──⊹⊱✫⊰⊹──
Дадзай вернулся домой, снял относительно чистую обувь и внезапно застыл. В нос вдруг забил до дрожи приятный и вкусный запах приготовленного ужина: нормальной еды. По сему аромату Осаму соскучился так сильно, что сердце внезапно содрогнулось из-за теплоты воспоминаний, связанных с этой едой и дорогим человеком, с любовью приготовившим её как всегда несомненно вкусно. Дадзай, проходя на кухню, попутно произнёс: — Я дома, мам! Танэ обернулась и с улыбкой взглянула на сына: — Хорошо погуляли? — женщина подошла к нему и поцеловала в лоб сквозь копну густых каштановых волос. Осаму мягко улыбнулся её действиям и ответил, садясь за стол: — Честно говоря, толком не погуляли. Мы просто встретились, поболтали немного и разошлись. Я ехал к нему раза в три дольше, чем мы вместе время провели. — Серьёзно? Настолько далеко? — говорила она, накладывая в тарелку горячий суп для Осаму. — Угу, я сам не ожидал. Танэ поставила на стол тарелку с наивкуснейшим рамёном, который младший очень обожал. При виде блюда, приготовленного матерью, в распахнувшихся глазах Осаму тут же загорелся страшный аппетит, словно он не ел весь этот долгий месяц, что находился в больнице. В душе тепло затрепетало приятное чувство ностальгии. С прежних времён Осаму, когда ещё совсем не желал ладить с матерью, безмерно любит приготовленные ею блюда. Руки у неё умелые, золотые! Ему казалось, что никто не способен сотворить ничего вкуснее кулинарных шедевров Танэ. На бледном лице Осаму медленно появилась тёплая ухмылка, едва заметная. Когда младший поднял глаза на мать, та улыбнулась в ответ. — Ты чего такой довольный? — женщина села напротив сына за небольшой стол. — Я не помню, когда в последний раз нормально ел… — Что ты имеешь в виду? — В больнице еда ужасная была. — Уверен? А мне кажется, что это ты придирчив к вопросам с пищей. — Думаешь? — Угу, — протянула она, — ты всегда таким был, я помню. — Ну, да, будто бы ты права, — он неловко усмехнулся и начал неспешно поедать горячую лапшу керамическими палочками. — Чуя в отличие от меня не жаловался. — Чуя… Друг твой? — Да, всё верно, — он кивнул, потягивая сложенными в трубочку губами лапшу. — К слову, о нём. Мы хотим завтра снова встретиться и погулять нормально до центральной библиотеки. Отпустишь? — Да, конечно. Осаму улыбнулся продолжая доедать остывающий суп: — Спасибо, ты очень добра ко мне… — Конечно, ты же мой сын, дурень, — она в шутку легонько дала ему подзатыльник, на что тот негромко рассмеялся. — Прости, я просто не привык к нежностям… Танэ через небольшой стол потянулась рукой к щеке Осаму, чтобы ласково погладить её большим пальцем, а потом бережно убрала с его лица щекочущие нежную кожу пряди: — Ты — самое ценное, что у меня осталось. Я не могу на тебя злиться, не могу ругаться. У тебя слабое, больное сердце. Мне нужно тебя беречь… Дадзай посмотрел на неё слегка виновато, но кивнул, вновь опустив глаза в пустую тарелку, которой за последний месяц перед Осаму не наблюдалось. — Да, спасибо тебе… Извини, мне пора быть проще. — Ничего, я всё понимаю, — Танэ взяла тарелку со стола и отнесла в раковину, чтобы помыть. — Мам, погоди, — Осаму тут же встал и подошёл к ней. — Давай лучше я сам вымою за собой? — Да ладно тебе, это всего лишь одна тарелка. Мне не трудно. — Ну, ладно. Тогда я буду у себя в комнате, хорошо? — Да, я тоже сейчас приду. Дадзай кивнул прошёл в спальню и сел на кровать. Пока было свободное время, он достал телефон и открыл чат с Накахарой. В сети Чуя был несколько часов назад, так и не написав, отпустят его завтра или нет. Не успел Осаму написать сообщение, как в комнату вошла Танэ. Женщина осторожно села рядом с юношей и приобняла сына. — Я по тебе так соскучилась, ты бы знал… — негромко вымолвила та, легонько и бережно прижимая младшего к себе. — Я по тебе тоже… — Осаму закрыл глаза, сдавшись перед нежными и тёплыми объятьями матери, желая в них утонуть. — Слушай, вы же с Року не общаетесь больше, правда ведь? — М? Больше не зовёшь его отцом? — Я тебя умоляю, этот ублюдок мне не отец. Та лишь хмыкнула, отвечая на вопрос: — Нет, но если только по делу. — По какому ещё делу? — По поводу развода, в основном. — Ясно… — задумчиво протянул Осаму. — К слову, мне нужно решить вопрос с работой. Нас всего двое, так что проблем с зарплатой быть не должно. — Уверена? Я могу тебе помочь, если нужно. Мне пятнадцать, на работу должны взять, — младший чуть оживился. Танэ расплылась в улыбке: — Моя ты радость… Я ценю твоё желание помочь, но в этом нет необходимости. — Ну, ладно… Но если что, скажи мне, я тоже найду работу. Танэ поцеловала сына в висок и ответила: — Хорошо, солнышко, спасибо. Осаму на эти действия лишь крепче прижался к ней, кладя голову на плечо Танэ. — Ты такой худой у меня, — женщина нежно провела рукой по его предплечию до тонкого заняться, задев пальцами каждый выпуклый шрам, чем вызвала у младшего небольшую панику и заставила мгновенно отдёрнуть руку. — Кушать надо больше. — Не надо… — Что значит не надо? Кушать надо, а то совсем исхудал. — Мам, я не об этом… — пробормотал он, пытаясь спрятать руки. — Не трогай их… — Что с тобой, Осаму? Почему? — Танэ забеспокоилась. — Я не люблю эти шрамы. Не люблю, когда на них смотрят, и более того, не люблю, когда трогают… — Осаму, — Танэ твёрдо взяла сына за запястья и заставила его взглянуть точно ей в глаза, не давая тому ни малейшего шанса вновь отдёрнуть руки. — Не беспокойся из-за таких мелочей, ладно? От окружающих за пределами дома ты можешь скрывать их, если боишься осуждения, но я твоя мать. Понимаешь, к чему я веду? — Понимаю… Извини, — немного виновато ответил тот. — Ничего, не переживай. Просто забудь и не думай о пустяках, — Танэ вновь прижала сына к себе, бережно кладя его голову себе на грудь. — Ты в школу пойдёшь в понедельник? — А куда я денусь? — негромко, едва ли не шёпотом сказал он. — Если не хочешь, можешь не идти. — Нет, не хочу пропускать уроки. Отстану от всех ещё… — Но у вас же были занятия в больнице? — Это да, но они ведь отличались от тех, к которым я привык. Сомневаюсь, что я уже не отстал от программы. — Ну, раз ты сам хочешь, то хорошо. Но эти два дня тогда отдохни нормально, — Танэ запустила пальцы в волосы Осаму, после чего снова начала шуточно вредничать. — И траву свою густую с башки сбрей уже. — Ну мам… — А что мам? Шевелюру себе отрастил. Волосы уже роскошнее моих. — Мам, да прекрати уже, серьёзно, — младший рассмеялся, убирая руку матери со своей макушки. — Ладно, ты и с длинными волосами очень даже симпотный, — лукаво всматриваясь в облик сына, говорила она. — Девочки, небось, толпами за тобой бегают? — Мам! — Всё-всё, молчу, — хихикнула та, — больше не буду. — Весь в тебя я пошёл с чувством юмора, ей-богу! — Правда? Ну, прям гордость берёт, — Танэ потрепала сына по голове с довольной улыбкой. — Вырастила себе паразита. — Гордиться нечем. Сын у тебя идиот. Вот именно, что паразит! — Эй, ты на что на это намекаешь? — подыгрывала она. — На то, что гены отца дают о себе знать. Женщина рассмеялась и ответила: — Всё, прекращай, мы такими темпами слишком далеко уедем. Младший улыбнулся и умолк, закрыв глаза в нежных объятьях матери. — Ты когда спать ляжешь, Осаму? — Скоро. Очень устал сегодня, да и таблетки сонливости нагоняют. — Ой, о таблетках, к слову, ты ведь всё выпил сегодня? Для сердца тоже? — Да, не переживай. — Смотри, не забывай вовремя их пить. Я пойду тогда? У меня ещё уйма дел, надо всё закончить сегодня. — Давай я помогу тебе с ними? — Нет, ты лучше отдыхай побольше. Я сама всё сделаю. Готовься ко сну, ибо довольно поздно уже. Завтра во сколько с другом гулять пойдёшь? — Ой, а он не написал ещё… Я предупрежу тебя позже о времени. Танэ кивнула, оставила на лбу сына краткий, но нежный поцелуй, и ушла, сказав мягкое «Спокойной ночи, солнце», на что Осаму довольно улыбнулся. Перед тем, как лечь спать, он написал Накахаре сообщение: «Чу, как ты? Всё в порядке? Вестей от тебя никаких.»──⊹⊱✫⊰⊹──
Накахара вернулся домой, опасливо вошёл в квартиру и произнёс: — Я дома! — Чуя прошмыгнул в свою комнату, однако без внимания родителей не остался. В комнату следом за ним зашёл и отец. — Чуя, скажи-ка мне, — со знакомой ему подозрительностью в голосе начал Кашимура, — с кем ты там ходил встретиться? Чуя немного запаниковал и взглянул на отца, стараясь состроить уверенный вид, в то время как в голове спешно подбирал убедительную ложь. — Только правду скажи. Я уже увидел, что это какой-то незнакомый мне юноша. Ругаться не собираюсь. — Ах, это… — Чуя призадумался и решил сказать всё, как есть. — Это мой друг. — И когда вы с ним познакомились? — В больнице. — Почему ты о нём не рассказывал? Чуя пожал плечами: — Не знаю… Просто не рассказывал, — вот примерно за такие ответы Чуя всегда получал от отца по полной, но с другой стороны… Он вечно испытывает ужасную вину из-за подобных вопросов, поскольку на них невозможно ответить: «Почему ты не сделал уроки?», «Почему ты получил плохую оценку?», «Почему ты мне не рассказал?» — те вопросы, задавать которые ни в коем случае нельзя, если нет намерений засадить в голову ребёнка мысль о невозможности иметь права на ошибку. Ему начинает казаться, что он совершил непоправимый просчёт, и бесконечно жалеет, глубоко погружаясь в морально уничтожающие его мысли. Кашимура тяжело вздохнул: — Ну, ладно. В следующий раз позови его в гости, я хочу познакомиться с ним лично. — Хорошо, — с запинкой ответил Чуя и не стал спорить, хоть и звать Осаму в свой домашний ад он не хотел. Младший добавил. — Слушай, я хотел сказать, что завтра он зовёт меня на прогулку. Отпустишь? — Где, во сколько и до скольки? Чую поразило то, что отец уточнил подробности, а не сразу отказал: — В центре города, где библиотека. О времени ещё не договорились. — Так далеко? — Кашимура глубоко задумался. Его сын обычно из дома не выходил, ни с кем не общался, и более того, не заводил тесной дружбы. Отказывать Чуе в его совершенно невинных просьбах Кашимура больше совсем не может, но с другой стороны он неимоверно переживает. Мужчина боится отпускать его не то, что далеко, а просто с незнакомым ему человеком. После долгих раздумий он дал окончательный ответ. — Хорошо. Договорись с ним о времени и предупреди меня о том, когда уйдёшь и вернёшься. После прогулки, если он сможет зайти к нам, обязательно позови. Чуя с облегчением вздохнул. Смотреть на задумчивого отца так долго было совершенно невыносимым занятием: — Спасибо большое, — Чуя невольно сделал небольшой поклон и поднял глаза на отца. — Не за что. Теперь ложись спать, допоздна не засиживайся. Доброй ночи, — вымолчил мужчина напоследок и вышел из комнаты младшего. Не успел Чуя выдохнуть с облегчением, как вдруг телефон в его кармане внезапно завибрировал. Он спешно достал телефон, на экране которого высвечивалось сообщение от Осаму, наверняка всё это время переживавшего. «Чу, как ты? Всё в порядке? Вестей от тебя никаких.» Накахара написал ответ: «Прости, не смог сразу написать. Я отпросился, меня отпустили.» На что почти сразу получил: «Отлично!) Тебе будет удобно, скажем, в два?» «Да, вполне. А где мы встретимся?» «Давай прямо у библиотеки. Или мне за тобой приехать?» «Если тебе не трудно…» «Не трудно, Чу. Тогда завтра в два часа я буду у твоего дома.» «Спасибо. Тогда до завтра!» «Доброй ночи!)»