было неловко, но не настолько же. Михаил несколько раз нервно вздрагивал, когда пальцы Алисы прикасались к его, в моменте, когда они оба тянулись за ещё одним блином. И сейчас девушка тоже ощущала что-то вроде неловкости. Слишком много сегодня было всего необычного. Да и, вообще за последнее время. Алисе казалось, что проживая шесть лет в Швейцарии, она только сейчас очнулась ото сна, и начала жить по-настоящему. Блины были съедены. Шоколад допит. И, помыв посуду, девушка оказалась вместе с Ромашовым в гостиной. Тишина, и полумрак. Комната освещалась только небольшой настольной лампой, образуя игру теней на пушистом ковре. Вспомнилось, как в детстве папа показывал ей как сделать зайчика из тени… Мама, с ногами забравшись в кресло, читала какую-то книгу, а папа старался создать сказочных зверей на ковре… Думать об этом было так больно, что Алиса практически бегом преодолела расстояние к выключателю, и резким ударом включила люстру на потолке. От её действий, Михаил непонимающе заморгал, но ничего не сказал. Надо было о чем-то заговорить, но о чём? Такое неловкое чувство… Алиса снова чувствовала себя рядом с ним не в своей тарелке. Ромашов же наоборот совсем повеселел от вкусной еды, сытости, и вероятно от того, что его внешность не стали критиковать. Парень откинулся на спинку дивана, и положил ногу на ногу. У него явно было отличное настроение. Что-то непривычное, такой эмоции Алиса не помнила. Казалось, что он расслабился, перестал держать рядом с ней эту бесконечную оборону. Или же, он только притворялся для каких-то своих целей? — А ты всегда так тихо спишь? Со стороны вообще кажется, будто умер… — задумчиво произнесла девушка, припоминая, как на этом же диване Михаил растянулся, как труп. И где он ещё плед нашёл? К слову, даже сейчас он прикрывал им ноги. Алиса успела отметить, какими чистыми были его белые носки. Нельзя сказать, что они выглядели новыми, но она не заметила ни дыр, ни привычной для многих людей черноты на пятках. — Нет. Обычно в меня кидают подушкой, чтобы не ворочался. Может, тишина так влияет. — безразлично отозвался Ромашов, пожав плечами. Видимо, его так утомила уборка, что он почти перестал замечать происходящее. Либо же, просто почувствовал себя в безопасности? После ответа, парень достал книгу по алгебре из сумки, вместе с тетрадью, и забравшись с ногами на диван, стал что-то в ней быстро-быстро записывать карандашом. Алиса невольно вспомнила, как из-за неё же он испортил лист с примерами. Стало неловко. Хотя, в чём её вина, если он сам дёргается от любого прикосновения. Да и, рука его давно отмылась от чернил. Сама она вообще ничего не понимала в математике, и сейчас, глядя на то, как Ромашов сосредоточенно что-то зачёркивает, испытывала лёгкую зависть. Что он там может подсчитать или построить, какие графики или диаграммы… А что она? За всю свою жизнь она видела в этих уравнениях лишь издевательство. Мало того, её постоянно пугало то количество странных букв, которое в них умудрялись впихнуть. — Скоро будет контрольная по алгебре… Я так и не поняла новую тему. Может, поможешь мне? — заметила девушка, присев к нему рядом на диван. От её близости, Михаил мельком окинул Алису взглядом, задержавшись на её зелёных глазах, и тут же быстро опустил голову в тетрадь, надавливая на карандаш слишком сильно. Грифель сломался. Ромашов чертыхнулся. Потом, снова почувствовав на себе взгляд, поднял голову и встретился с Алисиной усмешкой. Он презрительно сжал губы, и в самой своей мерзкой манере ответил девушке: — Не хочу. — Ты же хорошо понимаешь? — продолжила девушка, потянув его тетрадь с примерами на себя. Её взгляду предстали ряды незнакомых формул. Кошмар. Как это вообще можно было понять… Единственное, что радовало — его ровный почерк, настолько аккуратный и чистый, словно это было напечатано в книге, а не написано от руки. — Я что, учитель тебе? К учителю и подойди. — бросил Ромашов, потянув тетрадь на себя, и попросту захлопнув её. Не хотел показывать? В любом случае, это была не та тетрадь, которая ей была необходима… Что скрывать то. — Ты обещал выполнять любую мою просьбу. Я могу тебе с языком помочь. — миролюбиво предложила Алиса, подумав, что это может быть честным обменом. Тем более, Михаил довольно хорошо понимал её объяснения, и ей было приятно оказаться полезной. Хоть какая-то польза от этой добровольной ссылки в Швейцарию… Да и, пусть он оплачивает аренду её квартиры. — Так скоро? Может, через неделю начнём… — притворно устало протянул Ромашов, откинув голову на спинку дивана, и прикрыв глаза. В целом, про него конечно нельзя было сказать прикрыл, но веки заслонили глазное яблоко где-то на одну треть. Подумалось, ему вообще не больно, учитывая, что глаз постоянно подвергается воздействию воздуха, ветра, без какой-либо защиты… — Михаил! — недовольно выпустила из себя Алиса, скрестив руки на груди. На его губах растянулась широкая улыбка, и её головы коснулась странная мысль. Он что, хочет, чтобы его поуговаривали? Может, он таким образом хочет почувствовать себя нужным? Именно сейчас ей захотелось попросить кого угодно другого. Или, вообще уйти из квартиры. Вот, только куда? В её квартире не было ничего, в детдоме её никто не ждал, да и туда было просто не добраться из-за позднего времени… — Алиса? Я вообще завтра не собирался приходить. Если ты забыла. — бросил он, а девушка отметила, что Ромашов уже не первый раз обращается к ней полным именем, когда его что-то бесит. — Отразится на успеваемости. — только и сказала Алиса, опустив голову. Тёмные пряди волос упали на её лицо, закрывая шторкой, чтобы не показать эмоций разочарования. Она попыталась заправить волосы за уши, как вдруг ощутила на своей голове чужую холодную ладонь. Быстро развернувшись, Алиса увидела, как Михаил, дрожащей от волнения рукой, касается её пряди волос, проводит по ней пальцами, а потом торопливо убирает её со лба девушки за ухо. Он был явно встревожен. Алиса непонимающе смотрела на него. А Ромашов продолжал касаться, гладить прядь её волос, заправленную за ухо. Тряхнув головой, девушка убрала волосы с лица, и стряхнула его руку. И сейчас она отметила, что парень ни разу не вдохнул с того момента, как прикоснулся к её голове. А сейчас он выглядел полностью заворожённым, и сбитым с толку. Михаил резко положил книгу на колени, и зачем-то постарался посильнее укутать ноги одеялом. Поёжившись, Ромашов растерянно уставился в тетрадь. А Алиса осознала, с каким трудом ему далось это новое для него прикосновение. Он даже от соприкосновения руками чувствовал себя неловко, а сейчас… — Нет. Я в электричке занимаюсь. Давай уже найди какую-то тетрадь и карандаш, принеси, попробую тебе объяснить, что ты не понимаешь. — кашлянув, бросил Ромашов, отвернув от неё голову. Краснота его щек, кажется, могла освещать полу-мрачную комнату вместо лампы. Он кусал и без того обветренную нижнюю губу, и без остановки сминал плед в руке. Алиса поймала себя на том, что начинает злиться. Злиться на себя за то, что позволяет ему подобные вольности. Злиться на него за то, что он постоянно с ней «играет», то приближая, то в очередной раз показывая, что Алиса для него не более, чем вещь для достижения целей. Будучи абсолютно гадким человеком, с которым нельзя было подумать и о дружбе. И всё-таки, девушка не смогла удержать себя от улыбки. — Спасибо! — бросила Алиса, выскакивая из гостиной за тетрадью, оставленной в кухне. Больше, чем начать учиться она хотела убежать от неловкой ситуации, стряхнуть с головы прикосновение Ромашова, которое почему-то там осталось, даже когда парень убрал руку. — Если не выйдет, значит ты неспособная. Давай, быстрее. Мне ещё своим заниматься надо. Да, Лиса. — донеслось ей вслед от Михаила. — Что? — полу-развернулась она в двери, отмечая, что его взгляд пал на инструмент Марьи Васильевны: — Надо тебе пианино вернуть. Но этим потом займёмся. Потом. — резюмировал он, доставая из сумки раскладной ножик. Для того, чтобы заточить карандаш. Как раз тот, какой он ей показывал перед посещением квартиры… Так вот для чего Михаил его носит с собой. А так выделывался, как будто серийный убийца. Следующий час прошёл отвратительно. Ромашов пытался объяснить формулы, а Алиса то и дело говорила неправильное решение, путала задания. Парень сердился, делал ей замечания, но всё было напрасно. Несколько раз он с трудом удерживал себя, чтобы не выкрикнуть какую-нибудь брань, настолько всё выходило нелепо, казалось, она просто-напросто издевается над ним. А Алиса всё сидела и сидела, глядя на его написанные уравнения, и ничего не понимала. Михаил уже отчаялся заставить её запомнить хотя бы несколько вычислений, Алиса казалась ему совершенно необучаемой, и он злился на неё всё сильнее. Для чего было просить этот урок, раз она не желает даже его учить? Он решил ничего не говорить. — Давай ещё раз, — сказал Михаил, терпеливо указывая на одно из уравнений. До этого он показал этот способ раз десять. — Мы используем формулы приведения, чтобы упростить выражение. Помнишь, как это делается? Алиса попыталась сосредоточиться, но в её голове всё перемешалось. Она кивнула, но потом снова уставилась на уравнение, словно впервые его видела. — Миш, я не понимаю, — призналась она, наконец. — Я не могу понять, что делать дальше. Ромашов вздохнул, и потёр переносицу. Он объяснял эту тему уже несколько раз, но прогресса почти не было. Он начинал терять терпение. — Лиса, это не так сложно, — сказал он, не скрывая раздражения. — Мы же это уже проходили! Нужно просто следовать двум шагам: сначала упрощаем, потом решаем. Девушка нервно кусала губу, и смотрела в тетрадь. Видя её замешательство, Михаил почувствовал всплеск раздражения. Он стал объяснять более громким голосом, акцентируя каждое слово. — Смотри, — сказал он, схватив перо, и начав записывать уравнение заново. — Вот здесь мы используем формулу синуса двойного угла, потом подставляем значение, и упрощаем. Алиса попыталась следить за его объяснениями, но всё равно не понимала. Она чувствовала, как её глаза начинают наполняться слезами от беспомощности и напряжения. Михаил заметил её состояние и осознал, что его метод не работает. Он глубоко вздохнул и попытался успокоиться. Однако, её поведение продолжало его раздражать. Она постоянно отвлекалась, говорила лишнее, пропускала самое главное, не могла повторить то, что он показывал много раз. Будь он учителем, он, наверно, поставил бы ей единицу, или вообще выгнал бы из класса. Наконец, Ромашов не выдержал, и спросил: — Ты вообще стараешься? — продолжал Ромашов, перейдя на тихое шипение от возмущения. — Или ты просто сидишь и ждёшь, пока я за тебя всё сделаю? Это же базовые вещи! Ты что, совсем не готовишься? — Миша… Мне сложно понять. — прикусив губу, ответила Алиса, словно это было самое обычное и привычное для неё дело. — Давай ещё раз? — Ты ведь не стараешься… Ты выучилась играть на пианино, а это намного сложнее. Тебе просто надо запомнить правила, и подставлять под них. У меня ощущение, что я пытаюсь обучить камень. — грубо бросил Ромашов. Ему начало казаться, что даже камень спустя столько времени хоть что-то бы и решил. Может, он зря оскорбил его… — Учиться играть мне было легче. — в тон ему, ответила Алиса, резко смахнув копну черных волос на другое плечо. Они сидели вдвоём на диване битый час, а дело не продвинулось ни на йоту. Если днём её волосы волновали его, то сейчас появилось только ярое желание отрезать их ко всем чертям, чтобы не мешались. — Как ты вообще смогла запомнить порядок клавиш… Это невыносимо. Что ты хорошо помнишь из математики? Скажи мне хоть одну тему. — сурово, словно он был учителем, спросил Ромашов, подперев голову рукой. В его глазах виднелась усталость, и ещё более очевидное — разочарование. Как будто он уже жалел, что вообще стал общаться с Алисой. Часы мерно тикали на стене, за окном перестали ездить машины, люди давно добрались до дома, и дремали. И только они вдвоём сидели над несчастной математикой, с трудом подавляя желание спать. — Ну, я неплохо помню квадратные уравнения... У меня всегда это получалось. — как-то нелепо выпустила из себя Алиса, понимая, как же глупо это звучит. Она же не в первом классе, а уже в десятом… И такая непроходимая тупица. Позор. Надо было лучше уделять время этому предмету, чтобы не получать сейчас медаль за кретинизм. — Кошмар. Отвратительно. Я отказываюсь учить тебя, это вредно для моей психики. — Ромашов едва не перешёл на крик, поднимаясь с дивана. Михаил достал сигарету, и стал поджигать её прямо в комнате. Едкий запах сразу заполнил воздух. Он глубоко затянулся, выпустил дым и поджал губы. — Ты сказал, что полностью в моём расположении. Ты не можешь мне отказать. — бросила его спине Алиса, отмахиваясь от дыма. Становиться пассивным курильщиком из-за него ей точно не хотелось. Она безумно боялась болезней, которые могли вызвать сигареты. — Всё, кроме этого. У меня ощущение, что ты издеваешься просто. Пять раз тебе показал, как нужно, и пять раз ошибка в одном и том же. — грубо ответил ей Михаил, вернувшись на диван, и раскрыв тетрадь в который раз. Он ткнул рукой с сигаретой в место, перечеркнутое несколько раз, так, словно хотел поджечь несчастную бумажку. Кажется, сейчас пролитые чернила показались бы ему спасением. — Я просила тебя помочь, а не осуждать! Если ты будешь так кричать, я ничего не пойму! — хлопнула руками по дивану Алиса, морщась от неприятного запаха, никогда она ещё не видела Михаила таким усталым, и злым. Даже когда он злился, либо ругался на неё раньше, это выглядело не так. Невольно подумалось, что скажет Марья Васильевна, учуяв утром запах табака. Стоило проветрить комнату перед уходом, обязательно. — Я сейчас готов платить тебе за аренду, только не заставляй делать это. — бросил Ромашов, отвернув голову. Он затягивался сигаретой слишком глубоко, и дым обволакивал его лицо, создавая впечатление, что парень застрял в облачке. — Да Миш, я запомню… Не делай из меня какую-то дуру. Просто нужно больше практики. — озабоченно произнесла девушка, тупо вперив взгляд в тетрадь. Она так ничего и не поняла. Но зато придумала как сделать, чтобы он не питал каких-либо ложных надежд. Начать говорить с ним о математике. — Запомнишь. Но, без меня. Я спать. Ты хочешь, сиди повторяй. Может, к утру что и запомнишь. — бросил Ромашов, упал на диван, закрывшись одеялом с головой. Окурок он оставил на подоконнике, предварительно потушив. Алиса закатила глаза от его наглости. Где она намерена спать по его мнению? Сказав об этом Михаилу, она наткнулась на очередную порцию грубости, но в итоге он разложил диван, и даже достал оттуда ещё одну подушку, и одеяло. Отправляться спать на пол он категорически отказался, сказав, что так точно простынет второй раз, да и что на диване вполне хватит места для двоих. Оба легли в уличной одежде, ведь переодеться было не во что. Сам он занял место у стены, накрывшись с головой, и сказав что «не хочет её видеть больше». А Алиса, тяжело выдохнув, заняла место с краю, как некстати вспомнив песенку про волчка. Но все же, волчок пугал её меньше, чем разъярённый Ромашов, дышащий от напряжения так громко, словно к ней в кровать заехал паровоз. То, как его выбесила Алиса своей глупостью, не поддавалось никакому контролю. Но зато накатило острое чувство превосходства. Михаил в очередной раз ощутил, насколько он умнее большинства людей. Хотя, этого не было с самого детства. Ему было трудно, очень трудно поначалу. Когда остальные одноклассники могли легко выучить любой текст по любому предмету, просто проговорив его на уроке, Михаил не мог запомнить практически ничего, сколько бы не сидел над книгой. По всем предметам у него были трояки, а зачастую и даже двойки. Ромашова это вообще не устраивало. Он хотел стать самым умным, стать лучше других, чтобы люди наконец стали считать его «своим», приняли, и даже возможно, пошли за ним… Он пропускал театр, поездки, школьные танцы, и сидел, сидел, часами сидел над учебниками в одиночестве в комнате. Постепенно он понял, что существует разница между теми, кто усваивает знания, и теми кому надо их запоминать. Ему было сложнее, а многим не стоило и усилий, знания сами будто ложись в голову. А Ромашов всё сидел, сидел, читал и читал, повторяя или пересказывая по абзацу, медленно, но все равно был отстающим. Хуже всего давалась ему математика. И именно её Михаил решил срочно подтянуть до нормального уровня. Просто, чтобы доказать себе, что он может. Получалось плохо. Дни, недели, он сидел, и решал, решал, то и дело зачеркивая неверное. Через время, он прекрасно разобрался с цифрами, и даже стал получать одни пятерки. И так происходило с каждым. Что не получалось — он садился за стол, и монотонно, долго делал по бесконечному количеству раз. И именно поэтому его так раздразила Алиса. Она даже не пыталась, понять его объяснение темы, а сразу записывала себя в «глупые». Хотя, это было абсолютно не так. Если уж он смог выучиться, благодаря собственному же долгому труду, то и любой сможет. А ставить на себе крест последнее дело. Последняя мысль даже немного рассмешила. Было бы кому говорить про крест… Девушке тоже не спалось. Вспоминалось, как отец пытался пояснить ей математику. Правда, она тогда была совсем маленькая, и примеры были простыми. Папа был добрым, учитывал ее способности, и объяснял просто, чтобы было понятно, хотя на самом деле говорил сложные вещи. И она всё запоминала. Наверное, за это умение она и любила его больше всего на свете. Доброту, принятие, сочувствие. Голос папы убаюкивал, успокаивал, давал ощущение защищенности. Даже сейчас он не покидал мыслей Алисы… Девушка украдкой смахнула слезу, снова зажмурилась и перед ней возникла картинка. Вот они с отцом сидят на лавочке перед домом летом вечером, вокруг зелень и пахнет цветами. Отец внимательно смотрит на звезды. У него на лице — вроде бы и усталость, но какая-то внутренняя улыбка. Он рассказывает дочке про созвездия и про небо, про Луну, про планеты, их спутники, а девочка внимательно слушает. Он очень устал после очередной смены, операции были сложными, но никогда не унывает. И не забывает уделять время дочери и жене… От воспоминаний Алиса улыбнулась, и даже не пролила слёз. Это было светлое время. И оно навсегда останется в её памяти, будет согревать сердце. Что уж тут можно запомнить, когда на тебя просто-напросто кричат? Спать с кем-то на одной кровати было так странно. Хоть Алиса и была повёрнута спиной к Михаилу, но чувствовала его на постели. Как он дышит, перекладывается, поправляет одеяло. Она даже чувствовала его запах, и это было странно, понимать, что он настолько близко, буквально за спиной. Протяни руку, и можно коснуться. Вроде бы ничего особенного, а вместе с тем очень странное ощущение. Как будто их общение резко перепрыгнуло на какую-то новую ступень. При этом, никто даже не пытался дотронуться. Просто взять и протянуть руку было как бы неприлично. А лежать вместе прилично? Грело душу только то, что никто не узнает об этом. Пару раз Алисе казалось, что она чувствует его дыхание, когда Ромашов поворачивался. Но это так же быстро и проходило. Вымотанная дневными тревогами, девушка уснула, так и не увидев, как он наблюдает за каждым её движением. Спать с кем-то на одной кровати было так странно и необычно. Алиса к удивлению заснула довольно быстро, и беззаботно. А Михаил… С трудом сомкнул глаз только ближе к утру. Он вспоминал, как спал с подушкой, представляя, как вместо неё будет человек, как он сможет спать в объятиях… Сейчас его мечта была так близка, и невозможно недостижима. Ромашов ощущал какую-то особую нереальность происходящего. Как будто это было продолжением сна. Вот Алиса, она лежит рядом, такая хрупкая и беззащитная, а он, как маньяк смотрит на неё, нервно и неумело сжимая в руках одеяло. Она спит беспокойно, чёрные волосы разметались по подушке. Лицо под лунным светом кажется почти белым. Розовые губы слегка шевелятся, подрагивают. Нет, смотреть на них точно нельзя. Лежать рядом с Алисой было для Михаила истинным испытанием. Так хочется прикоснуться, погладить её по щеке, ощутить ладонью тепло её тела… Хочется настолько сильно, что кончики пальцев начинает покалывать, так, если бы в них вонзились тысячи игл. И нет никакой возможности воплотить желание. Только замереть на несколько бесконечных мгновений, и ощутить эту невозможную хрупкость, это восхитительное мгновение, когда ему позволили полежать рядом. Радоваться, словно он уличный блохастый пёс, которому хозяин позволил поваляться на кровати полчаса, а в любой момент пнёт ногой, и отправит обратно в будку. И даже эти полчаса кажутся чудным и необыкновенным счастьем. Ромашов чувствовал себя таким униженным, ничтожным, недостойным простого прикосновения. Он сидел на постели, и смотрел на спящую Алису, смотрел, как меняется выражение её лица. Вот оно стало задумчивым и даже немного встревоженным, потом сонным — и наконец совсем детским, умилительным. Он впитывал каждое мгновение, словно боялся упустить его, пока она спит. Никогда ещё так долго ему не позволяли быть рядом. В груди поднималась незнакомая доселе нежность. Так хотелось коснуться её волос, провести пальцами по её лицу, а потом обхватить за плечи, прижать к себе, и уснуть. Но, нельзя. Алиса не позволила бы. Если только украдкой, пока она спит, погладить её плечо… А утром, утром Михаил непременно сделает вид, что спал беспробудным сном. И она ничего не узнает… Он представил, в каком смятении она проснулась, обнаружив его в своей постели. Наверняка, поутру забудет, с кем засыпала. Иметь на руках компромат казалось просто жизненно необходимым. Будь он у него сейчас, Ромашов пригрозил бы ей, и Алиса обнимала бы его, и гладила во сне… От одной мысли об этом по телу прошла судорога удовольствия. За окном забрезжил рассвет, он почувствовал себя утомлённым, и наконец смог задремать. Нервно, вздрагивая, просыпался он несколько раз — сон в этой комнате казался дурным и тревожным. Наконец настал момент, когда он заснул окончательно. С широкой улыбкой на губах Михаил лежал на своём месте у стены, слыша её мерное дыхание. Хоть этот сон был прерывистым, Ромашов искренне считал его лучшим в своей жизни.