──⊹⊱✫⊰⊹──
Осаму Дадзай — пятнадцатилетний подросток, совершенно юный, несколько невинный и поистине несчастный мальчик, которому с благоприятными событиями в столь раннем возрасте повезло крайне мало. Однако об этом позже. На улице стоял невыносимо жаркий и солнечный день. Удушающая жара летнего дня укутала большой город, безжалостно охватив его гнетущей пеленой изнуряющей сухости. Воздух по всей окрестности и во всех помещениях был густым и до ужаса душным. Липкий пот выступал на горячем лбу, неприятно и щекотно стекая с него тонкой линией, в то время как волосы прилипали к влажной и бледной коже. Создавалось впечатление, будто деревья задыхаются и сохнут под палящим солнцем, а животные и птицы отчаянно ищут еле уловимый, прохладный тенёк. В салоне автомобиля отца Дадзая на момент той ситуации оказалось в разы жарче. Осаму, раскинувшись на заднем сидении, лениво размахивал медицинской картой у румяного от жары лица, словно веером, при том, глядя в проносящиеся мимо пейзажи с недовольной физиономией, нервно дёргал ногой. Сие неосознанное действие и выдавало лёгкую тревогу подростка. Глубокая тоска, чувство безнадёги и безвыходности, которое является не знакомой грустью или сильным отчаянием, а звенящей пустотой. Отсутствие чувств и эмоций морально истощает и не даёт покоя юношескому сердцу, вечно внушая раздражающие и чудоковатые ощущения, зловеще нашёптывая на ухо самые гадкие и мерзкие слова. — Долго ещё ехать? — неохотно спросил Дадзай, позволив своему голосу выразить некое нытье и недовольство. — Ещё немного. Терпи, — кратко и строго ответил отец Осаму. Шатен цокнул языком, закатил глаза и вновь перевёл усталый взор в окно. Безумно красивые виды за стеклом, пышная, зелёная листва деревьев и кустов, что проносятся мимо, уже неистово утомляют, вызывая лёгкую, но мерзко ощутимую тошноту, отчего Дадзай с тяжёлым вздохом отвернулся от злосчастного окна. Он молча скрестил руки на груди и стал терпеливо ждать, пока он и его родители не окажутся на месте назначения. После бесконечно долгого времени изнуряющей поездки в невыносимо душном транспорте, они, наконец, прибыли. Юноша со своими родителями вышел из автомобиля, захлопнув за собой двери транспорта. Осаму устало поднял изнурённый взгляд на мрачное здание перед собой, немного щурясь от ярких лучей палящего солнца. Внешний вид здания оказался более суровым и тоскливым, чем ожидал подросток. Неброские оттенки стен снаружи и внутри создавали в душе неимоверно горький трепет и некое подобие омерзительной боли. Оно будто запятнано отчаянием и муками несчастных душ, которые некогда были заключены в данном месте. Что за место? Всё просто — психиатрическая больница.──⊹⊱✫⊰⊹──
Дадзай не стал тратить последние бесценные минуты на прощание с «любимыми» родителями, он лишь неохотно помахал им рукой после недолгих недовольств в крепких объятиях матери, с лицом, не подающим ни единых признаков бывалой тоски по родным. Дадзай с давних пор смирился со своими тягостными диагнозами. Он просто принял горький факт их наличия и продолжил жить, покорно следуя указаниям врачей и собственных родителей. Шизофрения нехило помотала юношу, молниеносно отразилась на его моральном и физическом состоянии. И это лишь малая часть мучений невинного подростка. Вечные галлюцинации, неспособность осознать поток бредовых мыслей и идей, нежелание слабой психики отличать реальность от ужасающих видений неимоверно сильно пугают родителей юноши, в отличае от самого Осаму. Как человеку, для которого психические расстройсва стали быть частью обыденной жизни, к которой он, к сожалению, привык, ему абсолютно плевать. Безусловно, по началу страшные галлюцинации сводили Дадзая с ума, эмоционально выматывали, отнимали всё ценное желание проживать остаток несладой жизни. Но, когда человек вечно находится в одной и той же тёмной яме без видимых лучей надежды, принятие горькой обстановки приходит само собой.──⊹⊱✫⊰⊹──
Палата Дадзая находилась на втором этаже психиатрической больницы. Оглядывая крохотное помещение, Осаму ворчливо застонал и, цокнув языком, осторожно и несколько опасливо сел на койку, подняв на неё худощавые ноги. Воздух пропитан необузданным чувством тяжёлой безвыходности и томительной тоски, которое, казалось, насквозь пронизывало белые стены палаты, что внушали как умиротворённое спокойствие, так и раздражение от примитивного антуража. Дадзай тихо вздохнул и внезапно притих. Осаму не упустил возможности вновь оглядеть крохотную комнатку, будто он из последних умирающих надежд старался найти нечто яркое в скромных стенах палаты, незаметно проваливаясь в глубочайшую яму спутанных мыслей и, на самом деле, абсолютно пустых суждений.──⊹⊱✫⊰⊹──
Но, неожиданно для Осаму, тишина в больнице нелицеприятно исчезла, заставив его и, судя по всему, половину рабочего персонала, вздрогнуть от лёгкого испуга. — Я не буду пить эти таблетки! — раздался борзый и надрывистый голос юноши в сопровождении громкого грохота, который, вероятно, доносился из соседней палаты. — Мне тяжело их глотать! Оставьте меня в покое уже, сколько можно! — Боже, упаси… — перепугался Осаму, тихо произнеся сие высказывание. Дадзай внимательно и с интересом прислушался к происходящему в соседней палате, затаив дыхание. За стеной раздавались грубые возмущения, из чужих уст смели выскакивать нецензурные ругательства и оскорбления, но данное представление на слух воспринималось как некая оборона со стороны бунтующего пациента. И шатен, безусловно, мог понять этого несчастного человека. Судя по наступившей тишине спустя пару мгновений, врач сумел угомонить разгневанного юношу. Но Осаму не переставал неотрывно прислушиваться, словно дикий зверь, выжидающий потенциальную добычу. — Уроды, — вновь послышался голос из соседней палаты, но теперь отчётливее. Вероятно, он открыл окно в душной комнате. — Всех вас ненавижу, идиоты! — и опять возмущается сосед. Дадзай подошёл к своему окну и глубоко задумался. Парень, по правде говоря, желал вторгнуться в своеобразную ситуацию, в которой находился незнакомец. И, будь у него стабильное моральное состояние, следующего спонтанного действия он, вероятно, не совершил бы: — Эй, парень… — негромко произнёс Дадзай и замолчал. Свои последующие фразы он пока не успел придумать. Пациент в соседней палате тоже притих, приостановив свой бессмысленный, возмущённый бубнёж, немного растерявшись. Казалось, словно он, затаив дыхание, размышлял над ответом. Однако в действительности он лишь надеялся на завершение нежеланного диалога, что едва успел начаться. Не получив информативного ответа, Осаму решил пойти дальше: — Ты чего? У тебя всё в порядке? В ответ парень мгновенно выдал, почти не обдумав: — Ты в курсе, что пациентам нельзя переговариваться подобным образом? — не сказать, что ответ оказался вежливым и мягким, скорее несколько грубым и с очевидным оттенком неприязни. — В курсе. И что? — невозмутимо произнёс Осаму, намеренно загоняя собеседника в тупик, однако, не совсем успешно. — Ну вот и будь так добр, соблюдай установленные правила, — строго отозвался второй. Он хотел было закрыть окно, дабы не слышать и не слушать Осаму, но нестерпимая духота в помещении, к сожалению, не позволяла даже думать об этом. Дадзай промолчал несколько мгновений и вновь продолжил: — Да ладно тебе, не занудствуй. Как тебя зовут? — Не скажу. Зачем тебе моё имя? — Категорически грубо отозвался второй. Дадзай издал тихий, но тяжкий вздох, и разочарованно ответил: — Так… Я понял. Я Осаму Дадзай, а ты? Парень за стенкой обречённо цокнул языком и на эмоциях ответил с неотёсанной интонацией: — Накахара Чуя, — и сразу пожалел. Сотни ужасных мыслей пронеслось в голове о том, как Чуя теперь ненавидит себя за свой покорный ответ. — Накахара, значит… — задумчиво протянул Дадзай, словно пробуя на вкус каждый плавный звук в длинной фамилии собеседника. — Как ты сюда попал, если не секрет? Теперь Накахару начал действительно беспокоить нездоровый интерес Дадзая, а потому изо всех сил парень старался улизнуть от вопросов Осаму, касающихся личной информации: — Да почему тебя вообще это волнует… — с яркой ноткой нытья и негодования отвечал Чуя, а учитывая, что своё имя он уже произнёс, деться ему некуда. — Парень, — начал Осаму, — я не кусаюсь. Более того, между нами бетонная стена. Я даже не знаю, как ты выглядишь, чёрт побери! — Ну и что дальше..? — Мне лишь скучно в этих четырёх стенах. Тебе, как я понял, просиживать здесь свои лучшие годы тоже не в удовольствие: новая обстановка, незнакомые люди — это всегда тревога и переживания. Я могу это понять. Так по какой причине ты сюда попал? — Дадзай говорил гораздо мягче нежели Чуя. Его безмятежный голос и поистине верные слова внушали некоторое непоколебимое и со временем нарастающее доверие. Чуя судорожно вздохнул, стараясь держать неконтролируемые эмоции под чутким контролем: — Как ты докажешь, что ничего против меня не имеешь? — Я такой же пациент, как и ты. Ты меня боишься? — с лёгкой насмешкой выразился шатен. Накахара опять вздохнул. Дадзай, сам того не осознавая, оказывал на Чую сильное эмоциональное давление. И в столь безвыходной ситуации, под тяжелым натиском безмятежных высказываний Осаму, кажется, будто единственным способом уйти от прямолинейных вопросов Дадзая, является покорный на них ответ. — Знаешь, я очень не люблю говорить о своих диагнозах… — негромко вымолвил Чуя. Но произнёс он это столь тихо, что Осаму пришлось прислушаться внимательнее к его слегка невнятной речи. Сделав задумчивую паузу, Осаму невозмутимо выдал: — Ну, хочешь, я тебе о своих скажу? У меня шизофрения, — совершенно без страха, стеснений и лишних церемоний Дадзай выложил всё подчистую и, казалось, не прочь был даже продолжить свои откровения. Накахара подозрительно притих. Парень страдал паранойей и в любом действии и происходящем событии испуганно разглядывал лишь злой умысел и враждебное отношение. А потому то, как беспрепятственно Дадзай высказал причину своего пребывания здесь, вызвало у него смешанные чувства и предположения. — Тяжело тебе..? — неуверенно спросил Чуя. Накахара, судя по его тихому и слегка встревоженному тону, потерял бывалую, надлежащую для него, осторожность, хоть и эта бдительность не желала отпускать руку Чуи до последнего, шагая с ним бок о бок. — Не могу ответить, честно говоря. По началу было тяжело, а сейчас будто бы привык, — Осаму, в отличае от Накахары, покорно отвечал на заданные вопросы, отчего Чуе стало несколько неловко, совестно и не по себе. — Вот оно как… Почти мгновенно Дадзай добавил следующие слова, приправив их лёгкой перчинкой жалости и некоторого непонимая: — Почему ты мне так не доверяешь? Я же не спросил ничего особенного и не собирался тебя пытать. Повисла звенящая тишина. Чуя всерьёз задумался над ответом, будто остерегался неуместных слов, опасаясь, что, с дури вымолвив глупость, отпугнёт от себя нового собеседника. — Знаешь, всё довольно сложно… — усмехнулся Накахара, наконец осмелившись изложить речь не без незначительных запинок. — Я параноик. А из этого вытекают такие расстройсва как тревожное, обсессивно-компульсивное и ещё пара мелочей, что не сильно важно, по сравнению с первым, — выдав свой честный ответ, Накахара с трепетом и волнением ожидал любой реакции от Дадзая. — Вот почему ты настолько замкнутый… — в голове Осаму мгновенно сложился незамысловатый пазл. — Я понял тебя, Накахара. Спасибо за твой ответ, — добавил шатен на последок и вновь примолк. Теперь и сам Дадзай тщательно перебирал собственные слова в голове, дабы они не оказались грубыми и бестактными по отношению к хрупкому Чуе. — А тебе сколько лет? — Инициативу на себя теперь решил взять Чуя, но продолжал казаться нерешительным, что не смогло пройти мимо Дадзая. —Мне пятнадцать, а тебе? Чуя несколько удивился, но данный сюрприз для него оказался скорее приятным. — Тоже. — Хочешь со мной дружить? Я думаю, без социума мы оба здесь сойдём с ума. А так, время нашего нахождения здесь прошло бы быстрее, — предложил Дадзай с глубокой надеждой в душе на согласие нового собеседника. — Прям таки дружить..? — слегка удивился второй столь внезапной идее. — Ну, общаться для начала, узнать друг друга получше. А дальше уж как обстоятельства сложатся. Накахаре потребовались некоторые секунды, дабы обдумать совершенно обыкновенное предложение Дадзая, сопоставить все за и против, и дать нерешительный ответ: — Ну… Давай попробуем. Ты же не расскажешь врачам о наших беседах? — боязливо спросил Накахара, опасаясь того, что именно это в наглую и сделает Дадзай. — Вот ещё. Буду я самому себе яму рыть. Накахара призадумался на некоторое мгновение и выдал следующее: — Думаю, можно попробовать, наверное… — Он всё ещё был не уверен в своём решении, однако, как очевидно, рискнул. — Вот и отлично, — Дадзай слегка улыбнулся, довольный исходом ситуации, а данная улыбка существенно растопила его интонацию, словно зимний лёд, сделав её гораздо теплее и мягче. — Расскажешь о себе больше, что в свою очередь сделаю и я. А там, глядишь, может, я смогу помочь тебе стать более откровенным и не таким пугливым. Чуя ничего толкого не сказал, он лишь одобряюще промычал в знак согласия. Дадзай собрался продолжить диалог, разбавить их общение приятными моментами, однако осуществлению его немудрёного плана помешал врач, который, судя по громкому звуку тяжёлых шагов по белому кафелю, приближался, вероятнее всего, к палате Осаму, ибо к Чуе ранее уже успели наведаться. Дадзай безмолвно навострил уши, затаив дыхание, и поспешил негромко вымолвить: — Накахара, сюда врач идёт. Поговорим вновь позже, а пока закрою окно. Не пропадай… — А..? — несколько растерялся Чуя. — Хорошо, — кратко ответил Накахара, после чего помолк, отчётливо услышав, как Дадзай с лёгким скрипом закрыл распахнутое окно. На первый взгляд Осаму показался весьма приятным, но чересчур гуманным и эмпатичным юношей, что вызвало некоторую настороженность и недоверие. В ходе столь короткого разговора Осаму сумел не только расположить к себе Чую на душевном уровне, но оттолкнуть от себя его вследствие неблагонадёжной для него доброты. Но узнать друг друга ближе им ещё предстоит, ежели только Накахара сумеет пересилить себя и свой неконтролируемый страх.