──⊹⊱✫⊰⊹──
Накахара нехотя вернулся домой лишь через бесконечно долгий час, прекрасно понимая, что снова получит от отца по полной. В доме стояла всё та же подозрительная, до ужаса пугающая тишина, что и до его ухода. С одной стороны, безмятежность в доме Чуи очень успокаивала, но с другой, неистово пугала своей непривычностью. Чуя молча прошёл в свою комнату, чем привлёк внимание раздражённого отца. Услышав, как сын вернулся домой, мужчина последовал за ним и без стука ворвался в комнату: — Есть серьёзный разговор, — строго произнёс старший. «Только не это…» — подумал Накахара, но ответил: — По поводу? Мужчина сел рядом: — Выслушай меня до конца и не огрызайся раньше времени. Чуя лишь кивнул, покорно согласившись, но насторожился. — Пойми, я не желаю тебе зла, — начал старший, и с весьма неожиданный ноты. — Но ты воспринимаешь все мои слова и действия как ненависть к тебе. — А как их тут ещё воспринять… — пробурчал Чуя себе под нос. — Не пререкайся. Я говорю с тобой серьёзно. — Тогда, если ты меня не ненавидишь, почему со мной так строг? — не глядя в глаза отцу, слегка дрожащим голосом спросил младший. — Методы воспитания. — Которые ты не используешь на моих братьях? Мужчина вздохнул: — Ты на меня обиду держишь? Чуть промолчав, Чуя тихо и немного виновато произнёс: — Нет, ни в коем случае… — Я хочу как лучше для тебя. Ты не думай, что… — договорить заветные слова Кашимура не смог, ибо совсем не привык произносить такие речи, но всё же постарался перебороть гордыню. — Я просто не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Я своих детей люблю одинаково, но тебя берегу особенно. Глаза Чуи нервно забегали, из головы вылетели все здравые мысли, и внезапно появилось непреодолимое желание провалиться под землю. Сквозь растерянность он тихо ответил: — Я не знаю, что мне сказать… — Чуя, послушай, пожалуйста. Ты умный, хороший парень, пусть и в твоём характере есть недостатки. Мне жаль, что всё запустилась до такой степени, что тебя вынуждены были положить в больницу, — он по-прежнему говорил строго, хотя взгляд у него был совершенно иной: понимающий. — Я понял тебя, хватит… — еле соскользнуло из уст сломленного Чуи, когда тот спрятал слезящиеся глаза в рукаве толстовки. — Теперь всё будет в порядке. Я обещаю, что отныне буду относиться к тебе по-другому. — Всё в порядке, не переживай, я не злюсь и не обижен… Просто выйди, прошу, — младший ни за что не желал показывать отцу горькие слёзы, а потому стремился поскорее его прогнать из комнаты. — Хорошо, если ты просишь, — обеспокоенный Кашимура покорно встал и чуть коснулся макушки сына, осторожно потрепав её. — Если что-то захочешь мне сказать, обязательно это сделай. Я буду у себя. Мужчина вышел из комнаты сына и тяжко вздохнул, словно наконец спустил с плеч огромный груз. Родители, какими бы строгими они не были, очень часто испытывают вину за неумение проявить теплоту и любовь к собственным детям. Это огромная проблема взрослого поколения, которую они, к сожалению, неосознанно передают своим детям: Чуя был практически точно таким же, как его отец, и это причило Кашимуре неимоверную боль.──⊹⊱✫⊰⊹──
Теперь, стоит вернуться к Дадзаю. Парень пролежал в больнице ещё около месяца; состояние его значительно улучшилось, галлюцинации стали довольно редким явлением, а с кровати вставать уже не так тяжело и муторно, как раньше. Даже вес Осаму стал медленно, но значительно расти, что говорило о нормализующемся питании, да и в целом состоянии здоровья. Стоит отметить важную деталь, что, когда Осаму вернулся домой, забирал в этот раз его не отец на машине, а мать на такси. Как оказалось, к счастью для шатена, Танэ через ссоры и неприятие со стороны супруга, всё-таки, смогла прийти с мужем к одному выводу — непоколебимый развод. Однако пока что мужчина просто съехал после бесконечных уговоров Танэ, испортив отношения с женой окончательно, и без того держащиеся на тонких ниточках, дабы сыну было спокойнее. Осаму данной новости был безмерно рад: казалось, в жизни все стало налаживаться прямо в день выписки, а слабое сердце в связи с этим перестало так часто сжиматься и болеть. Вернувшись домой, Дадзай подметил «мёртвую» обстановку в квартире: тишина, не слышно сдавленного плача матери, ссор родителей, а значит и бьющейся посуды и летящих друг в друга предметов. Нет больше поводов для ругани, скандалов между членами семьи прямо с порога и следов на теле домашнего насилия. Вот, чего не хватало шатену для спокойной и счастливой жизни: любящая мать и безмятежная квартира, тёплое гнёздышко, которому больше не грозят ни лёгкая буря, ни страшный ураган. Однако было ещё кое-что, что не давало шатену покоя: после выписки, когда Дадзаю вручили его телефон, он тут же заметил на экране давно написанное и единственное сообщение от Накахары; оно заставляло неугомонно дрожать сердце и душу. Осаму без раздумий накатал краткий ответ по приезде домой: «Меня выписали, Чу. Давай встретимся?» — на что почти мгновенно получил взбудораженное согласие, после которого пошли скрупулёзные обговоры места встречи и времени. После недолгой переписки с Накахарой, Осаму смело подошёл к матери, что была занята готовкой на кухне, и начал беседу: — Мам, я тебя отвлеку на пару минут? Танэ продолжила стоять у плиты, не поднимая глаз на сына, но всё равно слушала: — Конечно. Ты что-то хотел? — Да. Помнишь, я тебе рассказывал про друга из больницы? — Помню. — Я хочу с ним встретиться. Ты не будешь против? — А где вы хоть встретитесь? Далеко? — Ну, достаточно. На автобусе будет около сорока минут, думаю. — И когда? — Сегодня, желательно прямо сейчас. Женщина вздохнула, все ещё вовлечённая в готовку ужина: — Хорошо, но допоздна не задерживайся, к ужину будь дома, и будь осторожен. Если что, я на связи, звони. Осаму кивнул: — Спасибо, — он подошёл к занятой матери и кратко поцеловал ту в щёку, проговорив негромко, «я ушёл. Люблю», на что Танэ растаяла и расплылась в мягкой улыбке, продолжая заниматься своими делами. Она не помнит, когда в последний раз видела сына таким: спокойным, мягким и милым. Налаженные отношения с ребёнком очень грели душу, и ей уже было наплевать на грядущие проблемы из-за предстоящего развода с мужем: она станет матерью-одиночкой, а растить ребёнка совершенно одной, искать работу, чтобы обеспечивать и себя, и ребёнка, так ещё и успевать делать все бытовые обязанности — это ужасно тяжёлый труд. Бесспорно, данные трудности нужно решить до их возникновения и усугубления, но главной для Танэ проблемой всегда останется благополучие и здоровье Осаму.──⊹⊱✫⊰⊹──
На месте встречи Осаму оказался не скоро: на автобусе пришлось ехать пол часа, и ещё недолгое время идти пешком к Чуе, дабы второму было спокойнее. Встретиться парни договорились во дворе соседнего дома, куда Дадзай и прибыл. Место это было совершенно тихим и почти мёртвым. Детская площадка, к которой он шёл, оказалась довольно старой: всё было дряхлое, чуть ли не древнее; со скрипящих качелей мелкими кусками слезала слоями покрытая краска, песок в песочницах лежал нетронутый уже словно годами, а округа заросла травой ужасной густоты. Именно поэтому местная ребятня отдавала своё предпочтение иным местам, а не этой глухой пустыне средь оживлённых улиц. Впереди Дадзай заметил немного нервного Накахару, беглый взгляд которого тут же упал на Осаму. Шатен, слегка улыбнувшись, неспешно зашагал на встречу, в то время как рыжий без раздумий к нему побежал. Чуя почти сбил Дадзая с ног, когда крепко вцепился в друга, обнимая его за шею так сильно, словно тот вдруг может испариться в его руках. — И тебе привет, — усмехнулся Осаму, осторожно кладя руки на спину рыжего. — Полегче, Чу, ты меня сейчас задушишь. Накахара чуть ослабил хватку, но отпускать шатена точно не собирался. Он испытывал безмерное счастье и радость, от чего в глубине души одна за другой рождались надежды, что всё в его жизни может наладиться в данную же секунду. Дадзаю, как всегда, оставалось лишь тяжело вздохнуть, и продолжить обнимать приятеля, утешающе водя рукой по его спине: — Ну, не молчи ты, Чу. Скажи хоть, как твои дела? Как сам? — В порядке, Осаму, в полном… — пробормотал Чуя в плечо Дадзая и наконец отпустил его, дабы посмотреть в эти родные карие глаза. — А ты? Осаму мягко улыбнулся: — Гораздо лучше, спасибо, — шатен сел на скамейку неподалёку и продолжил шутливо, словно издеваясь. — Ну, рассказывай, как ты без меня? — Плохо, Осаму, — Чуя обречённо вздохнул и сел рядом. — С отцом взаимоотношения потихоньку налаживаются, хотя я по-прежнему ему не доверяю, мать, в целом, держит нейтральную позицию, а брятья как обычно. — А плохо то почему? Вроде же всё нормально. После недолгой паузы он ответил: — Без тебя плохо. На лице Дадзая появилась лукавая и немного самодовольная улыбка: — Почему? — Скучно было, одиноко… Я в своей семье, словно чужой. — Я понимаю, Чу. Мне без тебя в больнице тоже было тоскливо. И знал бы ты, как я за тебя переживал. — Да? Почему это? — Боялся, что ты что-то с собой сделаешь. Ты чересчур хрупкий. Накахара смущённо повесил нос, слегка обиженный словами Осаму. Казаться сильным, судя по всему, у него не получается. По крайней мере, в присутствии Дадзая. — Да ладно тебе, Чу, — он осторожно, в шутку толкнул его локтем. — В семье всё начинает налаживаться, это ведь хорошо. — Всё равно очень непривычно и не по себе… Но ты абсолютно прав, — Чуя поднял глаза на Дадазя и снова улыбнулся. — А у тебя как дела? — Куда лучше. С матерью я, грубо говоря, помирился, с отцом даже не виделся. Родители собираются развестись, он уже съехал. — Это ведь хорошо? — Само собой. — Тогда я рад! — ярко улыбнулся Чуя. — Правда, рад… На лице Накахары продолжала сиять тёплая улыбка, пока тот беспрерывно глядел на друга. Многое хотелось сказать вслух, разное хотелось обсудить и кучу всего сделать, однако энтузиазм Чуи останавливал ужасный стыд: стыд за эмоции, стыд за потребность в объятиях, стыд за то, что он хотел получить эти объятия от друга. За всё. «Он же парень, так нельзя». Нет, так можно, никто никому ничего не запрещал, но, увы, на подобное мышление влияет воспитание и менталитет. Да и сам Чуя не хотел, чтобы Дадзай воспринял его намерения неправильно. Хотя, как он не поймёт? Глаза у него безмерно добрые, пусть и ужасно печальные, сердце мягкое, а душа эмпатичная. Как человек, который прошёл через такой же ад, как и Чуя, мог его не понять? Обо всём этом он задумался настолько, что забыл вовремя отвести пристальный взор от приятеля. — На что это ты любуешься? — несколько растерянный взглядом Накахары, спросил Дадзай. — А? Прости, я немного призадумался, — он неловко потёр затылок. — О чём, если не секрет? — Да так, не столь важно… Немного стыдно говорить. — Что же тебе тогда в голову такое пришло, что стыдно говорить? — он усмехнулся. Чуя лишь вздохнул, решив сказать: — Осаму, слушай, а у тебя бывает такое, что ты испытываешь сильную потребность в объятиях, прикосновениях..? — А, так ты об этом… — Осаму стал чуть серьёзнее, однако тон его по-прежнему был мягок. — Да, бывает. А почему ты спрашиваешь? — Ну, просто, понимаешь, я в них нуждаюсь чуть ли не всё время… — Та-а-ак, и к чему ты ведёшь? — внимательно и заинтересованно слушал он. — Ты не будешь возражать, если я временами могу быть чересчур навязчивым, липнуть к тебе? — Чуя смотрел на него с очевидной виной, хотя, казалось бы, вину испытывать не за что. — Мать и братьев обнять не могу, отца уж тем более, они мне как чужие… У меня есть только ты. Слова Чуи казались Дадзаю поистине невинными и важными, потому он мягко улыбнулся и без стеснений приобнял Накахару за плечо. К тактильности он стал привыкать и нормально относиться только после первой встречи с матерью в больнице. Пусть и до сих пор чужих прикосновений он остерегался, близким людям Осаму сделал огромное исключение. Осаму ответил: — Я вовсе не против. Но я всё равно не пойму, стыдно то тебе почему? Накахара растаял от простых слов и бережных действий шатена и положил уставшую голову ему на плечо, негромко произнося: — Ну, как-то странно… Неправильно, что-ли. — С чего вдруг? — Не знаю… Люди могут неправильно подумать, да и самому мне… Дадзай перебил приятеля: — Брось, ничего постыдного не вижу, и по правде не зачем стыдиться. Но если хочешь, на людях вести себя так не будем. Накахара чуть улыбнулся и с облегчением вздохнул, тихо бормоча: — Спасибо… — Да не за что, Чу, — Дадзай стал нежно потирать плечо Накахары, носом уткнувшись в рыжие волосы друга, изредка вдыхая сладкий аромат его шампуня. — Ты завтра свободен? — Да, а что? — Хочешь, погуляем вместе? — Смотря, куда мы пойдём. Я не уверен, что родители отпустят. — А они не в курсе про меня? — Нет, я не рассказывал. — Расскажешь потом обязательно. Если нужно будет, то я могу с ними лично познакомиться. — Да не нужно, что ты… Но я постараюсь уговорить отпустить меня. — Отлично. Знаешь, где находится центральная библиотека? — Знаю. — Хочешь, мы бы могли до неё прогуляться завтра, заодно посидеть там? — Меня могут не отпустить так далеко. — Ничего, если не отпустят. Я снова сюда приеду, мне не сложно. — Как мило… Дадзай ухмыльнулся его комментарию: — А сейчас, думаю, я пойду. — Эй, так скоро? — Накахара расстроился. — Да, я обещал маме долго не задерживаться сегодня. Я же только днём из больницы выписался. — Ну, ладно. Тогда я тебе напишу, смогу я завтра пойти или нет. — Хорошо, буду ждать, — Осаму отпустил рыжего и встал на ноги, оттряхивая сухую грязь со штанов сзади. — Ты же на автобусе? Мне тебя проводить до остановки? — Да нет, не нужно, спасибо. — Тогда пока! — Чуя слегка улыбнулся, махая рукой. — Хорошо. А ты пиши в случае чего, — Осаму чуть потрепал рыжего по голове и осторожно ущипнул за веснушчатую щёку. — Увидимся, Чу. Береги себя.