Совёнок

Выходные наступили внезапно. Отношения с одноклассниками и девочками в комнате постепенно налаживались. Алиса даже сидела на их стороне, и никто больше не препятствовал этому, видимо, перестав видеть в девушке угрозу. Пусть и не садились с ней рядом. Только Саша мог сесть, как обычно рассказывая про капитана, словно он был попугаем. Подобное, хоть и надоедало, но не могло заставить Алису прогнать первого друга, остаться совсем одной… Поспособствовало более лояльному отношению к ней исчезновение Ромашова, который не появился ни в среду, ни в четверг, ни даже в пятницу. Подобное, видимо удивило только Алису. Никто другой, даже учителя, не спрашивали куда запропастился ученик. Атмосфера в классе стала более расслабленной, никто не боялся, что их подслушают и донесут. Даже немного удивляло, как один человек может так влиять на толпу. Знал ли о таком Ромашов? Если знал, неужели ему было приятно подобное отношение… Нравилось, что его опасаются? Алисе было сложно судить о человеке, не имея информации. Но учитывая, что говорили абсолютно все, стоило упомянуть его фамилию, а большинство людей просто заканчивали разговор, даже не дослушав… Стоило хотя бы задуматься. Либо побеседовать именно с ним. — Доброе утро. Слушай, у нас к тебе дело есть. Вставай. — услышала Алиса, стоило ей раскрыть глаза. Из-за стоящего прямо рядом с кроватью шкафа, солнечный свет не долетал до неё, и понять утро, день, либо же вечер было весьма проблематично. Сдвинуть самостоятельно обратно ей не хватало сил, а просить кого-то девушка не решалась. Соседка по комнате стояла прямо над ней, словно ожидая пробуждения. Подобное даже немного напугало, головы коснулась мысль, что она ещё может сделать во время сна Алисы… — Дело? Вы решили поговорить со мной? — ещё сонно пробормотала она, потерев глаза тыльной стороной ладони. И что такое важное могло заставить ждать её бодрствования… Большое количество людей в комнате слишком мешало, Алиса даже не могла заснуть в первые дни. А чуть позже настолько вымоталась, что проспала даже первый урок. Но ей никто ничего не сказал, сославшись на то, что девушка приспосабливается в детдоме. Запомнила, что надо приходить только в форме, уже хорошо. Девушка скучала по родителям, по тёте, но старалась не думать об этом даже самостоятельно. Алиса с детства привыкла скрывать эмоции, чувства, не показывая даже самым близким. — Ты слишком мало общалась с ним, может и не станешь делать, как он… Ладно, к делу. Сможешь выкрасть тетрадь у крысы? — заметила Таня, присев на постель к Алисе, вызывая у той смятение. Девушка далеко не сразу поняла, о ком именно речь, и ещё сонно нахмурив лоб, на секунду задумалась. Такие звериные клички были только у одного человека, неужели не общение с ним могло дать дружбу других людей? Подобное казалось по меньшей мере странным. Но и от этого не менее желанным, наконец занять место в классе, а не быть той, которую сторонятся, словно чумную, безумно хотелось. — Ту, в которой он фамилии записывает? Я и сама посмотреть хотела. — переспросила Алиса, увидев, как Таня опускает плечи, и будто расслабляется. Девушку посмешило это, и она тихо усмехнулась, прикрыв рот ладонью. Будь она на месте этой надоедливой соседки, которая опять вытянулась, словно струна от насмешки собеседницы, в жизни не расслабилась бы с человеком, которого подозревала. Она ведь даже не сказала ничего, чтобы снять с себя подозрения… — Видела, значит? Если выкрадешь, он ничего рассказать не сможет. — поджав губы, продолжила Таня. Она чуть отсела от Алисы, но всё ещё не ушла. Других девушек было не видно в комнате, похоже они не стали тратить выходной в детдоме, и ушли гулять, либо заниматься ещё какими-то делами… Думалось, почему осталась Таня… Неужели именно поговорить? Что же там в той тетради, что из-за неё может полностью поменяться отношение со стороны людей? — А что он там записывает? Так прятал эту тетрадь. — задала вопрос Алиса, припомнив, как Михаил выкинул тетрадь прямо на пол. Ещё миг — и полетела бы в окно. Тут же девушка впервые поймала себя на мысли, что назвала этого странного парня по имени в своей голове. Наверное, он бы опять вздрогнул… Бьют его что-ли, так бояться любого слова, прикосновения? Алиса никогда не знала никакого насилия, но подозревала, что в детдоме, где нет присмотра взрослых подобное имело место быть. — Всякие гадости про нас. За копейку продаст. Наверняка ещё и сам придумывает. — бросила Таня, нахмурив брови. Косички с её плеч свалились на грудь, но девушка не стала их поправлять, видимо, слишком расстроившись. Продает гадости за копейку… Алиса хотела бы ослышаться, но понимала, что слетевшие с губ соседки по комнате не плод её воображения. — Неужели действительно настолько плохой человек… — только и спросила она, раздумывая, может ли сказанное быть правдой… Она ничего не знала о Ромашове, помимо того, что он может пристать, как банный лист, и что он дёргается от любого прикосновения. Возможно, он и пишет про других клевету. Подобный способ заработка показался ей мерзким, и на секунду девушка даже укорила себя, что села с незнакомцем, не спросив у других причин немилости. — Если у тебя получится, мы тебя примем. Это будет значить, что ты против него, и не будешь записывать наши секреты. — произнесла Таня, поднимаясь с постели Алисы. Девушка согласно кивнула, она и сама хотела уже увидеть, что в тетради. Правда, понятия не имела, как это сделать. Ромашов не оставлял сумку, когда выходил из класса. Как-то отвлечь его, и выкрасть… Алиса вообще не умела врать, и впервые в жизни пожалела об этом. — Хорошо, я постараюсь. Его эти несколько дней не было на уроках, где его найти? — задала вопрос она, чуть сильнее укутавшись в одеяло. Середина осени была слишком холодной, а одеяло не грело от слова совсем, не спасало даже то, что она спала со свитером поверх ночной рубашки. Благо, во время сна его не запрещали надевать. — Понятия не имею. Я не слежу за ним. — хлопнула себя по бокам Таня, и направилась в сторону выхода из комнаты. А Алиса стала думать. Через два дня, в понедельник она должна что-то придумать, чтобы отвлечь. А сегодня… Сегодня она собиралась наконец посетить свою же квартиру. От одной мысли об этом по телу пробежала дрожь. Девушка безумно скучала по прошлому, по лету 41, которое как назло было особо теплым, светлым… И то самое жуткое объявление по радиоприемнику. Мать увезла её к тёте в тот же день, чтобы дочь не застала жути, как она сама в детстве во время первой мировой. На машине, пока замешательство на границах было слишком сильным из-за вторжения, и никто не следил, кто выезжает. А отец пошёл на фронт, где и сыскал свою погибель. Совсем малышкой, мать вместе с сестрой видели бомбы, смерти, и в то же время женщина поклялась себе, что её дети не увидят подобного. И исполнила обещание, благодаря сестре, которая уехала жить в Швейцарию, выйдя замуж за мужчину оттуда. По счастливой случайности, именно эту страну не затронула война, и когда люди прятались в подвалы, швейцарцы гуляли на улице. Пережив две войны, мать не выдержала письма с извещением о смерти любимого. Алиса соскочила с кровати, растерев руками свои же плечи, украдкой смахнула слезу, и стала собираться на завтрак. Перед походом в квартиру, ей захотелось прочесть хоть одну книгу про войну, больше узнать об этом. Было так странно вообще не разбираться, в то время как одноклассники то и время упоминали какие-то события, пережитые самостоятельно. Благо, сейчас ещё был завтрак. Наверное, соседки ушли туда. Заполнив библиотечный формуляр, и уточнив у милой престарелой библиотекарши, где именно искать книги на военную тему, Алиса стала ходить между стеллажами. Живот был приятно наполнен оладьями с вареньем, которые испекли специально для детей на выходной. Младшим разрешали взять даже по две тарелки, но девушка вполне наелась и одной, поэтому не завидовала. Она касалась руками каких-то книг с историческими записями, в надежде найти хоть что-то художественное. Читать подобное было легче, и интереснее. Научные труды давались ей с огромным трудом. Спустя десяток ненужных экземпляров, Алиса заметила книгу, в которой описывалось, как шпион работал на другой стороне, отдавая сведения ссср. Подобное заинтересовало, да и описание звучало довольно весело, похоже что в этой, хоть и мрачной по событиям книге, присутствовали шутки. Взяв её, Алиса отправилась к читательскому столу, заметив нескольких людей, делающих домашнее задание, и… Нет, ей не могло так повезти! Голову с белыми волосами, склонненую над книгой. Решил сегодня почтить детдом своим присутствием? Ромашов был так сосредоточен, что девушка поймала себя на грешной мысли просто сесть рядом, и порыться в его сумке. Вдруг, не заметит? Но рисковать ей не хотелось. Кто знает, каков он — его гнев. — Привет, Миша. Ты решил выходные в библиотеке провести? — вместо своего коварного плана, просто сказала Алиса, присев на стул рядом. Остальные не сидели не то что рядом, даже на одном ряду. Михаил дернулся от её появления, в его глазах плеснуло холодное недоверие и неприкрытый испуг. Но на этот раз парень ничего не выкинул, а просто напряжённо замер, будто ожидая подвоха в её вопросе. Не взял с собой тетрадь? Нечего прятать? Чего тогда боится, дрожа, как осиновый лист? — Даже если и решил, это не касается тебя. Уйди, не мешай мне. — махнул рукой Ромашов, отвернувшись от девушки, и снова уткнувшись в книгу лицом. Что ей опять нужно… Появляется из неоткуда, как призрак, и лезет, как будто ей заплатили. И опять эти торчащие во все стороны волосы. Не понимает она, что-ли… Рано или поздно выговор от Николая Антоновича всё же настигнет её, и тогда Алисе придётся привести себя в порядок. Спина Михаила была очень напряжена, словно он был готов в любой момент убежать. Алиса пожала плечами, не понимая подобной настороженности, и взглядом поискала сумку. На его коленях… Так легко не достанешь. Стоило попытаться отвлечь. — Ты был повежливее, когда мы сидели рядом. — заметила Алиса, подложив руку под голову, и внимательно глядя прямо в жёлтые недовольные глаза. Было очевидно, что он далёк от радости от встречи с девушкой. Не было похоже, что он может быть рад хоть чему-нибудь, помимо новых вещей. Ромашов сузил глаза, не заостряя внимание на самой девушке, и потянулся за её книгой. — Что читаешь? Какую-то глупость? — спросил он, нагло вытащив книгу, и повернув к себе обложкой. Наверняка, что-то тупое, соответствующее девушке. Алиса не стала сопротивляться, отметив, что это вызывало в нём хоть немного интереса, и убрало эту неприятную дрожь от неожиданной встречи. Невольно вспомнилось, как Ромашов с интересом взглянул именно на неё, после того, как она назвала по имени… Сработает ли это сейчас? — Да так. Книгу про войну. — пожала плечами Алиса, увидев, как скривился Михаил, и откинул книжку от себя, словно та была мерзкой лягушкой. — Кошмар. Никогда такое читать не буду. Забыть бы. — не переставая кривиться, отозвался он, на этот раз окончательно отвернувшись от Алисы. Она видела только его худую спину, спрятанную под тонкой тканью белой рубашки, и на этот раз везде идеально расчесанные волосы. Постарался для выходного? Реакция Ромашова была ожидаемой, пережившие войну не хотели вспоминать и мельком. Алиса ощутила себя ещё хуже, на секунду даже задумалась, что не имеет права говорить с такими людьми. Нет, она ни в коем случае не хотела переживать бомбежки, но и быть вообще несведущей… Ей казалось постыдным. — Я же не видела её считай… Сложно здесь с людьми общаться. Хоть так узнаю. — тихо произнесла Алиса, убрав спадающие черные пряди за уши. Девушка слишком любила свои длинные волосы, чтобы собирать их в причёску, и если того не требовала форма, оставляла их распущенными. Ведь, на выходных не должны ругать за это? Можно было спрятать лицо в случае, если совсем не хочется показывать эмоции, как за шторкой. — Повезло. Я бы хотел не видеть. Не жить в этом. — сухо заметил Ромашов. В каждом его слове, каждом движении пальцев по корешку книги чувствовалось напряжение. Парень был угрюм, немногословен и погружен в свои мысли. Алиса даже не знала, как подступиться, чтобы расслабить его, и отвлечь. Он словно специально не замечал присутствия девушки, и читал книгу. — Сильно страшно было? — невпопад спросила она, подобрав столь грубо брошенный им томик. Ромашов с шумом опустил свою книгу на стол, и развернувшись к Алисе, начал говорить быстрым, ледяным шёпотом: — Сильно страшно видеть разможжёные бомбами тела? Сильно страшно видеть людей, от которых одни кости остались от голода? До сих пор у детей здесь такие последствия. Что ты спрашиваешь вообще? Совсем дура? Ты хоть представляешь, что такое каждый день бороться, надеяться, что тебе перепадёт хоть какая-то крошка, и что снаряд не пробьёт голову? — его голос был злым, глаза смотрели презрительно, словно она была виновата во всем, а никак не фашисты. Ему было всего десять лет, когда начались первые бомбардировки. Ромашов часто просыпался ночью от громких взрывов и криков, дрожа от страха. Надеялся, что следующая бомба не прилетит в их детдом... Каждое утро он вставал с мыслью, что этот день может стать последним. Бомбёжки были хаотичными и непредсказуемыми. Сирены, предупреждающие об опасности, зачастую не работали, и мальчиком, он наблюдал налёты совершенно неожиданно. Маленькому Михаилу было особенно тяжело видеть, как умирают его одноклассники. Хоть они и не были дружны, но... Болезни и истощение забирали жизни многих детей в детдоме. Он помнил, как каждое утро проверял, кто ещё жив. Из его класса погибли шестеро. Кто-то от недостатка еды, кто-то от ранения. Ромашов временами так голодал, что желудок мучитель болел, и он не мог уснуть, слушая вертолёты над головой. У Алисы перехватило дыхание от ужаса. Знать косвенно было совсем не то, что услышать обо всех мрачных подробностях разом. Михаил высказал всё, что пережил, а теперь ядовито сузил глаза, и ждал, ждал её реакции, а она просто замерла, чувствуя, будто проглотила язык. И надо было что-то сказать. Но, что? — Жутко так… Мне слишком страшно думать об этом… — едва выпустила из себя Алиса, отмечая презрительную усмешку на губах Ромашова. Перед её глазами проносились смерти, тысячи смертей невинных людей, детей, животных… Она не могла пережить весь ужас произошедшего, но от одной мысли, что творилось здесь четыре жутких года ей становилось дурно. Ромашов, видимо, воспринял её молчание за иное. За безразличие. Он смотрел на Алису, как на неразумного ребёнка, которому впервые открылась вся сущность мира. — Всё, не мешай мне. Я занят. Мне не интересно просвещать недалёких. — отмахнулся от неё Михаил, потеряв интерес к беседе. Девушка не могла так легко завершить разговор, и резко покачала головой, словно надеясь, что с отрицанием оттуда вылетят и мысли о миллионах погибших во время войны. — Мне уйти от тебя? — задала вопрос Алиса, на удивление не получив отказа. Более того, Ромашов казалось, не хотел, чтобы она ушла? В его презрительном взгляде лишь на долю секунды скользнуло что-то вроде сочувствия, но тут же и исчезло, заставив Алису подумать, что то была игра солнечного зайчика. — Всё равно. Если тихо сидеть будешь, сиди. Ты мне не мешаешь. Девушка не нашла, что ответить, и решила просто почитать книгу, что выбрала. Но сосредоточиться на этом было просто невозможно, текст плыл пред глазами, заменяя буквы картинками трупов в воображении. Где-то за спиной слышались тихие переговоры, возможно, это были обсуждения домашнего задания, а может, переговаривались, увидев, что новенькая опять села к презираемому всеми. Алисе было всё равно. Если она получит тетрадь, то люди переменять мнение насчёт неё. А для этого стоило немного подыграть. — Читаешь про уравнения? Тебе нравится считать? — спросила она, увидев, что перед книгой, на столе лежит тетрадка, в которой Ромашов что-то высчитывает, изредка поглядывая на правила. От её вопроса он недовольно выдохнул, опустив перо на стол, осторожно, так, чтобы не капнуть чернилами никуда. На какую-то секунду её восхитила эта аккуратность, сама девушка ни раз портила одежду, либо тетрадь пятнами. Приходилось выкидывать даже самые любимые вещи… Может, он был осторожен, потому что не было ничего на смену? Чем меньше вещей, тем бережнее к ним относишься… — Какая же ты навязчивая. Да, мне нравится считать. Я даже как-то думал связать с этим жизнь. Но это не прибыльно. Одежду из Швейцарии привезла? Расскажи про страну. Мне интересно. Ты так и не объяснила, как тебя выпустили. Может, мне вообще стоит сообщить? — произнёс парень, окинув её наряд, но лишь на секунду. Алиса сегодня надела школьную юбку, и уже виденный им свитер. Не для того, чтобы не привлекать внимание. Просто ей было лень искать что-то другое. Да и, несмотря на хороший запас одежды, девушка не любила наряжаться. Благо, во время отдыха детям позволяли одеться более свободно, но её волосы, выглядевшие так, словно девушка пробиралась сквозь кусты, бесконечно раздражали. — Только не опять вещи. Ты помешан на этом, что-ли… Страна как страна. Мне нечего сказать про неё. — бросила Алиса, отведя взгляд. Рассказывать про свой не очень честный выезд могло быть даже опасным… От его фразы, про «сообщить», произнесенной особенно проникновенным тоном по её спине побежали мурашки. Он же не станет на полном серьёзе? Останься Алиса здесь, наверняка была бы мертва. Хотя… Детдом не был тронут бомбами, её родной дом тоже… Может, и не стоило так поспешно уезжать? Сейчас она не выглядела бы со своим незнанием ситуации, словно лесничий, впервые вышедший в город. Была бы на одном уровне с ребятами. И не боялась бы сказать лишнее слово. — Информативно. Надоела. Так и сказала бы, что не хочешь рассказать. — подытожил Ромашов, бросив взгляд на незаконченное уравнение. Для Алисы это выглядело как схема вечного двигателя, не меньше, а он спокойно решал, и было видно, что хорошо разбирался в цифрах. Девушке казалось таким странным просиживать выходной за какими-то примерами… Сама бы она не потратила и лишнюю минуту на нелюбимую алгебру. — Кто такая Катя? Вы любите друг друга? Так мне и не объяснили нормально. — попыталась развить тему она, припоминая какую-то девушку, за которую Михаил с Сашей вступали в словесные баталии каждый раз, как оставались вдвоём. Хотелось хоть посмотреть на неё, понять, чем именно так зацепила. Возможно, познакомиться и подружиться с этой девушкой, если она действительно такая интересная. — Нет. Она не любит меня. Но я женюсь на ней. — от упоминания имени, Ромашов дернулся, и с его пера сорвалась довольно большая капля, угодив прямо в тетрадь. На лбу его выступила испарина, а пальцы вцепились в дубовый край стола с такой силой, что тот затрещал. Через несколько секунд Михаил справился с собой, но его лицо продолжало подергиваться, словно от нервного тика. Винил себя? — Против воли? — осторожно спросила Алиса, в то время, как он пытался спасти лист, промакая чернила, и дрожа, словно замёрз. Такое заявление было крайне странным, девушка не могла представить, как можно жениться, не добившись любви. Разве что украсть невесту, но благо, они были далеки от народа Кавказа. — Полюбит со временем. Всё, отстань от меня. Либо про Швейцарию говори, либо исчезни. — недовольно нахмурившись, отвечал ей Михаил, промакая и промакая тетрадь, но лишь больше пачкая всё синим цветом. Видно было, что это доставляет ему страдание. Редко портит вещи? На какую-то секунду Алисе даже стало жаль его. Ведь, из-за её слов он всё испачкал… Не в силах справиться с разрастающимся пятном, Ромашов резко рванул исписанный лист, и скрутив его в шарик, бросил на стол. Шея у него покраснела от напряжения, а кончики пальцев правой руки были все испачканы синим. Перевернув страницу учебника, Михаил застыл и некоторое время молчал, словно осознавая, что только что сам натворил. — Да что говорить. Красивая страна. Но остаться там я бы не хотела. Слишком чужая культура. Они не понимают нас, мы их. — пожала плечами Алиса, не слишком заинтересованная в рассказе. Ей нравились горы Швейцарии, о которых она рассказала Саше, и больше ничего. Достав какой-то платок из кармана, Ромашов пытался вытереть свои пальцы, не слишком слушая её ответ. Но синее никак не хотело оттираться, несмотря на все его усилия. С каждой секундой он хмурился всё сильнее, и поглядывал на навязчивую соседку как на главного врага. Что она прицепилась… — Может, фотографии какие есть? Мне было бы интересно посмотреть. — бросив платок вслед за бумажным шариком, устало вздохнул Михаил. Теперь в чернилах был платок, пальцы, и даже край рукава его рубашки. Алиса потянулась взять платок, и хотела было прикоснуться к его ладони, помочь оттереть, но он резко убрал руку, словно ему стало неловко. На его бледном лице ясно отражалось недоверие к происходящему, он часто моргал глазами. Из-за того, что веки до конца не закрывались, это выглядело даже жутко. Девушка поймала себя на мысли, что сейчас он правда похож на совенка. Маленького, нахохлившегося, и бесконечно испуганного. — Есть. Я привезла с собой несколько на память. Но, они в комнате… — отозвалась Алиса, она действительно сохранила несколько снимков на горах, или просто на улицах среди маленьких домиков. Больше для воспоминаний о матери, чем о годах жизни там… Смотреть самой ей было больно, но показать другому человеку, почему бы и нет. — Принеси как нибудь. Мне действительно интересно. — отвлечённо ответил ей Ромашов, продолжая разглядывать испачканные пальцы, будто от этого они могли самоочиститься. Девушка закатила глаза, но всё же она ощущала вину, ведь если бы не её упоминание Кати, он бы не капнул чернилами, и сейчас не мучился. — Дай руку. Что ты дёргаешься так? Из-за меня же испачкался. Я помогу. — Алиса взяла его ладонь в свою, первой его реакцией была попытка вырвать, но она удержала и стала пытаться оттереть пятна. Его пальцы в ее руке сильно дрожали, словно даже сейчас он ждал подвоха. Ладонь была очень холодной, и даже чуть влажной от волнения. Алиса старалась не замечать его глаза, смотрящие неотрывно-неверяще. Михаил напряженно молчал, а она пыталась оттереть, и сетовала на безуспешность собственных усилий. Похоже, от этих чернил можно было избавиться, только отрезав пальцы. Спустя пару секунд, он резко рванул всё ещё грязную руку из её, и просто отвернулся. Ей показалось, или на его бледных щеках скользнула алая краска? Так, или иначе, Ромашов был очень сильно напряжен, и будто специально избегал её взгляда. Алиса почувствовала нарастающую в душе обиду. Она тут старается хоть как-то наладить контакт, а он только отворачивается, и трясется, как будто болен эпилепсией. А может, правда болен? А она, дура, в доверие втирается. Вот ей богу, дурой была. Ладно, хватит об этом. Ей ещё стоило отвлечь его, забрать тетрадь, и забыть о странном разговоре, как о дурном сне. — Ты замёрз? Дрожишь и дрожишь. — девушка прикоснулась к его плечу, Ромашов же дёрнул спиной, стараясь избавиться от её прикосновения. Настолько неприятно, что его касаются? Или, неприятно, что именно она? Он попытался скрыть накатившее волнение, но дрожь становилась всё более заметной, а его лицо приобрело красный оттенок. — Нет. А может и да. Зима близко, вот и холода. — невпопад ответил парень, отодвинувшись от девушки чуть дальше. Сам не заметив, Михаил срифмовал слова. Её даже насмешила подобная перемена, ведь совсем недавно он наседал со своими вопросами. Куда девалась смелость и напористость? Сейчас Ромашов не вызывал ничего, помимо жалости, и было трудно поверить, что такой человек мог что-то проворачивать за спиной одноклассников. Может, на него и зря наговаривают, и те фамилии значат что-то другое… Осознав свою неловкость, Михаил медленно поднес ладони к своим щекам, пытаясь скрыть красноту. Его пальцы дрожали от волнения, когда он прикрывал свое лицо. Внутри него бушевала буря смущения, и он старался сдержать её, чтобы не показать свою робость перед ней. Не показать, как его взволновало это прикосновение. Глупость, чушь. Ни один человек не может вызвать такое. Люди глупы, и не нужны ему в этой жизни… — Третий Новый год без войны. Любишь этот праздник? — произнесла Алиса, подумав, что хоть это может его порадует. Но её слова сработали с точностью наоборот. Парень резко повернулся, и стал говорить с ненавистью, едва ли не плюясь в собеседницу: — Чего ты добиваешься от меня? Подсаживаешься, начинаешь говорить. Что-то нужно от меня? Кто подговорил тебя? — каждое его слово было пропитано неприязнью, презрением и насмешкой. Он, видимо, привык, что именно так и следовало разговаривать с людьми. А вот Алисе была чужда подобная манера речи, но она уже без сомнений могла назвать причину отсутствия друзей у него. Не будь ей нужна тетрадь, её и самой здесь давно бы не было. И вот угораздило же сесть именно к такому, отвратительному человеку… Ромашов всё говорил, говорил, говорил и, казалось, не собирался останавливаться ни на секунду. — Вообще ты это начал. Когда пристал в прихожей с одеждой. А потом опять подошёл. — поспешно проговорила она, прерывая его поток гадости в её сторону. Если бы он не подошёл, она бы уже нашла друзей, и не занималась чушью с этой попыткой выкрасть тетрадь. А может, стоило бросить эту затею? Сказать, что не вышло… Нет, соврать — значило предать себя. — Свои цели я знаю. Какая твоя? Что тебе конкретно от меня надо? Ты не знаешь меня, чтобы так лезть. А если бы знала, уже не сидела бы тут. — скрестил руки на груди парень, даже не пытаясь сыграть дружелюбие, либо хоть малейшее участие. Но всё же, он не уходил, хоть и мог. Почему? Для Алисы это было загадкой. Настолько интересовал ответ? — Ничего. Просто хотела найти друзей. Мне очень сложно в детдоме… Подумала, ты со мной общаться можешь. — попыталась соврать она, хоть в этих словах и была крупица правды. Ей хотелось наконец найти друзей, но явно не в лице этого странного дёрганного, и явно злого парня. Казалось, что он может только ругаться или в лучшем случае выпытывать нужную информацию, притворяясь хорошим для этого. — Ври больше. Никто в здравом уме не станет искать близости со мной. Я пойду поставлю книгу обратно. То, над чем я работал с утра утеряно из-за тебя, а начинать заново у меня нет сил. — сухо бросил Ромашов, подскочив с места так, словно его ударили. Алиса не поверила собственной удаче, ведь сумку он бросил на стул, убежав куда-то к стеллажам. Её укололо его замечание, что никто не будет искать близости, но как можно было ожидать другого, относясь к людям с таким презрением? Лишь на секунду укорив себя за то, что из-за её слов он испортил свои труды, девушка схватила сумку, и воровато оглянувшись назад, раскрыла её. Если кто-то и увидел, что она делает, точно не стал бы рассказывать Ромашову. Тетради, тетради, какие-то книги, но той самой, нужной в сумке девушка не могла найти. Она рылась в его сумке, словно воровка, но чувствовала себя победительницей, словно сама жизнь улыбнулась ей. Практически опустив голову в сумку, она даже не сразу заметила, как на её плече оказалась холодная ладонь. Сердце забилось сильнее, мысли в голове стали хаотичными, и словно в замедленной съёмке, Алиса обернулась, замечая, что он на деле никуда не ушел. Едкая усмешка, презрение в суженных глазах, книга в руках, она ощутила себя ребенком, столь легко пойманным на месте преступления. И почему было нельзя проверить, действительно ли его нет рядом… — Интересно? Хочешь, позову в гости, посмотришь, что у меня в шкафу есть? — участливо поинтересовался Михаил, явно довольный собой. А вот Алисе было не до шуток. Он понял… А значит никогда не оставит вещи без присмотра больше… Неужели её план провалился, даже не начавшись? Не хотелось думать, что она настолько глупая и доверчивая. Ну почему, почему нельзя было подождать хоть пару секунд… — Миша… Я случайно посмотрела. Извини… — невпопад ответила девушка, закрыв его сумку, и отодвинув от себя. Ромашов лишь криво усмехнулся. Не смех, не радость. Насмешка. Жестокая. Над девушкой, над ситуацией и над всем тем, что он предчувствовал её вероломство. — Много нашла? Может, ещё по карманам покопаешься? — поставив грязную от чернил руку на стол, он склонился над Алисой, глядя практически вплотную. Видеть его настолько близко и чувствовать его дыхание было слишком странным и даже неприятным. От него исходил едва уловимый аромат сигарет, но всё же легко определяемый человеком, совсем не привыкшим к табаку. Девушка ощущала себя виноватой, и сейчас хотела просто раствориться, исчезнуть из поля зрения его жёлтых, неотрывно глядящих глаз. — Ничего я не нашла. Где твоя тетрадь с фамилиями? — коротко бросила Алиса, отвернувшись. Может, он взял с собой, когда отошёл? Либо, вообще не выносил из комнаты… Спрашивать так напрямую было откровенно глупо, но и пытаться увильнуть сейчас просто бессмысленно. — Я не идиот оставлять такое. Да и вообще, тебе показалось. Ты меня утомила. Ну, хоть знаю, что тебе нужно. Как и всем. Быстро раскрылась. — на этот раз его голос звучал гордо, а закончив говорить, Ромашов развернулся, и направился выходу из библиотеки. Девушка не была готова так легко сдаться, и подскочила следом за ним. Может, ещё не поздно было исправить ситуацию, и вывернуть в свою сторону… — Не показалось. Ты действительно записываешь секреты? Да стой ты, Миша! — быстро выпалила она, схватив его за плечи, чтобы попытаться удержать на месте. Глупо, глупо, глупо — вот что неотрывно звучало в её голове. Она совершенно не представляла, как себя вести, что говорить, не знала, как пытаться узнать правду. Алиса просто стояла, держа Ромашова за плечи, и искренне надеялась, что он расскажет сам. Но разве, такой мог бы рассказать? — Не хватай меня. Мне неприятно. Могу ударить по инерции. — грубо бросил он, так и не повернувшись к ней лицом. — И да, не садись ко мне больше. Не хочу беспокоиться за свои карманы. — произнёс он напоследок, и не дав Алисе сказать и слова, просто ушёл. Оставил её, не подарив и шанса прочесть записи. Девушка была готова выть от отчаяния. Она не узнала вообще ничего, и испортила хоть какую-то возможность вытащить тетрадь. С опущенной головой, и проклиная себя всеми возможными ругательствами, она подошла к столу, чтобы взять свою книгу, и идти смотреть квартиру. Как вдруг, увидела оставленную сумку. Забыл? Не захотел забирать? Так, или иначе, девушка взяла её себе, перевесив через плечо. Зачем? Она бы не ответила. Просто, порыться в вещах в более спокойной обстановке. Подняв голову, она заметила, как за ней с интересом наблюдает то малое количество детей, оставшихся в выходных на библиотеки. — Цирк окончен. — выдохнула Алиса, и засунув в забытую сумку ещё и свою книгу, пошла к выходу. Оставалось только надеяться, что к вечеру слухи о разговоре не разлетятся, ухудшив её ситуацию ещё. Хотя, куда ещё? Думать не хотелось. Поигрывая в руке ключами, она собиралась дойти до квартиры, и искренне надеялась, что там не ожидает никаких сюрпризов. Одного испорченного дела за день хватило с лихвой. Снаряд не должен дважды попасть в одну воронку. Идти по родным улицам, которые стали совсем незнакомыми было так странно. По-иному окрашенными, по-другому построенными. После бомб многие дома были превращены в руины. Спустя два года практически все были отстроены, лишь кое-где виднелись выбитые стекла и пустые оконные рамы, напоминающие о годах войны. Алиса шла по своему району, до которого едва добралась, с новым расписанием трамваев и автобусов… На одном из них девушка даже поехала не туда, и пришлось возвращаться, теряя время. До собственного дома Алиса добралась только через два часа, хотя по расписанию на остановках должно было занять не более одного. Стоило купить обновленную карту города, чтобы хоть как-то ориентироваться. Она не узнавала уже многого из того, что ее окружало даже в собственном районе! Появились другие люди. Соседей, друзей детства было не видать. Оставалось лишь надеяться, что её квартира не тронута. Поднявшись на родной второй этаж, девушка замерла перед дверью. Ни окна, ни замочная скважина не были разбиты. Это давало надежду. Девушка с замиранием сердца вставила ключ в родную дверь, и… И вдруг услышала какие-то голоса по ту сторону! Кто-то сидел в её квартире, но вот кто, Алиса уже не узнала. Сердце забилось, словно сумасшедшее, и она буквально полетела по лестнице вниз. Дикий страх, что это какие-то преступники, у которых могло быть оружие затмил все остальные мысли. Может, это были и просто несчастные, лишившиеся квартиры, но рисковать для проверки собственной жизнью было бы крайне недальновидно. Не умереть от бомбы, но лишиться жизни от пистолета преступника… Ну, хоть с мамой на том свете можно встретиться… Алиса замерла у подъезда собственного дома, раздумывая, что же делать. Подняться обратно, и говорить с непонятно кем в своей квартире было жутко. Уйти, так и не узнав? А зачем тогда ехала, так старалась узнать дорогу… — Алиса! Это ты? Девочка моя! Неужели, правда ты вернулась! — услышала она знакомый, но так давно ушедший из её жизни голос, и поспешила обернуться, чувствуя, как гора падает с плеч. На миг, она ощутила, что возвращается в детство… Нет проблем, смерти родителей, бесконечного одиночества и страха. Только свежие булочки, испечённые к её приходу, тёплое молоко, а после любимые занятия. — Марья Васильевна! Вы живы! — не сдержав эмоций, Алиса бросилась обнять свою преподавательницу, и та обняла в ответ. Женщина жила в одном подъезде с ней, и это было крайне удобным. Можно было задержаться на сколько угодно на дополнительных уроках, и не бояться возвращаться домой. — Ох, я уж не думала, что ты вернёшься. Уехали, и с концами. А мама дома? А выросла то какая, я тебя еле признала! Шесть лет без малого не виделись… Ну красавица, уже невеста! — по-доброму усмехалась учительница музыки, вмиг стерев улыбку у своей ученицы. — Нет. Дома я не знаю кто. Там чужие люди. Пришла проведать квартиру, а сейчас боюсь зайти. — покачала головой Алиса, разжав руки. На лбу Марьи Васильевны за годы войны прибавилось морщинок, а в волосах серебра. Но она не перестала делать красивые прически, что так восхищали маленькую Алису, и не перестали нравиться даже через года. Изящное пальто, модный берет и яркие, большие очки придавали ей особенный, изысканный и даже немного безумный вид. — Какой ужас, понаезжало преступников всяких… И лезут же, не боятся, что их посадят… Выбирают свободные квартиры, и присваивают себе, ироды! А где вы живёте тогда? — испуганно воскликнула женщина, покосившись на дом, словно впервые увидела его. И как она не заметила, что квартира занята? Правда, учительница жила на пятом этаже, и всегда пользовалась лифтом… Могла и не услышать… А может, другие люди заехали не так давно? — Мама умерла. Мы два года ждали, когда папа вернётся с фронта, но вместо него пришла похоронка. За 1943 год. Извинялись, говорили, затерялась в пути, да только толку? Она упала без чувств, увидев сам конверт. Меня отправили в детдом. — стараясь не пустить в голос слёз, нарочито весело заявила Алиса. Но несмотря на внешнюю непоколебимость, глаза начало щипать, а руки, в которых она сжимала ключи, словно копьё, дрожали. Совсем как у Ромашова… Вспомнив о нём, девушка тут же припомнила о сумке, висящей у неё на плече. От нечего делать, в дороге, она рассмотрела все вещи там. И ничего не нашла, помимо учебников, тетрадей. Во втором отделении было несколько купюр, кофе, какая-то упаковка новых ложек, и даже несколько конфет. Но ничего забирать, присваивать себе она не стала, совесть бы не позволила. Думалось, он специально забыл, или от неожиданности? — Ужас, бедная девочка! Этих бюрократов всегда не любила. Нет бы работать как положено, они вещи важные теряют… Я бы тебя к себе забрала, тебе же, как помню, до совершеннолетия полгодика? — воскликнула Марья Васильевна так громко, что семенящие под ногами голуби стайкой взлетели наверх. Такой добрый, сердечный порыв вызвал у Алисы новый прилив сдерживаемых слёз. Она позволит себе проплакаться. Но, не сейчас. Ночью, спрятавшись под одеялом, чтобы никто и ни за что не увидел её слабости. — Мне неудобно будет напрягать вас. Но я буду рада увидеться, поговорить. Вспомнить детство. — кивнула она, не скрыв тяжёлого вздоха. Марья Васильевна всегда была светлым человеком, готовым помочь детям, друзьям, да кажется даже просто знакомые могли удостоиться ее участия. Но, она никогда не позволяла пользоваться собой, и как только замечала подобное, пресекала общение на корню. — А ты заходи в наш музыкальный класс. Из друзей твоих никого не осталось, к сожалению, все разъехались. Но есть новые, талантливые ребята. — тронула она Алису за руку, её глаза из-под толстых очков глядели с таким участием, принятием, что девушка не могла не согласиться. Хоть ездить ей до музыкальной школы было теперь очень далеко, и по хорошему, можно было подобрать поближе… Но, обидеть добрую учительницу отказом ей бы не хватило совести. — Я зайду. Обязательно. На днях. — честно ответила Алиса, уже раздумывая, когда можно выделить время. После уроков будет поздновато, да и темнело уже рано… Может, если выдастся свободный день, либо уже в выходные… — Может, собрать тебе чего? Этих преступников мы с милицией выгоним. С этими иродами только так и надо. — участливо спросила Марья Васильевна, заглядывая даже не в глаза, в саму душу своей ученицы, которую знала с юных, почти детских лет, и бесконечно любила. — Я справлюсь, спасибо, не нужно. Была очень рада узнать, что вы живы. — мягко улыбнулась Алиса, не желая напрягать. Идея про милицию была хорошей, и она подумала, что следующий свой визит в квартиру произойдёт именно с ней. А, вещей… Их было слишком много, и в пору раздавать самой, а не просить чего-то для себя. — И я была рада узнать, что ты жива! А какой детдом? — услышала девушка напоследок, и не заставила ждать ответа: — 4 городской. — Ах, этот совсем на другом конце города! Как же ты добралась? Не потерялась? — воскликнула учительница, озабоченно качая головой. Что-что, а вспоминать свой позорный путь, Алисе никак не хотелось. — С трудом, Марья Васильевна. С трудом. До свидания. — только и сказала она, искренне понадеявшись, что обратный путь пройдёт лучше, и она не заедет непонятно куда. Карта казалась просто необходимой. — Ты знаешь, приходи ко мне в следующую субботу. Поговорим, поиграем. Я пирог испеку. — предложила ей Марья Васильевна, приобняв напоследок. Алиса с готовностью кивнула. Выбрать выходной было самым оптимальным вариантом. — С радостью. Удачи вам. — произнесла она, и отправилась к остановке, наконец убрав ключи в карман. Поездка не прошла зря, выяснилась информация, и близкий человек оказался жив. Но радость девушки была недолгой, потому как на обратном пути, она потерялась дважды. И доехала до своей остановки к самому вечеру. Алиса шла, опустив голову, и ничего не замечала. Ноги замёрзли идти в лёгкой обуви, мысли в голове путались хуже прежнего. Дом, родной дом, как было вернуть его, поможет ли милиция, имеет ли она вообще право, учитывая что была несовершеннолетней, совершать какие-то действия? Или, нужен был опекун… Милая учительница музыки, стоило обязательно заглянуть к ней. Сколько дней было просижено у неё дома за пианино, или просто беседой… От мыслей об этой женщине на губах Алисы мелькнула улыбка. Она зашла на территорию детдома, оставалось совсем немного, чтобы дойти. Надо было по прибытию выпить чая, согреться хоть каплю… Девушка настолько замечталась, что даже не заметила, как влетела в кого-то, только боль от соприкосновения отрезвила её. Она подняла голову, чтобы извиниться, и увидела, что перед ней стоит никто иной, как Ромашов. Очень недовольный, глядящий на девушку едва ли не с ненавистью. Видимо, он тоже занервничал, потому что был очень бледен, а глаза покраснели. От того, что она влетела что-ли? — Да ты что, издеваешься? Следишь за мной? Второй раз за день встречаю. — парень грубо толкнул её от себя, его губы были поджаты, а жёлтые глаза излучали такую ненависть, что Алиса отступила на шаг назад. После их окончания разговора такое его поведение было более чем ожидаемым… Застыв в напряжённой позе, Ромашов с шумом втянул воздух и с явным отвращением уставился на свою собеседницу. Какие же у него проблемы с самооценкой, если он постоянно думает, что все следят только за ним, не имея собственной жизни… Она инстинктивно бросила взгляд на его руку, подумав, отмылась ли та, но Михаил, отметив это тут же убрал ладонь в карман, не давая увидеть. И чего там скрывать? Вокруг смеркалось, и было очень холодно. Девушка на миг задумалась, куда он направлялся так поздно вечером? Ладно, она со своим топографическим кретинизмом… Может, он направлялся передавать свои записи непонятно кому? — Нет, нет, я просто шла обратно. Чуть не заблудилась. Сдался ты мне, ещё следить за тобой. — просто ответила Алиса, махнув рукой. Запомнить новую дорогу было непростым делом. Ей не хотелось, так не хотелось опять вступать в беседу, слышать его грубость. Утреннего ужасного разговора хватило с головой на ближайший год. Стоило ли так мучиться ради тех фамилий… Может, её приняли бы и так? — Ясно. Пропусти. Иди в дом. — сухо заметил Ромашов, и двинув её плечом, попытался пройти мимо. Лямка сумки свалилась с плеча девушки на локоть, и она поспешила снять её с себя, чтобы вернуть владельцу. В любом случае, внутри не было нужной ей тетради. А присваивать чужие вещи себе, Алиса не привыкла. — У тебя интересное пальто. На, ты её так и не забрал. — произнесла она, тронув Михаила за плечо, и лишь на секунду, а может даже и меньше, прикоснулась к меху на вороте пальто. Пальцы утонули в теплом мехе, к нему было приятно прикасаться. Парень вопросительно поглядел на Алису, словно не понимая, что она имеет в виду. Но за сумкой всё же потянулся. Девушка скользнула рукой по его спине, остановилась у лопаток, отчего Ромашов весь напрягся, но все-таки промолчал. Она понятия не имела, зачем это делала. Просто мысль, что прикосновения могут как-то расположить к себе не давала покоя. А там уже и тетрадь получит. Он грубо забрал свою сумку, и перекинув её через плечо, быстрым шагом стал уходить. — Давай. Всё, иди. Надеюсь, ничего из вещей не пропало. — ни благодарности, ни даже какого-то участия в его голосе не послышалось. Только безразличие, и холод даже сильнее того, что сейчас был на улице. Алиса несколько раз моргнула, пытаясь взять себя в руки. Надо было срочно что-то придумать, чтобы не потерять шанс на его расположение. Но, что? Никаких идей. — А ты куда? Вечер уже, ужин скоро. Не хочешь есть? — задумчиво протянула она, направившись следом за Ромашовым. Куда, зачем, она не знала. И не была уверена, что ей ответят хоть наполовину правду. Парень замер на месте от её вопроса, и тяжело, устало выдохнул. — Ты таки вызвалась следить за мной? Всё равно ничего не узнаешь. — он развернулся так резко, что Алиса невольно отшатнулась, чтобы не столкнуться с ним опять. Михаил сделал шаг к ней, ещё шаг, он будто наслаждался её растерянным видом, наслаждался тем, что может произвести такое впечатление, но она то помнила и его дрожь, и страх. И понимала, что храбрость сейчас не более, чем напускная. И к сожалению, понимала, что несмотря на здравый смысл, не в силах унять эту родившуюся внутри робость. Он умел навевать жуть. Ромашов подходил всё ближе и ближе, пока Алиса не упёрлась спиной в забор, окружающий их детдом. Она почувствовала его теплое, чуть дрогнувшее дыхание на своей коже, их глаза встретились. Его пальцы грубо схватили её за предплечье, чтобы придвинуть ещё ближе. Девушка попыталась вырвать руку, но Михаил только наклонился к самому её уху, чтобы прошептать следующее: — Я иду купить чай. Как раз к ужину. — и отошёл, тихо посмеиваясь. Как будто и не было этого наступления… Это что, была какая-то неуместная шутка? Алиса подняла руку, и на этот раз он легко отпустил её, и просто отвернул голову вбок. Ветер резко поднялся, став сильным и ледяным, взъерошил волосы девушки. На секунду она подумала, не спровоцировало ли его появление резкое поведение Ромашова… Он и сам двигался, словно был ветром. От холода, Михаил поднял воротник пальто, и укутал шею. Он стоял, чуть ссутулившись, словно от того, что станешь меньше, можешь меньше мёрзнуть. Выражение лица у него было спокойное, отсутствующее, лишь изредка губы шевелились, будто усмехаясь. — А зачем? В столовой же есть. — поджав губы, спросила Алиса. Ей было крайне неприятно, что он повлиял на её настроение, что он вообще может на что-то влиять. Хотелось просто вытащить тетрадь, и никогда больше не подходить к Ромашову. И как она в первые дни вообще видела в нём какого-то другого. И правду говорят, люди слишком часто притворяются. А может, он притворялся именно сейчас? — Эту крашенную воду я не пью. А так, у меня есть кипятильник. Могу в любое время заварить. — пожал плечами Михаил, взявшись пальцами за ворот, чтобы чуть сильнее закрывать шею. Ему явно было очень холодно, он ёжился, переступая с ноги на ногу. Алисе показалось это странным, его пальто выглядело теплее её, а ей самой было вполне терпимо. Почему его не грела одежда? — Это удобно. — заметила она, ей бы и самой хотелось иметь возможность заваривать чай в комнате, а не спускаться в столовую, и ждать, пока вынесут. А ночью так вообще терпеть, как бы ни хотелось пить. Не иметь возможность самостоятельно приготовить, было главным минусом детдома. — Конечно. Я позволяю соседям пользоваться за 5 копеек в день. — бросил парень, тут же убирая ту толику хорошего настроения, что зародилось от мысли о чае. И тут решил нажиться… — За деньги? — удивлённо переспросила Алиса. Ладно ещё, брать за заварку, но за пользование то зачем… Почему нельзя было поделиться с друзьями просто так? Ах, точно, у него же не было друзей. Ромашов всё сделал для этого самостоятельно. Ещё и говорил, что с ним никто не хочет общаться… — А как иначе? Всё стоит денег. Бесплатно позволят своими вещами пользоваться только дураки. — бросил он, в который раз устало выдохнув. Алиса задумалась, почему если ему так неприятно общаться с ней, то он не уходит? Зачем продолжает стоять на ветру, дрожать от холода, и отвечать на её вопросы… Возможно, как человек, у которого не было с кем поговорить, просто цеплялся за любой, даже раздражающий шанс? — Возьми с собой за чаем сходить? — выпустив слова быстрее, чем они сформировались в голове, произнесла Алиса. Михаил тут же качнул головой, и сделал шаг назад. Казалось, ему неприятна одна мысль о совместной прогулке. Как будто ей этого хотелось… Если бы не тетрадь… — Нет. Ты будешь по моим карманам лазить. Ищейка проклятая. — бросил он, явно напоминая об её утреннем промахе. Девушка отвернула голову, в который раз укорив себя. Подожди она пару минут, всего пару минут, и её попытка посмотреть что в сумке осталась бы незаметной… И не приходилось бы сейчас придумывать непонятно что. — Не буду я. Просто хочу погулять. Я не узнаю город, всё такое другое… — лишь наполовину соврала Алиса, получив в ответ презрительное цоканье. Ей хотелось познакомиться с родным городом опять, но явно не с этим человеком… Слушать всю прогулку его недовольство и нытьё? Лучше бы он не согласился сейчас… — Девочка, иди ужинай. Детское время скоро закончится, и ты должна быть в кроватке. — только и сказал Михаил, вызывая у Алисы уже довольно сильное раздражение. Они были ровесниками, и он не имел никакого права общаться с ней, как с ребёнком. Даже то, что она не проживала войну, не давало ему повода ставить себя выше. Девушка скрестила руки на груди, и недовольно откинула голову назад, чуть ли не ударившись о забор. — Не говори со мной, как будто мне пять лет. Я не меньше тебя жила. — По событиям твоей жизни тебе и есть лет пять. Ребенок, вздумавший, что удастся меня обыграть. — он дёрнул щекой, и вытащил из кармана металлический портсигар, в котором лежали тонкие сигареты. Ромашов вытащил одну, и поднёс к ней какую-то зажигалку с выбитой на корпусе собственной фамилией. И где только достал такую? Он закурил, чуть прикрыв глаза, и явно расслабился. Алиса поглядела на него чуть более пристально. По крайней мере, вынул руку, которую скрывал. Испачканные утром пальцы, которые он так и не отмыл, тонкая сигарета, пухлые губы, которыми он обхватывал сигару, и глаза, сейчас даже желтее обычного, смотрящие на девушку без всякого выражения. Он сделал ещё затяжку, выпустил струю дыма, и усмехнулся чему-то своему. — Тебе курить нравится? — спросила она, уже заранее зная ответ. Сигаретный дым раздражал, и хотелось просто уйти. Вот, только куда? Позади был только забор, а перед ней стоял Ромашов, закрывая проход. Вот угораздило же встретить его за секунду до входа в детдом… — Ну ты совсем глупая, спрашивать о том, что уже видишь? Да, мне нравится коллекционировать сигареты, пробовать разные. Спросила бы ещё, нравится ли мне есть, когда увидела бы, что я ем. — сухо, и недовольно бросил Михаил, выпустив изо рта тонкую струйку дыма. От того, он в очередной раз её укоряет, выставляя себя гораздо выше, у Алисы начал дёргаться глаз. Какой же омерзительный во всех своих проявлениях… Парень крутил в пальцах сигарету, глядя прямо перед собой. Он явно расслаблялся от этого, на его лице появилась еле заметная улыбка. — Это вредно. Заболеешь. — заметила Алиса, на секунду подумав, что она первый раз видит Ромашова таким. Расслабленным, не напряжённым, словно гитарная струна, хоть и готовым защитить себя в случае чего. Сигаретный дым клубился над его головой, а глаза, глядящие мимо неё в темноту, были совершенно спокойны и безучастны. Пепел с сигареты падал ему на ворот, и парень то и дело скидывал его на землю. — Отстань, зануда. Приклеилась ко мне и учишь. — беззлобно бросил Ромашов, развернувшись, и спиной оперевшись о забор. И кто ещё кого учит… Теперь он стоял совсем рядом, их плечи почти соприкасались. Девушка видела его бледное лицо, освещенное луной-половинкой. Алиса даже заметила тонкий шрам, пересекающий щеку. Ромашов обычно был повернут к ней правой стороной, и другую она не рассматривала. Интересно, откуда он взялся? На его лице застыло странное выражение, похожее на плохо скрытую насмешку. — Я не клеилась… Это из-за того, что ты тогда подсел со мной беседовать перестали, и… — попыталась оправдаться она, понимая, как глупо звучат эти попытки. Как будто она тогда не могла сама отсесть, либо поставить себя иначе перед людьми. В том, что её не принимали была и её вина. Надо было защитить себя, а не идти на эту унизительную слежку… — Мне пора. Удачи в беседах. — завершив разговор, и докурив сигарету, окурок от которой полетел на землю вместо мусорки, Ромашов двинулся в сторону от детдома. От такого проявления бескультурья, Алисе стало противно, и она, не долго думая, сама потянулась поднять, чтобы выкинуть потом. Тем временем, Михаил уходил всё дальше и дальше. Было очевидно, что он не возьмёт с собой, да и вообще не поддержит более разговор. — А что ты вообще можешь достать? Кроме чая? — бросила ему в спину Алиса, чтобы задержать только на секунду. Он остановился, и не оборачиваясь, уточнил: — А тебе что-то конкретное надо? Деньги то есть? — Ну не на листики же я менять буду. Ничего не надо. Просто интересуюсь. — отозвалась девушка, деньги ей перечисляла тётя. Хоть и немного, но на личные нужды должно было хватить. Вот и оплатить что-то от Ромашова ей было бы чем. Осталось лишь подумать, что именно попросить… Чего не хватало больше всего? — Будет надо, скажешь. Иди, ужинай. — махнул он, в завершение разговора. Алиса сделала ещё пару шагов за ним, чтобы уточнить напоследок. Есть и правда хотелось, но больше этого выпить чая, и согреться. — Увидимся на уроках, или опять уедешь? — спросила она, только для того чтобы знать, будет у неё послезавтра шанс украсть тетрадь, либо надо ждать ещё пару дней… Правда, садиться с ним опять не хотелось. Хоть Ромашов был и не плохим соседом, но всё же. Может, записывал про неё что-то, сидя рядом. — Не волнуйся, я найду с кем сесть, чтобы ты не оказалась рядом. За один день раздразила больше, чем другие за годы. — холодно донеслось ей в ответ, в очередной раз вызывая раздражение. И кто кого ещё больше раздразил… Казалось, его вздохи и усталый взгляд не оставят теперь даже во снах. — Миш, слышишь? — задумчиво протянула Алиса, когда расстояние между ними стало настолько большим, что приходилось кричать, чтобы быть услышанной. От слишком громкого тона девушка закашлялась. — Чего ещё? — Ромашов развернулся на пятках, дернув краем губ. С такого расстояния он выглядел ещё более худым, пальто на нём развевалось под дуновением ветра. Михаил походил на высокую и длинную струну, дрожащую то ли от холода, то ли опять от волнения. — Горячий шоколад если найдешь, я куплю у тебя. Здесь его и в помине нет. — бросила она, и махнув рукой напоследок, пошла к двери детдома. Это был её любимый напиток, и его действительно не подавали в столовой, а искать самой не хотелось. — Специально не найду. — донеслось ей вслед с усмешкой, заставив Алису закатить глаза. Вредный, вечно недовольный, и с ним ей надо было пытаться наладить контакт… Ну ничего, ничего, в ближайшие дни тетрадь будет у неё, а эти позорные попытки останутся в прошлом. А сейчас ее ждала кровать, и одеяло, под которым можно было погреться после холодной прогулки. Стоило ещё повторить ноты, чтобы не опозориться. За шесть лет, девушка ни разу не прикасалась к клавишам пианино. И наверняка всё позабыла. Стоило Алисе зайти в комнату, и скинуть с себя пальто, как к ней сразу подлетела взявшаяся будто из ниоткуда Таня. Её подруги стояли поодаль, видимо ожидая результата разговора. И как им не надоело ждать столько времени? — Ну что, вышло у тебя достать? — не особо-то вежливо выпалила она, на что Алиса просто покачала головой. Может, её перестали бы игнорировать и без этого? Вытащить записи казалось такой трудной задачей. — Нет. Он не носит эту тетрадь с собой. — бросила она, опустившись на кровать. Стоящий перед ней шкаф очень мешал, он закрывал обзор, и лишал света. Девушка решила сесть в кресло, стоящее у другой стены, чтобы почитать ту книгу, что взяла утром. — Ну, логично. Это был бы не он, если бы носил… — отозвалась Таня, задумчиво поправив очки. — Но я могу попытаться в понедельник. Может, он возьмёт её на урок. — бросила Алиса, достав книгу из своей сумки, и направившись к креслу. Сидящая там девушка вмиг подскочила, и пересела на кровать. Алиса криво усмехнулась, на миг ощутив себя Ромашовым. Да уж, в том, что тебя презирают, были и свои плюсы. По крайней мере, освобождают желанное место. — А тебе вообще нормально с ним сидеть? Зная, что он доносит. Может, и про тебя написал что уже. — услышала она от той самой девушки, которая убежала. Кажется, её звали Лиза… Или, Лина… Обращение с её стороны было неожиданным, и неприятным. Как будто нельзя было поговорить о чем-то другом, и осуждение было их главной темой. — Я это делаю ради вас. — отозвалась Алиса, заняв кресло. Здесь свет был прекрасным, и она могла наконец сосредоточиться на книге, погрузившись в историю про шпионаж, и хоть чуть больше узнать про события войны. — Лучше бы ты вообще не общалась с ним. — заметила Лиза-Лина, окинув Алису недовольным взглядом. — Мы будем теперь общаться нормально? — игнорируя подобный выпад, точно как её игнорировали соседки эту неделю, спросила Алиса у Тани. Кажется, она была главной? Ну, по крайней мере, говорила за всех. — Можем завтра сходить в зоопарк. Как раз погода хорошая будет. И с девочками познакомишься. — немного погодя, ответила она, вызывая у девушек довольно громкие, противящиеся переговоры. Алиса криво усмехнулась. Ну ничего, в понедельник всё должно измениться. И тогда они все вместе будут так переговариваться только против одного человека. А зоопарк ей было интересно посетить, увидеть, что изменилось, узнать остался ли жив её любимый бегемот, который так любил арбузы летом, и тыкву осенью. — А шкаф? — задумчиво протянула Алиса, ей не хотелось уже который день мучиться из-за отсутствия света, да и малого места на собственной же кровати. — Пусть побудет. Пока не принесешь тетрадь. — завершила разговор Таня, уйдя к подружкам. Алиса не стала комментировать, и полностью погрузилась в книгу, которая сейчас шла легко, и интересно. Надо было отвлечься от реальной жизни, почитав про выдуманного персонажа. А завтра обещал быть интересный день. Которую ночь подряд Ромашов не мог заснуть. Он ворочался, громко вздыхал, да и в целом вел себя так шумно, что то и дело слышал недовольные вскрики от других парней в комнате. Но, ничего не мог с собой поделать. Мысли летали в голове с такой скоростью, словно в голове поселился рой пчел. — У тебя что, бессонница опять? — услышал он от Саши, который минуту назад запустил подушкой, но это не прекратило ворочанья Михаила. Он просто забрал ещё одну подушку себе, и теперь лежал на двух. Было вполне удобно. — Нет. Думаю. — бросил тот, нахмурившись. Все его мысли были заняты этой новой девушкой, которая пыталась украсть тетрадь. Если бы… Если бы она только не попробовала сделать это, он бы в первый раз поверил, что может быть кому-то нужен… Она так тянулась, пыталась найти тему для беседы… Правда, это длилось бы максимум до первого сближения. Узнав всю его подноготную, Алиса бежала бы дальше, чем видела. Именно сейчас, лёжа под дырявым одеялом, Ромашов буквально возненавидел себя за один свой поступок. Тот поступок, из-за которого ни один человек не станет с ним общаться… Даже эта… Алиса… Какое странное, глупое имя было у неё. Соответствующее своей недалёкой хозяйке. — На меня больше ничего не найдёшь. — недовольно донеслось от Григорьева, вызывая у Ромашова только усталость. Ему не было дела до этого парня, пока тот не лез к Кате. Если бы не было тех поцелуев, он бы не стал ничего делать. Но простить такое… Нет, за девушку Михаил был готов бороться всеми честными, и нечестными путями. Она была обязана стать его. А на Сашу даже не надо было ничего искать, он сам постоянно подставлял себя, даже не замечая этого. — Да ну тебя. Сдался ты мне. — бросил он, повернувшись на правый бок. Затем на левый. После на живот, и опять на правый бок. За окном бил дождь, слабые рамы пропускали капли, и сегодня было даже холоднее, чем обычно. Ромашов боялся, как бы вода не начала литься ему на голову, учитывая, что он спал под самым окном. Капли барабанили так, словно некто вколачивал гвозди прямо в стекло. — А о чём тогда? — задал вопрос Саша, явно недовольным тем, что ему не дают спать который час. Михаил усмехнулся этому. Пусть помучается, не все ему одному тонуть в собственных же мыслях. — У нас вечер откровенности? — задумчиво посмотрел на бывшего товарища Ромашов. Тот лежал на спине, и не шевелился, только время от времени поджимал губы. И что ему не спится, если в голове нет никаких тревог… Он бы отдал что угодно за простую возможность заснуть, не мучая себя размышлениями сейчас. Не проигрывая уже прошедшую беседу в голове, как на заевшей пластинке. — Мне нужно знать. Может, ты опять какую подлость замышляешь. — И я скажу тебе? Ты меня смешишь. — довольно громко произнёс Ромашов, выпустив вместе со словами смешок из губ. Тут же с какой-то кровати донеслось «да утихни ты уже!», но он не обратил внимания, и в очередной раз перевернулся на другой бок, услышав вскрик соседа по комнате второй раз. — Никогда не видел, чтобы ты смеялся. Ты умеешь вообще? — в голосе Григорьева скользнуло удивление, а Михаил тут же одернул себя. Не стоило так забываться, показывать, что именно на душе. Хоть именно сейчас он и не мог взять под контроль все эмоции. Пропустив несколько дней учёбы, он вообще забыл даже об имени «Алиса». А сейчас… Рука будто ещё помнила её прикосновение. Её горячие пальцы, пытающиеся оттереть чернила… Зачем она это делала? Зачем, если ей была нужна только эта чертова тетрадка, которую он так не опрометчиво показал… Зачем, зачем, зачем?.. — Что ей надо от меня? Никто так не лез. Как будто её наняли компромат на меня найти… — больше даже для самого себя, чем отвечая на вопрос Саши, проговорил Ромашов. Ему было просто необходимым выпустить из себя эти мысли, дать им повиснуть в воздухе, освободить наконец голову… Послушать мнение с другой стороны, мнение друга… Которого у него не было уже много лет. И не могло быть, по причине того, что парень никогда бы не подпустил никого к себе, не доверился бы, думая, что человек рядом может искать информацию против него. А без доверия, разве возможна дружба? Так, общение знакомых… — Ты о ком? — непонимающе переспросил Григорьев, вызывая у Ромашова недовольный вздох. Как жаль, что люди не умеют читать мысли, и прежде чем поделиться хоть чем-то надо долго объяснять… Хоть ему и не хотелось раскрывать душу перед тем, кого откровенно ненавидел, но выбора не было. Больше никто не стал бы слушать. — Алиса. Сегодня подсела ко мне. Разговаривала. Потом в сумку полезла. А вечером хотела навязать свою компанию в магазин сходить. — бросил он, постаравшись сделать голос максимально безразличным. Но это было просто невозможным. За всю его жизнь, девушки могли максимум по-дружески поблагодарить за оказанную услугу, но никто не позволял сблизиться… С Катей он и не ожидал подобного. Привык делать всё для неё, и получать в ответ максимум разговор на отвлеченную тему. Не прогнала, и уже счастье. Правда, один момент с ней всё же имелся в памяти. Момент, когда ему дали пощечину, но это не сделало самый счастливый день в жизни хуже… Это было два года назад, когда с едой в городе стало совсем худо. Он разыскал, где достать колбасу, сыр, и да, это был тот самый нечестный, самый гадкий поступок в его жизни, о котором не хотелось даже вспоминать, не то что рассказывать кому-то… И пошёл к Кате, чтобы ей было, что поесть, помимо пустой каши. Ромашов не думал о себе тогда. Не думал, какие последствия будут, если узнают, как именно он достал. Расстрел как максимум, тюрьма как минимум. Он просто хотел помочь любимой девушке. Её радость Михаил помнил до сих пор… Как и то, что когда с её губ слетело очередное «спасибо», и «Миша, ты такой хороший», он не сдержался, и поцеловал её в губы. Ненадолго, лишь пару секунд, и тут же получил удар, но как же хорошо ему тогда было… Хотелось достать ещё что-то, что угодно, лишь бы Катя разрешила поцеловать подольше, хотя бы на пару минут… — Опередила тебя. Забавно. Понятия не имею, она нормальная девочка. — услышал он от Григорьева, и несколько раз моргнул, чтобы вытащить себя из сладостных грёз. От одних воспоминаний тело начинало ныть, а что было бы, позволив Катя зайти чуть дальше… Об этом было очень приятно думать, а ещё больше хотелось почувствовать. И он собирался обязательно дойти до этого в будущем. Не особо задумываясь, он несколько раз прикоснулся к своим губам пальцами, представив, что это сделала Катя. — Считаешь, нормальная не стала бы со мной говорить? — сухо бросил Ромашов, скрестив руки на груди. Его задело замечание соседа по кровати, как и мысль, что с ним могут общаться только ненормальные… Нет, он не отрицал, что найти человека, который принял бы полностью было за гранью возможного. Но и считать, что такой человек должен быть больным на голову было неприятно… — Да. Никто в здравом уме не станет говорить с человеком, способным из-за одного сказанного слова буквально уничтожить. — подытожил Григорьев, вызывая у Михаила желание запустить подушкой уже в него. Но он не стал, слишком хорошо было лежать на мягком, чтобы лишиться этого в порыве эмоций. Ещё бы дождь перестал стучать, словно желая пробить его мозг этими нескончаемыми каплями… — Тем не менее, ты говоришь сейчас. Не боишься? — хмыкнул Ромашов, намекая на умственную несостоятельность бывшего товарища… Раз уж по его мнение с ним могли общаться только такие. Но Григорьева не задело его высказывание, он только повернулся спиной, и громко зевнув, бросил, будто бы напоследок: — Но ничего личного ты не знаешь. Иди спать, Ромашка. Хватит по углам ходить, высматривать. — Ни одна девушка не проявляла ко мне такого внимания. Я не понимаю. — бросил он, перевернувшись на спину, и подложив руку под голову. Хотелось просто понять, увидеть мотив. Ради этой злосчастной тетради можно было так и не притворяться. По крайней мере, Ромашов бы не делал так, а просто проник бы в комнату тайно, и присвоил себе. Её попытки поговорить, тронуть какие-то личные темы были более чем странными. — Ну порадуйся, от меня ты что хочешь? Я вообще на неделю уезжаю. — сонно отозвался Саша, вызывая у Михаила смешок. Только что говорил, что не сообщает ничего личного, и сам высказал новую информацию, позволяя Ромашову не узнавать самому. Радоваться… Радоваться можно было чему-то понятному, а вот новое до невозможности пугало. Тем, что просто не знаешь как себя повести… Какие последствия это даст… — Куда? — спросил Ромашов, на секунду понадеявшись, что за такое самовольное отлучение Сашу могли и исключить… У Григорьева не было защиты в фигуре Николая Антоновича, как у него. Директор позволял ему пропускать дни, да и в целом, делать что угодно в обмен на информацию об одноклассниках. Может, стоило сообщить о Саше, и тогда он уехал бы навсегда… И Катя бы стала только его… — К сестре. Проблемы в семье. Я не скажу подробностей. — отозвался Григорьев, громко зевнув. На часах было около двух ночи, а сон и не думал приходить. — Имея семью ты живёшь здесь. — заметил Михаил с ноткой горечи. Будь у него родственники, хотя бы один, он бы ни дня не провёл в этом захудалом детдоме. И не понимал, как можно жить здесь, имея возможность уехать. Разве что, оставаться из-за того, что Москва была главным столицей с множеством открытых дверей. — Не твоё дело. — грубо бросил Саша, зевая уже третий, или четвертый раз подряд. И почему не засыпал, если так хотелось? Холод становился слишком сильным, ветер задувал сквозь щели, тело начинало покрываться мурашками и подрагивать. — Нет, я понимаю. Столица, дороги открыты. А ты бы купил у меня одеяло? — задумчиво протянул Ромашов, укутываясь посильнее, но всё равно не переставая мёрзнуть. Мысль продать что-то не покидала даже сейчас. Если холодно ему, то и другим должно быть, а упускать шанс получить денег не стоило… Ну и, так шанс на то, что его новую вещь украдут становился поменьше. — Что? Какое одеяло? — непонимающе переспросил Григорьев, даже раскрыв глаза от неожиданности предложения. Тепло ему что-ли было? Михаил спал в свитере поверх майки, и даже брюках, а Саша только в лёгкой футболке, и казалось, не испытывал неудобства. — Невозможно спать. Так и воспаление лёгких можно получить. Хочу купить одеял. — пояснил Ромашов, указав рукой на пропускающее капли и ветер, окно. Тут же взгляд коснулся испачканных пальцев… Чернила похоже собирались отмыться только через несколько дней… Нет, он больше не собирался думать о пальцах Алисы, обхвативших его… Но, несмотря на запрет мозга, тело будто нарочно послало то самое тепло, какое он испытал при прикосновении. — Я думал об этом. Можно просто попросить, выдадут. — отозвался Саша, даже не замечая, что Ромашов опять утонул в каком-то мире фантазий. Это было так несвойственно, странно для него. Парень привык полагаться на произошедшие события, действия, а не придаваться сладостным, и таким недостижимым мечтам… — Ага, со вшами и дырами. Если купишь, возьму на тебя. У остальных потом спрошу. — бросил Михаил, убрав руку под подушку. Не видеть, значит не чувствовать. Вещи, выдаваемые им в детдоме были хуже нечего, а после войны, из-за недостатка денег стали ещё хуже ужасного. Например одеяло, которым он пытался согреться сейчас было выдано в сентябре, и уже тогда было дырявым. — Хорошо, возьми. Спасибо. — донеслось до него, удивляя даже больше, чем если бы это была очередная брошенная подушка. Не хватало ещё, чтобы Саша подумал, что его предложение значит какое-то расположение… — Прекрати этот театр. Мы оба знаем о нашей неприязни. Я предложил только из-за денег. — быстро проговорил Ромашов, словно оправдываясь. Вот только за что? Почему-то признать какой-то хороший поступок было куда сложнее, чем гадостный. — Ты мог и вообще не предложить. Знаешь, иногда, совсем редко, я думаю что из тебя ещё мог получиться бы человек. — услышал Михаил, и весь скривился. Как будто сейчас он был животным… — У меня от твоих речей голова болит. Спи. И не беси. — бросил он, накрываясь одеялом с головой. Чтобы его легенда про вечное бодрствование не была разрушена. Ну, и ещё для того, чтобы стало хоть чуть теплее. — Скажешь, почему я отсутствую? — спросил Григорьев через пару секунд. Ромашов криво усмехнулся на его вопрос. Нет уж, он не собирался оказывать такую услугу. Пусть бывшего товарища исключат ко всем чертям. — И не подумаю. — Ненавижу. — с тяжёлым вздохом, произнёс столь привычное слово для Михаила Саша. — Взаимно. — отозвался тот, и ощутил, как начинает проваливаться в сон. Несмотря на то, что разговор закончился нехорошо, он улыбался. И почему-то ждал понедельника. Просто отдать тот горячий шоколад, который он купил. И заняться закупкой одеял.